Повесть о двух городах.
Книга третья. След бури.
VIII. Карточная сдача.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга третья. След бури. VIII. Карточная сдача. (старая орфография)

VIII.
Карточная сдача.

Мисс Просс, пребывшая в счастливой неизвестности о новом бедствии, случившемся дома, шла своею дорогою вдоль узких улиц, перебралась через реку по мосту Понт-нёф, пересчитывая в уме необходимые покупки, которые ей оставалось сделать. Мистер Крёнчер, с корзинкою, шел возле нея. Оба они посматривали то направо, то налево, заглядывая в лавки, мимо которых проходили, остерегаясь многочисленных сборищ народа, и сворачивали с своего пути, чтоб избегнуть встречи с восторженными группами говорунов. Вечер был сырой и туманная река, неясно отражавшая для глаза блестящие огни и передававшая уху грубые звуки, представляла ряд барок, в которых работали кузнецы, делавшие ружья для армии республики. Горе человеку, который стал бы шутить с этою армиею, или получил в ней незаслуженное повышение! лучше было бы для него, еслиб борода никогда не росла у него, потому-что национальная бритва ее гладко бы выбрила.

Закупив несколько необходимых вещей и меру масла для лампы, мисс Просс вспомнила, что им еще нужно было вина. Заглянув в несколько погребков, она остановилась у одного под вывескою "Истинный республиканец древности - Брут", недалеко от национального дворца, когда-то бывшого Тюильри, которого внутренность пришлась ей по вкусу; он был как-то поспокойнее других подобных ему мест, мимо которых они прошли; и хотя в нем были также красные колпаки, но он выглядел не столь красным, как прочие. Посоветовавшись с мистером Крёнчером и найдя, что он был того же мнения, мисс Просс отправилась к истинному республиканцу древности, Бруту, в сопровождении своего кавалера.

Едва замечая огни, погруженные в атмосфере дыма, людей, с трубками в зубах, игравших засаленными картами и пожелтевшими домино, закопченного работника с обнаженною грудью и руками, читавшого вслух газету и других работников, его слушавших, разбросанное оружие и трех или четырех заснувших гостей, наклонившись вперед, которые в своих черных волосатых спензерях, похожи были в этом положении на заснувших медведей, или собак, оба чужеземные пришельца подошли к стойке и показали знаками, чего им было нужно.

Между-тем, как отмеривали им вина, один человек, простившись с своим товарищем в углу, встал, собираясь учти. Проходя, он встретился лицом к лицу с мисс Просс; как только мисс Просс увидела его, она вскрикнула и всплеснула руками.

В одну минуту вся компания поднялась на ноги. Что кто-нибудь был убит кем-нибудь, отстаивавшим свое мнение, казалось самым обыкновенным явлением. Каждый ожидал, что кто-нибудь да упадет; но вместо того, все видели только мужчину и женщину, стоявших друг против друга, вперив глаза; мужчина по наружности был француз и истый республиканец; женщина, очевидно, англичанка.

Что говорили среди обманутого ожидания последователи истинного республиканца древности Брута - для мисс Просс и её покровителя было столько же понятно, как еслиб они объяснялись поеврейски или халдейски, хотя внимание их обоих было наострено; но тот и другая знали только, что это было очень-громко и многословно. Мы должны сказать, что мисс Просс не одна растерялась в удивлении и смущении, но мистер Крёпчер также собственно, с своей стороны, находился в состоянии совершенного изумления.

-- В чем дело? сказал человек, который был причиною крика мисс Просс, говоря отрывистым, сердитым, но тихим голосом и поанглийски.

-- О, Соломон, любезный Соломон! завопила снова мисс Просс, всплескивая руками: - не видав вас, не слышав про вас такое долгое время, где я нахожу вас!

-- Не зовите меня Соломоном. Что вы, моей смерти желаете? спросил человек потихоньку с испуганным видом.

-- Брат, брат! кричала мисс Просс, заливаясь слезами: - была ли я когда так жестока к вам, что вы делаете мне этот ужасный вопрос.

-- Так держите ваш проклятый язык, сказал Соломон: - и выходите вон, если хотите говорить со мною. Заплатите за вино и проваливаете. Кто это с вами?

Мисс Просс, покачивая своей горькой головушкой на своего неслишком - любезного братца, сказала сквозь слезы:

-- Мистер Крёнчер.

-- Пусть и он также уходит, сказал Соломон: - что он, принимает меня за привидение?

Повидимому мистер Крёнчер был такого мнения, судя по его глазам. Он не сказал ни слова, однакожь, и мисс Просс, порывшись в своем ридикюле, сквозь слезы, с большим затруднением расплатилась за вино. Соломон, между-тем, обратился к последователям истинного республиканца древности Брута и в коротких словах передал им объяснение пофранцузски, после чего все возвратились на прежния места, к прежним занятиям.

-- Ну, сказал Соломон, остановившись у темного угла: - что вам нужно?

-- Как ужасно со стороны брата, от которого ничто не могло отвратить мою любовь! кричала мисс Просс: - встретить меня такою холодностью и не показать мне ни малейшей привязанности!

-- Вот вам. Чорт побери! Вот вам, сказал Соломон, чмокнув мисс Просс в губы. - Довольны вы теперь?

Мисс Просс только качала головою и плакала молча.

-- Если вы думаете, что вы меня удивили, сказал её брат Соломон: - то я нисколько не удивлен; я знал, что вы здесь, я знаю большую часть людей, которые здесь. Если вы действительно не желаете подвергнуть мою жизнь опасности, в чем я на половину уверен, то идите своею дорогою как-можно-скорее и оставьте меня. Мне некогда. Я человек должностной.

иностранцами и еще какими иностранцами! Я бы лучше желала видеть дорогого мальчика в его...

-- Я говорил это! закричал брат, прерывая ее. - Я знал это! Вы хотите теперь моей смерти. Моя собственная сестра сделает меня подозрительным, и именно, когда дела мои идут успешно!

-- Праведное, милосердое небо, оборони! закричала мисс Просс: - лучше никогда не видеть вас опять, любезный Соломон, хотя я всегда любила вас истинно и буду любить. Скажите мне хотя одно милое слово, скажите, что нет никаких неудовольствий между нами, ничто не отчуждает нас, и я более не стану вас удерживать.

Добрая мисс Просс как-будто была виною этого отчуждения, как-будто мистер Лори не слышал, несколько лет назад, в тихом уголку Сого, что это любезный братец растратил все её деньги и бросил ее!

Он говорил, однакожь, ей теперь милое слово, с гораздо-более ворчливым снисхождением и покровительством, нежели можно было ожидать от него, еслибь характеры и положение переменились (и так всегда бывает в делом свете), как вдруг мистер Крёнчер, дотронувшись до его плеча, неожиданно предложил ему своим хриплым голосом следующий странный вопрос:

-- Послушайте! могу ли я попросить вас об одном одолжении? Ваше имя Джон Соломон, или Соломон Джон?

Должностное лицо обратилось к нему подозрительно. До-сих-пор он не произносил еще ни слова.

-- Ну! сказал мистер Крёнчер. - Распоясывайтесь, вы хорошо знаете (чего, между-прочим, он и сам не знал), Джон Соломон или Соломон Джон? Она зовет вас Соломоном и она должна знать, потому-что она ваша сестра. А я знаю, что вы Джон; вам это хорошо известно. Которое из двух имен одно впереди? И в разсуждении фамилии Просс также. Это не была ваша фамилия по ту сторону канала.

-- Что вы хотите сказать?

-- Пожалуй, я сам порядочно не знаю, что я хочу сказать; потому-что я никак не могу припомнить, какая была ваша фамилия по ту сторону канала.

-- Нет! сказал поддразнивая Соломон.

-- Нет. Но, клянусь, эта была фамилия из двух слогов.

-- Право?

-- Да. А фамилия другая была в один слог, Я вас знаю: вы были шпионом, свидетелем в Бэлэ. Как звали вас тогда во имя отца лжи, вашего собственного отца?

-- Борсад, сказал другой голос, подхватив речь.

-- Именно так, тысячу фунтов отвечаю! закричал Джери.

Новое лицо, вмешавшееся в разговор, был Сидней Кортон. Он держал руки позади под полами своего дорожного сюртука и стоял возле мистера Крёнчера таким же разгильдяем, каким он показывался в Олд-Бэлэ.

-- Не тревожьтесь, моя милая мисс Просс: я вчера вечером приехал к мистеру Лори, к его удивлению; мы условились, чтобы я не показывался там, пока все не обойдется благополучно, или пока не потребуется моего содействия; и я являюсь, чтобы переговорить с вашим братцем. Можно бы пожелать, чтоб ваш брат имел почище занятие, нежели мистер Борсад. Ради вас я бы желал, чтобы мистер Борсад не был тюремною овцою.

В то время между тюремщиками овца была прозвищем шпиона: шпион, который был без того уже бледен, теперь еще более побледнел и спросил его, как он смел.

-- Я вам должен сказать, объявил Сидней: я напал на вас, мистер Борсад, выходя из тюрьмы Консьержри, час или более тому назад. Вашего, лица не забудешь: я хорошо помню лица. Мне показалось странным встретить вас в этом новом положении, и имея причины, вероятно, вам известные, подозревать, что вы несовсем непричастны бедствиям нашего друга, теперь очень-несчастного, я пошел вашей дорогой. Мне нетрудно было заключить из вашего откровенного разговора и слухов, открыто-ходящих между вашими восторженниками, каково ваше новое прозвание. И мало-по-малу мистер Борсад, то, что я делал на-обум, приняло форму определенного плана.

-- Какого плана? спросил шпион.

-- Долго и опасно было бы объяснять это на улице. Не можете ли вы сделать мне одолжение пожаловать со мною на несколько минут, хоть, например, в контору банка Тельсонов?

-- Разве я это сказал?

-- Помилуйте! Так зачем же я пойду туда?

-- Право, мистер Борсад, я не могу этого сказать, если вы не понимаете.

-- Я понимаю, что вы не хотите сказать, сэр? спросил шпион нерешительно.

-- Вы понимаете меня очень-хорошо, мистер Борсад.

Разгильдяйския манеры Картона как-нельзя-лучше явились в помощь к быстроте его соображения и искусству в этом деле, которое он тайно подготавливал в своем уме, и с таким человеком, с которым он теперь имел дело. Его опытный глаз очень-хорошо это видел и извлек отсюда возможную пользу.

-- Я вам говорил, сказал шпион, бросая полный упрека взгляд на свою сестру: что если из этого выйдет какая-нибудь неприятность, то это будет ваше дело.

-- Послушайте, послушайте, мистер Борсад! воскликнул Сидней: не будьте неблагодарны. Еслибь не мое уважение к вашей сестре, то я бы далеко не таким приятным образом сделал вам это маленькое предложение, которое может послужить к нашему общему удовольствию. Идете вы со мною в банк?

-- Послушаю, что вы скажете; да я пойду с вами.

-- Я предложу, вопервых, проводить вашу сестру до угла улицы, где она живет. Дайте мне вашу руку, мисс Просс. Это город ненадежный в настоящую пору, чтоб быть одной на улице; и так как провожатый ваш знает мистера Борсада, то я приглашу его вместе с нами к мистеру Лори. Готовы вы? Пойдемте же!

Мисс Просс припомнила после и не забывала этого до конца жизни, что когда она сжимала своими руками руку Сиднея и смотрела ему в лицо, умоляя его не вредить Соломону, благородное намерение отзывалось в его руке и какое-то вдохновение оживляло его глаза, которое не только противоречило его видимой безпечности, но совершенно переменяло и возвышало человека. Она слишком была тогда озабочена своими опасениями за брата, так мало-стоившого её любви, и дружескими уверениями Сиднея, чтоб обратить внимание на то, что она замечала.

-- Они оставили ее на углу улицы и Картон повел всех к мистеру Лори, который жил в нескольких минутах ходьбы. Джон Борсад, или Соломон Просс шел возле него.

Мистер Лори только-что кончил свой обед и сидел перед камином, в котором весело горело несколько поленьев, может - быть, вызывая в их пламени изображения пожилого джентльмена из Тельсонов, когда-то смотревшого, много лет тому назад, на раскаленные уголья в гостинице Рональ Джорж в Дувре; он повернул голову, когда они вошли и с удивлением взглянул на незнакомца

-- Брат мисс Просс, сэр, сказал Сидней: - мистер Борсад!

-- Борсад? повторил старый джентльмен: - Борсад? И имя и лицо мне знакомы.

-- Я говорил вам, что у вас замечательное лицо, мистер Борсад, заметил Картон хладнокровно. - Прошу садиться.

Он взял стул и навел мистера Лори на необходимую связь обстоятельств, заметив угрюмо: - свидетель при том процесе, помните?

Мистер Лори вспомнил сейчас же и посмотрел на своего нового посетителя с нецеремонным видом отвращения.

-- Мисс Просс узнала в мистере Борсаде своего любезного брата, о котором вы слышали, сказал Сидней: - и он признал родство. Я перейду теперь к худшим новостям. Дарнэ опять арестовали.

Пораженный изумлением, старый джентльмен воскликнул:

-- Что вы мне говорите! Я оставил его на свободе и в совершенной безопасности два часа назад, и я хотел идти к нему.

-- Когда это случилось мистер Борсад?

-- Сейчас, если это случилось.

-- Мистер Борсад в этом случае лучший авторитет, сэр, сказал Сидней: - и я слышал, как мистер Борсад передавал своему другу и собрату, овце, за бутылкою вина, что арест воспоследовал. Он оставил посланных у ворот; он видел, как привратник впустил их. Нет ни малейшого сомнения, что он снова взят.

Деловой взгляд мистера Лори прочел на лице говорившого, что толковать об этом было бы потерею времени. Смущенный, но вполне чувствуя, что многое могло зависеть от присутствия духа, он совладел с собою и стал внимателен.

-- Теперь я надеюсь, сказал ему Сидней: - что имя и влияние доктора Манета может его выручить завтра. Вы говорили, мистер Борсад, что его завтра позовут перед трибунал?

-- Да, я полагаю так.

-- Выручат его завтра, как и сегодня. Но, может быть и иначе. Признаюсь, мистер Лори, моя уверенность поколебалась, видя, что доктор Манет не имел силы предупредить этот арест.

-- Он не мог не знать об этом, сказал мистер Лори.

-- Но это самое обстоятельство и должно тревожить, если мы вспомним, как он тесно соединен с своим зятем.

-- Справедливо, сознался мистер Лори, нетвердою рукою держась за подбородок, и смотря смущенными глазами на Картона.

-- Короче, сказал Сидней: - время теперь отчаянное, когда люди ведут отчаянную игру за отчаянные куши. Пусть доктор ведет свою игру на выигрыш; я стану играть на проигрыш. Сегодня вас несут в триумфе домой, завтра вас могут осудить. Нет жизни, которую бы стоило здесь купить. Теперь я решился, при самых худших обстоятельствах, играть на друга в Консьержри. И друг, которого я намерен себе выиграть, мистер Борсад.

-- Ну, вам нужны хорошия карты, сэр, сказал шпион.

-- Я раскину их сейчас и посмотрю, что у меня на руках Мистер Лори, вы знаете, что я скотина; дайте мне, прошу вас, водки.

Перед ним поставили водку; он выпил одну рюмку, выпил другую рюмку и задумчиво отодвинул бутылку прочь.

-- Мистер Борсад, продолжал он, как-будто в-самом-деле смотрел на карты: - овца тюремная, эмиссар республиканских комитетов, попеременно то тюремный сторож, то заключенник, вечный шпион и тайный доносчик, как англичанин, особенно драгоценной, потому-что англичанина менее станут подозревать в ложном свидетельстве, нежели француза - является к своим старшим под ложным именем. Это очень-хорошая карта. Мистер Борсад, состоящий теперь на службе республиканского правительства Франции, прежде был употреблен английским аристократическим правительством, врагом Франции и свободы. Это отличная карта. Ясно, как день, в этой стране подозрительности, что мистер Борсад до-сих-пор еще на жалованьи английского правительства, шпион Питта, вероломный враг республики, которого она пригрела у себя за пазухою, английский изменник, виновник всего зла, о котором так много говорит и которое так трудно открыть Этой карты не побить. Вы следили за моею игрою, мистер Борсад?

-- Не понимаю вашей игры, отвечал шпион безпокойно.

-- Я иду с туза. Донос на мистер Борсада в ближайший коммитет. Посмотрите на вашу сдачу, мистер Борсад, что у вас на руках. Не торопитесь.

Он пододвинул бутылку, налил другую рюмку и выпил. Он видел, шпион боялся, чтоб он не напился и с-пьяна не донес на него сейчас же. Заметив это, он налил и выпил еще другую рюмку.

-- Мистер Борсад, хорошенько посмотрите на вашу сдачу. Не спешите.

Сдача была беднее, нежели он сам подозревал; мистер Борсад видел в ней такия проигрышные карты, о которых Сидней Картон даже ничего не знал. Лишившись своего почтенного занятия в Англии, по причине частого неудачного лжесвидетельства, не потому, чтоб в нем там не было нужды - англичане с очень-недавняго времени стали хвастаться превосходством своей публичности над таинственностью и шпионством - он переехал через канал и принял подобную же должность во Франции: сначала как искуситель и подслушивальщик между своими соотечественниками, потом как искуситель и подслушивальщик между туземцами. Он знал, что при ниспровергнутом правительстве он был шпионом в квартале свитого Антония и в кабаке Дефоржа, получил от бдительной полиции сведения о заключении доктора Манета, его освобождении и истории, которые послужили ему, чтоб завести разговор с Дефоржами; пробовал их над мадам Дефорж и решительно оборвался. Он всегда припоминал со страхом и трепетом, что эта ужасная женщина вязала, когда он говорил с нею, и смотрела на это зловещим глазом, между-тем, как её пальцы шевелили спицами. Он видел ее потом в отделении Сент-Антуана, где она предъявляла свои вязаные сетки и доносила на людей, которых жизнь всенепременно подсекала гильйотина. Он знал, как все, кто были заняты подобно ему, что никогда он не был в совершенной безопасности; что бегство было невозможно; что постоянно над ним висел топор и что, несмотря на всевозможные мошенничества и проделки в пользу господствующого террора, одно слово могло его обрушить на него. Если донесут на него и по такому важному поводу, как ему представляли теперь, то он предвидел, эта ужасная женщина, которой непреклонный характер ему был хорошо известен, предъявит против него роковой список и уничтожит его последнюю надежду на жизнь. Кроме-того. что обыкновенно все люди потаенные бывают очень-пугливы, здесь, конечно, было против него довольно карт темной масти и игрок помертвел, когда он раскинул их.

-- Вы, кажется, недовольны своею сдачею, сказал Сидней с величайшим хладнокровием. - Играете вы?

вас, прилично ли ему в его положении, при каких бы ни было обстоятельствах, играть этого туза, о котором он сейчас говорил. Я допускаю, что я шпион, что это считается безчестным занятием, хотя кто-нибудь да должен принять его на себя; но этот джентльмен не шпион, зачем же ему унижать себя до такой степени?

-- Я играю туза, мистер Борсад, сказал Картон, отвечая ему за себя и смотря на часы: - без всякой совестливости и через несколько минут.

-- Я надеялся, джентльмены, сказал шпион, все-таки стараясь затянуть мистера Лори в разговор: - что уважение ваше к моей сестре...

-- Я лучше не мог бы засвидетельствовать моего уважения к вашей сестре, как окончательно избавив от такого брата, сказал Сидней Картон.

-- Вы этого не думаете, сэр?

-- Я совершенно решился на это.

Вежливые манеры шпиона, так странно противоречившия, его грубой одежде и, вероятно, его обыкновенному тону, оборвались перед загадочным поведением Картона, который был тайною для людей поумнее и почестнее его, и он решительно растерялся, между-тем, как он путался. Картон сказал, снова принимая на себя вид, будто он разсматривает карты:

-- Теперь мне представляется, что у меня на руках еще одна хорошая карта, которой я еще не считал. Этот друг и собрат овца, который про себя говорил, что он пасется в провинциальных тюрьмах, кто таков он?

-- Француз. Вы его не знаете; сказал шпион поспешно.

-- Француз. Гм? повторил Картон, раздумывая и. повидимому, не обращая на него внимание, хотя он отозвался его же словом. - Пожалуй, может-быть, и француз.

-- Француз, уверяю вас, сказал шпион: - хотя в этом нет никакой важности.

-- Хотя в этом нет никакой важности, повторил Картон точно так же механически: - хотя в этом нет никакой важности. Нет в этом никакой важности. Нет. Однакожь, лицо мне знакомо.

-- Быть не может, пробормотал Сидней Картон, как-будто припоминая нечто и наполняя снова свою рюмку, которая, по счастью, была мала: - быть не может! Говорил хорошо пофранцузски. Мне слышалось, однакожь, как иностранец.

-- Как уроженец провинции, сказал шпион.

-- Нет. Как иностранец! крикнул Картон, ударив ладонью по столу, как-будто ум его озарился новым светом. - Кляй! переодетый, но тот же самый человек. Этот человек был перед нами в Олд-Бэлэ.

-- Теперь вы слишком-поспешны, сказал Борсад с улыбкою, от которой его орлиный нос покосился на одну сторону: - здесь вы решительно даете мне преимущество над вами. Кляй (который я допускаю после такого продолжительного времени, был моим товарищем) умер несколько лет назад. Я сам ухаживал за ним в его последней болезни. Он похоронен в Лондоне, в церкви св. Панкратия, на полях. Его так ненавидела подлая чернь в то время, что я не мог следовать за похоронами; но я сам положил его в гроб.

-- Будем разсудительны, сказал шпион: - и будем справедливы. Чтобы доказать вам, как вы ошибаетесь, как неосновательны ваши предположения, я вам представлю свидетельство о погребении Кляя, которое я случайно положил в свой бумажник (поспешно он вынул его и раскрыл) - еще тогда же. Вот оно, посмотрите на него, посмотрите на него! Вы можете его взять в руки, оно нефальшивое.

Здесь мистер Лори заметил: - тень на стене вытянулась и мистер Крёнчер встал и вышел вперед. Волосы его не могли бы торчать прямее, еслиб даже в эту минуту их причесала корова с кривыми рогами из дома, выстроенного Джаком {Дом, выстроенный Джаком - английская детская побасёнка. Прим. перев.}.

Незамечаемый шпионом, мистер Крёнчер, стоял возле него и прикоснулся к его плечу, как полицейский с того света.

вы положили в гроб?

-- Да.

-- Кто же его вынул?

Борсад прислонился к спинке своего стула и пробормотал:

-- Я говорю, сказал мистер Крёнчер: - что его там никогда не было. Нет, не он! Пусть мою голову снимут, если он был когда-нибудь там.

Шпион посмотрел на двух джентльменов; оба они в невыразимом удивлении глядели на Джери.

-- Я говорю вам, сказал Джери: - вы похоронили камни и землю в этом гробе. Мне не говорите, что вы похоронили в нем Кляя. Это был чистый обман. Я да двое других про то знают.

-- Вам что до этого? проворчал мистер Крёнчер: - я давно на вас точу зубы за ваше безстыдное надуванье честных ремесленников. Вот ухвачу вас за горло да и придушу за полгинеи.

Сидней Картон, который вместе с мистером Лори растерялся в удивлении при таком неожиданном обороте дела, попросил теперь мистера Крёнчера умерить свои порывы и объясниться.

-- В другое время, сэр, отвечал он уклончиво: - настоящее время неудобно для таких объяснений. За что я стою и что он очень хорошо знает - Кляя никогда не было в том гробе. Пусть он скажет еще раз, что он там был, и не успеет произнести даже и слова в один слог, как я ухвачу его за горло и придушу за полгинеи. Мистер Крёнчер твердо держался этой цены: - или я пойду и донесу на него.

-- Гм! я вижу одно, сказал Картон: - я держу еще другую карту, мистер Борсад. Невозможно в этом беснующемся Париже, в атмосфере, пропитанной подозрением, пережить вам наш донос, когда вы с сношением с другим аристократическим шпионом, которого прошедшая жизнь такова же, как и ваша, и который, кроме того, окружен еще таинственностью притворной смерти и оживления! Заговор в тюрьмах, составленный иностранцем против республики. Карта серьёзная: эта карта прямо ведет под гильйотину! Играете - вы?

при помощи притворных похорон. Хотя, как этот человек знает об этом, для меня это решительное чудо.

-- Не ломайте вашей головы об этом человеке, отвечал сварливый мистер Кренчер: - для вас довольно заботы прислушаться к этому джентльмену. И посмотрите! еще одно слово... Мистер Кренчер не мог удержаться, чтобы еще не повторить своего великодушного предложения: - вот схвачу за горло и придушу за полгинеи.

Тюремная овца обратилась от него к Сиднею Картону и сказала с большею решительностью:

-- Дело пришло к развязке. Скоро мне надобно идти на службу; я не могу просрочить времени. Вы сказали мне, что у вас есть предложение; какое оно? Теперь, безполезно требовать от меня слишком-много. Потребуйте от меня чего-нибудь, что б подвергало мою голову лишней опасности и я скорее вверю мою жизнь вероятности отказа, нежели согласия. Короче, я сделаю мой выбор. Вы говорили об отчаянии. Мы все здесь люди отчаянные. Припомните! я могу донести на вас, если найду то выгодным; и мои клятвы и уверения проведут меня через каменные стены; то же могут сделать и другие. Теперь, чего вам нужно от меня?

-- Немногого. Вы сторож в Консьержи?

-- Зачем вы мне говорите то, о чем я вас не спрашивал? Вы сторож в Консьержри?

-- Вы можете им быть, когда хотите?

-- Я могу входить и выходить, когда хочу.

-- До-сих-пор мы говорили перед этими двумя, чтоб и они видели достоинство наших карт. Пойдемте теперь в эту темную комнату и перемолвимся последним словом наедине.