Повесть о двух городах.
Книга третья. След бури.
XIV. Она кончила вязать.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга третья. След бури. XIV. Она кончила вязать. (старая орфография)

XIV. Она кончила вязать.

В то самое время, как пятьдесят два ждали своей роковой участи, мадам Дефарж держала мрачный, зловещий совет с Местью и Жаком третьим, революционным присяжным. Мадам Дефарж совещалась со своими министрами не в винной лавке, а под навесом пильщика, который был когда то дорожным рабочим. Сам пильщик не участвовал в совещании, но стоял в стороне, как человек, который не должен говорить, ни выражать своего мнения, пока его не спросят.

-- Но ведь наш Дефарж, - сказал Жак третий, - несомненно хороший республиканец? Не так ли?

-- Во всей Франции нет лучшого, - визгливым тоном подхватила Месть.

-- Постой, моя маленькая Месть, - сказала мадам Дефарж, слегка нахмурившись и прикрывая рукой рот своей адьютантши, - выслушай, что я скажу. Муж мой, товарищ гражданин, хороший республиканец и смелый человек; он предан республике и она доверяет ему. По у моего мужа есть слабость... по отношению к доктору.

-- Жаль очень, - прохрипел Жак третий, сомнительно качая головой и проводя пальцами по губам, - это не подобает хорошему гражданину. Это достойно сожаления.

-- Видите ли, - сказала мадам Дефарж, - доктор для меня ничто. Сохранит он свою голову или потеряет ее, я не интересуюсь этим; мне это все равно. Но все, что пристало к Эвремондам, должно быть истреблено; и жена, и ребенок должны последовать за мужем и отцом.

-- У нея красивая голова, - прохрипел Жак третий. - Я заметил, у нея голубые глаза и золотистые волоса. Ах, как красиво будет, когда Самсон схватит ее и покажет голову!

Этот людоед говорил, как эпикуреец.

Мадам Дефарж опустила глаза и задумалась на минуту.

-- Да и ребенок также, - продолжал Жак третий, с оттенком удовольствия в голосе, - с золотистыми волосами и голубыми глазами. А робята-то редко попадаются А ведь это чудесное. зрелище!

-- Одним словом, - сказала мадам Дефарж, выходя из своей задумчивости, - в этом деле я не могу довериться своему мужу. С прошлого вечера я не только чувствую, что не имею права доверить ему подробностей моего плана, но я начинаю бояться, что он может предупредить их. если я буду медлить, и они могут скрыться.

-- Этого никогда не должно случиться, - сказал Жак третий, - никто из них не смеет бежать. Мы и половины не до, бываем того, что следует. Сто двадцать в день, по крайней мере, вот как бы надо!

-- Одним словом, - продолжала мадам Дефарж, - у моего мужа нет причин стремиться к уничтожению этого рода, а у меня нет причин так чувствительно смотреть на этого доктора. Из этого следует, что я должна действовать одна. Подойди ка сюда, ты, маленький гражданин.

Пильщик, относившийся к ней с уважением и бывший у нея в полном подчинении, вследствие смертельного к ней страха, подошел к ней, свив свою красную шайку.

-- Я хочу спросить тебя, маленький гражданин, - сурово обратилась к нему мадам Дефарж, - насчет знаков, которые она делала заключенным; ты готов подтвердить это и сегодня?

-- Ну, вот, почему же нет? - воскликнул пильщик. - Каждый день, во всякую погоду, от двух до четырех, она переговаривалась с ними... Иной раз одна, иной с ребенком. Я знаю, что знаю. Я все видел собственными глазами.

И, говоря это, он делал всевозможные знаки, как бы подражая тем знакам, которые он будто бы видел.

-- Не может быть здесь сомнения для присяжных? - спросила мадам Дефарж, с мрачной улыбкой глядя на него.

-- Можете вполне разсчитывать на патриотов присяжных, дорогая гражданка! Я отвечаю за своих товарищей.

-- Теперь посмотрим! - сказала мадам Дефарж, снова задумавшись. - Вот еще что. Могу я, ради своего мужа, пощадить доктора? Личного сочувствия я к нему не имею. Могу я его пощадить?

-- Голова его пополнила бы счет, - тихо заметил ей Жак третий. - У нас, право, не достает голов. Было бы жалко отказаться от нея.

-- Он также подавал знаки вместе с нею, - сказала мадам Дефарж; - я не могу говорить об одной, не говоря о других; неужели я должна молчать и доверить все дело этому маленькому гражданину? Я и сама не плохая свидетельница.

Жесть и Жак третий принялись наперерыв друг перед другом выхвалять ее и уверять, что она редкая, замечательная свидетельница, а маленький гражданин заявил, что она просто на просто божественная свидетельница.

-- Он должен быть предоставлен своей участи, - сказала мадам Дефарж. - Нет, я не могу щадить его!... Тебя звали сегодня в три часа; ты пойдешь смотреть сегодняшнюю казнь?

Вопросы эти были обращены к пильщику, который поспешил ответить утвердительно, пользуясь этим случаем, чтобы показать, какой он рьяный республиканец и что он был бы в страшном отчаянии, если бы что нибудь помешало ему насладиться зрелищем веселого цирульника, покуривая в то же гремя свою любимую трубочку. Он уверял в этом с таким жаром, как будто боялся, что его могут заподозрить черные глаза, смотревшие на него, что у него есть свои причины бояться каждый час за свою собственную безопасность.

-- Я также дала слово быть там, - сказала мадам Дефарж. - Когда все кончится, то в восемь часов приходите ко мне и мы дадим знать нашей секции об этих людях.

Пильщик поспешил заявить, что он будет гордиться тем, что гражданка позволила ему сопровождать себя. Гражданка взглянула на него; это смутило его и он, избегая её взгляда, как маленькая собаченка, поспешно скрылся за дрова и спрятал лицо свое за пилой.

Мадам Дефарж подозвала присяжного и Месть поближе к двери и объяснила им тут свои дальнейшие планы.

-- Она теперь дома и ждет его смерти. Она горюет и плачет и в таком расположении духа наверно жалуется на несправедливость республики. Она, наверное, сочувствует всем её врагам. Я пойду к ней.

-- Что за удивительная женщина! Что за божественная женщина! - воскликнул Жак третий.

-- Ах, моя дорогая! - воскликнула Месть, и поцеловала ее.

-- Подержите мое вязанье, - сказала мадам Дефарж, передавая его в руки своей адъютантши, - и положите его на мое обычное место. Не уступайте никому моего стула. Идите прямо туда! Там, наверное, будет громадное стечение народа, больше обыкновенного.

-- Повинуюсь приказаниям своей начальницы, - с пылом отвечала Месть и поцеловала ее в щеку. - Вы не опоздаете?

-- Я вернусь до начала.

-- И до приезда повязок. Приходите, пожалуйста, до приезда повозок, душа моя! - крикнула ей вслед Месть, потому что она уже повернула в другую улицу.

и достоинствами.

В то время было много женщин, на которых тогдашния со бытия наложили свою ужасную обезображивающую руку; но между ними не было ни одной, которая наводила бы на всех такой страх, как эта безпощадная женщина. Непреклонная и безстрашная, умная и решительная, наделенная красотой, говорившей сразу о непоколебимой твердости характера и мстительной злобе её обладательницы, она не могла не оказывать влияния на других и должна была при каких бы то ни было обстоятельствах выдвинуться вперед в то смутное время. С самого детства затаив в душе своей сознание зла, причиненного её семье и ненавистью к высшему классу, она неминуемо должна была превратиться в тигрицу. Она не знала никакой жалости. Быть может добродетель эта и была когда либо знакома ей, но она давно уже оставила ее.

Она находила совершенно естественным, что невинный человек умирал за грехи своих предков. Ее не трогало, что ни в чем неповинная жена останется вдовой, а дочь её сиротой; это, по её мнению, было еще недостаточное наказание для них; оне должны были умереть, как её естественные враги. Молить ее было бы безполезно, ибо в ней не было чувства жалости даже к самой себе. Если бы во время какой нибудь из схваток, в которых она неоднократно уже принимала участие, ее ранили, то она ни одну минуту не пожалела бы себя; если бы се завтра отравили на гильотину, то она ушла бы туда с единственной мечтою поменяться местами с тем, кто послал ее туда.

Вот какое сердце скрывалось под грубой одеждой мадам Дефарж. Как ни был небрежен её костюм, он все же очень шел к ней, и её черные волосы падали роскошными локонами из под её грубой красной шапки. За пазухой у нея лежал заряженный пистолет, а за пояс был заткнут острый кинжал. В таком костюме она шла по улицам твердой поступью, присущей её характеру и её привычке ходить в детстве босиком по песчаному берегу моря.

Когда накануне вечером обдумывался план отъезда на следующий день, мистеру Лорри пришла вдруг мысль о том, что неудобно брать с собою мисс Просс. Было желательно, во первых, не увеличивать груза кареты, а затем, что было еще важнее, по возможности сократить время осмотра бумаг и пассажиров; успех побега их мог зависеть от потери нескольких лишних минуть около заставы. После продолжительного размышления он предложил, чтобы мисс Просс и Джерри, которые могли во всякое время выехать из города, отправились в путь в три часа и в самом легком экипаже того времени. Не имея при себе грузного багажа, они могли обогнать карету, ехать впереди и заранее подготовлять лошадей, облегчая таким образом и сокращая путешествие, что было особенно важно ночью, когда остановки бывали обыкновенно самые продолжительные.

Видя в этом распоряжении мистера Лорри средство оказать действительную услугу отъезжающим путешественникам, мисс Просс с радостью согласилась на него. Она и Джерри присутствовали при отъезде кареты, знали кого привез Соломон, провели десять минут в муках ожидания и теперь готовились к отъезду, в то время как мадам Дефарж, все ближе и ближе подходила к покинутому дому, где они совещались между собою.

-- Как вы думаете, мистер Кренчер, - сказала мисс Просс, волнение которой было так сильно, что она еле могла говорить, двигаться, стоять, жить, одним словом, - как вы думаете, хорошо ли будет нам выезжать прямо отсюда? Два экипажа в один день и из одного и того же двора?.. Не может ли это возбудить подозрения?..

-- Мое мнение, мисс, - отвечал мистер Кренчер, - что вы правы. Хорошо ли, дурно ли будет потом, я все равно вас не оставлю.

-- Я все время чувствую себя между страхом и надеждой за своих дорогих, и это так разстраивает меня, что я положительно никакого плана составить не могу, - сказала рыдающая мисс Просс. - Не можете ли вы составить какой нибудь план, дорогой мистер Кренчер?

-- Что касается будущого, мисс, то это еще пожалуй, - отвечал мистер Кренчер, - ну, а в настоящем, моя старая голова ничего соображать не может. Сделайте мне одолжение, мисс, обратите надлежащее внимание на два обещания и клятвы, которые мне желательно сообщить вам в эту решительную минуту.

-- Ох, Боже мои! - воскликнула мисс Просс, продолжая рыдать, - вы хороший человек, но говорите скорее.

-- Во первых, - сказал мистер Кренчер, дрожа всем телом и с торжественным выражением лица, - если эти бедняги счастливо выпутаются отсюда, то я никогда и ни за что не буду больше делать этого!

-- Я уверена, мистер Кренчер, - отвечала мисс Просс, - что вы никогда не будете делать этого - чего бы там ни было, одним словом, - и я прошу вас, не считайте необходимым сообщать мне, что это такое.

-- Нет, мисс, - отвечал Джерри, - я не назову вам этого. Во вторых: - если бедняги эти выпутаются отсюда, то я никогда больше не буду мешать мистрисс Кренчер хлопаться на колени, - никогда!

-- Что касается ваших домашних дел, - отвечала мисс Пресс, вытирая глаза и стараясь успокоиться, - то вам лучше всего предоставить их на усмотрение самой мистрисс Шренчер. И, мои милые!

-- Я пойду еще далее, мисс, - продолжал мистер Пренчер, который во что бы то ни стало хотел кончить свою исповедь; - слушайте мои слова и можете потом передать их самой мистрисс Пренчер. Скажите ей, что я совсем изменил свое мнение относительно её ставанья на колени и в настоящее время в душе моей одна только надежда, что она вот сейчас, сию минуту хлопается.

-- Так, так! - воскликнула мисс Просс. Будем надеяться, что все исполнится, согласно её желаниям!

Сохрани Бог, потому что все мы (будь это только удобно) готовы были бы хлопаться на колени, чтобы не было неудачи! Сохрани Бог, мисс! Повторяю... сохрани Бог!

А мадам Дефарж тем временем все шла да шла по улицам и все ближе и близко подходила к дому.

-- Только бы нам удалось вернуться на родину, - сказала мисс Просс, - а уж вы можете разсчитывать на то, что я разскажу мистрисс Кренчер все, что вспомню и что поняла из того, что вы сказали мне. Можете быть также уверены, что я засвидетельствую ей о том, какое серьезное участие принимали вы во всех наших несчастиях. А теперь, подумаем, что нам делать? Добрый, уважаемый мистер Кренчер. подумаем!

А мадам Дефарж все шла, да шла и подходила все ближе.

-- Не пойти ли вам сейчас, - продолжала мисс Просс, - и не сказать ли, чтобы экипаж и лошадей не подавали сюда, а задали нас в каком нибудь другом месте? Не будет ли так лучше?

Мистер Кренчер думал, что это будет лучше.

-- Где можете вы ждать меня? - спросила мисс Просс.

Мистер Кренчер был так разстроен, что сразу не мог подумать ни о каком другом месте, кроме Темпль-Бара. Увы! Темпль-Бар находился за много сотен миль отсюда, а мадам Дефарж подходила все ближе, да ближе.

-- У дверей собора, - сказала мисс Пресс. - Ведь вам не придется сделать большого круга, если вы подъедете к дверям собора, что между двумя башнями, и подождете меня там?

-- Нет, мисс, - отвечал мистер Кренчер.

-- А теперь, если вы хороший человек, - сказала мисс Просс, - идите прямо к почтовой станции и распорядитесь.

-- Боюсь, - сказал мистер Кренчер, сомнительно покачивая головой, - оставить вас одну. Мало ли что может быть?

-- Одному Богу это известно, - отвечала мисс Просс, - но не бойтесь за меня. Вы возьмете меня с собой у собора, в три часа или около этого, и я уверена, что это будет благоразумнее, чем ехать отсюда. Я чувствую это. Итак, да благословит вас Бог, мистер Кренчер! Не думайте обо мне, но о тех, жизнь которых зависит теперь от нас.

Слова эти и то, что мисс Просс обеими руками пожала его руку, окончательно убедили мистера Кренчера. Он поклонился ей и отправился отменить прежнее распоряжение и исполнить все то, что она ему сказала.

Мысль о том, что задуманная ею предосторожность будет, наконец, приведена в исполнение, облегчила и успокоила мисс Просс. Необходимость придать себе такой наружный вид, чтобы не привлечь на себя ничьего внимания, была вторым облегчением. Она посмотрела на часы и увидела, что уже двадцать минут третьяго. Нельзя было больше терять времени и она стала готовиться к отъезду.

Оставшись одна в пустых комнатах, мисс Просс пришла в страшное волнение и ей казалось, что она видит чьи то лица, выглядывающия из за каждой открытой двери. Она взяла таз с холодной водой и принялась промывать опухшие от слез глаза. Она находилась в таком лихорадочном возбуждении, что не могла выносить, чтобы глаза её хотя бы на минуту затуманивались водой, и то и дело останавливалась, оглядываясь кругом, не наблюдает ли кто за нею. В одну из таких остановок она вдруг вскрикнула, увидя в комнате чью то фигуру.

Таз полетел на пол и разбился вдребезги, а вода потекла прямо к ногам мадам Дефарж. По странному стечению обстоятельств ноги эти, привыкшия к крови, очутились в воде.

Мадам Дефарж холодно взглянула на нее и сказала:

-- Где жена Эвремонда?

В голове мисс Просс мелькнула мысль, что открытые двери могут подать повод подозревать бегство. Всех дверей было четыре и она закрыла все, а сама стала у дверей той комнаты, которую занимала Люси.

внешности; но она была также решительная женщина, хотя в другом направлении, чем мадам Дефарж, которую она мерила на свой глаз.

-- Судя по вашей наружности, вы должно быть жена самого чорта, - сказала она. - Но меня не проведешь, - я англичанка.

Мадам Дефарж с пренебрежением смотрела на нее, думая, как и мисс Просс, что. обе оне готовы вступить в борьбу. Она видела перед собой здоровую, сильную женщину, за какую признал ее и мистер Лорри, много лет тому назад испытавший на себе силу её руки. Мадам Дефарж прекрасно знала, что мисс Просс преданный друг этой семьи, а мисс Просс в свою очередь знала, что мадам Дефарж её заклятый враг.

-- По пути туда, - сказала мадам Дефарж, указывая рукой в ту сторону, где находилась гильотина, - где для меня приготовлен стул, на котором лежит мое вязанье, я пришла приветствовать ее мимоходом. Я желаю видеть ее.

-- Вы пришли сюда с злыми намерениями, - сказала мисс Просс, - будьте спокойны, я не пущу вас.

Каждая из них говорила на собственном своем языке и обе не понимали друг друга; но обе внимательно следили одна за другой и но взглядам и интонации голоса понимали то, что говорили им непонятные слова.

-- Ничего хорошого не добьется она, скрываясь от меня в эту минуту, - сказала мадам Дефарж. - Хорошие патриоты понимают, что это значить. Пустите меня к ней. Слышите вы?

-- Будь твои глаза величиною с постельный ворот, - отвечала мисс Просс - а я величиною с двухспальную кровать, и тогда тебе ни единой щепочки не отколоть от меня. Нет, злая иностранка, мы еще поборемся с тобой.

Мадам Дефарж не поняла, повидимому, всех подробностей этого замечания, но во всяком случае тон их она поняла.

-- Глупая свинья! - сказала мадам Дефарж, нахмурив брови. - Я не желаю разговаривать с вами. Я хочу видеть ее. Или скажите ей, что я хочу видеть ее, или пропустите меня.

Последния слова она дала ей понять движением руки.

-- Мне кажется, - сказала мисс Просс, - что я кое что понимаю из твоего безсмысленного бормотанья. Я все бы отдала, за исключением той одежды, что на мне, чтобы узнать, подозреваешь ли ты всю истину или только часть её.

Ни одна из них ни на минуту не спускала глаз с другой. Мадам Дефарж до сих пор не двигалась с того места, где стояла, с той самой минуты, когда мисс Просс заметила её присутствие, но теперь она подвинулась на один шаг вперед.

-- Я британка, - сказала мисс Просс, - и я отчаянная. Я и в два пенса не ценю себя. Я знаю, что чем дольше задержу тебя здесь, тем больше надежды для моей божьей коровки. Я не оставлю и щепотки черных волос на твоей голове, если только ты хоть пальцем тронешь меня.

Так говорила мисс Просс, качая головой и сверкая глазами между каждой фразой, которые она все проговорила одним духом - мисс Просс, никого не ударившая за всю свою жизнь.

Но отвага, высказанная ею, сильно взволновала ее и вызвала слезы на её глаза. Такой отваги не могла понять мадам Дефарж, почему и приняла ее за малодушие.

-- Ха, ха! - захохотала она, жалкое творение! Ничего доброго вы не стоите! Я сама обращусь к этому доктору. - Она возвысила голос и крикнула: - Гражданин доктор! Жена Эвремонда! Дочь Эвремонда! Кто нибудь, кроме этой презренной дуры, отвечайте гражданке Дефарж!

Последующее ли молчание, или резкая перемена в выражения лица мисс Просс, или мелькнувшее внезапно подозрение, но что то подсказало мисс Дефарж, что в доме никого нет. Она поспешно открыла две или три двери и заглянула в них.

-- Здесь все разбросано... Видно, что укладывались поспешно, всюду разбросаны вещи... Есть ли кто нибудь в той комнате позади вас? Дайте мне взглянут.

-- Если их нет и в этой комнате, значит они уехали... Надо послать в погоню и вернуть их!

-- Пока ты не знаешь, тут ли они или нет, ты не можешь решить, что делать, - сказала мисс Просс также про себя - А тебе не узнать этого, пока я не допущу... Узнаешь ли ты, или не узнаешь, но я тебя не выпущу отсюда, пока могу.

-- И все время шла по улице и ничего не заметила. Я разорву вас, если вы не отойдете! крикнула мадам Дефарж.

-- Мы одне на верхушке этого дома, в пустом дворе; нас здесь никто не услышит. Бог даст мне силы задержать тебя здесь... Каждая минута для моей милочки стоит теперь сто тысяч гиней, - сказала мисс Просс.

Мадам Дефарж двинулась к двери. Мисс Просс в ту же минуту, подчиняясь невольному побуждению, обхватила ее крепко обеими руками за талию. Напрасно барахталась и вырывалась мадам Дефарж; мисс Просс крепко держала ее, побуждаемая любовью, которая сильнее ненависти, и даже приподымала во время борьбы на воздух. Мадам Дефарж обеими руками била ее но лицу и царапала его, но мисс Просс, опустив голову, крепко держала его за талию, цепляясь за нее, как утопающий.

Мадам Дефарж перестала драться и схватилась за пояс.

-- Я держу его рукой, - сказала мисс Присс, еле переводя дыхание, тебе не вытянуть его. Я тебя сильнее, благодарение Богу! Я не пущу тебя до тех пор, пока одна из нас не ослабеет или не умрет.

Мадам Дефарж подняла руку к своей груди. Мисс Пресс подняла голову, поняла, что она что-то ищет, и ударила но этому предмету. И вот, грянул выстрел, блеснул огонек и.... Просс стояла одна, ослепленная дымом.

В первую минуту испуга и ужаса мисс Просс отскочила прочь от тела и пустилась вниз по лестнице, громко призывая на помощь. К счастью она скоро опомнилась и сообразила о последствиях того, что она делает, а потому поспешно вернулась назад. Она боялась сначала войти в комнату, но все же вошла, и даже прошла мимо тела, чтобы взять свою шляпу и другия вещи, которые ей были необходимы. Одевшись, она вышла на лестницу, но сначала заперла дверь на замок, а ключ положила в карман. Она села затем на лестницу и несколько минут горько плакала, после чего встала и поспешно бросилась вон из дому.

а между тем пальцы, царапавшие его, оставили на нем глубокие следы; к тому же волоса её были растрепаны, а платье, наскоро оправленное дрожащими руками, было порвано во многих местах.

Переходя через мост, она бросила ключ в реку. К собору она пришла на несколько минут, раньше своего спутника; поджидая его, она с ужасом думала о том, что, быть может, ключ уже выловили неводом, что его узнали, открыли дверь, нашли труп, что ее арестуют у заставы и приговорят к смертной казни. Но тут, к счастью явился её спутник, посадил ее в экипаж и они уехали.

-- Слышен какой нибудь шум на улице? - спросила она.

-- Обыкновенный шум, - отвечал мистер Кренчер, удивленный вопросом и всею её внешностью.

-- Я не слышу вас. - сказала мисс Просс. - Что?..

-- Кивну ей головой, - подумал все более и более, удивлявшийся мистер Кренчер. - Что с ней? - И он кивнул.

-- А теперь есть шум на улице? - снова спросила она.

Мистер Кренчер кивнул головой.

-- Я не слышу.

-- Я увидела, - сказала мисс Просс, - огонь, затем раздался треск... И я чувствую, что после этого треска я ничего больше не услышу в своей жизни.

-- Ну и странная же она стала, - сказал мистер Кренчер, все более и более теряясь в догадках. - Выпила она, что ли, чего нибудь, чтобы придать себе куражу? Тс! Слышно, как катят эти ужасные повозки. А вы, мисс, слышите!

-- Я ничего не слышу, - отвечала мисс Просс, понявшая только что он обращается к ней. О, голубчик мой, сначала страшный треск, а затем полная тишина и с тех пор тишина эта не проходит и не пройдет, вероятно, до конца моей жизни.

-- Если она не слышит, как катятся эти ужасные телеги, которые теперь уже на месте, сказал мистер Кренчер, поглядывая на нее через плечо, - то я того мнения, что она никогда больше и ничего не услышит.