Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
XVI. Человек без всякой деликатности.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. XVI. Человек без всякой деликатности. (старая орфография)

XVI.
Человек без всякой деликатности.

Если Сидней Картон и блистал где-нибудь, то, ужь конечно, он никогда не блистал в доме доктора Мапета. Он бывал там часто, но всегда являлся одинаково мрачным нелюдимом. Когда ему хотелось говорить, он говорил хорошо; но редко внутренний свет проникал сквозь этот роковой мрак, который вечно налагало на него видимое равнодушие.

И, однакожь, он не был совершенно равнодушен к улицам, окружавшим этот дом, к безчувственным камням, которыми оне были вымощены. Многия ночи он блуждал здесь без цели, полный грусти, когда вино не веселило его даже на-время; часто тяжелый разсвет заставал здесь его одинокую фигуру, все еще медлившую, когда уже первые лучи восходящого солнца очерчивали сильным рельефом сокрытые красоты архитектуры в церковных шпилях и высоких зданиях, может-быть, точно так же, как тишина пробуждала в нем сознание высших целей, давно забытых, теперь недосягаемых. В последнее время одинокая постель в Темпле принимала его реже, чем когда-нибудь, и часто, бросившись на нее на несколько минут, он подымался снова и отправлялся блуждать в те же места.

Однажды, в августе, когда мистер Страйвер (объявивший своему шакалу, что он теперь иначе думает о женитьбе) оставался с своею деликатностью к Девоншире и когда вид и запах цветов в улицах Сити веяли красотою и ароматами даже на отверженных, здоровьем на безнадежно-больного, юностью на отжившого старика, ноги Сиднея все еще попирали те же камни. Непривыкшия ни к цели, ни к решимости, оне оживились каким-то намерением и, исполняя его, провели своего хозяина к двери доктора.

Его попросили наверх. Он нашел Люси одну за работою. Она никогда не чувствовала себя совершенно на свободе с ним и приняла его с некоторым смущением, когда он расположился возле её стола. Но, взглянув ему в лицо, после обмена первых избитых фраз, она заметила в нем перемену.

-- Я боюсь, вы нездоровы, мистер Картон!

-- Нет! Но жизнь, какую я веду, конечно, не поправляет здоровья. Чего и ожидать от такого безпутного?

-- Не жалость ли - простите меня, но я уже начала вопрос - не жалость ли, что вы не ведете лучшей жизни?

-- Срам! Богу это известно.

-- Зачем же не переменить её в таком случае?

Взглянув на него с нежностью, она удивилась и опечалилась, заметив слезы на его глазах. Слезы слышались также в его голосе, когда он отвечал:

-- Для этого уже слишком-поздно. Я лучше никогда не буду. Мне остается только падать ниже, меняться к худшему.

Он оперся локтем на стол и закрыл глаза рукою. Стол дрожал впродолжение наступавшого молчания.

Она ни разу не видала его растроганным и была очень встревожена. Он знал это, не глядя на нее, и сказал:

-- Простите меня, прошу вас, мисс Манет! Меня давит, что я хочу вам высказать. Выслушаете ли вы меня?

-- Если это вам сделает какую-нибудь пользу, мистер Картон, если это сделает вас счастливее, я буду очень рада!

-- Господь благослови вас за ваше сладкое участие!

Он открыл свое лицо на-минуту и начал говорить твердым голосом:

-- Не бойтесь меня выслушать, не отшатывайтесь от меня, что бы я ни говорил. Я умер в молодости.

-- Скажите: вас, мисс Манет, и хотя я думаю иначе, хотя в глубине моего несчастного сердца я чувствую иначе, но никогда я не забуду этого!

Она бледнела и дрожала. Он явился к ней на-выручку с вечным отчаянием в себе самом, которое придавало этому свиданию совершенно-особенный характер.

-- Еслиб это было возможно, мисс Манет, что бы вы отвечали на любовь человека, которого вы видите перед собою, пропадшого, сгибшого, пьяницу, никуда не годного - каков он есть, вы сами знаете - то он сознавал бы вполне в этот день, в этот час, несмотря на свое блаженство, что он принесет вам одно несчастие, одно горе и раскаяние, что он отравит вашу жизнь, осквернит вас, потащит вас за собою в грязь. Я знаю очень-хорошо, вы не можете чувствовать ко мне нежности. Я её не требую; я даже очень благодарен, что её не может быть.

-- Без нея не-уже-ли я не могу спасти вас, мистер Картон? Не-уже-ли я не могу вызвать вас - простите меня снова - на лучшую дорогу? Не-уже-ли я не могу отплатить вам за ваше доверие? Я знаю, это доверие, сказала она скромно, после некоторой задержки, с горькими слезами: - я знаю, вы никому другому не сказали бы этого. Не могу ли я наконец извлечь из этого доверия какую-нибудь выгоду для вас же самих, мистер Картон?

Он покачал головою.

-- Никакой. Да, мисс Манет, никакой. Если вы меня еще немного выслушаете, вы сделаете для меня все, что можете. Я хочу сказать вам, вы были моя последняя мечта. Среди моего падения я все-таки не унизился до такой степени, чтоб, при виде вас, отца вашего, вашего дома, не поднялись перед мною давнишние призраки, которые, я полагал, давно уже замерли для меня. С-тех-пор, как я узнал вас, меня начало тревожить угрызение совести, которое, я думал, уже перестало упрекать меня; я слышал, мне шептали снова давнишние голоса, опять принуждавшие меня подняться, а я считал, что они замолкли навсегда. Во мне являлись какие-то смутные идеи начать снова, бороться с свежими силами, стряхнуть с себя грязную лень и чувственность и завершить оставленную борьбу. Мечта, мечта, разрешившаяся ничем, которая покидает сумасброда в той же грязи, где он валялся! Но я хочу, чтоб вы знали: вы вдохновили ее.

-- Не-уже-ли ничего от нея не останется? О, мистер Картон, подумайте еще раз! еще раз попытайтесь!

-- Нет, мисс Манет! Я знал, что я был недостоин. И все-таки я имел слабость - и эта слабость продолжается - желать, чтоб вы знали, как чудесно воспламенили вы меня, остывшую груду пепла; но это пламя, такое же, как моя природа, не оживило ничего, не осветило ничего, не принесло никакой пользы, только даром сгорело.

-- Если такая моя жалкая доля, мистер Картон, что я сделала вас более несчастным, чем вы были прежде, когда меня не знали...

-- Если вы приписываете теперешнее состояние вашей души все-таки моему влиянию - поймите мою мысль - то не могу ли я употребить это влияние, чтоб сделать вам пользу? Не-уже-ли я совершенно лишена возможности направить вас к добру?

-- Добро, на которое я теперь способен, мисс Манет, я пришел сюда осуществить его. Дайте сохранить мне на всю остальную мою, пропадшую жизнь, одно воспоминание, что я открыл вам мое сердце и что во мне осталось еще нечто, о чем вы могли бы сожалеть и даже плакать.

-- И, верьте мне, мистер Картон, я заклинаю вас из глубины моего сердца, вы еще способны на добро.

-- Убеждайте меня, мисс Манет, чтоб я этому не верил более. Я испытал себя; я знаю лучше... Я вас тревожу: я скору кончу. Могу ли я остаться уверенным, когда я вспомню этот день, что последняя исповедь моей жизни заключена в вашем чистом, невинном сердце, что она там останется одна и никто не разделит её?

-- Ни даже человеком, который будет когда-нибудь для вас всего дороже?

-- Мистер Картон! отвечала она, после некоторого волнения: - тайна ваша не моя: я обещаю вам хранить ее.

-- Благодарю. Господь благослови вас!

Он приложил её руку к губам и подвинулся к двери.

воспоминание, и за него ч буду благодарить и благословлять вас: это - что мое последнее признание было сделано вам, что вы нежно схоронили в вашем сердце мое имя, мои ошибки, мои несчастия. Да будет это сердце в остальном легко и счастливо!

Он так был не похож на себя, так грустно было подумать, сколько погибло в нем добра, сколько еще добра он подавлял и прятал каждый день, что Люси Манет горько плакала о нем, когда он остановился, чтоб еще раз взглянуть на нее.

-- Утешьтесь! сказал он: - я не стою такого чувства, мисс Манет! Через час или два, жалкие собеседники, гнусные привычки, которые я презираю, но которым я все-таки поддаюсь, сделают меня так же мало достойным ваших слез, как и всякого пьяницу, шатающагося по улицам. Утешьтесь! Но внутри я останусь в-отношении вас тем же, чем был теперь, хотя по наружности я буду тот же человек, каким я был до-сих-пор. Думайте так об о мне, я вас прошу.

-- Буду думать, мистер Картон!

-- Еще одна последняя просьба, и я избавлю вас от посетителя, с которым вы ничего не имеете общого и между которым и вами непроходимая пропасть. Я знаю, это пустые речи; но оне выходят прямо из моей души. Для вас, для каждого, кто дорог вам, я готов сделать все. Еслиб моя карьера открывала только случай или возможность к жертвам, я готов на всякую жертву для вас и для того, кто дорог вам. Имейте меня в вашей голове, в спокойные минуты, как человека готового и искренняго. Время придет, время недалеко, когда вокруг вас образуются новые связи, которые еще теснее, еще нежнее прикрепят вас к этому дому - дорогия связи, которые будут вашим украшением, вашею отрадою. О, мисс Манет! когда миньятюрное изображение лица счастливого отца станет смотреть вам в глаза, когда у ваших ног подымется новый облик вашей светлой красоты, вспоминайте иногда, что есть человек, готовый отдать свою жизнь, чтоб сохранить жизнь любимых вами! - Простите! сказал он: - Бог да благословит вас! и оставил ее.