Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
XX. Предстательство.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. XX. Предстательство. (старая орфография)

XX.
Предстательство.

Когда новобрачные вернулись домой, первое лицо, которое явилось принести поздравление, был Сидней Кортон. Несколько часов спустя по их прибытии, он пришел к ним. Он не исправился ни в своем обращении, ни в наружности, ни в костюме; но в нем заметна была какая-то грубая преданность, которая прежде не поражала Чарльза Дарпэ.

Он выждал благоприятной минуты, чтоб отвести Дарнэ к окошку и стал говорить с ним так, что их никто не слышал.

-- Мистер Дарнэ, сказал Кортон: - я бы желал, чтоб мы были друзьями.

-- Я надеюсь, мы уже друзья.

-- Вы только говорите это так, потому-что вы добры; но я не понимаю этого, как одно пустое слово. В-самом-деле, говоря, что я желал бы, чтоб мы были друзьями, я также едва-ли это думаю,

Чарльз Дарнэ, естественно, спросил его добродушно, потоварищески, что жь он думает?

-- Клянусь моею жизнью, сказал Кортон, улыбаясь: - я нахожу, что это мне самому легче понять, нежели передать вам. Однакож, я попытаюсь. Припомните вы один достопамятный случай, когда я был пьянее обыкновенного?

-- Я помню один достопамятный случай, когда вы принудили меня сказать вам, что вы выпили.

-- Я помню это также. Эти проклятые случаи меня тяжело преследуют; я всегда помню их. Я надеюсь, это зачтется мне когда-нибудь, когда дни мои придут к концу. Не безпокойтесь, я не начинаю проповеди.

-- Я вовсе не безпокоюсь. Серьёзность в вас никогда меня не потревожит.

-- Ах! сказал Кортон, безпечно махая рукою, как-будто он отгонял это воспоминание: - в этот достопамятный случай пьянства, о котором мы говорим (один из многих, как вы знаете), я был особенно несносен с моею привязанностью и ненавистию к вам. Я желал бы, чтоб вы позабыли об этом.

-- Я давно уже забыл.

-- Опять-таки одна манера говорить! Но, мистер Дарнэ, для меня забвение не так легло, как, вы представляете, оно для вас. Я вовсе не забыл его и ваш легкий ответ не поможет мне забыть его.

-- Если то был легкий ответ, отвечал Дарнэ: - я прошу вашего прещенья за него. Другой цели а не имел, как только отстранить ничтожную вещь, которая, к моему удивлению, так тревожит вас. Почести, как джентльмен, говорю вам, что я давно выбросил ее из моей головы. Боже праведный! и о чем тут было думать. Не должен ли был я помнить о вещи более-важной, о великой услуге, которую вы мне оказали в тот день?

-- Что касается этой великой услуги, сказал Кортон: - я обязан сознаться вам, когда вы говорите о ней таким тоном, что это был просто адвокатский фокус-покус. Когда я вам делал эту услугу, право, я не заботился, что с вами будет. Поймите меня, я говорю, когда я Вам ее делал, я говорю о прошедшем.

-- Вы слишком слегка отзываетесь о вашем одолжении, отвечал Дарнэ: - но я не ссорюсь с нами за ваш легкий ответ.

-- Поверьте мне, мистер Дарнэ, это сущая правда! Но я отдалился от моей цели; я говорил о том, чтоб нам быть друзьями. Теперь вы меня знаете, вы знаете, что я неспособен ни к каким возвышенным и благородным порывам, как другие люди. Если вы сомневаетесь, спросите Страйвера, он скажет вам это.

-- Я предпочитаю составить мое собственное мнение, не прибегая к его помощи.

-- Пожалуй! Во всяком случае, вызнаете меня за развратного пса, который до-сих-пор не сделал и никогда не сделает ничего порядочного.

-- Но я уверен, и вы должны положиться на мое слово. Хорошо! Если вы можете терпеть такого негодяя, человека с такою замаранною репутациею, я попрошу, чтоб вы позволили мне являться сюда, как лицу, пользующемуся некоторым преимуществом, чтоб на меня смотрели, как на безполезную - и я прибавил бы, не будь между нами сходства - как не красивую мебель, которую терпят так, ради её старой службы, не обращая на нее ни малейшого внимания. Я сомневаюсь, чтоб я обратил во зло это позволение. Сто против одного, если я воспользуюсь им четыре раза в год. Для меня довольно, я полагаю, если я буду знать, что я имею его.

-- Хотите попробовать?

-- Другими словами вы говорите, что я буду поставлен на той ноге, как я сказал. Благодарю вас, Дарнэ - могу я вас называть так, попросту?

-- Я полагаю так, Кортон, с этого времени.

Они пожали друг другу руки и Сидней отошел. Чрез минуту он был опять тот же разгильдяй, как и всегда.

Когда он ушел, впродолжение вечера, который они провели с мис Прос, доктором и мистером Лори, Чарльз Дарнэ заметил в общих фразах об этом разговоре и относился о Кортоне, как о странном феномене безпечности, разгильдяйства. Он говорил о нем без желчи, без излишней строгости, но как всякий, кто видел его и судил о нем по наружности.

Он не имел ни малейшей идеи, что слова его запали в сердце его молодой жены. По когда, после, он пришел к ней, на их собственную половину, он нашел, она ожидала его, с приподнятым челом, выражавшим глубокую думу.

-- Мы сегодня задумчивы, сказал Дарнэ, обнимая стан её.

-- Да, дорогой Чарльз, отвечала она, сложив руки на груди и вперив на него испытывающий, пристальный взгляд: - мы задумчивы сегодня вечером; у нас что-то на душе сегодняшний вечер.

-- Что это такое, моя Люси?

-- Обещаете ли вы мне не приставать с одним вопросом, если я попрошу вас не спрашивать?

-- Обещаю ли я? Чего я не обещаю для моей страсти?

Действительно, на что он теперь не был готов, отодвигая с её щек золотистые локоны и приложив другую руку к сердцу, которое билось для него!

-- Я думаю, Чарльз, бедный мистер Кортон заслуживает более )варения, более внимания, нежели вы обнаружили сегодня вечером?

-- Право, моя родная? отчего так?

-- Этого-то вы не должны спрашиват у меня. Но я думаю, я знаю, он заслуживает.

-- Я прошу вас, мои дорогой, быть великодушным к нему, быть снисходительным к его ошибкам в его отсутствие. Я прошу вас верит, что у него есть сердце, которое он редко-редко открывает, что в нем есть глубокия раны. Мой дорогой, я видела, как обливалось оно кровью.

-- Грустно мне думать, сказал Чарльз Дарнэ, совершенно удивленный: - что я был несправедлив к нему. Я никогда о нем этого не думал.

-- Мой муж, право это так. Я боюсь, его нельзя снасти; едвали есть какая-нибудь надежда на исправление; но я уверена, он способен на доброе дело, даже на подвиг великодушия.

Она была так поразительно-хороша с своею чистою верой в этого погибшого человека, что муж был готов целые часы смотреть на нее.

-- Я всегда буду помнить это, мое сердце; я буду помнить это, пока я живу.

Оне наклонился к её золотистой головке, прильнул устами к её розовым губкам и заключил ее в своих объятиях. Еслиб погибший странник, блуждавший теперь по темным улицам, услышал её невинную исповедь, еслиб он видел слезы сожаления, которые осушал поцелуями муж на её нежных, голубых глазах, с такою любовью обращенных к этому мужу, он зарыдал бы в тишине ночи и с языка его не сходили бы слова:

"Господь! благослови ее за её сладкое участие!"