Повесть о двух городах.
Книга третья. След бури.
VIII. Игра в карты.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга третья. След бури. VIII. Игра в карты. (старая орфография)

VIII. Игра в карты.

Счастливая неведением того, что случилось дома, прошла мисс Просс несколько узких улиц, перешла затем Новый мост, разсчитывая все время про себя, сколько ей придется израсходовать на необходимые покупки. Мистер Кренчер шел рядом с нею, держа корзину в руках. Оба смотрели вправо и влево во все лавки, мимо которых проходили, следя внимательно за всяким стечением народа и сворачивая в сторону, как только замечали группу людей, о чем то возбужденно разговаривающих между собою. Вечер был сырой и на покрытой туманом реке, над поверхностью которой смутно мелькали огоньки и носились грубые голоса, стояли повсюду баржи, где работали слесаря, приготовляя ружья для республиканской армии. Горе было человеку, который задумал бы плутовать с такою армией или получить незаслуженное повышение в ней. Лучше было бы не рости бороде у такого человека, потому что национальная бритва мигом срезала бы ее.

Закупив необходимые колониальные товары, а также масло для лампы, мисс Пресс отправилась за покупкой вина. Заглянув в разные винные лавки, она остановилась, наконец, подле той, которая носила надпись: "Добрый республиканец древняго мира Брут". Лавка эта находилась недалеко от Национального Дворца, известного раньше под названием Тюильри. Общим видом своим она произвела благоприятное впечатление на мисс Пресс. Здесь было несравненно покойнее, чем в других таких же лавках, мимо которых они проходили, и хотя в ней были также красные патриотическия шапки, их все же было здесь меньше. Посоветовавшись с мистером Кренчером и найдя, что он одного с нею мнения, мисс Просс направилась к "Доброму республиканцу древняго мира Бруту", а за ней последовал и её спутник.

Вся лавка была наполнена дымом, сквозь который тускло виднелись огни горевших ламп, люди с трубкой во рту, играющие в карты или в домино, рабочие с обнаженной грудью, голыми руками, испачканными сажей лицами, из которых один читал громко, а другие слушали, лежавшее там и сям оружие, два или три спящих посетителя, которые в своих, популярных в то время, черных мохнатых спенсерах с высоко поднятыми плечами походили в этом положении на спящих медведей или собак. Войдя в эту лавку, наши чужеземные посетители подошли к хозяину и указали, что им нужно.

В ту минуту, когда им отмерили вино, какой то человек, сидевший в углу, встал, приготовляясь уйти. Когда он проходил мимо мисс Просс, последняя, взглянув ему в лицо, громко вскрикнула и всплеснула руками.

Все кругом моментально поднялось на ноги. Случаи, когда кто ни будь убивал другого из за несогласия в мнениях, были в то время самым обыкновенным явлением. Все поэтому с напряженным вниманием смотрели, не упал ли кто нибудь, но увидели только мужчину и женщину, которые во все глаза смотрели друг на друга. Мужчина по наружности своей походил на француза и республиканца, а женщина была очевидно англичанка.

Что говорили разочарованные этим событием последователи доброго республиканца древности Брута, хотя они говорили очень громко и энергично, было так же мало понятно мисс Просс и её спутнику, как мало понятны были им еврейский и халдейский языки. Да они ничего и не могли бы слышать, так были они поражены неожиданностью. И не одна только мисс Просс была поражена и взволнована, но и мистер Кренчер - хотя у него это было вызвано другим, повидимому, чувством - тоже находился в состоянии величайшого удивления.

-- В чем дело? - спросил человек, произведший такое впечатление на мисс Просс. Говорил он смущенным, отрывистым голосом (совсем тихо) и по английски.

-- О, Соломон, милый Соломон! - воскликнула мисс Просс, всплескивая снова руками. - Сколько времени я не видела тебя и ничего не слышала о тебе, и вдруг нахожу тебя здесь!

-- Не зови меня Соломоном! Хочешь что ли моей смерти? - с видимым испугом спросил ее человек.

-- Брат, о брат! - воскликнула мисс Просс, заливаясь слезами. - Неужели я была когда нибудь так жестока к тебе. что ты предлагаешь мне такой вопрос?

-- Придержи свой безпутный язык, - отвечал ей Соломон, - и выходи лучше, если хочешь говорить со мной. Заплати за вино и выходи. Кто этот человек?

Мисс Просс покачала головой и, продолжая втихомолку плакать, сказала:

-- Мистер Кренчер.

-- Пусть он также выходит, - сказал Соломон. - Не принял ли он меня за привидение?

Судя по взглядам мистера Кренчера, он действительно думал это. Он не говорил ни слова и мисс Просс, изследовав сквозь слезы глубину своего ридикюля, уплатила за-вино. Когда она сделала это, Соломон повернулся к последователям доброго республиканца древности Брута и объяснил им в нескольких словах на французском языке все, что могло снова востановить среди: них нарушенное спокойствие.

-- Теперь, - сказал Соломон, когда они вышли и остановились в самом темном углу улицы, - чего ты от меня хочешь?

-- Как жестоко со стороны брата, от которого ничто не могло отвратить моей любви, - воскликнула мисс Пресс, - выказывать так мало радости и любви при встрече со мной!

-- Вот, получай! - сказал Соломон, слегка притрогиваясь губами к губам мисс Пресс. - Довольна ты теперь?

-- Если ты думаешь, что удивила меня, - сказал брат Соломон, - то знай, я нисколько не удивлен. Я знал, что ты здесь. Я знаю много людей, которые здесь. Если ты не желаешь подвергать меня опасности... а это ты непременно сделаешь... то иди, как можно скорей, своей дорогой, а мне предоставь идти своей. Я человек занятой. Я на службе.

-- Мой брат Соломон, англичанин, - воскликнула мисс Просс, глядя на него заплаканными глазами, - который мог бы, служа в своем отечестве, сделаться одним из лучших и замечательных людей, служит вдруг иностранцам! Лучше бы мне видеть моего дорогого мальчика в...

-- Я так и знал! - прервал ее брат. - Я знал это!... Ты хочешь моей смерти. Благодаря сестре, меня отнесут к разряду подозреваемых. И в то именно время, когда все так удается мне

-- Да сохранит меня милосердое небо! - воскликнула мисс Просс. - Я желала бы никогда лучше не видеть^- тебя, милый Соломон, которого я всегда так любила, чем быть причиной твоей смерти. Скажи мне хотя одно ласковое слово, скажи мне, что ты ничего не имеешь против меня и ничто не разъединяет нас, и я не буду больше удерживать тебя.

Добрая мисс Просс! Можно было подумать, что отчуждение между ними произошло по её собственной вине. Как будто бы мистеру Лорри не было известно еще много лет тому назад, в тихом уголке Сого, что прелестный братец растратил деньги сестры и бросил ее!

Он сказал действительно это ласковое слово, с несравненно более снисходительным и покровительственным видом, чем имел право говорить, в виду своих родственных заслуг и занимаемого им положения. В эту минуту мистер Кренчер, притронувшись к его плечу, хриплым голосом обратился к нему с следующим странным вопросом:

-- Я хочу сказать... Могу я спросить вас? Как вас зовут, Джон Соломон или Соломон Джон?

Должностное лицо с испугом оглянулось на него, Оно не могло вымолвить ни слова

-- Говорите же, вы ведь должны же это знать! - сказал мистер Кренчер. - Джон Соломон или Соломон Джон? Она зовет вас Соломоном... Она сестра ваша и должна это знать. А я знаю, что вы Джон, как это и вы должны знать. Которое из двух первое? К тому же, если принять во внимание фамилию Просс.. а вы носили тогда не это имя.

-- Что вы хотите сказать?

-- Я собственно не знаю, что я хочу сказать, я никак не могу припомнить имени, которое вы носили по ту сторону моря.

-- Не можете?

-- Нет! Но я готов поклясться, что имя ваше состояло из двух слогов.

-- В самом деле?

-- Да... но другое имя состояло из одного слога. Я знаю вас. Вы были шпионом свидетелем в Бэйли. Заклинаю вас именем отца лжи, вашего отца, - скажите как звали вас тогда?

-- Барсад, - вмешался в разговор чей то голос.

-- Вот оно, это имя, готов прозакладывать тысячу фунтов! - воскликнул Джерри.

Человек, вмешавшийся в разговор, был Сидней Картон. Он держал руки назад под полами своего дорожного сюртука и стоял подле мистера Пренчера с таким же беззаботным видом, с каким стоял когда то в Ольд-Бэйли.

-- Не волнуйтесь, дорогая мисс Просс! Я, к удивлению мистера Лорри, приехал, к нему вчера вечером; мы решили с ним, что мне лучше не показываться там до тех пор, пока не потребуется моя помощь. Я подошел сюда, желая поговорить кое о чем с вашим братом. Я желал бы очень, чтобы брат ваш нашел себе занятие, получше занятий мистера Барсада. Желал бы ради вас, чтобы мистер Барсад не был бы тюремной овцой.

-- Сейчас скажу, - продолжал мистер Картон. - Я заметил вас, мистер Барсад, когда час или немного более тому назад вы выходили из Консьержери, а я делал вид, что разсматриваю стены. У вас такое лицо, которое трудно забыть, а я вообще хорошо, запоминаю лица. Я был очень заинтересован тем, что вы занимаете теперь такое положение и, имея причины предполагать, - это не должно казаться вам странным - что вы причастны ко всем неудачам нашего несчастного друга, я отправился вслед за вами. Я вошел в эту лавку позади вас и сидел рядом с вами. Мне не трудно было, на основании вашего откровенного разговора и разговора ваших компаньонов, вывести заключение, чем вы занимаетесь. Я вот, мистер Барсад, мало-по-малу то, что я делал без всякой задней мысли, приняло все более и более определенную форму, и из этого у меня составился некоторый план.

-- Какой план? - спросил шпион.

-- Говорить о нем здесь на улице было бы неуместно и даже опасно. Если вы будете так любезны и удостоите меня несколькими минутами вашего общества, хоть, в банке Тельсона, например?

-- Вы мне угрожаете?

-- О! Разве я сказал это?

-- Зачем же я должен идти туда?

-- О, мистер Барсад! Как же я могу сказать, зачем, если вы не захотите идти?

-- Вы, я думаю, просто не хотите сказать! - сказал шпион нерешительным тоном.

-- Да, мистер Барсад, вы прекрасно поняли меня, именно не хочу.

Безпечные манеры мистера Картона, его быстрая сообразительность и спокойствие оказывали ему несомненную, услугу в таком деле, какое он задумал, и с таким человеком, как Барсад. Опытный глаз его сразу увидел, что ему нужно делать, чтобы извлечь наибольшую пользу из этого.

-- Так ведь я и говорил, - сказал шпион, с упреком глядя на свою сестру. - Если со мной случится какое нибудь несчастье, то в том будешь виновата ты.

-- Перестаньте, мистер Барсад, - воскликнул Сидней, - не надо быть таким неблагодарным! Только из уважения к сестре вашей я желаю самым приятным для вас образом предложить вам один маленький план, который мы, надеюсь, обделаем к общему удовольствию нашему. Пойдете вы со мной в банк?

-- Я слышал, что вы сказали. Да, я пойду.

-- Предлагаю, прежде всего, привести сестру вашу к тому дому, где она живет. Позвольте мне вашу руку, мисс Просс! В настоящее время вам небезопасно ходить одной в этом городе, а так как ваш провожатый знает также мистера Барсада, то я предлагаю ему следовать за нами к мистеру Лорри. Все готовы? Идем в таком случае.

Мисс Просс вспомнила только позже и никогда потом до конца своей жизни не забывала, что в ту минуту, когда она взяла под руку мистера Сиднея и взглянула ему в лицо, умоляя его не делать зла брату её Соломону, он с каким то особенным чувством рожал её руку и глаза его засверкали при этом таким вдохновением, которое не имело решительно ничего общого с его всегдашним легкомыслием, а напротив, придавало его фигуре нечто возвышенное и одухотворенное. Но в то время она была слишком занята своим братом Соломоном, который так мало заслуживал её расположения, и была положительно неспособна дать себе полный отчет в том, что она видела.

Простившись с нею на углу улицы, где она жила, Картон направился к мистеру Лорри, который всего несколько минут тому назад вернулся с прогулки. Джон Барсад или Соломон Просс шел все время рядом с ним.

Мистер Лорри только что кончил обедать и сидел на своем любимом месте у камина, где горело два, три полена. Быть может среди бегающих огоньков камина он видел изображение почтенного джентльмена, когда он был моложе и много лет тому назад сидел также у камина в столовой "Royal George", в Дувре. Он повернул голову, когда они вошли, и с удивлением взглянул на незнакомого ему человека.

-- Сэр, это брат мисс Просс, - сказал Сидней. - Мистер Барсад.

-- Барсад? - повторил старый джентльмен. - Барсад? У меня соединяется какое то воспоминание с этим именем и... с этим лицом.

-- Говорил я вам, что у вас замечательное лицо, мистер Барсад, - холодно заметил Картон. - Садитесь, пожалуйста!

"бывший свидетель на суде". Мистер Лорри тотчас же вспомнил своего нового посетителя и взглянул на него с нескрываемым чувством отвращения.

-- Мисс Пресс узнала мистера Барсада, как любящого брата, о котором вы, вероятно, уже слышали, - сказал Сидней, - и он, разумеется, признал родство. Теперь я перехожу к худым новостям. Дарнэ снова арестован.

Пораженный этим известием, старый джентльмен воскликнул:

-- Что вы говорите! Я оставил его в полной безопасности и оправданным всего каких нибудь два часа тому назад! Я только что собирался идти туда.

-- И все таки он арестован. Когда это случилось, мистер Барсад?

-- Только что, если это случилось.

-- Лучшого авторитета, чем мистер Барсад, вы не найдете, сэр! - сказал Сидней. - Я сам слышал, как мистер Барсад сообщал своему другу и товарищу овце, распивая с ним бутылку вина, что арест состоялся. Он сам довел посланных от комитета до ворот дома и видел, как привратник впустил их. Не может быть ни малейшого сомнения, что его арестовали.

Деловой взор мистера Лорри сразу прочел на лице говорившого, что не следует терять времени на разговоры об этом. Смущенный этим, но чувствуя в то же время, что в данный момент все может зависит от его присутствия духа, он сдержался и сидел молча, прислушиваясь внимательно к разговору.

-- Будем надеяться, - сказал ему Сидней, - что имя и влияние доктора Манетта будут ему поддержкой завтра... Вы говорили, кажется, что его призывают в трибунал завтра, мистер Барсад?

-- Да, я так думаю.

--...Поддержит его завтра, как и сегодня. А может быть и нет. Я должен признаться вам, мистер Лорри, что я поражен, почему влияние доктора Манетта не помешало этому аресту?

-- Он, может быть, не предвидел его, - отвечал мистер Лорри.

-- Ото весьма печальное обстоятельство, особенно если мы вспомним, как крепко он привязан к своему зятю.

-- Да, это правда, - сказал мистер Лорри, безпокойно потирая себе подбородок и так же безпокойно поглядывая на Картона.

-- Коротко говоря, - сказал Сидней, - теперь до-нельзя отчаянное время, когда затеваются самые отчаянные игры с самыми отчаянными ставками. Пусть доктор играет на выигрыш, а я буду играть на проигрыш. Здесь ничья жизнь не ценится. Тот, кого народ несет сегодня домой, подвергается завтра осуждению. Ставка, на которую я намерен играть в худшем случае, это - друг в тюрьме Консьержери. А друг, которого я хочу выиграть для себя, это мистер Барсад.

-- Для этого нужны хорошия карты, сэр, - сказал шпион.

-- Вот сейчас мы растасуем их и посмотрим. Мистер Лорри, вы знаете мои безобразные привычки... Дайте мне бутылку водки.

Бутылку тотчас же поставили перед ним. Он выпил рюмку, выпил другую и с задумчивым видом отодвинул от себя бутылку.

-- Мистер Барсад, - сказал он таким тоном, как будто бы действительно играл в карты, - овца в тюрьмах, эмиссар республиканских комитетов, тюремщик, узник, всегда шпион и тайный доносчик, который тем более ценится здесь, что он англичанин, а англичан считают здесь менее склонными на подкуп и лжесвидетельство, чем французов. Но тем не менее начальству своему он представился под ложным именем. Это очень хорошая карта. Мистер Барсад, который служить теперь французскому республиканскому правительству, служил раньше аристократическому английскому правительству и был, следовательно, врагом Франции и свободы. Это превосходная карга. Вывод в этом круге подозрений ясен, как день: мистер Барсад, получая плату от аристократического английского правительства, был шпионом Питта, лицемерным врагом республики, вкравшимся в её доверие, изменником и предателем, сеятелем зла, о котором говорят многие, но виновника которого трудно найти. Такой карты ничем не побить. Следите вы за моими картами, мистер Барсад?

-- Но я не понимаю вашей игры, - отвечал шпион с некоторым безпокойством.

-- Иду с туза: - делаю донос на мистера Барсада ближайшему комитету. Взгляните на ваши карты, мистер Барсад, и посмотрите, что у вас есть. Не спешите.

-- Посмотрите хорошенько ваши парты, мистер Барсад! Не спешите.

Карты были гораздо хуже, чем он думал. Мистер Барсад увидел такия ужасные карты, о которых мистер Сидней Картон даже и не подозревал. Лишившись в Англии почтенной службы своей по причине частых лжесвидетельств, но не потому, чтобы он был там не нужен - (мы, англичане, только в последнее время стали хвастаться тем, что мы выше доносов и шпионства) - он переплыл Канал и поступил на службу во Францию: сначала, как подстрекатель и шпион, среди своих собственных соотечественников, а затем, как подстрекатель и шпион среди местных жителей. При свергнутом правительстве он доносил обо всем, что делалось в Сент-Антуанском предместья и в винной лавке Дефаржа; от сыскной полиции он получил сведения о пребывании в тюрьме доктора Манетта, его освобождении и всей истории его жизни, которые предоставляли ему возможность вступить в дружеский разговор с Дефаржем; он пробовал завести такой разговор с мадам Дефарж, но потерпел неудачу. Он всегда вспоминал с страхом и дрожью, как эта ужасная женщина вязала, разговаривая с ним, и так зловеще посматривая на него. Он с тех пор видел ее на заседании Сент-Антуанского комитета, видел, как она вытаскивала свои вязаные списки и доносила на людей, жизнь которых поглощалась затем гильотиной. Он знал, что человек его сорта, никогда не может считать себя в безопасности, что бегство немыслимо, что над ним постоянно висит тень секиры, что, не смотря на все увертки его и хитрости, на все старания доказать свое усердие в пользу террора, достаточно одного слова, чтобы погубить его. Раз на него донесут, а более важных причин, как те, о которых он сейчас думал, и не нужно для этого, то ужасная женщина, много раз уже на глазах его доказавшая свою непреклонность, тотчас же вытащит свой вязаный список, и все шансы его на жизнь погибнут. Прибавьте к этому, что все люди, занимающиеся шпионством, бывают крайне трусливы, а потому, раскрыв свои карты, он даже побледнел, увидя между ними целый ряд черных.

-- Вам, повидимому, не особенно нравятся ваши карты? - сказал Сидней с полным хладнокровием. - Играете вы?

-- Я думаю, сэр, - сказал шпион, обращаясь к мистеру Лорри с самым лицемерным видом, - мне нужно обратиться к джентльмену ваших лет и вашей доброты и просить вас указать другому джентльмену, который моложе вас, что он ни при каких решительно обстоятельствах не может пускать в ход того туза, о котором он только что говорил. Допустим, что я шпион и что это действительно безчестное занятие, - хотя ведь кому нибудь да нужно заниматься им - но ведь джентльмен этот не шпион, так зачем же он хочет сделаться им?

-- Коли так, иду с туза, мистер Барсад, - сказал Картон, вынимая часы, - через несколько минут, без всяких зазрений совести.

-- Я надеялся, джентльмены, - сказал шпион стараясь вовлечь в разговор и мистера Лорри, - что из уважения к моей сестре...

-- Я ничем не мог бы больше выразить своего уважения вашей сестре, как окончательно избавив ее от такого брата, - сказал Сидней Картон.

-- Вы не можете думать этого, сэр

-- Я давно уже решил это.

Шпион, говоривший все время необыкновенно вежливо, что противоречило его грубой одежде, а также, вероятно, и обычному обращению его, испугался и растерялся перед непроницаемым мистером Картоном, который был всегда загадкой даже для более умных и честных людей. Приняв прежний вид человека, играющого в карты, Сидней Картон сказал:

-- А между тем, когда я подумаю хорошенько, то прихожу к тому убеждению, что у меня есть еще одна хорошая карта. Этот друг и товарищ-овца, который говорил, что пасется в провинциальных тюрьмах, кто он такой?

-- Француз... вы не знаете его, - поспешно отвечал шпион.

-- Француз? Гм! - повторил Картон задумчиво и как бы не придавая этому значения, - может быть!

-- Да, уверяю вас, - сказал шпион, - хотя это, собственно, не важно.

-- Хотя это собственно не важно, - повторил Картон машинально по прежнему, - хотя это не важно... Нет, не важно... Нет!... Мне, однако, знакомо это лицо.

-- Это - не - может быть, - пробормотал Сидней, наполняя снова рюмку (к счастью она была маленькой). Не - может быть! Говорит хорошо по французски.... но... с иностранным акцентом.

-- Провинциальным, - поправил шпион.

-- Нет... иностранным! - вскрикнул Картон, ударив кулаком по столу под наитием мысли, которая сразу мелькнула у него в голове. - Клей! Замаскирован, но это он! Этого человека мы видели в Ольд-Бэйли!

-- Вы слишком поторопились, сэр! - сказал Барсад с улыбкой, причем орлиный нос его еще больше отклонился в сторону. - Вы дали мне преимущество над вами. Клей (который, я готов допустить это, был в то время моим партнером) умер несколько лет тому назад. Я был подле него во время его последней болезни. Его похоронили в Лондоне у церкви Св. Панкратия. Непопулярность его среди собравшейся тогда черни помешала мне проводить его останки, но я сам укладывал его тело в гроб.

и без того уже торчащих и жестких волос на голове мистера Кренчера.

-- Будем благоразумны и справедливы, - сказал шпион. - Чтобы убедить вас, как вы ошибаетесь и как неосновательны ваши подозрения, я покажу вам свидетельство о погребении Клея, которое по счастью я всегда ношу у себя в кармане, - продолжал он, поспешно вынимая его и раскрывая. - Вот оно. О, смотрите, пожалуйста, смотрите! Вы можете взять его в руки, здесь нет ни малейшого подлога.

Мистер Лорри заметил, что тень на стене удлиннилась и мистер Кренчер встал и выступил вперед. Даже коровы с кривым рогом из дома, выстроенного Джеком {Из детской сказки, известной в Англия.}, не могла бы вытянуть больше кверху его волосы, чем они были вытянуты.

Незаvеченный шпионом, мистер Кренчер остановился подле Него и притронулся к его плечу.

-- Это был Роджер Клей, - сказал мистер Кренчер с мрачным видом. - Так это вы

-- Да, сам.

-- Кто же вытянул его оттуда?

Барсад откинулся на спинку стула и еле пролепетал:

-- Что вы хотите сказать?

Шпион взглянул на обоих джентльменов, оба они с удивлением смотрели на Джерри.

-- Говорю вам, - пробормотал Джерри, - что вы похоронили гроб с камнями для мостовой и землей. Молчите и не говорите мне, что вы похоронили Клея. Там его не было. Я и еще двое других знают это.

-- Как вы это знаете?

-- Не ваше это дело! - буркнул мистер Кренчер. - Давно уже собираюсь я расправиться с вами за ваше безстыдное надувательство честных ремесленников и торговцев. Я готов сейчас ухватить вас за горло и задушить за пол-гинеи!

-- В другое время, сэр, - отвечал он уклончиво, - теперь неудобно объясняться. Я продолжаю настаивать на том, что он прекрасно знает, что Клея никогда не было в том гробу. Пусть он только заикнется, что он был там и я схвачу его за горло и задушу за пол-гинеи, - мистер Кренчер особенно настаивал на этом последнем слове, - или я донесу на него.

-- Гм! Я вижу здесь только, - сказал Картон, - что у меня есть еще одна карта, мистер Барсад. Вам невозможно в этом беснующемся Париже, где весь воздух кругом пропитан подозрением, избежать доноса в виду ваших отношений к другому аристократическому шпиону, который сверх того окружен таинственным ореолом, ибо будучи погребен, он оказывается вдруг живым. Выходит заговор в тюрьмах иностранцев против республики! Серьезная карта, гильотинная, так сказать, карта! Вы играете?

-- Нет! - отвечал шпион. - Я отказываюсь. Я признаюсь, что мы были так непопулярны среди дерзкой черни, что мне пришлось бежать из Англии, потому что меня хотели утопить, а Клею только с помощью похорон и можно было уехать оттуда. Но я считаю положительным чудом, что все это известно этому человеку.

-- Не стоит ломать голову над этим, - сказал ворчливый мистер Кренчер. - Вы и так довольно ее поломали в разговоре с этим джентльменом. Я еще раз скажу вам, - и мистер Кренчер, не будучи в состоянии удержаться, повторил снова свое излюбленное слово - схвачу за горло и задушу за пол-гинеи.

что нибудь, в чем замешана моя служба, подвергая при этом мою голову опасности, то я готов скорее подвергнуться риску отказа, чем согласиться на это. Выбор мой сделан. Вы говорили об отчаянии. Мы все здесь отчаянные. Если я найду выгодным для себя, я также могу донести, да к тому же разными присягами и клятвами прошибу даже каменные стены, как и всякий другой. Говорите, что вам нужно от меня?

-- Не очень много. Вы тюремщик в Консьержери?

-- Говорю вам раз навсегда, что убежать оттуда невозможно, - сказал твердо шпион.

-- Зачем вы говорите то, о чем я вас не спрашиваю. Вы тюремщик в Консьержери?

-- И можете быть, когда захотите?

-- Да, я могу входить и выходить, когда захочу.

Сидней Картон наполнил рюмку водкой, медленно вылил ее в камин, внимательно следя за каплями, и сказал:

-- До сих пор мы говорили перед двумя свидетелями для того, чтобы качество карт не осталось тайною между вами и мною. Теперь мы можем пройти в ту темную комнату и поговорить там наедине.