Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
XIV. Честный ремесленник.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. XIV. Честный ремесленник. (старая орфография)

XIV.
Честный ремесленник.

Каждый день множество самых разнообразных предметов представлялось глазам мистера Джеремайя Крёнчера, сидевшого на своем табурете, в Улице Флит, вместе с своим сыном-уродом. Кто мог бы сидеть на чем бы то ни было в Улице Флит, впродолжение деятельного времени дня, без-того, чтобы не быть поражену, оглушену этими двумя громадными процесиями, из которых одна постоянно следовала к западу вместе с солнцем, другая направлялась к востоку, удаляясь от солнца, но обе стремились к равнинам за пределы пурпурового и огненного сияния, где утопало солнце!

Мистер Крёнчер сидел с соломиною во рту, следя за двумя непрерывными потоками, подобно языческому селянину, принужденному целые столетия смотреть на одну реку, с тою только разницею, что Джери никогда не ожидал, чтобы эти потоки высохли. Да такое ожидание для него не было бы благонадежно, потому-что он получал небольшую часть своего дохода, сопровождая робких женщин (обыкновенно полных и более, чем средняго возраста), с тельсоновской стороны пролива на противоположный берег. Как ни кратковременно бывало это сопутствие каждый раз, но леди всегда заинтересовывала мистера Крёнчера, и он не пропускал случая выразить ей свое особенное желание выпить за её доброе здоровье. И подарки, получаемые им для исполнения этой благой цели, поправляли его финансы, как было сейчас замечено.

Бывало время, когда поэт сиживал на площади на табурете и мечтал в виду людей. Мистер Крёнчер, сидя на улице, на своем табурете, не бывши поэтом, мечтал как-можно-менее, но смотрел кругом себя в-оба.

Случилось, что он был занят подобным образом в такое время года, когда толпы становились редки, одурелых женщин встречалось немного и вообще его дела находились не в цветущем положении, так-что в сердце его подымалось сильное подозрение, не хлопается ли мистрис Крёнчер об пол, по своему обыкновению, как вдруг чрезвычайное стечение народа, стремившагося к западу, вниз по Улице Флит, привлекло его внимание. Смотря в ту сторону, мистер Крёнчер открыл, что это были похороны и что эти похороны возбуждали сильное негодование народа, которое подняло всю суматоху.

-- Джери-меньшой, сказал мистер Крёнчер, обращаясь к своему потомку: - погребенье.

-- Урра, отец! закричал Джери-меньшой.

Молодой джентльмен произнес этот восторженный крик с таинственным значением. Старому джентльмену этот крик очень не понравился, и, улучив минуту, он хватил молодого джентльмена по уху.

-- Что ты смекаешь там? Чего орешь ура? На что намекаешь своему собственному отцу, ты, молодое зелье? Нет, этот малый из-рук-вон! сказал мистер Крёнчер, осматривая его. - Он и его ура!... Чтобы я этого вперед не слышал, не то еще крепче достанется. Слышишь?

-- Я худого ничего не сделал, объявил Джери-меньшой, потирая свою щеку.

-- Молчи же, сказал мистер Крёнчер: - отговорок мне твоих не нужно. Становись на лавку и смотри на народ.

Сын повиновался. Толпа приближалась. Она ревела и шипела вокруг грязного балдахина и грязной траурной кареты, где сидел только один провожатый, одетый в грязные траурные лохмотья, которые считались необходимыми для достоинства его положения, хотя, повидимому, ему вовсе не нравилось это положение, среди возраставшей толпы черни, которая окружала его карету, издевалась над ним, делала ему рожи и непрестанно ревела и вопила: "Уа! шпионы! цыц! уа! шпионы!" прибавляй еще множество других приветствий, слишком-сильных, чтобы повторить их.

Похороны во всякое время имели особенно-притягательную силу для мистера Крёнчера. Он всегда навострил свои уши, становился чрезвычайно-раздражителен, когда похороны проезжали мимо Тельсонов. Естественно поэтому, что похороны, сопровождаемые такою необыкновенною свитою, очень взволновали его, и он спросил у первого человека, который бежал на него:

-- Что это, брат? в чем дело?

-- Я не знаю, отвечал человек. - Шпионы! уа! цыц! цыц! шпионы!

Он спросил у другого человека:

-- Кого хоронят?

-- Я не знаю, отвечал и этот, хлопая, однакожь, руками по своему рту и вопя с удивительным жаром: "Шпионы! уа! цыц! цыц! шпионы! "

Наконец он напал на лицо, более-знакомое с подробностями дела, и узнал от него, что это были похороны какого-то Роджера Клайя.

-- Он был шпион? спросил мистер Крёнчер.

-- Какже, в-самом-деле! воскликнул Джери, припомнив процес, на котором он присутствовал. - Я видал его. Так он умер?

-- Мертв как баранина, отвечал другой: - да одной смерти ему мало. Подавай их сюда! шпионы! тащи их сюда! шпионы!

За отсутствием всякой идеи, эта идея была очень-привлекательна. Толпа ухватилась за нее с жадностию и, громко повторяя предложение: "подавай их сюда! тащи их сюда!" стеснилась так около обоих экипажей, что те должны были остановиться. Народ открыл дверцы кареты, из которой вырвался единственный провожатый. На-минуту он оставался в руках народа; но он был быстр на ноги, даром не стал терять времени и в следующую же минуту летел по одной из боковых улиц, оставляя за собою траурный плащ, шляпу, обвитую крепом, белый носовой платок и прочия эмблемы печали.

Народ рвал их на части и разбрасывал с большим наслаждением; между-тем, купцы поспешно запирали свои лавки, потому-что в то время ничто не останавливало толпу: это было страшное чудовище. Она раскрыла уже балдахин и готова была вынуть гроб, как вдруг один светлый гений предложил, вместо-того, сопровождать гроб до места его назначения, среди всеобщого восторга. Практическия указания были нужны, и это указание было также принято с рукоплесканиями. Карета вдруг наполнилась восмью человеками, дюжина расположилась снаружи, и на крыше балдахина поместилось сколько могло народу. В числе первых охотников находился сам Джери Крёняер, который скромно скрыл свою щетинистую голову от наблюдательных глаз Тельсонов в крайнем углу траурной кареты.

Гробовщики протестовали против этих перемен в церемониале; но река, на несчастье их, была очень-близко, и многие голоса заметили о необыкновенной действительности холодного погружения, как средства убеждения против упрямства этих господ промышлеников. Протест был поэтому слаб и короток. Преобразованная процесия двинулась: трубочист правил балдахином, следуя советам настоящого кучера, который сидел возле него для этой цели под строгим надзором; пирожник, при содействии такого же кабинетского министра, правил траурною каретою. Медведь с вожатым, обыкновенное зрелище на улицах, в то время были залучены, как добавочное украшение, прежде, нежели кавалькада успела проехать Странд, и черный, паршивый медведь придавал необыкновенно-погребальный вид той части процесии, с которою он двигался.

Таким-образом, распивая пиво, куря трубки, ревя песни во все горло и до бесконечности карикатуря горе, эта безпорядочная процесия шла своею дорогою, на каждом шагу привлекая свежих новобранцев, все лавки закрывались перед нею. Её окончательным назначением была старая церковь Сеи-Папкрас, в то время находившаяся далеко в полях. Она достигла его наконец, настояла, чтоб ее впустили на кладбище, и, к своему удовольствию, окончательно совершала погребение покойного Роджера Клайя.

Покончив дело с покойником, толпа искала теперь нового развлечения. Опять какой-то светлый гений, а может-быть и многие, стали забавляться, обвиняя прохожих, будто они шпионы Ольд-Бэле и вымещая на них свою ненависть. Толпа погналась за десятками мирных людей, которые в свою жизнь ни разу не были возле Ольд-Бэле, под влиянием одного воображаемого подозрения, преследуя их пинками и толчками. Переход к битью окон и далее к разоренью кабаков был очень-легок и естествен. Наконец, по прошествии нескольких часов, когда уже множество беседок при тавернах было поломано, железные ограды были разнесены и люди с наиболее-воинственным духом вооружились железными дреками, разнесся слух, что гвардия идет. Толпа теперь постепенно исчезла. Может-быть, гвардия, в-самом-деле, шла, а может-быть она и вовсе и не шла; но так обыкновенно оканчивала чернь.

Мистер Крёнчер не присутствовал при заключительных забавах, но остался позади на кладбище, побеседовать с гробовщиками и соболезновать их положению. Место оказывало на него необыкновенно-утешающее влияние. Он достал трубку из соседняго кабачка и принялся покуривать, поглядывая на ограду и пристально изучая местность.

-- Джери, сказал мистер Крёнчер, обращаясь к самому себе, по своему обыкновению: - видишь, и Клай давно ли был жив, и человек-то он был молодой и крепкий.

Выкурив трубку и подумав еще немного, он повернул назад, чтобы поспеть на свое место до закрытия тельсонова банка. Может-быть, его размышления о смертности раздражили его печень, может-быть, вообще здоровье его было и прежде не в порядке, или, может-быть, он желал показать особенное внимание одному знаменитому человеку, как бы то ни было, но он сделал короткий визит, на возвратном пути, своему медику, известному в то время доктору.

Джери-меньшой встретил своего отца с должным участием и объявил, что в его отсутствие работы не представилось. Банк закрылся; старые конторщики вышли из него; обычный караул занял свои места, и мистер Крёнчер с сыном отправились домой к чаю.

-- Теперь я вам скажу, в чем дело! объявил мистер Крёнчер своей супруге при входе: - если да мне, как честному ремесленнику, мой промысел в эту ночь не удастся, я буду знать наверное, что вы намолили мне неудачу, и тогда я отработаю вас, как-будто я это видел сам своими глазами.

Несчастная мистрисс Крёнчер покачала головою.

-- Опять за то же и в моем лице! сказал мистер Крёнчер, с видом зловещого подозрения.

-- Я ничего не говорю.

-- Хорошо; так и не придумывайте ничего. Так, или иначе, а вы можете идти мне поперек. Эй бросьте это. Да, Джери!

-- Да, Джери! повторил мистер Крёнчер, садясь за чай. - А! теперь - да, Джери! Вот на что дело пошло! Я позволяю вам сказать: да, Джери!

Едва-ли мистер Крёнчер понимал что-нибудь под этими сердитыми подтверждениями, хотя употреблял их, как это часто делают люди, чтобы выразить вообще ироническое неудовольствие.

-- Вы и ваше "да, Джери ", сказал мистер Крёнчер, покусывая свой бутерброт и заливая громким хлебком чаю, как-будто он глотал с блюдечка огромную, невидимую устрицу. - А! я думаю так. Я верю вам.

-- Вы уходите на ночь? спросила скромная жена, когда он откусил другой кусок.

-- Можно мне с вами идти, отец? быстро спросил сын.

-- Нет, не можно. Я иду удить, как известно твоей матери. Вот куда я иду. Иду рыбу удить.

-- Ваша уда скоро ржавеет, неправда ли, отец?

-- Не твое дело.

-- Принесете вы рыбы домой, отец?

-- Если нет, так придется вам говеть завтрашний день, сказал этот джентльмен, покачивая головою. - Довольно болтать. Я уйду, когда ты будешь спать.

Остальной вечер он занимался пристальным наблюдением за мистрисс Крёнчер, сердито продолжая разговор, чтобы мешать ей придумывать различные молитвы на его погибель. С этою целью он заставлял также сына беседовать с нею и мучил несчастную женщину, вывода все возможные причины своих жалоб против нея, не давая ей ни минуты покоя, чтобы предаться собственным размышлениям. Самый набожный человек, конечно, не мог бы более почтить действительности её молитв, как он в своем недоверии к жене. Он боялся их, как отъявленный вольнодумец страшатся подчас пустой сказки о привидениях.

-- И помните, сказал мистер Крёнчер, - чтобы и завтра не повторялось тех же штук! Если да я, как честный ремесленник, успею припасти пивца, чтобы у меня не обходиться одною водою. Идешь в Рим, живи, как в Риме; а то Рим даст вам себя знать. Я ваш Рим, знаете это.

Потом он начал снова ворчать:

-- С вашим хлопаньем и вашим безчувственным поведением еда и питье совсем выведутся. Посмотрите на вашего сына: ведь он ваша кровь, ваша, что ли? Он тощ, как драница. Зоветесь вы матерью, а не знаете, что первая обязанность матери раздуть своего парня.

Это затронуло заживое Джери-меньшого, который заклинал свою мать, чтобы она исполнила свой первый долг и, хотя пренебрегая прочими обязанностями, обратила бы внимание прежде всего на отправление этого назначения матери, так любезно названного его другим родителем.

Таким-образом, вечер прошел в семействе Крёнчеров. Джери-меньшому было приказано идти спать; мать его, получившая подобное же приказание, повиновалась ему. Мистер Крёнчер пробавлялся остальные часы трубочкою и стал только собираться в поход около часу ночи. Когда наступил этот час привидений, он встал с своего стула, вынул ключ из кармана, открыл им запертый шкап, вынул из него мешок, заступ порядочной величины, веревку, цепь и другие снаряды уженья в этом роде. Разсовав эти предметы кругом себя искусным образом, он погрозил еще на мистрисс Крёнчер, погасил свечу и ушел.

Джери-меньшой, который только притворялся, что он раздевается, когда отправился спать, недолго оставался после, своего отца. Под прикрытием мрака, он вышел из комнаты, спустился с лестницы на двор и последовал за ним по улицам. Он не безпокоился, как попасть ему снова домой: дом был наполнен жильцами и дверь оставалась настежь целую ночь.

Подстрекаемый похвальным честолюбием изучить искусство и тайны честного промысла своего отца, Джери-меньшой плотно жался около фасадов домов, дверей, стен и не упускал из виду своего почтенного родителя. Почтенный родитель отправлялся к северу; в некотором разстоянии к нему присоединился другой ученик Исаака Иолтона {Известный любитель рыбной ловли, написавший о ней несколько сочинений, сделавшийся авторитетом для английских аматёров.}, и оба поплелись вместе.

Через полчаса они оставили за собою едва-брезжущие фонари и сонных городских сторожей и вышли на уединенную дорогу. Здесь они припали к себе другого рыбака, и так тихо, что, еслиб Джери-меньшой был суеверен, он мог бы подумать, что другой спутник вдруг разделился надвое.

Все трое продолжали путь Джери-меньшой шел за ними, пока трое не остановились у насыпи, подымавшейся над дорогою. Наверху насыпи находилась низенькая кирпичная стена, заканчивавшаяся также сверху железным палисадом. Под тенью насыпи и стены трое повернули с дороги в глухой переулок, окаймленный с одной стороны этою же стеною, подымавшеюся здесь на высоту восьми, или десяти футов. Притаившись в углу, посматривая в даль переулка, Джери-меньшой увидел прежде всего фигуру своего почтенного родителя, довольно-резко очерченную светом сырого, полузаволокнутого облаками месяца, ловко перелезавшую через железную калитку. Он скоро скрылся за нею; за ним последовал второй рыбак и потом третий. Все трое тихо опустились на землю и прилегли к ней, может-быть, прислушиваясь. Потом они поползли на-четвереньках.

Теперь была очередь Джери-меньшого приближаться к калитке, и он это сделал, задерживая дыхание. Согнувшись снова в уголку здесь и смотря сквозь калитку, он распознал трех рыбаков, ползущих между высокою травою, среди множества надгробных камней кладбища - да, они были на обширном кладбище - которые смотрели, как привидения в белых саванах, между-тем, как церковная башня представляла подобие духа какого-нибудь чудовищного гиганта. Они ползли недалеко и вдруг остановились, поднялись на ноги и принялись удить.

часов не перепугал Джери-меньшого дотого, что волосы стали у него дыбом, как у отца, и он пустился опрометью бежать.

Но давно задуманное желание узнать подробно это дело нетолько остановило его дальнейший побег, но даже привлекло его снова назад. Они продолжали еще пристально удить, когда он вторично начал смотреть в калитку. Но теперь, казалось, рыба начала клевать. Снизу слышались жалобные, пискливые звуки, и согнутые фигуры рыбаков клонились под тяжестью. Медленно тяжесть вырывалась из под-земли и наконец вышла на поверхность. Джери-меньшой очень-хорошо знал, что это будет за рыба; но, когда он увидел ее, увидел, что его почтенный родитель готовился вскрыть ее, он так перепугался, как новичок, еще непривыкший к подобному зрелищу, что пустился снова бежать, теперь уже не останавливаясь, пока не пробежал более мили...

Он бы и не остановился даже тогда, еслиб ему не нужно было перевести дыхания. Это был побег от привидения, и он желал скорее добежать до конца. Он был уверен, что виденный им гроб преследовал его; он воображал себе, как этот гроб скакал за ним, стоймя на с уженном конце, почти догоняя его, становясь даже рядом с ним и подталкивая под руку. Это был страшный преследователь. Это был непонятный, вездесущий враг. Страшен был беглецу мрак, остававшийся позади; он бросился на большую дорогу чтоб миновать темные переулки, боясь, чтоб гроб не выпрыгнул из них, как раздутый змей без хвоста. Но гроб прятался в дверях, потирая о них свои страшные плечи, подымая их под самые уши, как-будто он заливался насмешливым хохотом. Он скрывался в широкия тени по дороге и хитро залегал в них на спине, чтоб спугнуть Джери. Все это время гроб продолжал скакать без остановки, пока мальчик, полуживой от страха, не достиг наконец своей собственной двери; и даже теперь гроб не отставал от него, преследуя его но лестнице, тяжело подпрыгивая на каждую ступеньку; взвалившись на постель всею мертвою тяжестью упал на грудь ему, когда он уснул.

что отец схватил мистрисс Крёнчер за уши и начал стукать её голову об изголовье постели.

-- Я вам сказал наперед, что я это сделаю, говорил мистер Крёнчер: - вот и сделал.

-- Вы сами идете напротив барышей ремесла, сказал Джери. - Я и мои товарищи страдаем. Вы должны чтить и повиноваться. За каким чортом вы-этого не исполняете?

-- Я стараюсь быть хорошею женою, Джери! убеждала его бедная женщина со слезами.

-- Разве хорошая жена идет наперекор делу мужа? Разве презирать его дело значит почитать мужа? Разве не слушаться его во всем, что до дела его касается, значит повиноваться мужу?

-- Джери, вы тогда не принимались за это страшное дело.

его в покое. Зоветесь вы благочестивою женщиною? Так подавайте мне нечестивую, если вы благочестивы. Вы столько же понимаете свой собственный доли., сколько знает дно этой Темзы, что такое свая, и в вас точно также должно вколотить это сознание долга.

Перебранка происходила очень-тихим голосом и кончилась тем, что честный ремесленник сбросил свои сапоги, запачканные глиною, и растянулся во всю длину на нолу. Бросив робкий взгляд на его развалившуюся фигуру, заложившую свои ргкавые руки вместо подушки под голову, сын лег также и заснул опять.

К завтраку рыбы не было, да и вообще завтрак был скудный. Мистер Крёичер был не в-духе и держал возле себя железную крышку чайника, чтобы пустить ею в мистрисс Крёнчер, если она только обнаружит намерение прочесть молитву. В обычный час он умылся, причесался и отправился с своим сыном на исполнение своих открытых обязанностей.

Джери-меньшой, шедший рядом с отцом, с табуретом под-мышкою по многолюдной, залитой солнечным светом Улице Флит, вовсе не похож был теперь на Джери, бежавшого домой в прошедшую ночь от своего неприятного преследователя. День освежил его хитрый ум, а безпокойство совести прошло вместе с ночью. Очень-вероятно, в этом отношении ему было много товарищей, в это прекрасное утро, и в Улице Флит, и в лондонском сити.

-- Отец, сказал Джери-меньшой, когда они шли вместе, держась, однакожь, в некотором отдалении и ограждая себя табуретом: - что такое воскреситель?

-- Я почем знаю!

-- Я думал, отец, вы все знаете, сказал невинный мальчик.

-- Гм! Ну, отвечал мистер Крёнчер, продолжая идти и приподняв шляпу, чтобы его щетине было поспокойнее: - это ремесленник.

-- Какой же товар у него, отец? спросил остроухой Джери-меньшой.

-- Не трупы ли, отец? спросил живой мальчик.

-- Да, что-то в этом роде, я полагаю, сказал мистер Крёнчер.

-- Ах, отец, я бы хотел сделаться воскресителем {Так назывались люди, кравшие трупы из могил и продававшие их докторам для диссекций. Цена трупов была так высока, что некоторые решались на убийство, чтобы достать только тело. Эти убийцы известны были под именем бёркеров.}, когда выросту.

Джери-меньшой, ободренный таким-образом, подвинулся вперед, чтобы поставить табурет под тенью Темильской Заставы, и мистер Крёнчер прибавил про-себя:

-- Джери, ты честный ремесленник. Есть надежда, что этот мальчик будет тебе утешением и вознаградит за мать.