Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
XXII. Море все еще бушует.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. XXII. Море все еще бушует. (старая орфография)

XXII. Море все еще бушует.

Сент-Антуан безумствовал всего только одну неделю, во время которой, чтобы хоть немного подправить крохи черствого насущного хлеба, он утешался братскими объятиями и поздравлениями. Мадам Дефарж сидела по обыкновению у конторки, угощая своих посетителей. Мадам Дефарж не прикалывала больше роз к волосам, потому что великое братство шпионов стало слишком осторожным за эту неделю и не очень то доверялось благосклонности св. Антония, покровителя буйного предместья. Много их теперь раскачивалось по улицам вместо фонарей.

Мадам Дефарж сидела утром у конторки, сложив руки, и наблюдала за винной лавкой и улицей; и там и здесь можно было видеть группы жалких, несчастных зевак, на лицах которых ясно было написано, что теперь власть в их руках. Самый рваный ночной колпак, надетый, как попало, на самую жалкую голову, всею своею внешностью как бы кричал: - "Я знаю, как тяжело было ему, хозяину моему, поддерживать свою жизнь, а теперь я знаю, что ему нет ничего легче, как уничтожить твою жизнь". Каждая голая рука, не имевшая до сих пор никакой работы, знала теперь, что работа для нея всегда готова, потому что она может бить. Пальцы вяжущих женщин ожесточились, потому что они могли терзать. Вообще крупная перемена произошла в наружности Сент-Антуанского предместья; образ его складывался в течение сотен лет, а последний толчок окончательно выработал его физиономию.

Мадам Дефарж сидела и наблюдала, а лицо её явно выражало одобрение всему, что кругом происходило, что и приличествовало, конечно, предводительнице женщин Сент-Антуана. Одна из её товарок сидела рядом с нею и вязала. Это была коротенькая, толстая женщина, жена изголодавшагося зеленщика, и мать двух детей, заслуживавшая лестное название "Мести".

-- Эй! - крикнула Месть. - Слушайте! Кто идет?

Можно было подумать, что вспыхнул пороховой шнур, проложенный от окраины предместья св. Антония до самых дверей винной лавки, такой вдруг поднялся шум и гул.

-- Это Дефарж, - сказала мадам. - Тише, патриоты!

Дефарж вбежал запыхавшись, сбросил с себя красный колпак и оглянулся кругом.

-- Слушайте все! - сказала мадам. - Слушайте, что он скажет!

Дефарж остановился против дверей, за которыми виднелась целая толпа загоревшихся глаз и открытых ртов, как и внутри лавки, где все вскочили со своих мест.

-- Говори же, муж, в чем дело?

-- Новости с того света!

-- Это еще что! - вскрикнула хозяйка презрительным тоном. - С того света?

-- Все ли вы помните старого Фулона, который говорил голодному народу, чтобы он ел траву, и который умер, а затем пошел в ад?

-- Все помним, - заорала толпа,

-- О нем пришли вести! Он опять с нами!

-- С нами? - снова заревели все. - Ведь он же умер!

-- Не умер! Он боялся нас... и было чего бояться... а потому распустил слух, что умер, и устроил себе торжественные похороны. Но его нашли живого; он скрывался в деревне, а теперь его притащили сюда. Я видел, когда его вели в Городскую Управу. Я сказал, что он был прав, опасаясь нас. Скажите все, прав ли он был?

Если старый грешник, которому было уже семьдесят лет, не знал об этом, то он почувствовал бы это сразу в своем сердце, услышав страшный вопль, отвечавший на этот вопрос.

За криком наступила минута полного молчания. Дефарж и жена его переглянулись друг с другом. Месть перестала вязать и вслед за этим послышался бой барабана, придвинутого ею к своим ногам.

-- Патриоты! - сказал Дефарж решительным голосом. - Готовы ли мы?

В одно мгновение за поясом мадам Дефарж очутился нож, за улице забил барабан, а Месть с бешеным криком и с поднятыми над головой руками, словно сорок фурий бегала из одного дома в другой, призывая к мщению женщин.

Мужчины были ужасны, когда, выглянув из окон, они дрожащими от алчной жажды крови руками хватали первое попавшееся им оружие и бежали на улицу; но женщины были спие ужаснее; при виде их кровь стыла в жилах у самых храбрых. Оне бросали на произвол судьбы свое хозяйство, своих детей, стариков и больных на голом полу, голодных и голых, и бежали с распущенными волосами, доводя друг друга и самих себя до бешенства своими криками и жестами.

-- Сестра, негодяя Фулона поймали! Старого Фулона поймали, мать! Мерзавца Фулона поймали, дочь! В другом месте толпа женщин била себя в грудь, рвала волоса и кричала: "Фулон жив! Фулон, который говорил голодному народу, чтобы он ел траву! Фулон, который сказал моему старому, голодному отцу, чтобы он ел траву, когда у меня не было для него куска хлеба! Фулон, который хотел накормить моего ребенка травой, когда моя грудь высохла от голода! О, матерь Божия, этот Фулон! О, небо, наши страдания! Выслушайте меня, о, мой мертвый ребенок и высохший отец: клянусь на коленях, на этих камнях, отомстить за вас Фулону! Мужья, братья, и молодые люди, дайте нам кровь Фулона, дайте нам тело и душу Фулона растерзайте на куски, заройте его в землю, пусть эта трава растет из него!"

Эти вопли довели женщин до такого возбуждения, что оне кружились, как бесноватые, били, рвали своих же друзей и подруг, падали от изнеможения, и если бы не мужчины, спешившие оттащить их, то оне были бы раздавлены прибывавшей толпой.

Ни одной минуты никто не хотел терять, ни одной! Фулон был в Управе и мог убежать. Нет! Предместье св. Антония хорошо помнит свои страдания, оскорбления и обиды. Вооруженные мужчины и женщины бросились вон из предместья, увлекая за собой все подонки человеческого рода, и с такою стремительностью понеслись вперед, что не прошло и четверти часа, как в предместьи не оставалось никого, кроме стариков и детей.

За эту четверть часа они успели уже добежать до залы суда, где находился этот безобразный и злой старик, и заполнили всю площадь и прилегающия в ней улицы. Дефаржи, муж и жена, Месть и Жак третий, первыми добрались до залы суда.

-- Смотрите! - кричала жена Дефаржа, указывая на него ножом. - Смотрите на этого старого негодяя, связанного веревками! Прекрасно сделали,что привязали ему пучек травы на спину. Ха, ха! Умно! Пусть он ее жрет теперь! и она, положив под мышку свой нож, захлопала в ладоши, как в театре.

Люди, стоявшие подле мадам Дефарж, объяснили стоявшим позади, почему она так довольна; те объяснили следующим, которые в свою очередь передали соседям, и так далее, пока все близ лежащия улицы не разразились взрывом шумных апплодисментов. Так же поступали и во время судебного прения, и просеивания многих коробов слов, длившагося часа два, три; все слова мадам Дефарж, выражавшия её нетерпение по случаю этой болтовни, передавались с поразительной быстротой на большое разстояние. Некоторые, самые проворные из толпы, влезали с замечательной ловкостью на верхушки наружных украшений здания и заглядывали в окна, а потом, со своих мест, зная хорошо мадам Дефарж, исполняли роль телеграфа между нею и толпой.

Но вот солнце поднялось так высоко, что лучи его, точно сияние надежды и защиты, осветили голову захваченного старика. Как можно было терять такой благоприятный случай! В одну секунду была снесена эта преграда болтовни и скуки - и предместье овладело своею жертвою.

Известие это мгновенно достигло самых крайних рядов толпы. Дефарж перепрыгнул через решетку и стол и крепко сжал в своих объятиях несчастного старика. Мадам Дефарж последовала за мужем и просунула руку под одну из веревок, которыми старик был скручен. Месть и Жак третий отстали на этот раз от них; не успели туда попасть и люди, сидевшие на карнизах, точно хищные птицы на ветках, как уже отовсюду раздался крик:

-- Волоки его сюда! На фонарь его!

То вниз, то вверх головой скатился он с лестницы... упал на колени... вскочил на ноги... упал на спину. Его потащили, осыпали ударами, и сотни рук забросали ему лицо пучками травы и соломы. Истерзанный, избитый, покрытый кровью, еле дышащий молил он толпу о пощаде. Но вот толпа разступилась и кругом него образовалось пустое пространство, чтобы все могли видеть его. Народ толкался, чтобы посмотреть на него, а затем, как безжизненное деревянное полено, потащил его среди целого леса ног, пока не дотащил его до ближайшого угла улицы, где висел роковой фонарь. Мадам Дефарж пропустила его мимо - как кошка пропускает мышь - и молча смотрела на него все время, пока готовили веревку, а он просил ее о пощаде. Женщины кричали, как безумные, глядя на него, а мужчины серьезно разговаривали о том, что его следует повесить с травой во рту. Его повесили, но веревка сорвалась и его подхватили; они повесили его второй раз, и опять веревка порвалась... С третий раз веревка сжалилась над ним; скоро после этого голова его с травой во рту была уже на пике и предместье св. Антония плясало кругом нея.

Но этим не кончилось еще! Сент-Антуан до того взволновал свою кровь этими криками и танцами, что она не могла сразу угомониться. К вечеру разнесся слух, что зять убитого, также один из врагов г обидчиков народа, едет в Париж под охраною пятисот кавалеристов. Сент-Антуан немедленно составил список его преступлений на листке бумаги, схватил его, (отбив его от защищавшей его кавалерии), воткнул его голову и сердце на пики и вместе с головой Фулона носил их по улицам Парижа.

с пустыми желудками, они обнимали и поздравляли друг друга, рассказывая о своих подвигах. Толпы оборванцев редели постепенно и уходили прочь; жалкие огоньки замелькали в окнах, небольшие костры загорелись на улицах и соседи, приготовив сообща свой ужин, ели его затем у дверей своего дома.

Ужин этот был скуден, без мяса и других приправ к черствому хлебу. Но чувство единения и дружбы сдабривало скудную еду, придавало ей сытость и даже сыпало кругом искры веселости. Отцы и матери, на долю которых выпало также много работы в этот день, ласково играли со своими тощими детьми, а любовники снова любили и надеялись.

-- Началось, наконец, моя дорогая!

-- Да, - отвечала мадам, - кажись, что так!

Месть, как сторож, могла разбудить его и он заговорил бы так же, как до падения Бастилии и после убийства Фулона, а не тем хриплым голосом, каким кричали мужчины и женщины предместья.