Разговор с привидением.
Глава вторая. Дар распространенный.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Разговор с привидением. Глава вторая. Дар распространенный. (старая орфография)

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Дар распространенный.

Маленький человcк сидcл в маленькой гостиной, отдcленной от маленького магазина или лавки маленькими ширмами, обклеенными сверху и снизу маленькими лоскутками из газет. В компании с маленьким человcчком находилось многое-множество маленьких дcтей - сколько именно, опредcлить никак нельзя, по-крайней-мcрc с первого взгляда.

Двое из этой мелюзги ухитрились каким-то способом вскарабкаться на постель, стоявшую в углу, гдc без-сомнcния было бы им можно убаюкаться кротким сном невинности, если бы непобcдимая наклонность к бодрствованию не заставляла их высовывать из постели свои головы и руки. Ближайшим поводом этих порывов к бодрствующему миру была хитрая стcна из раковой шелухи, построенная в углу с необыкновенным искусством двумя другими юными птенцами. Эта замысловатая крcпость соблазняла рcшительным образом двух малюток, обнаруживавших безполезные покушения спуститься на нее из своей возвышенной засады.

В дополнение к суетливому движению, происходившему от этих нападений и от храброй защиты осаждаемых птенцов, другой маленький птенец, из другой маленькой постели, усердно старался прибавить свою посильную долю к общей фамильной суматохc, бросая в воду свои сапоги с тою похвальною цcлию, чтоб забрызгать нарушителей своего покоя, которые в свою очередь очень-ловко и очень-мcтко отвcчали на эти комплименты.

Независимо от этой сцены, другой птенец, нcсколько побольше прочих, но все-еще очень-маленький, бродил по комнатc, перешатываясь со стороны на сторону, и его колcни значительно сгибались под тяжестию толстого ребенка, которого надлежало усыпить посредством разнообразных искусственных эволюций, придуманных и счастливо прилагаемых к дcлу нcкоторыми чадолюбивыми фамилиями. Но увы! перед глазами толстого дcтища только-что открылась необозримая область созерцания и бдительности, исключавшая всякую возможность сладостного покоя.

Младенец, о котором идет рcчь, был настоящий идол, Молох в нcкотором родc, и ему каждодневно приносилось в жертву все бытие старшого братца. Характеристическая личность этого Молоха состояла преимущественно в том, что он никогда, на одном мcстc, не мог пробыть спокойно пяти минут сряду, и никогда не отправлялся на сон грядущий, как-скоро этого требовали от него. "Теттербеев-Ребенок" был столько же извcстен во всем околоткc, как почтальйон или трактирный мальчишка, разносивший обcденные порции. Он путешествовал от ворот к воротам, на руках маленького Джонни Теттербея, и медленно сопровождал арриергард мальчишек, глазcвших на шарманщика или заморскую обезьяну. На всем протяжении длинной улицы не случалось во всю недcлю сколько-нибудь достопримcчательного происшествия или спектакля, в котором бы не принимал участия теттербеев-ребенок. Гдc бы ни вздумалось собраться для игры веселым ребятишкам, маленький Молох непремcнно являлся в их среду, заставляя трудиться и пыхтcть братца Джонни, и гдc бы братец Джонни ни задумал постоять для собственной потcхи, толстый Молох принимался воевать, и немедленно стремился вперед изо всcх своих сил. Как-скоро Джонни собирался идти со двора, Молох засыпал, и требовал неусыпного надзора. Как-скоро Джонни хотcл остаться дома, Молох пробуждался и просился на-руки. Впрочем, братец Джонни был душевно убcжден, что Молох - младенец безпорочный и ни с кcм несравнимый в цcлом королевствc. Вполнc довольный приношением в жертву собственной особы, он безропотно, как носильщик, путешествовал каждый день с своею тяжестию, не имcя опредcленного пристанища для успокоений. Итак, маленький человcчек сидcл в маленькой гостиной, употребляя безполезные усилия читать газету среди домашней суматохи. Это был отец семейства и представитель фирмы, обозначенной над его миниатюрной лавкой под титулом: А. Теттербей и Компания, Газетчики. Впрочем, собственно говоря, он был единственным лицом, соотвcтствовавшим этому названию: Компания была ни больше, ни меньше, как поэтическая отвлеченность, не имcвшая никакой дcйствительной личности.

Лавка Теттербея стояла на углу Иерусалимского-Переулка. На окнc её с великим эффектом были расположены разнообразные литературные новости, преимущественно из старых газетных иллюстраций, представлявших морских и сухопутных похитителей чужой собственности. Палки и мраморные издcлия составляли равномcрно существенную статью в торговлc господина Теттербея и Компании. Раз когда-то были еще выставлены разнообразные кандитерския снадобья; но вскорc вcроятно оказалось очевидным, что Иерусалимский-Переулокь не имcет особенной нужды в этих изящных произведениях насущной жизни, и на окнc не осталось ничего, что бы имcло отношение к этой коммерческой отрасли. Красовался один только стеклянный фонарь с разжиженною массой конфект, называемых бычачьими глазами, которые растоплялись лcтом и замерзали зимою; но ни один человcческий желудок ни в какое время не мог на них имcть дcятельного притязания, так-как вмcстc съконфектами надлежало кушать и стеклянный фонарь. Теттербей пробовал свои коммерческия способности во многих родах. Однажды вздумалось ему завести торговлю дcтскими игрушками, и поэтому на окнc магазина появились затиснутые в фонарь миниатюрные восковые куклы, с переломленными руками и ногами, и опрокинутыми одна на другую таким-образом, что нога одной куклы путешествовала на головc другой. Торговал господин Теттербей и модными товарами по женской части, о чем ясно свидcтельствовали проволочные фигуры для шляпок и чепцов, оставшияся в углу на окнc. Другой раз пришло в голову господину Теттербею, что табачная торговля может равномcрно доставлять обильные способы для привольной жизни, и на этом основании, вывcска магазина украсилась изображением трех восточных туземцев, занятых потреблением этого благовонного растения: они сидcли и бесcдовали любезно друг подлc друга, и один из них жевал табак, другой нюхал, третий курил; но из уст их, казалось, не выходило ничего, кромc мух. Напослcдок задумал Теттербей завести торговлю искусственными ювелирскими вещами, и поэтому на всеобъемлющем окнc появились дешевые печати, карандаши и какая-то таинственная черная амулетка неизвcданного свойства, с ярлычком - в девять пенсов. Но в этот час, Иерусалимский-Переулок по-видимому не покупал подобных вещей. Словом-сказать, господин Теттербей перепробовал свои силы во всcх возможных родах и видах промышлености и торговли, и магазин под фирмой, "Теттербей и Компания" приобрcл заслуженную извcстность в Иерусалимском-Переулкc. Компания, мы ужь сказали, была, в-сущности дcла, идеальным произведением творческой фантазии без плоти и крови, без голода и жажды, без пошлин и налогов, и без юного семейства, требующого хлcба. Мистер Теттербей был очень счастлив с такой Компанией.

Но за-то его собственная, дcйствительная личность, по-временам, невыносимо страдала от присутствия цcлой коллекции птенцов, недоростков и подростков, требовавших не только каждый день насущного хлcба, но и безсовcстно-отнимавших средства приобрcтать насущный хлcб. На этот раз, мистер Теттербей употреблял безполезные усилия читать газету среди домашняго шума и гвалта. Выведенный из терпcния, он бросил лист, разсcянно посмотрcл вокруг маленькой комнаты, как почтовой голубь, выбирающий дорогу, выбранил двух птенцов, пробcжавших мимо и, наконец, послc нcкоторого размышления, дал толчок нянькc жирного Молоха.

-- Гадкий мальчишка! сказал мистер Теттербей: - как тебc не стыдно своими шалостями мучить бcдного отца, который трудится из-за вас во весь зимний день, с пяти часов утра? Брат твой Адольфъ не знает себc покою ни днем, ни ночью, в жар и в холод, в туман и сырую погоду; а ты, разбойник, утопаешь дома на лонc роскоши с этим ребенком, но в благодарность за это, лишь только терзаешь своих бcдных родителей! Гдc у тебя стыд и совcсть, негодяй ты этакой?

При этом вопросc, мистер Теттербей изъявил желание повторить толчок, но скоро одумался, и рука его, уже занесенная на беззащитного Джонни, вступила в нормальное положение.

-- Батюшка! вопил Джонни: - я вcдь не то что ничего не дcлаю; Салли, вы видите, кричит, и надо ее убаюкать. О, батюшка!

-- О, когда это прийдет моя маленькая жена! сказал мистер Теттербей успокоительным тоном, раскаяваясь, по-видимому, в своей запальчивости: - Вот только бы ей воротиться домой! Я рcшительно не могу управиться с этой ватагой. У меня голова идет кругом. Как тебc не чувствовать благодарности к своей нcжной матери за то, что она подарила вам такую хорошенькую, миленькую сестру? - Теттербей указал на Молоха. - Семеро мальчишек сряду и ни одной дcвочки: чего не вытерпcла бcдная мать, чтоб обрадовать всcх вас маленькою сестрою!. А вы еще ведете себя так, что голова моя идет кругом!...

Разнcживаясь больше и больше, мистер Теттербей, приведенный в умилительное расположение духа, хотcл уже заключить в отеческия объятия няньку Джонни, как-вдруг дcйствительное преступление обратило на себя его внимание. Один из маленьких шалунов с пронзительным криком пробcжал мимо и очень-неучтиво задcл своего папашу, за что папаша немедленно наказал его достойным образом и уложил в постель. Шалун угомонился и зажал рот. Этот примcр имcл могущественное, месмерическое влияние на другого шалуна, работавшого сапогами: он вдруг заснул глубоким сном, хотя за минуту перед тcм смотрcл во всc глаза и обнаруживал свою дcятельность энергическими жестами. Не пропал этот урок и для двух юных архитекторов, которые поспcшно удалились в смежный чулан и погрузились в сладкий сон. Товарищ преступника, пойманного на мcстc преступления, также прошмыгнул в свое гнcздо, и мистер Теттербей, совсcм неожиданно, увидcл вокруг себя блаженную тишину...

Затcм мистер Теттербей обратил свои глаза на ширмы, чтоб приискать на них, для назидания своих малюток, сентенцию, приспособленную к случаю. Через нcсколько минут он прочел:

"Не подвержено никакому сомнcнию, что у всcх достопримcчательных людей были достопримcчательные матери, которых потом они всю жизнь считали своими лучшими друзьями."

-- Дcти! воскликнул мистер Теттербей: - помните, что и у вас достопримcчательная мать и научитесь цcнить ее, пока она между вами.

Затcм он сcл на свои кресла подлc камина, положил ногу на ногу и снова склонил свое лицо на газетный лист.

-- Пусть кто-нибудь, все-равно кто бы ни был, выйдет из своей постели, сказал Теттербей нcжнcйшим тоном, дcлая вообще обращение ко всcм птенцам: - и, нcт сомнcния, всc будут изумлены при взглядc на такого достопочтенного современника! (Эту сентенцию мистер Теттербей опять поймал на своих ширмах.) "Джонни, друг мой," продолжал он, "пожалуйста береги свою сестрицу Салли, береги как зcницу ока, ибо она между вами - самая дорогая жемчужина, какая когда-либо будет сиять на вашем юном челc."

Джонни сcл на маленькую скамейку и благоговcйно склонился под тяжестию Молоха.

-- Ах, Джонни! какая благодать для тебя этот прелестный младенец, и как ты должен благодарить свою мать! воскликнул чадолюбивый отец: - Дознано вообще, и это - факт, не подверженный ни малcйшему сомнcнию, продолжал Теттербей - выхватывая опять сентенцию на ширмах: - что слcдующий огромный процент младенцев умирает, по обыкновению, до двух-лcтняго возраста, то-есть...

-- О, батюшка, перестаньте, сдcлайте милость! вскричал Джонни: - Я не могу этого слышать, когда думаю о Салли.

Мистер Теттербей замолчал, а Джонни между-тcм принялся отирать свои глаза и убаюкивать Салли.

-- Сегодня что-то слишком долго не возвращается брат твой, Адольф, сказал отец, разгребая огонь в каминc: - Того и гляди, он превратится в снcжную глыбу при этой погодc. И куда это запропастилась твоя мать?

-- Да вот они, кажется: матушка и с нею Адольф! воскликнул Джонни.

-- Твоя правда! отвcчал отец, прислушиваясь к шороху в сcнях: - Да, так, это походка моей маленькой жены.

Процесс аргументации, посредством которой мистер Теттербей приведен был к заключению, что жена его - маленькая женщина, оставался его собственным секретом. Мистрисс Теттербей заключала в своей особc по-крайней-мcрc два экземпляра своего супруга. Разсматриваемая без всяких отношений, она была довольно-статна и сильна; но в-отношении к своему супругу, её размcры были великолcпны. Семь сыновей, одолженных ей своим бытием, казались миниатюрною её копиею; по малютка Салли, толстая и жирная, достойным образом воспроизводила свою мать, как это всего лучше знал братец Джонни, вcсивший этого идола на своих руках по тысячc раз в сутки.

Мистрисс Теттербей, воротившись с толкучого рынка с огромной корзиной на руках, бросила на стол свою ношу и усаживаясь в креслах со всcми признаками чрезмcрной усталости, приказала братцу Джонни поднести к её особc маленькую сестрицу ради материнского поцелуя. Джонни немедленно исполнил приказание матушки; но едва-только воротился на скамейку с своею драгоцcнною пошей, как молодой Адольф Теттербей, успcвший этим временем скинуть свою шинель и шляпу, потребовал к себc милую Салли для братского поцелуя. Джонни поспcшил исполнить приказание нcжного братца; но лишь-только опустился опять на свою скамейку, согбенный под драгоцcнным бременем, как мистер Теттербей-отец, преисполненный родительскою нcжностию, приказал немедленно поднести к своим устам ненаглядную дочку. Таковая тройственная нcжность матушки, братца и батюшки, окончательно истощила братца Джонни, и у него едва хватило сил дотащиться до своей скамейки, гдc теперь он, буквально, задыхался от надсады.

-- Смотри ты у меня, Джонни, сказала мистрисс Теттербей, покачивая головой: - береги свою сестру, или, в противном случаc, не смcй смотрcть на свою мать.

-- И на своего брата, сказал Адольф.

-- И на своего отца, добавил мистер Теттербей.

Пораженный этим тройственным отречением от своей личности, Джонни с робкою нcжностию заглянул в глаза Молоху, погладил его по спинc, и покачал на своих ногах, производя при этом особенное жужжание успокоительного свойства.

-- Нcт, батюшка, спасибо, сказал Адольф, разглаживая руками свое лицо: - я промок неттак чтоб ужь слишком. Лицо мое не очень свcтится?

-- Свcтится, мой милый, как-будто натерли тебя воском! сказал мистер Теттербей.

-- Это от ненастной погоды, батюшка, замcтил Адольф, полируя щеки изношенными рукавами своей куртки: - слякоть, дождь, и вcтер, и снcг, и туман всякой раз бороздят и трут мое лицо до-того, что оно становится свcтлcе всякой восченой ваксы.

Молодой Адольф, так же как его отец, вел газетный образ жизни: посторонняя фирма, достигшая цвcтущого состояния, употребляла его для распродажи газет на станции желcзной-дороги, гдc его толстенькая маленькая личность, напоминавшая переодcтого купидона, и громкий голосок были столько извcстны, как хриплое пыхтcнье паровозов, перебcгавших с мcста на мcсто. Ему было только десять лcт. Его моложавость, по всей вcроятности, могла бы нcкоторым образом вредить его слишком ранним коммерческим успcхам, если бы он не вспал на счастливое средство разнообразить длинные дни увеселительными потcхами, состоявшими в тcсной связи с его торговою дcятельностью. Это замысловатое изобрcтение, замcчательное, как и большая часть открытии, по своей простотc, состояло в том, что он перемcнял первую гласную в словc "Paper - листок", поставляя, вмcсто нея, в различные периоды дня, всc другия гласные в грамматическом порядкc. Таким-образом в зимнее утро, на разсвcтc, расхаживая взад и вперед в своей клеенчатой фуражкc, он разсcкал сгущенный воздух пронзительным криком "Morning Paper - Утренний листок"; за час перед завтраком он кричал: "Morning Pepper"; в два часа по полудни: "Morning Рир-рег", еще часа через два: "Morning Рор-рег" и, наконец, под вечер, когда зажигали фонари, он горланил пзо-всец мочи: "Morning Pup-per" и все это крайне забавляло молодых джентльменов, любителей остроумных каламбуров.

Долго мистрисс Теттербей задумчиво сидcла на своем стулc, перевертывая на разные манеры супружеское кольцо; наконец она встала, я принялась накрывать на-стол.

-- Ах, ты, Боже ты мой, Боже! воскликнула мистрисс Теттербей: - вcдь вот, подумаешь, как идут дcла на бcлом свcтc!

-- Какие дcла, моя милая? спросил мистер Теттербей, озираясь вокруг.

-- Никакия, мой друг, никакия! отвcчала мистрисс Теттербей.

Мистер Теттербей поднял свои брови, повертcл в руках газету, осмотрcл ее со всcх четырех сторон, но не рcшался читать.

Мистрисс Теттербей, в то же самое время, положила на стол скатерть, но вовсе не так, как обыкновенно домовитая хозяйка приготовляет ужин: скорcе можно было подумать, что она собирается наказывать стол за какое-то фантастическое преступление, Она бросила на него вилки и ножи, звякнула по его краям хрупкими тарелками, и пригвоздила к его центру металлическую солонку.

-- Ах, ты, Боже ты мой, Боже! сказала мистрисс Теттербей: - вcдь вот, подумаешь, как идут дcла на бcлом свcтc!

-- Ты уж об этом говорила, душечка моя, возразил безпокойный супруг, озираясь вокруг себя: - как же идут дcла на бcлом свcтc? И какие это дcла у тебя на умc?

-- Никакия, мой друг, никакия! сказала мистрисс Теттербей.

-- Софья, ты ужь сказала это прежде! возразил супруг строгим тоном.

-- Скажу и еще, если это тебc нравится, мой друг, отвcчала мистрисс Теттербей возвышенным голосом: - никакия, сударь, никакия! Повторю и еще, если вам угодно - никакия, муженёк мой золотой. Да уж, коль на то пошло, скажу и еще разок, мой милый: никакия!.. рcшительно никакия! Довольно ли?

Мистер Теттербей возвел свои они на раздраженную супругу, и сказал с кротким изумлением:

-- Что тебя так растревожило, мой друг?

-- Не знаю, право; не спрашивай меня, возразила мистрисс Теттербей: - кто тебc сказал, что я растревожена? Совсcм нcт!

Мистер Теттербей с негодованием бросил газету, прошел раза два по комнатc, скрестив руки на груди, и потом, остановившись среди комнаты, обратился с такою рcчью к двум своим старшим птенцам:

на нос, любезнcйший Адольф. Скоро и ты будешь ужинать, Джонни. Мать твоя, на этот раз, совершенно-довольна твоей заботливостью о маленькой сестрицc. Веди себя и вперед как послушный сын и нcжный брат.

Мистрисс Теттербей, не дcлая между - тcм никаких замcчаний, окончила свои неистовые приготовления, раскрыла корзинку и вынула, прежде всего, чашку с гороховым киселем, а потом блюдо с горячим соусом, который, распространяя повсюду благовонные испарения, мигом обратил на себя внимание полдюжины жадных глаз, уже давно слcдивших из двух постелей за приготовлением роскошного банкета. Мистер Теттербей, продолжая стоять среди комнаты, повторил еще раз нcжнcйшим голосом:

-- Да, любезные мои дcти, ужин ваш сию минуту будет готов. Мать ваша, несмотря на мокрую погоду, сама ходила в харчевню и закупила для вас всc припасы. Этого не должно забывать.

Такое сердоболие нcжного супруга, наконец, растрогало и умилило мистрисс Теттербей. Она бросилась к нему на шею, испустила глубокий вздох и заплакала горькими слезами.

-- О, Адольф, милый Адольф! воскликнула мистрисс Теттербей: - как это я довела себя до такого пассажа!

Эти умилительные чувствования батюшки и матушки до такой степени растрогали Адольфа-младшого и няньку Джонни, что они оба, как-будто с общого согласия, подняли пронзительный плачевный крик, сдcлавшийся немедленно сигналом к возстанию для всcх юных Теттербеев, которые теперь, повыскочив из своих постелей, принялись распcвать на разные голоса, выдcлывая самые хитрые трели. Вскорc, однакож, многозначительный жест верховной владычицы дома положил конец импровизированному концерту.

-- О, милый Адольф! всхлипывала мистрисс Теттербей: - когда я возвращалась домой, мнc и в голову не приходило, как этому новорожденному дcтищу...

Этот образ выражения, по-видимому, не понравился господину Теттербею, и он поспcшил замcтить:

-- Младенцу, моя милая, то-есть, нашему новорожденному младенцу.

-- Да, мой друг, подхватила мистрисс Теттербей: - нашему милому младенцу... Зачcм ты на меня смотришь, Джонни? Смотри на нее, или она упадет с твоих колcн и убьется до-смерти, и тогда ты сам умрешь, терзаемый мучительными угрызениями совcсти: - Вот, говорю я, все-равно, как этому невинному младенцу, мнc и в голову не приходило фыркать и сердиться по возвращении домой; но случается, милый Адольф... Ох, мало ли что случается по временам!

Мистрисс Теттербей испустила глубокий вздох, возвела свои очи к потолку, и с каким-то судорожным ожесточением принялась вертcть супружеское кольцо на своем пальцc.

-- Дcло понятное, мой друг, сказал мистер Теттербей: - то-есть, я очень-хорошо понимаю, что моя маленькая жена сегодня не в своей тарелкc. Что дcлать... Худые времена, худая погода, худая торговля! Есть отчего повcсить нос! Благослови тебя Бог, милый мой друг! Я ничему не удивляюсь. Любезный Адольф, продолжал мистер Теттербей, опуская вилку в судок: - мать твоя сама ходила в харчевню и закупила всяких лакомств. Вот тут огромная чашка горохового киселя, а там цcлая свиная нога, а там - горячий соус, и подливка, и горчица, и хрcн, и сметана - чего хочешь, того просишь - всего вдоволь! Тарелку в обc руки, любезный, и кушай свою порцию, пока не простыла.

Молодой Адольф, не дожидаясь вторичного приглашения, получил из рук отца опредcленную порцию, и отправившись на свою скамейку, принялся угощать себя без всяких церемоний, работая и зубами и когтями. Чадолюбивый отец не забыл и Джонни; но его порция состояла, исключительно из хлcба, так-как можно было опасаться, что, получив соус, он сдcлает неосторожное возлияние Молоху: кисель, пуддинг и другия принадлежности общей трапезы, выдавались Джонни только в том случаc, когда он не состоял на дcйствительной службc.

Свиная нога была дcйствительно огромная нога из толстой кости, хотя мясо её, по распоряжению трактирной кухарки, было употреблено на другия болcе-лакомые блюда, недоступные для юных птенцов господина Теттербея и Компании. За-то хрcн, горчица, сметана и даже соус были самого безукоризненного пахучого свойства, и благовоние, от них распространившееся, не замедлило привести в движение желудки всcх юных Теттербеев, взиравших теперь умильными глазами на гастрономическую роскошь своих братьев. Но мистрисс Теттербей не принимала никакого участия в семейной трапезc, и что-то, казалось, тяжелым бременем лежало на её душc. Она или смcялась без всякой причины, или плакала тоже без всякой причины, или, наконец, и плакала и смcялась вмcстc таким безразсудным и, даже, в нcкотором родc, истерическим хохотом и плачем, что её супруг приведен был в крайнее недоумcние.

-- Что с тобою сдcлалось, моя маленькая жена? сказал мистер Теттербей: - если все этак идут дcла на бcлом свcтc, так значит, они идут очень-дурно и лишают тебя душевного спокойствия.

-- Дай мнc стакан воды, сказала мистрисс Теттербей, преодолcвая внутреннее волнение: - и не говори со мною ничего. Не обращай на меня ни малcйшого внимания.

Мистер Теттербей подал воду, и обратив нечаянно свой взор на несчастного Джонни, почувствовал в себc непреодолимое желание сдcлать ему нcкоторые замcчания, соотвcтствующия случаю.

-- Безсовcстный ты негодяй, сказал мистер Теттербей: - ты только утопаешь в обжорствc и повcсничествc, не обращая внимания, как бcдная мать страдает от тоски. Поднеси к ней малютку!

Разсчет был тот, что взгляд на милое дcтище успокоит взволнованные чувства несчастной страдалицы. Бросив ломоть хлcба, Джонни поспcшил исполнить приказание; по мистрисс Теттербей, грозным движением руки выразила ясно, что в эту минуту нcт болcе мcста для её материнских чувств. Джонни получил приказание, снова удалиться на свою обыкновенную сидcйку.

Через минуту мистрисс Теттербей изволила захохотать, и благосклонно объявила, что ей гораздо легче.

-- Нcт, Адольф, будь спокоен: я совершенно владcю собою.

И в доказательство совершенного владcния собою, мистрисс Теттербей поднесла свои руки к глазам - и захохотала громко.

-- Что это за напасти, Боже ты мой, Боже! воскликнула мистрисс Теттербей: - Право, я. с ума сойду. Подойди ко мнc, любезный Адольф: я хочу тебc высказать всю свою душу. Позволь мнc быть откровенной, может-быть первый и послcдний раз в моей жизни.

Когда господин Теттербей пододвинул свой стул, супруга его залилась опять истерическим смcхом, и опять поднесла свои руки к глазам.

-- Извcстно тебc, милый Адольф, начала мистрисс Теттербей: - что разнообразные каррьеры представлялись на мой выбор, когда я вела одинокую жизнь, и тогда я имcла множество случаев пристроить себя блистательнcйшим образом. В одно время вдруг четверо кавалеров искали моей руки, и двое из них были дcти Марса. Понимаешь ты это?

-- Не совсcм.

-- В том-то и бcда, что многого ты не понимаешь, любезный друг. Двое из них, говорю я, были военные люди: один прапорщик, другой сержант. Понимаешь ты это?

-- Как не понимать!

-- Еще бы! это очень-ясно! Ну, так вот видишь ли, любезный друг, что прошло, того воротить нельзя, и я никогда не думаю с раскаянием об этих вещах. Я выбрала себc супруга по душc, по сердцу, и до-сих-пор, хотя он этого не заслуживает, люблю его как... как...

-- Как самая маленькая женщина в мирc, докончил мистер Теттербей: - Хорошо, мой друг, очень-хорошо.

Будь господин Теттербей верзилой в три с половиною аршина, он не мог бы оказать болcе лестного уважения к рослой фигурc своей супруги, и будь мистрисс Теттербей карлицей фута в два, лестный комплимент относительно её роста не мог доставит ей большого удовольствия.

-- Но дcло вот в чем, любезный друг, продолжала мистрисс Теттербей: - сегодня святки - первый день святок - и всc христиане, с деньгами в карманc, радуются и веселятся во славу Всевышняго Творца. Как много прекрасных вещей на бcлом свcтc, придуманных для услаждения всcх пяти чувств! Я видcла эти вещи, и любовалась, как добрые люди закупают всякую-всячину для своих семейств; а в моем карманc только шесть пенсов, и корзинка моя такая большая, а нечего в нее положить, и я иной раз должна отказывать себc в насущном хлcбc... Ты ненавидишь меня, Адольф?

-- Покамcст еще не-за-что, сказал мистер Теттербей.

-- Ну, так я открою тебc всю правду истинную, и авось ты станешь меня ненавидcть, продолжала мистрисс Теттербей: - Когда я, истомленная и холодом и голодом, увидcла вокруг себя полные, здоровые, довольные лица с огромными кошельками в руках и с корзинами, наполненными всякой благодатью, мнc пришло в голову, как бы, в свою очередь, и я была счастлива, еслиб... еслиб...

Вcнчальное кольцо закружилось неистовым образом на пальцc взволнованной супруги, и глаза её, наполненные слезами, поднялись к потолку.

-- Еслиб ты не выходила замуж, сказал почтительный супруг спокойным тоном: - или, еслиб вышла за кого-нибудь другого. Так, что ли?

-- Именно так, любезный друг, отвcчала мистрисс Теттербей: - эта мысль не выходит у меня из головы. Ну, теперь ты меня ненавидишь, Адольф?

Мистрисс Теттербей влcпила супругу благодарственный поцелуй, и продолжала таким-образом:

-- Теперь я начинаю думать, любезный друг, что ты вовсе неспособен к ненависти, хотя, признаться, я еще далеко не все тебc высказала. Никак не могу растолковать, что такое со мною случилось. Больна ли я, или вышла из ума, только никаким способом я не могла изобразить, что такое привязывает нас друг к другу, или примиряет меня с моей судьбой. Всc радости и удовольствия, какие только мы имcли, представились мнc такими бcдными, ничтожными, и я возненавидcла их от всей души. Дом наш показался мнc отвратительно-гадким, и я бы рада была растоптать его ногами. Ничего мнc не приходило в голову, кромc лишь того, что мы бcдны, и окружены в своем домc голодными ртами.

-- Все это правда, моя милая, сказал мистер Теттербей, ласково пожимая её руку: - истинная правда! Мы бcдны, и дома нас окружают голодные рты.

-- Да, мой милый Адольф, восклицала нcжная супруга, обвиваясь вокруг его шеи: - мой добрый, ненаглядный, безцcнный друг и спутник моей жизни! Мы бcдны; но эта мысль мнc и в голову не приходила, когда я оставалась дома, и в каком противоположном свcтc мнc представлялись тогда всc обстоятельства нашей жизни! Воспоминания в ту пору толпами роились в моей душc, и смягчали мое ожесточенное сердце. Всc наши заботы и недостатки во время супружеской жизни, семейные слабости и недуги, часы бдcния друг подлc друга, или подлc наших дcтей - все это, казалось, говорило мнc, что мы связаны неразрывною цcпью в одно существо, и что я не могу и не хочу себя иначе представлять, как твоею женою и матерью наших дcтей. Но, по выходc из дома, всc эти безцcнные воспоминания вдруг изгладились из моей души, и я готова была затоптать в грязь всc тc невинные радости и удовольствия, какие мы имcли в этой бcдной хижинc. Как это сдcлалось, и отчего - я никак не могу постигнуть даже теперь, когда голова моя начинает приходить в свой прежний порядок. О, Боже мой, как я обидcла тебя, мой бcдный Адольф!

Бcдная женщина, давшая полное раздолье своей супружеской нcжности и угрызениям, расплакалась теперь от чистого сердца, к очевидному удовольствию супруга, не без причины ожидавшого взрыва домашней бури. Но вдруг мистрисс Теттербей испустила страшный, пронзительный крик, и быстро вскочив с мcста, поспcшила скрыться за спиною своего мужа. Крик, в-самом-дcлc, был так ужасен, что всc дcти, уже отправившиеся на сон грядущий послc своего ужина, повыскочили из своих постелей и обступили встревоженную мать. Взоры мистрисс Теттербей были столько же ужасны, как её голос, когда она указала на блcдного человcка в черной шинели, который в эту минуту появился в комнатc.

-- Вот он, этот человcк, вот он! вскричала мистрисс Теттербей: - чего ему надобно?

-- Успокойся, мой друг, сказал мистер Теттербей: - я сейчас поговорю с ним, если ты меня отпустишь. Что это опять с тобою?

-- Я встрcтила его на улицc, тотчас же по выходc из дому. Он смотрcл мнc в глаза, и стоял подлc меня. Я боюсь его.

-- Его боишься? отчего же?

-- Я и сама не знаю... Ой! остановись! Ни шагу от меня!

Послcднее восклицание сдcлано было в ту пору, когда мистер Теттербей намcревался подойдти к незнакомцу. Она трепетала и дрожала всcм тcлом, подняв одну руку к головc, а другою притиснув свою грудь. Глаза её забcгали и засверкали каким-то ярким болcзненным свcтом. Вся её физиономия в эту минуту могла принадлежать человcку, который вдруг сдcлал страшную потерю.

-- Не больна ли ты, мой друг?

-- Опять что-то отходит от меня... дальше и дальше, бормотала мистрисс Теттербей, глухим голосом: - Все исчезло и теперь, как тогда.

И послc минутного молчания, выпрямившись во весь рост, она отвcчала твердо и внятно:

-- Нcт, благодарю, я совершенно-здорова.

Затcм глаза её, с каким-то безсмысленным выражением, устремились на пол.

Мистер Теттербей, еще не успcвший высвободиться из-под влияния прежних ощущений, произведенных странным обращением супруги, обратился наконец к блcдному посcтителю в черной шинели, который между-тcм стоял молча среди комнаты, опустив глаза вниз.

-- Что вам угодно, милостивый государь?

-- Прошу извинить, если мой незамеченный приход вас потревожил, отвcчал незнакомец: - но вы о чем-то говорили и не могли слышать, как я вошел.

-- Очень жалcю, если это так. Помнится, я имcл честь замcтить ее на улицc. У меня не было намcрения испугать вашу супругу.

Говоря это, он поднял глаза, и вмcстc с ним мистрисс Теттербей сдcлала то же. Любопытно было видcть, как она боялась его, и с каким страхом сам он наблюдал эту боязнь на таком близком разстоянии.

-- Моя фамилия - Редло, сказал посcтитель: - Я из старой коллегии, что недалеко от вас. В вашем домc квартирует молодой джентльмен, студент этой коллегии.

-- Мистер Денгем?

-- Да.

Это было естественным и едва замcтным дcйствием; но маленький человcк, послc своих слов, провел рукою по лбу и быстро оглянулся вокруг комнаты, как-будто чувствуя какую-то странную перемcну в её атмосферc. Перенося на него свой страшный взор, обращенный прежде на его жену, химик отступил назад, и лицо его поблcднcло.

-- Комната джентльмена наверху, милостивый государь, сказал Теттербей: - в неё особый вход с улицы; но так-как вы потрудились войдти сюда, то теперь вам можно выбрать болcе прямую дорогу, говорил Теттербей, указывая на маленькую лcстницу: - Потрудитесь идти сюда, прямо наверх, по этой лcстницc, если желаете видcть мистера Денгема.

-- Да, я желаю его видcть, сказал химик: - Не угодно ли вам посвcтить?

Неизъяснимая недовcрчивость, омрачившая блуждающие взоры таинственного посcтителя, казалось, встревожила господина Теттербея. Он приостановился, и в свою очередь устремил неподвижный, пытливый взор на мистера Редло, как человcк, заколдованный волшебной силой. Наконец он сказал:

-- Извольте, милостивый государь, я буду свcтить, если вам угодно слcдовать за мной.

-- Нcт, возразил химик: - я пойду один, и обо мнc докладывать не нужно. Он не ожидает меня. Дайте мнc свcчу, и я один найду дорогу к вашему жильцу.

Выразив таким-образом свое желание, и взяв свcчу из рук газетчика, мистер Редло нечаянно прикоснулся к его груди, и в ту же минуту отступил от него с каким-то паническим страхом; потому-что мистер Редло не знал, в какой части организма скрывалась его новая таинственная сила, и какими средствами она могла распространяться на других людей. Оправившись, наконец, от этого волнения, он поклонился и пошел наверх.

Но поднявшись на послcднюю ступень, он остановился и посмотрcл вниз. Жена стояла в том же самом положении, и немилосердо вертcла супружеское кольцо вокруг своего пальца. Муж, склонив голову на грудь, погружен был в мрачное раздумье. Дcти суетились вокруг матери, и робко смотрcли на незнакомца, прижимаясь друг к другу, когда увидcли, что он наблюдает их сверху.

-- Что вы зашевелились, бcсенята, - сказал отец грубым тоном: - оставьте мать, и убирайтесь на свои постели.

-- И без вас тут негдc повернуться! добавила мать: - Убирайтесь на свои постели!

Ребятишки с-испуга вытаращили глаза, и через минуту разбрелись в разные стороны, не исключая Джонни и его безотлучного питомца. Мать обвела презрительным взглядом комнату, отшвырнула от себя остатки ужина, и, нахмурив брови, засcла в уединенном углу. Отец, проникнутый безотчетным негодованием, занял мcсто на скамейкc подлc камина, и с нетерпcнием принялся разгребать уголья, готовый в эту минуту оттолкнуть всcх и каждого, кто бы вздумал ему помcшать. Муж и жена не помcнялись ни одним словом.

Химик, поблcднcвший еще больше, стоял на лcстничной ступени как вор, не зная, воротиться ли ему назад или идти вперед. Он видcл и понимал перемcну, произведенную им в скромной хижинc.

-- Что я надcлал! говорил он сам-себc встревоженным тоном: - И какая дcятельность ожидает меня впереди?

"Будь благодcтелем человcческого рода!" отвcчал какой-то таинственный голос, доступный только для его слуха.

-- Ночь, одна только ночь прошла со времени роковой перемcны, бормотал он про себя: - и вот уже всc предметы для меня чужды. Чужд я и для самого-себя. Я здcсь как по снc. Какое участие могу я принимать в этом мcстc, или во всем другом, что еще доступно для моей памяти? Дух мой сокрушился, и око моей души не видит ничего!

Перед ним была дверь и он постучал. - "Войдите," отвcчал голос извнутри, и мистер Редло вошел.

-- Не-уже-ли это моя добрая нянька? сказал голос: - но я ее не спрашивал. Больше я никого не могу ожидать.

Голос, болcзненный и слабый, принадлежал молодому человcку, лежавшему на кушеткc перед камином, спиною к дверям. Камин, собственно говоря, был самою дурною печью, истрескавшеюся со всcх сторон, и в ней скорcе дымился, чcм перегорал самый скудный огонь, добытый из мокрых щепок. Пронзительный вcтер вламывался в щели из-под кровли, и насквозь продувал скаредный чердак, квартиру бcдного студента.

-- Терпи горе, будешь адмирал! сказал студент, с улыбкой на блcдных устах: - Придет пора, я выздоровлю, разбогатcю, женюсь, и авось будет у меня дочка Милли, которая будет мнc припоминать благороднcйшее и добрcйшее создание в цcлом мирc.

Он протянул руку, как-будто в ожидании ласкового пожатия, но чрезмcрная слабость не позволила ему привстать, и он лежал по прежнему, обращенный глазами к камину.

Химик безмолвно принялся наблюдать комнату студента. На столc, в безпорядкc вовсе не поэтическом, были разбросаны книги и бумаги, и над ними торчала лампа, печальный свидcтель долгих часов бдcния и, может-быть, безсонных ночей, разстроивших организм ночного труженика. Парадное платье, давно покинутое, висcло на стcнc, и около него всc принадлежности студенческого туалета. Миниатюрные портреты и эскизы, набросанные карандашем, праздно лежали на каминной полкc вмcстc с портретом их хозяина. Каждый предмет здcсь неизбcжно был соединен с воспоминаниями молодой одинокой жизни, и было время, не далcе как вчера, когда мистер Редло смотрcл бы на все это с живcйшим участием и любопытством. Теперь вещи студента и сам студент были в его глазах простыми предметами холодных наблюдений.

Припомнив, что никто не берет его руки, студент приподнялся на своей кушеткc и повернул голову.

-- Мистер Редло! воскликнул он, вскакивая с мcста.

Редло протянул руку.

-- Не подходите ко мнc. Я сяду здcсь. Оставайтесь на своем мcстc!

Молодой человcк остановился подлc кушетки, и с безмолвным изумлением смотрcл на мистера Редло, который между-тcм сcл на стул подлc двери, с глазами, опущенными в землю.

-- Я узнал случайно - как именно, объяснять нcт надобности - что один из студентов моего класса болен и терпит нужду. Мнc сказали о нем только то, что он квартирует в этой улицc. Разспрашивая о нем с первого дома, я пришел сюда, и наконец нашел кого искал.

-- Я был точно нездоров, милостивый государь, отвcчал студент робким и почтительным тоном: - но теперь мнc гораздолучше. Лихорадочные пароксизмы ослабили мой организм; но теперь я поправляюсь. Нужды я не терпcл в-продолжение своей болcзни, потому что подлc меня безпрестаино была особа, которой услуг я никогда не забуду.

-- Вы говорите о женc коллегиального швейцара, сказал Редло.

-- Да.

И студент почтительно склонил голову, как-будто в знак безмолвного уважения к своей благодcтельницc.

Химик, похожий больше на мраморпого истукана в своей холодной, однообразной апатии, чcм на живого человcка, заинтересованного судьбою ближняго, поперемcпно смотрcл своими тусклыми глазами то на студента, то на пол, то на воздух, как-будто отъискивая свcта для своей омраченной души.

-- Я припомнил вашу фамилию, сказал он, когда ее произнесли в моем присутствии, и теперь угадываю ваше лицо. Кажется мы очень-мало до-сих-пор имcли между собою личных отношений?

-- Вы удалялись от меня гораздо больше, чcм всc ваши товарищи: не так ли?

-- Точно так, милостивый государь.

-- Отчего же? спросил химик с выражением холодного любопытства, в котором не проглядывало ни малcйшей искры сострадательного участия: - Как это случилось, что вы от меня, и только от меня, хотcли скрыть свое мcстопребывание и свою болcзнь в такое время, когда всc ваши товарищи разъcхались по домам? Объясните мнc этот загадочный факт.

Молодой человcк, слушавший его с возрастающим волнением, поднял на его лицо свои глаза, до-сих-пор опущенные в землю, и всплеснув руками, закричал:

-- Мистер Редло! Вы меня открыли. Вам извcстна моя тайна!

-- Тайна? сказал химик суровым тоном: - Я знаю вашу тайну?

-- Да. Ваше обращение, совсcм не проникнутое тcм участием, которое привязывает к вам сердца всcх ваших слушателей, ваш измcнившийся голос, принуждение в каждом вашем словc и в каждом взорc, убcждают меня очевиднcйшим образом, что вы знаете мою тайну. Вижу, вы хотите, даже теперь, скрыть от меня роковую извcстность, и это служит для меня новым доказательством вашего естественного добродушия и вмcстc той преграды, которая существует между нами.

Презрительный смcх был единственным отвcтом ученого мужа.

-- Но, милостивый государь, продолжал студент: - как правый и добрый человcк, вы должны разсудить, что сам я, лично, нисколько не виноват в том оскорблении, которое вам нанесено, и в той печали, которую вы претерпcли. Вся моя вина лишь - в моем происхождении.

-- Печаль! оскорбление! сказал Редло с диким хохотом: - Какая мнc нужда до всcх ваших оскорблений и печали!

-- Не-уже-ли этот разговор и это свидание со мною могли вас измcнить до такой степени, милостивый государь! восклицал взволнованный студент: - о, ради самого неба, останемся в прежних отношениях! Забудьте, что вы меня узнали и открыли мою тайну. Пусть я по-прежнему займу отдаленное мcсто между вашими слушателями и пусть опять я буду вам извcстен под своим псевдонимом. Знайте Денгема, и забудьте Лангфорда.

-- Лангфорда! воскликнул мистер Редло.

Он схватился за голову обcими руками и на-минуту обратил на молодого человcка свое умное, мыслящее лицо. Но свcт сознания мгновенно потух и его чело снова омрачилось облаком невcдcния.

-- Лангфорд настоящая фамилия моей матери, милостивый государь, продолжал молодой человcк слабым голосом: - могло бы, вcроятно, быть у нея лучшее имя, по она имcла несчастие предпочесть фамилию Лангфорда. Кажется, мистер Редло, я знаю эту историю. За недостатком положительных свcдcний, я обращаюсь к догадкам, и безошибочно угадываю в чем дcло. Я плод несчастного брака и мои родители, как говорится, не были созданы друг для друга. С младенчества услышал я о вашем имени и оно произносилось в моем присутствии не иначе, как с величайшим благоговcнием. Столько раз говорили при мнc об этой безграничной нcжности, об этой тяжкой борьбc с препятствиями на пути науки!.. Ваше имя облеклось для меня радужным свcтом еще с первого урока, полученного от моей матери. У кого, наконец, в-послcдствии сдcлавшись студентом, мог я учиться, как не у вас, достопочтенный профессор?

Мистер Редло не отвcчал ничего ни словом, ни знаком. В чертах его лица не обнаруживалось никаких признаков сострадания или участия.

-- Не могу выразить, продолжал студент: - с каким восторгом первый раз вступил я в аудиторию, оглашаемую могучим голосом человcка, который влечет к себc непобcдимою силой сердца всcх своих слушателей. Живо возобновились в моей памяти слcды прошедшого, соединенные с великодушным именем Редло... Зачcм, однакожь, я позволил себc распространяться об этом предметc? Наши лcта и наше положение так существенно различны между-собою, что подобное объяснение, милостивый государь, может вам казаться необдуманною дерзостию. Пусть так; но во всяком случаc не думаю и думать не хочу, чтоб тот, кто нcкогда принимал живcйшее участие в судьбc моей матери, мог теперь, послc многих лcт, хладнокровно слышать, с какою благоговcйною любовию я смотрcл на него из своего темного далека, и с каким чувством самоотвержения я всегда удалялся от него в ту пору, когда одно его слово могло бы меня облегчить и осчастливить... Простите меня, мистер Редло, заключил студент: - болcзнь еще не позволяет мнc говорить так, как я бы хотcл. Забудьте все что я сказал.

С этими словами студент, преодолcвая свою слабость, сдcлал нcсколько шагов вперед, как-будто для того, чтоб пожать руку своего профессора; но тот быстро отскочил назад и закричал:

-- Не подходите ко мнc!

Молодой человcк в изумлении остановился и медленно поднял руку к своей головc. Суровый взгляд профессора поразил его паническим страхом.

Какая мнc нужда до вашего лихорадочного бреда? Вот вам деньги, если вы имcете в них нужду. Я затcм и пришел, чтоб предложить вам эту помощь. Визит мой не имcет и не может имcть никакой другой цcли.

Затcм он бросил свой кошелек на стол и отступив на нcсколько шагов, схватился за свою голову обcими руками. Какая-то мысль, видимо, слишком-тревожила его разгоряченный мозг. Студент подошел к столу.

-- Возьмите назад ваши деньги, милостивый государь, сказал он: - о, еслиб вмcстc с этим кошельком вы могли удалить из моей головы воспоминание о ваших словах.

-- Будто вы этого хотите? возразил Редло, сверкая своими дикими глазами: - будто вы точно этого хотите?

-- Хочу.

Химик близко подошел к нему, взял кошелек и схвативши руку молодого человcка, вперил в него свой пристальный взгляд.

-- Много безпокойств и печалей во всякой болcзни: не правда ли? спросил он с громким смcхом.

-- Правда, отвcчал изумленный студент: - но зачcм вы меня об этом спрашиваете?

-- Длинная вереница физических и нравственных страданий, безсмысленные хлопоты, мелкия огорчения и тревоги: все это, не правда ли, гораздо лучше забыть однажды навсегда? говорил химик с каким-то бурным, неземным восторгом.

Студент не отвcчал ничего; но пораженный каким-то безотчетным страхом, опять поднес руку к своей головc. Редло между-тcм крcпко держался за его плечо. В это время послышался снаружи кроткий голос мистрис Вилльям.

-- Благодарю, Дольф, говорила она: - теперь я могу видcть очень-хорошо. Не плачь, мой милый. Родители твои, Бог даст, скоро помирятся и завтра все будет благополучно в вашем домc. У него, ты говоришь, какой-то джентльмен? Кто бы это?

Вслушиваясь в этот знакомый голос, Редло постепенно опустил свою руку.

-- Не даром я боялся ее здcсь встрcтить, бормотал он про себя: - в её природc олицетворена совершеннcйшая доброта, и мнc страшно подвергать ее своему влиянию. Это значило бы оборвать в ней лучшия и благороднcйшия струны её сердца.

Мистрисс Вилльям постучалась в дверь.

-- Что жь? Не-уже-ли всегда я должен избcгать её присутствия? бормотал Редло, бросая вокруг себя безпокойные взгляды.

Мистрисс Вилльям опять постучалась в дверь.

-- Из всcх гостей, какие могут быть в этом мcстc, сказал Редло хриплым, безпокойным голосом: - я не желал бы только встрcтиться с этой особой. Скройте меня куда-нибудь!

Студент отворил в стcнc едва замcтную дверь, сообщавшуюся с комнатой в том мcстc, гдc кровля чердака приходила в уровень с полом. Редло торопливо прошмыгнул в это отверстие, и скрылся.

Тогда студент занял опять свое прежнее мcсто на кушеткc, и откликнувшись на повторенный голос, холодно сказал:

-- Можно войдти!

-- Никого здcсь нcт, кромc меня.

-- Но был кто-нибудь?

-- Был, да сплыл. А что?

Она поставила на стол корзинку, и остановилась перед кушеткой, как-будто ожидая, что к ней протянут руку; но студент не перемcнил своей позы и не пошевелился. Немного изумленная этим хладнокровием, она подошла к изголовью своего пациента, и ласково, дотронулась до его чела.

-- Как вы провели, мистер Эдмонд, нынcшний день? кажется вам получше: ваша голова не так холодна.

-- Право? скажите пожалуйста, без вас я бы этого и не знал.

Черты её лица выразили изумление, но не упрек, когда она перешла на другую сторону стола и вынула из корзинки свою работу, которую, однакожь, немного погодя, положила опять на свое мcсто, и принялась убирать комнату. Она привела всc вещи в стройный порядок, и даже поправила подушки на кушеткc, чего по-видимому вовсе не замcчал студент, неподвижно смотрcвший на огонь. Окончив всc эти распоряжения без малcйшого шума, мистрисс Вилльям в своей скромной шляпкc вновь подошла к столу и сcла за работу.

-- Мнc надобно, мистер Эдмонд, поскорcе окончить эту муслиновую занавcс для вашего окна, сказала мистрисс Вилльям, не сводя глаз с своей работы: - Занавcс чистенькая и красивая, хотя не дорогая: ваши глаза будут защищены от яркого свcта. Муж мой говорит, что даже теперь, когда здоровье ваше поправляется, вам надо беречься свcта, иначе вы будете чувствовать головокружение.

Вмcсто отвcта студент сдcлал нетерпcливый и наглый жест, сопровождавшийся дерзким взглядом. Мистрисс Вилльям приостановилась и с безпокойством посмотрcла на своего пациента.

-- Вам, кажется, неловко, мистер Эдмонд, сказала она, положив работу и вставая с мcста: - Позвольте, я поправлю ваши подушки.

-- Мнc очень-ловко, мистрисс Вилльям, отвcчал студент: - Не суетитесь, пожалуйста, подушки вас не трогают.

При этом он приподнял голову и взглянул на свою гостью так нагло и с такою неблагодарностию, что она остолбенcла. Простояв без движения нcсколько минут, мистрисс Вилльям заняла опять свое мcсто и принялась за работу, не обнаруживая ни малcйшого негодования ни взором, ни словами.

-- Я думаю о том, мистер Эдмонд, сказала она: - о чем вы так часто разсуждали, когда я сидcла здcсь по вечерам. Несчастье, говорили вы, самый лучший наставник в жизни. Послc этой болcзни, здоровье будет вам казаться драгоцcнным благодcянием неба, и почему знать?.. приидет может-быть пора, когда вы с удовольствием будете припоминать несчастные дни, проведенные в этом бcдном приютc, вдали от своих друзей и родственников. Вот уже по одному этому я готова согласиться с вами, что несчастие самый лучший наставник в человcческой жизни.

Занятая вмcстc и работой и смыслом своих слов, мистрисс Вилльям, к-счастию для себя, не могла обратить внимания на злобный, саркастический взгляд, устремленный на нее в эту минуту. Таким-образом ядовитая стрcла злонамcренной насмcшки не попала в предположенную цcль. Спустя минуту, мистрисс Вилльям, задумчиво склонив голову на одну сторону, и не отрывая глаз от своей работы, продолжала такимъ0образом:

-- Вы говорили хорошо, мистер Эдмонд, очень-хорошо, и даже на меня ваши слова и мысли производили глубокое впечатлcние, несмотря на то, что я не имcю ни вашего ума, ни вашей учености. Помните ли, с каким умилительным и трогательным краснорcчием вы разсуждали о предупредительном внимании этих бcдных людей, у которых вы нанимали вашу квартиру? Мнc казалось тогда, что это обстоятельство отчасти вознаграждает вас за потерю здоровья, и я читала на вашем лицc, как в открытой книгc, что без этого несчастья никогда бы не узнать вам и половины добра, которое вас окружает.

Нетерпcливый прыжок на кушеткc очень некстати прервал эту рcчь, готовую излиться быстрым и стремительным потоком.

-- Что вам за охота, мистрисс Вилльям, надрываться изо-всcх сил для прославления каких - то небывалых услуг? возразил студент презрительным тоном: - Ну, пожалуй, если хотите, хозяйская семья сдcлала для меня кое-что в-продолжение этой проклятой болcзни; да вcдь они же знают очень-хорошо, что им будет с лихвой заплачено за эти экстренные услуги. Вот и вам тоже, мистрисс Вилльям, я много обязан. Не так ли?

Её пальчики приостановились, выпустили иголку, и она посмотрcла на него с безмолвным изумлением.

-- Чего жь еще вам угодно, мистрисс Вилльям? Вы можете преувеличивать дcла, сколько хотите, от этого не будет вам ни лучше, ни хуже. Я понимаю, что вы принимали во мнc нcкоторое участие, и повторяю еще раз, я вам много обязан. Что же еще?

-- История в том, говорю я, что вы много меня обязали. Этого и довольно: зачcм же еще, чорт-знает какими-то преувеличениями, ослаблять во мнc чувство моего к вам долга? Безпокойства, огорчения, несчастия, печали! Слушая вас, подумаешь, пожалуй, что я умирал по тысячc раз в сутки!

-- Не-уже-ли вы думаете, мистер Эдмонд, сказала мистрисс Вилльям, вставая с мcста и подходя ближе к своему пациенту: - не-уже-ли вы думаете, что я начала говорить об этих бcдных людях из каких-нибудь разсчетов в-отношении к себc-самой? Не-уже-ли?..

И она скрестила руки на своей груди с простодушной и невинной улыбкой изумления.

-- О, совсcм ничего не думаю, мистрисс Вилльям, возразил студент: - Был я нездоров, это правда; вы суетились около меня, как-будто дcло шло о возвращении жизни какому-нибудь мертвецу, и это правда. Но вот, болcзнь прошла, и ужь надcюсь, с вами нам не воротить ее.

С этими словами он встал с кушетки, холодно взял книгу и сcл за стол.

Мистрисс Вилльям наблюдала его в этом положении до-тcх-пор, пока улыбка совсcм не сбcжала с её кроткого лица. Воротившись наконец к тому мcсту, гдc была её корзинка, она сказала ласковым голосом:

-- Мистер Эдмонд, вы желаете остаться одни?

-- Я не вижу никакого повода удерживать вас при себc, отвcчал студент.

-- Кромc развc... сказала мистрисс Вилльям, указывая на свою работу.

-- О, на-счет этой занавcски! возразил студент с оскорбительной насмcшкой: - не стоит хлопотать, добрcйшая мистрисс Вилльям.

Она поспcшила завернуть работу, и положила ее в корзинку. Затcм, остановившись прямо перед его глазами, так-что ему нельзя было отворотить от нея своих взоров, она сказала:

-- Если вы будете имcть во мнc нужду, я прииду назад с большою охотой. Когда вы имcли во мнc нужду, я считала себя счастливой, что могла быть для вас полезной. Кажется, вы опасаетесь, что теперь, когда силы ваши поправляются, я могу вас потревожить: напрасное опасение! Мои визиты должны были продолжаться до тcх только пор, пока совершенно возстановится ваше здоровье. Вы ничcм мнc не обязаны, мистер Эдмонд; но я с своей стороны обязана с благодарностию замcтить, что вы обходились со мной как с лэди, и притом с такою лэди, которую вы любите. Если вы подозрcвали, что я слишком цcню свои мелкия услуги, состоявшия только в том, что я убирала вашу комнату и подавала вам лекарства - такое подозрcние, смcю сказать, оскорбительно больше для вас-самих, чcм для меня. Вот о чем я жалcю. Вот о чем я сcтую от всего моего сердца.

И она удалилась из комнаты с невозмутимым спокойствием и кротостию, сквозь которую не проглядывало и тcни негодования или досады. Но будь она раздражительна, сварлива, бcшена, для студента это казалось бы все-равно: он с безчувственным хладнокровием смотрcл на её уход; но вдруг по-видимому его лицо омрачилось тяжелою думой, когда Редло вышел из своей засады и остановился у дверей.

-- Пусть еще раз болcзнь наложит на тебя свою убийственную руку, и чcм скорcе, тcм лучше! сказал химик, угрюмо осматриваясь вокруг: - Умри на этом мcстc, и пусть не знает человcк, гдc истлcли твои кости!

-- Что вы со мной сдcлали? закричал студент, схватываясь за его черную шинель: - Какую адскую перемcну вы произвели в моей душc? каким проклятием поразили вы меня? О, возвратите, если можете, меня самому-себc!

-- Возвратить его самому-себc! воскликнул Редло как помcшанный: - Я заражен, отравлен, зачумлен, и яд моей души должен распространяться на весь человcческий род. Участие, соболcзнование, симпатия - для меня не существуют, и мое сердце превратилось в камень. Эгоизм и неблагодарность всюду влачатся по моим пятам, и я столько же низок, как люди, которых мое присутствие обращает в злодcев: вся разница в том, что я могу еще проклинать и ненавидcть этих злодcев.

Когда произносил он эти слова, молодой человcк еще крcпко держался за его шинель; по вдруг он вырвался и побcжал с лcстницы вниз, и оттуда через дверь на открытый ночной воздух, гдc вcтер дико завывал по всcм ущельям переулка, снcг валился хлопьями на рыхлую землю, луна тускло сияла на омраченном горизонтc - и всюду наважденный человcк слышал роковый приговор фантома: ступай на всc четыре стороны, и помни, что дар, полученный от меня, ты должен раздавать! Повторялись эти слова завывающим вcтром, и они же шумно летcли с облаков в падающем снcгc.

него шумные улицы в пустыню, и был он пустыней сам для себя, и эта суетливая толпа с её житейской нуждой, погрязла перед его глазами в одной общей песчаной пустынc, гдc вcтер раздольно бушевал из края в край, смcшивая все в хаотическия груды. Еще не совсcм замерли в его груди слcды прошедшей жизни; но понимал несчастный химик, чcм он стал, и чcм становились другие от соприкосновения с его прокаженной природой. Вот почему желал он быть один.

Желал - но вдруг вспал ему на мысль тот чудовищный мальчишка, который прошмыгнул в его кабинет. И вспомнил мистер Редло, что из всcх особ, с которыми приходил он в соприкосновение послc роковой бесcды с привидcнием, один только этот полу-звcрь, полу-человcк не обнаружил признаков внезапной перемcны.

Несмотря на инстинктивное отвращение к чудовищу, он рcшился отъискать его и на опытc извcдать, точно ли оно свободно от его проказы. Тут же возникла в его тревожном духc совсcм другая мысль, побудившая отъискать мальчишку во что бы ни стало.

Не без труда сообразил он мcстность среди ночного мрака, и быстро направил свои шаги к старой коллегии, к той её части, гдc торчал обветшалый портик, и гдc мостовая была протоптана студентскими ногами.

Швейцарская квартира находилась подлc желcзных ворот, и образовывала частицу оконечности четыреугольного здания. Снаружи примыкала к нему небольшая галерея, откуда, как припомнил мистер Редло, стоило только заглянуть в окно, чтоб увидcть порядок в расположении всей комнаты. Желcзные ворота были заперты; но он просунул руку в отверстие калитки, и без труда отодвинул засов. Пробравшись таким-образом на широкий двор, он снова запер ворота, и прокрался в галерею под самое окошко.

Огонь еще ярко горcл в затопленном каминc, и около него образовался на полу свcтящийся кружок. Мистер Редло, скрываясь под окном, как робкий вор, начал свои наблюдения. Сначала показалось ему, будто в комнатc не было никого, и будто зарево огня окрашивало только старые бревна на потолкc и темные стcны; но всматриваясь пристальнcе, он замcтил на полу предмет своих поисков. Мальчишка свернулся в клубок, как дикая кошка, и лежал без всякого движения. Мистер Редло быстро подошел к дверям, отпер и вошел.

Чудовище лежало на таком жару, что химик, наклонившийся к нему, едва не опалил своей головы. Когда он дотронулся до него рукою, полу-заспанный мальчишка, скорчившись в своих лохмотьях, покатился в отдаленный угол комнаты, и прильнув к половой доскc, забарахтался обcими ногами, как-будто желая от себя прогнать ненавистный образ.

-- Встань! сказал химик: - Ты не забыл меня?

-- Прочь отсюда! вскричал мальчишка: - это не твой дом! Здcсь живет женщина.

Химик бросил на него пристальный и суровый взгляд. Мальчишка оторопcл, вытаращив глаза, и быстро поднялся на ноги.

-- Кто их обмыл? спросил химик, указывая на его ноги: - Кто положил перевязку на тc мcста, гдc онc изтрескались?

-- Женщина.

-- И она также вымыла твое лицо?

-- Она. Все женщина.

Редло с намcрением предлагал эти вопросы, чтоб обратить на себя его глаза. С этою же цcлию он трепал его за волосы и подбородок. Мальчишка вперил в него свои быстрые глаза, как-будто считал это нужным для собственной защиты. Редло видcл ясно, что с ним не произошло никакой перемcны.

-- Гдc они? спросил он.

-- Женщина ушла.

-- Знаю. Гдc старик с бcлыми волосами и его сын?

-- Муж этой женщины? спросил мальчишка.

-- Да. Гдc они оба?

-- Пойдем со мной, сказал химик: - я дам тебc денег.

-- Куда идти? И сколько ты мнc дашь?

-- Ты получишь столько шиллингов, сколько еще от роду не видал, и я приведу тебя назад. Знаешь ли ты дорогу, откуда пришел?

-- Отвяжись от меня! вскричал мальчишка, высвобождая свои волосы из-под его руки. - Я не хочу тебя вести, и не пойду с тобой никуда. Отвяжись от меня, не-то я брошу в твое лицо горячую головешку.

И быстро подскочив к камину, он готов был привести в исполнение свою угрозу.

Если химик еще так недавно с ужасом замcчал роковое влияние своей измcненной природы на особ, с которыми приходил в соприкосновение, за-то теперь ни с чcм нельзя было сравнить его панический страх при взглядc на чудовищного мальчика, который по-видимому с такой отвагой издcвался над таинственной силой. Судорожный трепет пробcжал по всcм его членам, когда он увидcл, что злобное чудовище схватилось своею дcтскою рукою за желcзные щипцы и хотcло вытащить из камина пылающую головню.

-- Послушай, любезный, сказал мистер Редло: - Ты поведешь меня, куда тебc угодно, и всего лучше в такия мcста, гдc люди живут в нищетc. Я хочу помочь этим людям и спасти их, может-быть, от голодной смерти. Ты получишь от меня кучу денег, и притом, как сказано, я приведу тебя назад. Ну же, поворачивайся!

И он поспcшно пошел к дверям, опасаясь возвращения мистрисс Вилльям.

-- Пожалуй, я пойду, если хочешь, сказал мальчишка, бросив щипцы и выпрямившись во весь рост: - Только ужь ты не держись за меня, и не дотрогивансия до моей головы.

-- Изволь.

-- Я буду идти спереди, сзади, или гдc мнc вздумается.

-- Хорошо.

-- Ну, так дай же мнc денег.

Химик положил в его руку нcсколько шиллингов, один за другим. Мальчишка не умcл считать; но каждый раз, получая монету, говорил: "единожды-один", и с жадностию смотрcл в глаза щедрого дателя. Ему некуда было класть деньги из руки, кромc своего рта, и он клал их в рот.

Затcм мистер Редло написал карандашом на лоскуткc бумаги, что мальчик ушел с ним, и положив записку на стол, приказал ему слcдовать за собой. Мальчишка съежился в своих лохмотьях, и выскочил вон на свcжий, зимний воздух с непокрытой головой и голыми ногами.

Чтоб не возвращаться назад через желcзные ворота, гдc можно было встрcтить особу, которой избcгал он, Редло прошел по темным галереям, смежным с его собственным жилищем, к небольшой двери, от которой ключ был у него в карманc. Когда очутились на улицc, он остановился перед своим спутником, отпрянувшим от него на нcсколько шагов и спросил, знает ли он, в Какую сторону идти.

Мальчишка призадумался, оглянулся вокруг, и, наконец, утвердительно кивнув головою, указал направление их общого пути, Редло пошел вперед, постепенно ускоряя свои шаги. Подозрительность мальчишки уменьшалась с каждой минутой: он вытаскивал деньги изо рта, клал их на руку, и потом опять засовывал в рот. Иногда украдкой он потирал монету о свои лохмотья, чтоб полюбоваться её блеском. Так они продолжали путь в глухую зимнюю ночь.

Три раза они сталкивались бок-о-бок, и три раза останавливались. Три раза химик заглядывал ему в лицо, и трепетал при встрcчc с его жгучим взором. Казалось, видcл он на этом дcтском лицc отражение своей собственной фигуры.

Первый раз столкнулись они при переходc через какое-то старое кладбище. Редло стал между могил, и как-будто употреблял безполезные усилия пробудить в своей душc какую-то успокоительную мысль.

с ними соединенным; но теперь он в них не видcл того, что обыкновенно видcл прежде, и не чувствовал ничего при взглядc на великолcпную картину.

Третий раз - звуки печальной музыки обратили на себя внимание мистера Редло; но он ничего в ней не слышал, кромc искусственного напcва, доходившого до его ушей посредством сотрясения в воздухc от струн инструментального механизма: не было в этих звуках таинственной связи с его собственным чувством, и музыкальная мелодия не вызывала из его души образов прошедшей жизни, не настроивала его фантазии к идеальным мечтаниям.

И при каждой из этих трех остановок, с ужасом видcл мистер Редло, что, несмотря на огромное различие в умственном и физическом отношении, выражение лица мальчишки было портретом его собственной фигуры.

Так они шли оба вмcстc и наблюдали один другого, проходя - иногда по шумным и. многолюдным мcстам, гдc химик с безпокойством осматривался через плечо, воображая, что потерял своего спутника, но всегда замcчая его тcнь по другую сторону от себя - иногда по тихим и глухим переулкам, гдc он даже мог считать позади себя его короткие, быстрые шаги. Наконец они подошли к группc ветхих, полу-развалившихся домов, и тогда мальчишка прикоснулся к нему и остановился.

-- Вот здcсь! сказал он, указывая на один дом, гдc в окнах мелькали огни, и гдc над уличной дверью торчал тусклый

Фонарь, освcщавший надпись вывcски: "Квартиры для путешественников."

Это был глухой пустырь, на котором торчали, прижимаясь один к другому, полу-развалившияся избушки, обведенные, вмcсто тротуаров, грязным рвом. Избушки, склоняясь по обcим сторонам, образовали подобие свода, и послcдняя его оконечность замыкалась чcм-то в родc собачьей кануры. Редло внимательно осмотрcл всю эту мcстность, и потом его глаза снова остановились на мальчишкc, который в это время прыгал около него на одной ногc, согрcвая другую ладонью своей руки. Раз и еще раз, он увидcл в нем страшное подобие самого себя, и ужас едва не оцcпенил его членов.

-- Вот здcсь! повторил мальчишка, указывая опять на дом, перед которым они стояли: - я подожду.

-- Пустят ли меня сюда? спросил Редло.

-- Назовись лекарем, отвcчал мальчишка, кивнув головой: - здcсь много больных.

Редло пошел к дверям, и, оглянувшись назад, увидcл, что мальчишка, прыткий как крыса, юркнул в собачью кануру. Ему не было его жаль, но он боялся этого чудовища, продолжавшого и теперь смотрcть на него из своей засады.

-- Вот здcсь-то наконец, гнcздится на всем привольи нищета, с её вcчными спутниками: печалью, оскорблением и заботами всякого рода! сказал химик с болcзненным усилием, вызывая из своей души полу-истертые слcды прошедшей жизни: - никакого вреда не сдcлает тот, кто принесет сюда забвение этих вещей.

С этими словами мистер Редло толкнул дверь, немедленно уступившую его усилиям, и вошел.

На лcстницc сидcла женщина, склопившись головою на свои руки, опертые на колcни. Она спала, или может-быть забылась в тревожной думc. Так-как нельзя было пройдти мимо, не зацcпив её, а она по-видимому не замcчала его приближения, то мистер Редло приостановился и дотронулся до её плеча. Когда она подняла глаза, он увидcл совершенно-молодое лицо, но без всякой живости и цвcта, как-будто преждевременная зима неестественным образом убила едва-распустившияся розы.

Не обнаружив ни малcйшого участия к приходу незнакомца, она придвинулась ближе к стcнc, чтобы дать ему свободный пропуск.

-- Кто вы? сказал Редло, облокотившись на разломанные перилы.

-- А за кого бы вы меня приняли? отвcчала женщина, открывая опять свое лицо.

Он взглянул на нее, и что-то похожее на сострадание, пробудилось в его омраченной душc. Но это однакожь отнюдь не было чувство истинной симпатии к человcческим страданиям: чувствительность этого рода, изсякла в груди наважденного человcка.

-- Я пришел сюда облегчить, если могу, участь тcх, которые считают себя несчастными, сказал мистер Редло смягченным голосом: - какая печаль на вашей душc?

Она взглянула на него, и засмcялась; но её хохот превратился в тяжелый, продолжительный вздох, когда она опять склонила свою голову, и приставила пальцы к растрепанным волосам.

-- Я думаю о своей жизни, отвcчала женщина, устремив на него пристальный взор, и тотчас же опять склонив свою голову.

Редло понял, что это была одна из тысячи несчастных; которых жалкие типы мелькали перед его глазами.

-- Кто ваши родители? спросил он.

-- Был у меня, хороший дом, встарину: отец мой был садовником далеко отсюда, в деревнc.

-- Он умер?

-- Умер, для меня. Всc эти предметы умерли для меня. Вы джентльмен, и этого не знаете.

Она опять подняла на него свои глаза, и залилась громким, истерическим смcхом.

-- Послушай, дcвушка! сказал Редло суровым тоном: - я понимаю смерть, о которой говоришь ты, и понимаю нравственную пытку, которая должна быть слcдствием этой смерти. Обрати теперь внимание на слcды своей пройденной жизни, и припомни, какими оскорблениями были омрачены первые годы твоей цвcтущей молодости? Не было ли между ними такого оскорбления и такой неправды, которая отравляет всc гвои воспоминания?

Она зарыдала горько, и в этих только слезах обнаружилась её женственная натура. Мистер Редло ясно видcл, что несчастная припомнила великое оскорбление в своей жизни, и вмcстc с этим воспоминанием оживились в её душc человcческия чувства.

Если еще оставались нcкоторые слcды добра в этой испорченной натурc, то они неминуемо должны были исчезнуть вмcстc с потухающими воспоминаниями прошедшей жизни. Все это понял и быстро сообразил наважденный человcк, и уже раскаивался, что судьба наткнула его на это жалкое создание.

-- Печаль, оскорбления, безпокойства! бормотал он, отвращая от нея свой испуганный взор. Одно только это и соединяет ее с той невинной жизнью, которая осталась в её воспоминании: - Прочь с этого мcста, и дай мнc пройдти мимо тебя!

Опасаясь взглянуть на нее опять, и тревожимый сомнcнием, что быть-может он успcл уже прервать послcднюю нить, соединявшую ее с милосердием неба, наважденный человcк подобрал свою шинель, и быстро побcжал наверх по ступеням лcстницы.

Наверху перед ним была полуотворенная дверь, из которой в эту минуту вышел какой-то человcк со свcчею в руках. Редло хотcл вступить с ним в разговор; но вдруг, к величайшему изумлению, человcк назвал его по имени, и, остолбенелый, едва не выронил из рук свcчи.

Не успcв еще опомниться от изумления и вглядcться в черты незнакомца, мистер Редло поражен был новым, еще большим изумлением при видc старика Филиппа, который, выходя из той же комнаты, почтительно ему поклонился, и взял его за руку.

ужь поздно, сударь, слишком-поздно!

Ошеломленный этими привcтствиями, Редло машинально вошел в комнату. Там лежал человcк на соломенном тюфякc, и Вилльям Суиджер стоял подлc его постели.

-- Слишком-поздно! бормотал старик, устремив на химика пристальный взгляд, и при этом слезы ручьями лились по его щекам.

-- Вот и я говорю то же, почтенный мой родитель, перебил Вилльям Суиджер: - Дcла ужь слишком-далеко зашли вперед. Надо лишь наблюдать тишину, пока он спит или дремлет, и больше ничего. Ваша правда, батюшка.

Редло остановился подлc постели, и обратил глаза на фигуру, распростертую на матрацc. То был мужчина, едва переживший половину своего вcка; но по всему видно было, что солнце не прольет больше своего свcта на эти изможденные члены. Смерть уже положила свою печать на его исковерканное лицо, и разврат, заклеймивший его жизненную каррьеру, должен был прекратить её в сорок или пятьдесят лcт. Старик, стоявший подлc его кровати, мог быть назван в-сравнении с ним мужем, исполненным красоты и силы.

-- Сын мой, Жорж, мистер Редло, отвcчал старик, ломая свои руки: - старший сын мой Жорж, гордость и отрада покойной матери, которая любила его больше всcх других дcтей.

И старик склонил свою сcдую голову на болcзненный одр, гдc лежал его первенец-сын. Теперь мистер Редло обратил свои глаза на незнакомца, который угадал его при входc, и по-сю-пору держался в сторонc, в отдаленном углу комнаты. Это, казалось, был мужчина одних с ним лcт, закаленный, так же как и он, в безсильной борьбc с жизнью; в его осанкc было что-то особенно-загадочное, нисколько не похожее на обыкновенные манеры человcка.

-- Вилльям, сказал мистер Редло, когда незнакомец повернулся к нему спиною и вышел в дверь: - Вилльям, что это за человcк?

-- Человcк-то он человcк, сударь, тут и спорить нкчего, отвcчал Вилльям Суиджер: - да только что толку в этом человcкc, если он играл, мотал, проигрывал, сорил и падал всё ниже-и-ниже до самого не

-- Он игрок?

-- Точно так, сударь, вы угадали. Он маракует немножко в медицинc, как по-крайней-мcрc мнc сказывали, и пришел в Лондон вмcстc с моим несчастным братом, которого вы видите. Вилльям Суиджер поднес к глазам рукава своего сюртука: - Странные, сударь, компанства случаются иной раз даже гам, гдc их вовсе не слcдовало ожидать. Вот он остановился здcсь наверху переночевать, и явился теперь помочь больному по его собственной просьбc. Какое печальное зрcлище, мистер Редло! Видно ужь так заведено: чему быть, тому не миновать! Это убьет моего отца, на-повал убьет, я в этом увcрен.

При этих словах Редло торопливо отступил на нcсколько шагов, и, казалось, хотcл обдумать роль, которую ему должно играть в этой печальной драмc. Теперь только он вспомнил присутствие в себc чарующей силы, и недоумcвал, остаться ему, или бcжать из этого дома. Его борьба на этот раз продолжалась недолго, и он успcл доказать себc, что должен остаться.

-- Не далcе как вчера, говорил он сам-себc: - я замcтил, что память этого старика представляет безпрерывную перспективу огорчений и забот. Что же страшного, если я убью в нем эту жалкую способность? И не-уже-ли, с другой стороны, для этого умирающого человcка, воспоминания могут имcть какую-нибудь важность? Нcт, я останусь здcсь.

-- Отец! проговорил больной человcк, выходя из своего оцcпенcния.

-- Сын мой, Жорж, милое дитя! сказал Филипп.

-- Ты говорил, батюшка, что я когда-то был любимцем моей матери. О, как страшно об этом подумать теперь, на краю могилы!

-- Нcт, нcт, нcт! возразил старик: - Думай об этом больше, и не говори, что это страшно. Ничего здcсь нcт и не должно быть страшного ни для тебя, ни для меня.

Умирающий был прав, ибо слезы старика падали на его лоб.

-- Да, сказал Филипп: - это сокрушает мое сердце, но такия сокрушения приятны для меня. Грустно подумать о том времени, мой сын; но эта грусть отрадна для души. О, думай и ты об этом, милый Жорж, как-можно чаще, и это тебя усладит и утcшит. Гдc мой сын, Вилльям? Послушай, Вилльям, любезный друг, твоя мать любила его нcжно до самой коичины, и при послcднем вздохc говорила: "Скажи ему, что я простила его, благословила, и молилась за него". Вот это были её послcдния слова. Я никогда не забывал их, а мнc ужь восемдесят семь лcт.

-- Батюшка! сказал умирающий: - настал послcдний час мой, я это чувствую и знаю. Силы мои изнемогают, и я едва могу говорить даже о том, что теперь наполняет всю мою душу. Скажите, остается ли для меня какая-нибудь надежда за гробом?

-- Великая надежда для всcх сокрушенных и кающихся грcшников! отвcчал старик с набожным благоговcнием: - Благодарю Создателя, что я еще вчера мог вспомнить о своем несчастном сынc, когда он был невинным ребенком. Но какое утcшение думать теперь, что даже сам Бог вспомнит о нем и осcнит его Своею благодатию!

-- Ах, слабо простонал умирающий человcк: - пустота кругом, пустота всей жизни вездc и во всем!

-- Но и он был нcкогда ребенком, говорил старик: - прекрасным, невинным ребенком, и я помню, как играл он и рcзвился с другими дcтьми. Помню я, как он, отходя на сон грядущий, лепетал своими чистыми устами божественные молитвы на колcнях матери. Часто я видcл, как мать, склоняя голову на грудь, ласкала своего малютку, цаловала его. Грустно было ей и мнc припоминать это время, когда наш сын совратился с прямого пути, и обманул всc наши надежды, но был он нам не чужой ради его дcтских лcт, и мы оплакивали его как наше милое дитя. Отец небесный, покрой милосердием Твоим сего заблудшого сына, не как грcшника, погрязшого в сей юдоли плача, но как невинного младенца, его же хранили ангелы Твои на распутиях жизни! Внемли его слезам, которые он так часто проливал перед нами, когда покоился в своей колыбели!

Когда старик поднял вверх свои дрожащия руки, сын его, для которого возсылалась эта мольба, прислонил к груди отца свою изнеможенную голову, как-будто дcйствительно был еще невинным младенцем.

Послcдовало продолжительное молчание. Мистер Редло трепетал как преступник осужденный на смерть, ибо знал, что должно было случиться.

есть ли там, что-нибудь... в черном, или это мнc так кажется.

-- Нcт, мой сын, ты не ошибаешься, сказал старик.

-- Кто же это?

-- Мистер Редло.

-- Да, мнc и самому так казалось. Попросите его подойдти.

-- Все перепуталось этой ночью в моей головc, сказал больной, положив руку на сердце, и бросив на мистера Редло такой взгляд, в котором сосредоточились всc его предсмертные страдания: - Свидание мое с старым, бcдным отцом, и мысль обо всcх оскорблениях и неправдах, сдcлали то...

Он приостановился, быть-может от припадка агонии, связавшей его язык, или может-быть от другой причины.

... - что мнc трудно, почти невозможно привести в порядок мысли. Но смерть приближается быстрыми шагами, и я постараюсь выполнить свой долг. Был здcсь еще другой человcк: вы видcли его?

Редло не мог произнести в отвcт ни одного слова, потому-что живо представил роковую перемcну, которая тотчас же должна произойдти; однакож он сдcлал головою утвердительный знак.

Адская работа на его лицc уже была теперь на всем ходу. Всc его черты измcнились, затвердcли, окрcпли, и не было на них никаких слcдов участия, раскаяния или грусти.

-- Развc вы не помните его? продолжал он: - Развc вы никогда не были с ним знакомы?

На минуту он закрыл свое лицо, и потом впился глазами в мистера Редло с выражением самого злодcйского безстыдства.

-- Чорт вас побери, всcх вообще и каждого порознь! вскричал он, махнув рукою: - Привольно я жил, привольно и умру: убирайтесь, откуда пришли.

Мистер Редло отпрянул от постели с таким неимовcрным страхом, как-будто поразили его гром и молния. Старик, безмолвный свидcтель этого чудовищного превращения, всплеснул руками, закрыл глаза, и бросился к дверям.

-- Гдc мой сын Вилльям! сказал Филипп скороговоркой, останавливаясь у дверей: - Вилльям, побcжим домой.

-- Как, домой! возразил Вилльям: - неужто хочешь ты оставить собственного сына.

-- Гдc мой собственный сын? отвcчал старик.

-- Нcт, это не мой сын, отвcчал старик, проникнутый негодованием: - такой злодcй не имcет никаких прав на любовь отца. Мои дcти цвcтут здоровьем, красотою, ухаживают за мною, стариком, поят меня и кормят. И я этого заслуживаю: мнc ужь, слава Богу, восемьдесят семь лcт.

-- Да, ужь стар ты, батюшка, нечего сказать, и, признаться, давно бы пора костям на мcсто! бормотал Вилльям, засунув руки в карманы': - И посуди ты сам, какой в тебc прок? Нам без тебя было бы лучше в двадцать тысяч раз! Не припомню я, право, когда доставлял ты какое-нибудь удовольствие своим дcтям.

-- Вот до чего я дожил, мистер Редло! воскликнул старик с глубоким вздохом: - И это говорит собственный мой сын, Вилльям! Да ужь, коль на то пошло, какое, спрашивается, сам он доставлял мнc удовольствие? Никакого, право, никакого!

-- А вот, дай Бог память; молвил старик, бросая вокруг себя блуждающие взоры: - Сколько раз на своем вcку встрcчал я святки, развалившись, как господин, в своих спокойных креслах перед камином, и никогда не было мнc нужды выбcгать на свcжий ночной воздух! И весело мы пировали в родственной семьc, и не тревожили меня злодcйские взгляды грубых и безсовcстных дcтей. Так, я полагаю, мы проводили время годов двадцать сряду. Не правда ли, Вилльям.

-- Если прибавить еще лcт двадцать, так выйдет ровно сорок! отвcчал Вилльям: - Вcдь вот, милостивый государь, продолжал он с нcкоторою раздражительностью, обращаясь к мистеру Редло: - когда я смотрю на своего отца, и думаю обо всcх этих вещах, убей меня Бог, если я вижу в нем что-нибудь, кромc замасленого, засаленного календаря, гдc он всю свою жизнь с чертовским терпcньем записывал, что cл, что пил, гдc и как сидcл, лежал, храпcл, и так далcе, до бесконечности, веб одна и та же вcчная пcсня.

-- Мнc ужь восемьдесят... да, точно, восемьдесят лcт, сказал старик, безсмысленно покачивая головой: - и я не знаю, терпcл ли я когда такое поношение. Так вот оно и выходит, что я выростил своего сына... Да об этом нечего распространяться. Он мнc не сын, никогда и не был моим сыном. А славные были времена, если взять в разсчет... да только бcда в том, что нечего брать в разсчет, рcшительно нечего! Помню, впрочем, один раз... Когда бишь это было?... забыл, чорт-побери, совсcм забыл. Ну, да, раз мы играли в криккет, я, т. е. и мой приятель... не помню, как его зовут. Славный был человcк, и кажется я любил его. Куда бы он дcвался, не могу припомнить. Кажется он умер, а может и не умер. По-мнc, впрочем, все-равно: это до меня не касается. Не стоит и вспоминать о таких пустяках.

-- Э-ге, ягоды? вот оно что! сказал старик: - Жаль только, что нельзя их cсть, а без того, что в них толка? Помню, когда я был мальчиком, ростом в один аршин, а может и меньше... я выходил тогда гулять... с кcм бы это было?.. забыл. Впрочем, все это вздор! Я, кажется, не гулял ни с кcм, да и кому какое дcло до меня? Э-ге, ягоды? Можно отлично пообcдать, когда в запасc ягоды. И я должен пить и cсть, сколько душc угодно, и спать на мягких пуховиках, потому-что мнc ужь восемьдесят семь лcт, и я бcдный старик. Восемьдесят семь, восемьдесят семь!

И старик, повторяя эти слова, с жадностью принялся жевать листья, между-тcм как младший его сын смотрcл на него с рcшительным презрcнием, вслушиваясь в то же время в нечестивые проклятия старшого брата, который томился в послcдних муках. Всc эти сцены, безсмысленные и ужасные, до-того поразили мистера Редло, что он бросился к дверям как съумасшедший, и выбcжал из дома.

Его проводник, между-тcм, выкарабкался из своей лазейки и настиг его за грязным каналом.

-- Назад к той женщинc? спросил он.

Возвращение их походило на бcгство уличных преступников, за которыми близка погоня. Мальчишка своими голыми ногами едва успcвал слcдовать за наважденным человcком. Закутанный шинелью, и с ужасом отпрядывая от всcх встрcчных пcшеходов, как-будто от его прикосновения могла распространиться смертельная зараза, мистер Редло не останавливался нигдc ни на минуту, до-тcх-пор пока они не подбcжали к наружной, двери, из которой вышли. Он отпер ее своим ключем, и сопровождаемый мальчишкой, поспcшил через темные галереи, в свою собственную комнату.

Когда мистер Редло запер дверь и вышел на средину комнаты, мальчишка забcжал на другую сторону стола, как-будто приготовляясь к храброй защитc против ожидаемых нападений.

-- Чего тебc еще надо? сказал он: - вот мы здcсь, и ты не дотрогивайся до меня. Авось ты не за тcм меня привел, чтоб отнять деньги.

Редло бросил на пол нcсколько монет: мальчишка подпрыгнул к ним с быстротою кошки и стал опять в свою оборонительную позицию, не двигаясь с мcста до-тcх-пор, пока химик не сcл подлc лампы, и не закрыл лица руками. Сообразив, вcроятно, что теперь бояться нечего, мальчишка усcлся в больших креслах перед камином, и начал глодать корку хлcба, которая была у него запрятана в лохмотьях. В-продолжение этого ужина, смотрcл он безпрестанно то на яркий огонь, то на свои шиллинги, которые крcпко держал в одной рукc.

Как долго продолжалось это созерцание, полчаса или половину ночи, мистер Редло не. знал, и не мог знать. Вдруг мальчишка насторожил уши, встал, закричал и побcжал к дверям.

-- Пришла женщина! воскликнул он.

Химик остановил его на пол-дорогc в ту минуту, когда мистрисс Вилльям начала стучаться в дверь.

-- Пусти меня к ней!

-- Это я, сэр, отозвался нcжный голосок мистрисс Вилльям: - Отворите, пожалуйста: мнc надобно вас видcть.

-- Ни за какие блага в мирc. Уйдите отсюда.

-- Мистер Редло, мистер Редло! сдcлайте милость, впустите меня!

-- Что такое случилось? спросил химик, удерживая своего неугомонного компаньйона.

помcшался. О, мистер Редло, посовcтуйте мнc, Бога ради, помогите мнc!

-- Нcт! нcт! нcт! отвcчал химик.

-- О, мистер Редло, великодушный наш благодcтель! Жорж проговорился в своем бреду о том человcкc, которого вы видcли: он хочет будто-бы умертвить себя.

-- Пусть он умрет тысячу раз, но не подходите ко мнc!

-- Жорж говорит, будто вы с ним знакомы, и что он был когда-то вашим другом. Это промотавшийся отец того молодого джентльмена, что был недавно болен. Что нам дcлать, мистер Редло? Какие принять мcры? Как его спасти? О, сдcлайте милость, дайте совcт, помогите!

-- Адские призраки, каратели нечестивых мыслей! кричал Редло в ужасном изступлении: - не-уже-ли из мрака моей души никогда не возникнет луч свcта, способного озарить мою нравственную нищету! В материальном мирc давно я знал опытом науки, что каждая вещь неизбcжно-необходима на своем мcстc, и что ни один атом не может исчезнуть, не оставив пробcла в механизмc цcлой вселенной. Знаю теперь, что тот же неизмcнный закон тяготcет над добром и злом, над счастием и несчастием, которым суждено храниться в памяти людей. Горе мнc! Горе мнc!

Мальчишка продолжал бороться и руками и ногами; умоляющий голос мистрисс Вилльям безпрестанно повторял за дверью:

-- Помогите мнc, мистер Редло! Ради Бога, ради Бога!

-- Злобный дух моих мрачных часов, олицетворение помыслов моей души! изступленно кричал Редло: - преслcдуй меня, дух злобы, когда и гдc хочешь, но возьми назад свой убийственный дар! Или, если суждено ему навсегда со мною оставаться, отними у меня по-крайней-мcрc страшную способность передавать его другим. Пусть непроницаемый мрак тяготcет над моей природой; но возврати свcт жизни тcм, которых коснулось мое безумие. Я пощадил эту женщину одну из всcх; но теперь никогда не выйду из своего вертепа и умру в нем, не видя перед собою никого, кромc этого чудовища, олицетворенной улики против меня самого. Внемли мнc, страшный призрак!

-- Помогите мнc, великодушный благодcтель, впустите меня, ради самого Бога! Не-уже-ли вы не захотите спасти вашего друга, раззоренного, погибающого друга! Они всc перемcнились, и никто не идет ко мнc на помощь. Помогите! помогите!