Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
XVII. Одна ночь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. XVII. Одна ночь. (старая орфография)

XVII.
Одна ночь.

Никогда еще солнце не садилось среди такого лучезарного блеска в спокойном уголку в Сого, как в один достопамятный вечер, когда доктор и его дочь сидели вместе под клёном. Никогда еще луна не подымалась с таким кротким сиянием над громадным Лондоном, как в ту же ночь, которая нашла их все еще сидящими, под тем же деревом, освещая их лица сквозь его листья.

Люси на следующий день выходила замуж. Этот последний вечер она сберегла для своего отца, и они сидели одни под клёном.

-- Вы счастливы, мой милый отец?

-- Совершенно, дитя мое!

Они говорили мало, хотя оставались здесь долгое время. Пока еще было довольно-светло, чтоб работать и читать, она не занималась своею обыкновенною работою и также не читала ему. Так проводила она время возле него под тем же деревом бесконечное число раз; но этот раз был не похож на прежние дни: это было совершенное исключение.

-- И я очень счастлива сегодня вечером, милый папа! Я так глубоко счастлива любовью, которую благословило небо, моею любовью к Шарлю, любовью Шарля ко мне. Но еслиб жизнь моя не была посвящена вам, как прежде, еслиб брак мой разделил нас хотя разстоянием нескольких улиц, то я была бы теперь более несчастлива, упрекала бы себя более, нежели я могу это выразить. Даже и теперь...

И голос замирал.

При печальном свете луны, она обвила его шею и склонила свое лицо на его грудь. Свет луны всегда печален, как свет самого солнца, как свет, называемый человеческою жизнию, при его восходе и захождении.

-- Милый папа! скажите мне теперь в последний раз, чувствуете ли вы себя совершенно, совершенно уверенным, что моя новая привязанность, мой новый долг никогда не станут преградою между нами? Я знаю это хорошо; но вы знаете ли это? В вашем собственном сердце чувствуете ли вы полную уверенность?

Отец отвечал с веселою твердостию убеждения, едва ему свойственного:

-- Совершенно уверен, моя дорогая. - Мало-того, прибавил он, нежно цалуя ее: - будущность моя, Люси, представляется светлее через ваш брак, светлее, чем она могла быть, чем она была бы когда-нибудь без него.

-- Еслиб я могла на то надеяться, мой отец!

-- Верь этому, любовь моя! Право, это так. Разсуди, как естественно, как ясно, моя милая, что это должно быть так. С вашею любовью, с вашею молодостию вы не можете понять всех опасений, которые я чувствовал, что ваша жизнь пропадет даром...

Она протянула руку к его губам; но он отнял ее и повторил:

-- Пропадет даром, дитя мое... чтоб она не пропала даром, выведенная ради меня из естественного порядка вещей. Ваше самоотвержение не может понять совершенно, как тяготило это мой ум; только спросите самих себя, могло ли быть полно мое счастие, пока недоставало полноты вашему счастию.

-- Еслиб я никогда не видала Шарля, я была бы совершенно счастлива с вами.

Он улыбнулся на её безсознательное согласие, что она была бы несчастлива без Шарля, раз увидав его, и отвечал:

-- Дитя моя, вы встретили Шарля; но еслиб это не был Шарль, то это был бы кто-нибудь другой. Или еслиб не было никого, то я был бы причиною тому, и мрачная сторона моей жизни отбросила бы тяжелую тень и на вас.

Это было в первый раз после суда, что она услышала от него подобный намёк на время его страданий. Странное, новое ощущение она почувствовала, пока слова его еще раздавались в её ушах, и она припоминала его долго впоследствии.

то, что было мною утрачено, и я бился головою о стены моей темницы. Я смотрел на нее в состоянии такого оцепенения и летаргии, что я думал только о том, сколько горизонтальных линий можно было провести на её диске в полнолунии и сколькими перпендикулярными линиями можно было их пересечь. - Он прибавил своим задумчивым тоном, смотря на луну: - это было двадцать в обоих направлениях, и двадцатую трудно было втиснуть.

С странным трепетом внимала она, как вспоминал он это время; но ничто не поражало ее в его тоне. Казалось, он только сравнивал свое настоящее веселье, свое блаженство с жестокими страданиями, которые уже прошли.

-- Я смотрел на нее тысячу раз, гадая о нерожденном еще ребенке, от которого я был оторван. Был ли он жив? Родился ли он живой, или удар, поразивший бедную мат, убил и его. Был ли это сын, который когда-нибудь отмстит за своего отца (было время впродолжение моего заключения, когда жажда мщения неотступно преследовала меня)? Был ли это сын, который никогда не узнает истории своего отца и станет придумывать, не исчез ли отец сам по доброй воле? Не была ли это дочь, из которой выростет женщина?

Она ближе придвинулась к нему и цаловала его щеки и руку.

-- Я представлял себе, что дочь совершенно забыла меня, или, скорее, не знала меня, не подозревала моего существования. Год за годом я считал её лета. Я видел, как выходила она замуж за человека, который не знал ничего о моей судьбе. Я погиб в памяти живых людей, и в следующем поколении пробел оставался на моем месте.

-- Батюшка! Даже внимая этим мечтаниям о дочери, которая никогда не существовала, сердцу моему сдается, что я была это дитя.

-- Вы, Люси? Отрада, бодрость, которые вы принесли мне собою, вызывают эти воспоминания, которые скользят между нами и луною в эту последнюю ночь. Что я сейчас говорил?

-- Она не знала вас; она не думала о вас.

-- Да! Но в другия лунные ночи, когда грусть и тишина иначе шевелили меня, когда оне действовали на меня, как наивное чувство покоя, как ощущение, выходящее из боли, я воображал, что она являлась в мою келью и выводили меня из крепости на свободу. Я часто видел и блеск её при лунном свете, как вижу вас теперь; только никогда не держал я её в моих объятиях: она стояла между дверью и маленьким решетчатым окошком. По понимаете ли вы, что это не было дитя, о котором я говорю?

-- Дитя воображения?

-- Нет, это было совсем не то. Оно представлялось вечно-неподвижно моему болезненному чувству зрения. Призрак, преследовавший ум, было другое дитя, более-действительное. Его наружность, я знаю только, была похожа на мать. Другое имело то же сходства, как и вы; но это были два различные создания. Можете ли вы следить за мною, Люси? Едва-ли, я полагаю. Вы должны пройдти через одиночество заключенника, чтоб понять эти смутные различия.

Как ни был спокоен и тверд его тон, но кровь застыла в её жилах, когда он пробовал, таким-образом, анатомически разбирать свое прежнее состояние.

-- В этом более-спокойном состоянии я представлял себе, при лунном свете, как являлась она и уводила меня с собою, чтобы показать свой семейный быт, исполненный дорогими воспоминаниями об утраченном отце. Я воображал ее в её комнате. Она молилась.

Жизнь её была деятельная отрадная, полезная; но моя несчастная история всю ее проникала:

-- Я была то дитя, отец мой! Я вполовину не была так добра; но по любви я была им.

-- И она показывала мне своих детей, продолжал доктор из Бове: - они слышали обо мне; она выучила их сожалеть обо мне. Когда проходили они мимо тюрьмы, они держались подалее от её мрачных стен и смотрели на её решотки, шопотом разговаривая между собою. Она не могла освободить меня. Мне представлялось, чти, показав все это, она всегда приводила меня назад. Но тогда благословенные слезы облегчали меня; я падал на колени и благословлял ее.

-- О, я надеюсь, я это дитя, отец мой! О, мои милый, мой милый, благословите ли вы меня с такою же теплотою завтра?

-- Люси! я припоминаю прежния страдания, потому-что сегодня я имею повод любить вас более, нежели могут выразить мой слова и благодарить Бога за мое блаженство. Самые дикия мечты мои не приближались к этому счастию, которое я испытал с вами, Которое еще ожидает нас впереди.

Он обнял ее, торжественно вверил ее небу и смиренно благодарил небо, которое ему послало ее. Позже возвратились они домой.

Никто не был приглашен на свадьбу, за исключением мистера, Лори; не было даже ни одной подруги, за исключением колоссальной мисс Просс. Свадьба не переменяла их местопребывания; они нашли возможным только расширить квартиру, взяв верхния комнаты, занимаемые неизвестным и невидимым жильцом, и более они ничего не желали.

Доктор Манет был очень-весел за скромным ужином. Они сидели только втроем за столом; мисс Прасс была третья. Он сожалел, что не было Чарльза, наполовину был недоволен милым заговором, который удалил его, с любовью пил за его здоровье.

Все вещи, однакож, были на своих местах, все было спокойно; он спал; его белые волосы были живописно раскинуты на тихом изголовье; руки спокойно лежали на одеяле. Она поставила в тени ненужную свечу, тихо подкралась к кровати и приложила свои губы к его устам, потом наклонилась над ним и долго смотрела на него.

Горечь заключения наложила глубокие следы на его прекрасную наружность; но он скрывал их с такою твердою решительностию, что даже и во сне умел владеть собою. Лица более-замечательного по спокойной, решительной, но осторожной борьбе с невидимым врагом, вы не встретили бы в целом сонном царстве в эту ночь.

раз поцаловала его губы и удалилась. И так наступил солнечный восход, и тени листьев клёна скользили но его лицу так же нежно, как шевелились её губы, молившияся за него.