Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
XVI. Вязанье продолжается.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. XVI. Вязанье продолжается. (старая орфография)

XVI.
Вязанье продолжается.

Мадам Дефорж и её супруг дружелюбно возвращались в недра св. Антония, между-тем, как незаметное пятно в голубой фуражке двигалось в темноте и пыли по окраине утомительной аллеи, медленно приближаясь к точке компаса, где замок мсьё маркиза, покоившагося теперь в могиле, прислушивался к шопоту деревьев. Каменные лица теперь могли на свободе внимать этим деревьям и фонтану, и деревенския вороньи пугали, являвшияся сюда, в виду каменнного двора и террасы, искать травы для еды, или сухих сучьев для топлива, представляли в своем голодном воображении, что выражение этих лиц изменялось. В деревне ходили слухи, слабые, едва-заметные слухи, как её жители, что, когда нож нашел свою жертву, лица изменились и вместо гордости выражали гнев и боль; потом, когда вздернули долговязую фигуру над фонтаном, на высоте сорока футов, оне опять изменились и приняли жестокий взгляд удовлетворенного мщения, который оне удержали теперь навсегда.

Указывали даже на каменном лице над окошком спальни, где совершилось убийство, два тонкия углубления, около лепленого носа, которые все признавали и которых в прежнее время никто не видел; иногда два, или три оборванные мужичка выходили из толпы, чтобы взглянуть украдкою на окаменелого мсьё маркиза, и, если один указывал на него своим исхудалым пальцем, все бросались прочь, пряталась между мхом и листьями, подобно зайцам, которые, однакожь, были счастливее их, находя там полное раздолье жизни.

Замок и хижина, каменное лицо и долговязая фигура, красное пятно на каменном полу и чистая вода в деревенском колодезе, тысячи десятин земли, целая провинция Франции, вся Франция сама вмещались в тонкой как волос линии под ночным небом. Так точно целый мир со всем своим величием и ничтожностию помещается в мерцающей звездочке. И, подобно тому, как человеческое знание успело разделить луч света и найдти состав его, высшее разумение может читать в слабом сиянии нашей земли каждую мысль, каждое действие, каждый порок, каждую добродетель, каждого ответственного создания на ней.

Дефоржи, муж и жена, дотащились, при свете звезд, в публичной карете, до ворот Парижа, куда естественно лежала им дорога. На заставе, у гаубтвахты, их остановили по-обыкновению; показались обычные фонари, начались обычные распросы. Мсьё Дефорж слез: он знал здесь одного, или двух из солдат и одного полицейского; последний ему был коротко знаком, и они обнялись по-дружески.

Когда святой Антоний снова охватил Дефоржей своими грязными крыльями и они окончательно вышли из кареты на границах святого и пробирались между черною грязью и помоями, покрывавшими его улицы, мадам Дефорж спросила мужа:

-- Скажи же, мой друг, что передал тебе Жак полицейский?

-- Немногое сегодня, но все, что он знал. Еще другого шпиона назначили в наш квартал. Будут еще, вероятно, многие, он думает, но узнал пока об одном.

-- Хорошо, сказала мадам Дефорж, приподняв свои брови с совершенно-равнодушным деловым видом. - Нужно записать его. Как зовут господина?

-- Он англичанин.

-- Тем, лучше. Его фамилия?

-- Барзад, сказал Дефорж, выговаривая на французский манер. - Но, видно, он позаботился узнать его акуратно и сложил по буквам с необыкновенною точностию: Барзад.

-- Барса, повторила мадам. - Хорошо. Имя?

-- Джон.

-- Джон Барса, повторила мадам, пробормотав его еще раз про-себя. - Хорошо. Какова его наружность, если она известна?

-- Возраст около сорока лет, рост около пяти футов девяти дюймов, черные волосы, смуглый цвет лица, недурен собою, глаза темные, лицо худое, длинное, нос орлиный, но не прямой, несколько-крив к левой щеке, выражение потому зловещее.

-- Да это целый портрет! сказала мадам, смеясь. - Завтра он будет записан.

Они повернули в кабачок, который был заперт, потому-что уже была полночь, и мадам Дефорж сейчас же заняла в нем свое место у конторки, сочла мелочь, собранную в её отсутствии, осмотрела товар, проглядела книгу, записала в ней, проверила слугу на всевозможный лад и отпустила его спать, потом вторично высыпала все деньги, находившияся в чашке, и начала завязывать их в платок особенными узелками, наподобие цепочки, чтобы вернее сберечь их на ночь. Все это время Дефорж ходил взад и вперед с трубкою во рту, с любовью удивляясь своей жене, но не мешая ей, и, таким-образом, можно сказать, в-отношении дела и быта домашняго, он двигался всю жизнь.

Ночь была жаркая, и спертый воздух кабака, окруженного таким гнилым соседством, был проникнут отвратительным запахом. Чувство обоняния мсьё Дефоржа далеко не было нежное; но запасы вина пахли гораздо-крепче, нежели они отзывались на вкус, точно так же, как запасы рома, водки и анисовой настойки. Кладя выкуренную трубку, он отдувал от себя эту смесь запахов.

-- Вы устали, сказала мадам, приподымая глаза и продолжая завязывать деньги. - Необыкновенный запах!

-- Вы также немного разстроены, сказала жена, которой быстрые глаза, как внимательно ни следили они за счетами, успевали бросать и на него взгляды. - О, мужчины, мужчины!

-- Но, мой друг, начал Дефорж.

-- Но, мой друг, повторила жена, твердо наклоняя голову: - но, мой друг! Вы надаете духом сегодня, мой друг!

-- Да, сказал Дефорж, как-будто вырвали мысль из его груди: - это так долго.

-- Это так долго, повторила жена. Когда же это бывает скоро? Мщение и воздаяние требуют долгого времени: это - правило.

-- Для молнии не нужно много времени, чтобы поразить человека, сказал Дефорж.

-- Но сколько нужно времени, чтобы выработать и припасти эту молнию, скажите мне?

Дефорж задумчиво приподнял свое чело, как-будто пораженный глубоким смыслом этих слов.

-- Немного времени нужно также, сказала жена: - для землетрясения, чтобы поглотить целый город! Но скажите мне, как долго подготовляется это землетрясение?

-- Долгое время, я полагаю, сказал Дефорж.

-- Но раз оно подготовлено, оно совершается и мелет в прах все пред собою. Между-тем, оно готовится постоянно, хотя никто того не видит и не слышит. Это должно быть вашим утешением. Берегите его.

Она завязала узел с сверкающими глазами, как-будто задушила врага.

-- Я говорю тебе, сказала жена, вытянув правую руку с необыкновенным величием: - что хотя оно долгое время собирается, но оно на дороге, оно идет. Я говорю тебе, оно никогда не отступает, никогда не останавливается. Я говорю тебе, оно вечно двигается вперед. Оглянись кругом и сообрази жизнь нам известного мира, припомни лица всех, кого мы знает, припомни бешенство и неудовольствие, к которым обращается Жакри (Jacquerie) безпрестанно с постоянно возрастающею уверенностию. Возможно ли, чтобы продолжился такой порядок? фи! ты мне смешон.

-- Чудная моя жена, отвечал Дефорж, остановившись перед нею с несколько-поникшею головою, заложив руки за спину, как послушный и внимательный воспитанник перед своим наставником: - я не сомневаюсь во всем этом; но это длится так долго, и очень-возможно - вы знаете очень-хорошо, как это возможно - что это не наступит в нашу жизнь.

-- Пожалуй! Что же тогда? спросила жена, завязывая другой узел, как-будто она придушила еще другого врага.

-- Что же! сказал Дефорж, пожимая плечами, с видом сожаления. - Мы не увидим торжества.

-- Мы помогли ему, отвечала жена, вытянув руку с сильным движением. - Все, что мы делаем, не пропадет даром. Я убеждена, в глубине моей души, что мы увидим торжество. Но если даже нет, еслиб я знала даже наверное, что нет, покажи мне шею аристократа, тирана, и я...

Здесь она, стиснув зубы, действительно, завязала страшный узел.

-- Постой! закричал Дефорж, покраснев, как-будто он почувствовал, что его упрекнули в малодушии: - меня также, мой друг, ничто не удержит.

-- Да! Но не слабость ли это, что вам непременно нужно видеть жертву, нужен случай, чтоб поддержать вас? Будьте тверды и без того. Когда придет время, спускайте тигра и дьявола, но выжидайте это время и держите тигра и дьявола на цепи, не показывая, но всегда наготове.

Следующий полдень застал удивительную женщину на её обыкновенном месте в кабачке, прилежно занятую вязаньем. Возле нея лежала роза, и если повременам она поглядывала на цветок, то это нисколько не возмущало её обычного занятого вида. Немного было посетителей, пивших и непивших, стоявших и сидевших. День был жаркий, и кучи мух, простиравших свое любопытство и алчные набеги до клейких рюмочек, возле мадам, мертвые падали на дно их. Кончина их не делала, однакожь, никакого впечатления на других мух, также разгуливавших и которые смотрели на них необыкновенно-хладнокровно (как-будто сне сами были слоны, или чрезвычайно-далеко), пока не постигала их одинаковая же участь. Любопытно было смотреть, как безпечны были эти мухи! Может-быть, при дворе думали также в этот солнечный, летний день.

Фигура, входившая теперь в дверь, набросила тень на мадам Дефорж, которая почувствовала, что это было новое лицо. Она положила вязанье и стала пришпиливать розу в головной убор, не взглянув еще прежде на вошедшого.

Странно. Как-только мадам Дефорж взяла цветок, посетители перестали разговаривать и начали уходить друг за другом из кабака.

-- Добрый день, мадам! сказал новый посетитель.

-- Добрый день, мсьё!

Она сказала это громко, но потом прибавила про-себя, принявшись за вязанье: "А! добрый день, возраст около сорока, рост пять футов девять дюймов, волосы черные, недурен собою, цвет лица темный, глаза темные, лицо худое и длинный нос орлиный, непрямой, слегка крив к левой щеке, что придает выражение зловещее! Добрый день, все до капли! "

-- Будьте так добры, дайте маленькую рюмку старого коньяку и глоток свежей холодной воды.

Дефорж исполнила желание с необыкновенно-вежливым видом.

-- Чудесный коньяк!

Еще в первый раз он заслужил такое приветствие. Дефорж хорошо знала историю этого коньяка, чтоб поверить похвале. Она заметила, однакожь, что это было очень-лестно для её коньяка, и принялась за свое вязанье. Посетитель следил несколько минут за её пальцами, наблюдая, между-тем, местность вообще.

-- Вы вяжете с большим искусством!

-- Привычка.

-- Какой милый узор!

-- Вы полагаете? сказала она, взглянув на него с улыбкою.

-- Непременно. Могу ли я спросить, для-чего это?

-- Так, для препровождения времени, сказала она, продолжая на него смотреть с улыбкою и бегло шевеля пальцами.

-- Не для какого-нибудь употребления?

-- Это зависит. Может-быть, когда-нибудь я и найду для него употребление. В таком случае, пожалуй, сказала Дефорж, с продолжительным вздохом и наклоняя голову с строгим видом кокетства: - я сделаю из него употребление.

Замечательно, что святой Антоний, повидимому, чувствовал решительное отвращение к розе, украшавшей головной убор мадам Дефорж. Два человека вошли поодиначке и готовы были спросить выпить, но, увидя эту новость, запнулись и, под видом, будто пришли искать приятеля, которого здесь не было, ушли. Ни один из присутствовавших, когда вошел посетитель, также не остался. Все они разбрелись. Шпион смотрел в оба глаза, но не мог открыть условного знака. Они разошлись так, без цели, случайно, совершенно-естественно, не подавая никакого повода.

"Джон", подумала Дефорж, считая петли, между-тем, как пальцы её вязали и глаза смотрели на незнакомца: "постойте еще немного, и я вывяжу Барзад, прежде, нежели вы уйдете."

-- да.

-- Есть у вас дети?

-- Детей нет.

-- Торговля идет, кажется, плохо?

-- Торговля очень-плоха: народ так беден.

-- Ах, несчастный, жалкий народ! и еще так притеснен, как вы сказали.

-- Как вы сказали, возразила она, поправляя его и ловко прибавляя в вязаньи к его имени лишний орнамент, который не сулил ему ничего хорошого.

-- Простите меня, я точно это сказал; но вы, конечно, это думаете.

-- Я думаю? отвечала она сердитым голосом. - У меня с мужем дела довольно с таким заведением и без лишняго думанья. Все мы здесь думаем только, как бы живым-то быть. Вот о чем мы думаем, и с утра до ночи с нас довольно этой думы, не обременяя наших голов мыслями о других. Мне думать за других? Нет, нет!

Шпион, который был здесь, чтоб подбирать каждую кроху, не обнаружил ни малейшей досады на своем зловещем лице, но продолжал стоять с видом болтливого волокитства, облокотившись на конторку мадам Дефорж и прихлебывая повременам свой коньяк.

-- Несчастное происшествие казнь Гаспара. Ах, бедный Гаспар!

И он вздохнул с необыкновенным участием.

-- Божусь! отвечала она хладнокровно и ветренно: - если люди употребляют ножи для этой цели, то они должны и поплатиться за то. Он знал наперед, как дорого стоила такая роскошь; он заплатил только, чего она стоила.

-- Я полагаю, сказал шпион, понизив свой мягкий голос, как-бы вызывая его тоном на откровенность и выражая каждым мускулом злого лица оскорбленное революционное чувство: - я полагаю в околотке большое раздражение и сильное сочувствие к этому несчастному? Между нами.

-- В-самом-деле? спросила она, не слушая.

-- Не правда ли?

-- Вот мой муж, сказала мадам Дефорж.

Содержатель лавочки вошел в дверь; шпион приветствовал его, дотронувшись до шляпы и говоря с необыкновенно-приветливою улыбкою:

-- Добрый день, Жак!

-- Добрый день, Жак! повторил шпион уже с меньшею уверенностью, или, по-крайней-мере, не с такою легкою улыбкою, смущенный его взглядом.

-- Вы ошибаетесь, отвечал содержатель кабака. - Вы принимаете меня за другого. Это не мое имя: меня зовут Эрнест Дефорж.

-- Это все равно, сказал шпион слегка, но также и не без досады: - добрый день!

-- Добрый день! отвечал Дефорж сухо,

-- Я говорил сейчас вашей жене, с которою я имел удовольствие беседовать, когда вы вошли, что и слышал, и это меня нисколько не удивляет, будто народ здесь сильно раздражен и чувствует большое сочувствие к несчастной судьбе этого бедного Гаспара.

-- Никто мне этого не говорил, сказал Дефорж, покачивая головою: - я об этом ничего не знаю.

Сказав это, он перешел за конторку и остановился здесь, опершись рукою на спинку стула своей жены, смотря из-за этой преграды на человека, который быль теперь насупротив их обоих и которого каждый из них застрелил бы с чрезвычайным удовольствием.

Шпион, опытный в своем деле, не переменил положения, но опорожнил свою рюмочку, хлебнул свежей воды и спросил другую рюмочку коньяку. Мадам Дефорж налила ее и принялась снова за вязанье, напевая песенку.

-- Вы, кажется, хорошо знаете квартал, по-крайней-мере лучше меня? заметил Дефорж.

-- Совсем нет; но я надеюсь узнать его короче. Меня так глубоко интересуют его жалкие обитатели.

-- А! пробормотал Дефорж.

-- Удовольствие вашей беседы, мсьё Дефорж, приводит мне на память, продолжал шпион: - драгоценные для меня воспоминания, соединенные с вашим именем.

-- В-самом-деле? сказал Дефорж с большим равнодушием.

-- Да, в-самом-деле. Когда доктор Манет был освобожден, вы, его старый слуга, вы его приняли к себе. Я это знаю. Он был вами освобожден. Вы видите, мне известны все обстоятельства.

-- Конечно, это было так, сказал Дефорж, которому его жена, продолжавшая вязать, дала знать случайным прикосновением локтя, что лучше ему отвечать, но только покороче.

-- Его дочь приехала к вам, сказал шпион: - в сопровождении чистенького коричневого господина... как его зовут?... в маленьком парике... Лори... из банка Тельсонов и компании, и увезла его в Англию.

-- Это было так, повторил Дефорж.

-- Очень-интересные воспоминания! сказал шпион. - Я знавал в Англии доктора Манета и его дочь.

-- Да? сказал Дефорж.

-- Вы мало теперь слышите о них, сказал шпион.

-- Действительно, вмешалась мадам Дефорж, оторвав на-минуту глаза от работы и остановив свою песенку: - мы совсем не слышим про них. Мы получили известие о их благополучном прибытии и потом еще, может-быть, одно, или два письма; по с-тех-пор они вышли на свою дорогу жизни; мы идем своею дорогою и не имеем с ними сношений.

-- Совершенно так! отвечал шпион. - Она выходит замуж.

-- Выходит? повторила мадам Дефорж. - Она была довольно-хороша собою, чтоб выйдти замуж давным-давно Вы, англичане, мне кажется, слишком-холодны.

-- А! Вы знаете, что я англичанин?

-- Я вижу это по вашему языку, отвечала мадам Дефорж: - а каков язык, я полагаю, таков и человек.

Это признание он не почел приветствием; но он проглотил его и обратил в шутку. Выпив весь коньяк, он прибавил:

-- Да, мисс Манет выходит замуж, но не за англичанина, а за природного француза, такого же, как и она. И, говоря о Гаспаре (ах, бедный Гаспар! нет, это било жестоко! жестоко!), как стран¹ но, что она выходит замуж за племянника мсьё маркиза, за которого Гаснара вздернули на высоту стольких футов, или, что все равно, за настоящого маркиза. Но он живет в Англии, в неизвестности. Там он не маркиз: он просто мистер Чарльз Дарнэ. Д'Ольнэ - фамилия его матери.

Мадам Дефорж твердо вязала; но известие оказало заметное действие на её мужа. Что он ни делал за маленькою конторкою, высекал огонь, закуривал трубку, но, очевидно, он был смущен, и рука его ходила неверно. Шпион был бы плохим шпионом, еслиб не заметил этого и не записал в своем уме.

самым вежливым образом, что он надеется еще иметь удовольствие видеть мсьё и мадам Дефорж. После его ухода, муж и жена оставались несколько минут в том же положении, подозревая его возвращение.

-- Может ли быть это правда, сказал Дефорж, тихим голосом, посмотрев вниз на жену, по-прежнему держа руку на спинке её стула и продолжая курить: - что он сказал о мамзель Манет?

-- Так-как он это сказал, отвечала жена, приподняв немного свои брови: - то, вероятно, это ложь. Но может-быть и правда.

-- Если это правда... начал Дефорж и остановился.

-- Если это правда... повторила жена.

-- Судьба её мужа, сказала мадам Дефорж, с её обыкновенною твердостью: - приведет его, куда суждено ему идти, к такому концу, который должен покончить его. Вот все, что я знаю.

-- Но странно... по-крайней-мере, не странно ли это, сказал Дефорж, как-будто извиняясь перед женою, чтоб склонить ее на согласие: - после всего нашего участия в её отце и в ней самой, имя её мужа обречено вашею рукою рядом с этим проклятым псом, который только-что оставил нас.

-- Вещи страннее случатся, когда время придет, отвечала мадам Дефорж: - здесь они у меня оба, в этом нет сомнения, и оба здесь по достоинству - довольно этого.

Сказав эти слова, она свернула свое вязанье и вынула розу из платка, которым была повязана её голова. Или святой Антоний узнал по инстинкту, что неприятное ему украшение исчезло, или святой Антоний сторожил его исчезновение, как бы то ни было, только святой скоро прибодрялся и начал заглядывать понемногу, и кабачок вскоре принял свой обыкновенный вид.

от одного места к другому, от одной группы к другой, как благовестительница, которой подобных здесь было много. Все женщины вязали. Оне вязали нестоющия ничего вещи; по механическая работа заменяла еду и питье; руки двигались вместо челюстей и пищеварительного апарата: еслиб костяные пальцы были неподвижны, желудки страдали бы сильнее от голода.

Муж её курил у своей двери, с удивлением смотря вслед ей.

-- Великая женщина, говорил он: - твердая женщина, высокая женщина, колоссальная женщина!

Темнота ложилась кругом; потом послышался колокольный звон, отдаленный барабанный бой королевской гвардии. Женщины все вязали и вязали. Мрак совершенно облек их. Другой мрак приближался также несомненно, когда церковные колокола, весело звонившие теперь на воздушных шпилях по всей Франции, были перелиты в громящия пушки, когда барабанный бой должен был заглушить один несчастный голос, но теперь всемогущий, как голос власти и изобилия, свободы и жизни. Мрак теснил этих женщин, все продолжавших вязать, и оне сами, казалось, собирались кучками вокруг еще невоздвигнутого строения, около которого из пришлось сидеть и вязать - вязать, считая падающия головы.