Рецепты доктора Меригольда.
V. Принимать с водой.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Рецепты доктора Меригольда. V. Принимать с водой. (старая орфография)

V.
Принимать с водой.

Минни, моя милая женка, и мы всего только месяц как были женаты^, Прошло два дня, как мы вернулись из нашей свадебной поездки в Килларней. Я состоял младшим компаньоном помещавшейся на Ломбардской улице банкирской фирмы Шварцмур и Ладдок (я должен скрыть настоящия имена). Срок моего отпуска еще не истек: в моем распоряжении оставалось четыре дня, которыми я разсчитывал вполне насладиться. Я был безмерно счастлив в моем веселеньком новом домике на одной из югозападных лондонских окраин, и в то утро ясного октябрьского дня, с которого начинается мой рассказ, я предавался сладкому far niente, сидя в саду под кустом боярышника и лениво следя, как падали, сверкая на солнце, его большие желтые листья. Минни сидела подле меня, иначе, само собой, я и не мог бы быть безмерно счастлив.

В конце сада показалась маленькая Бетси - горничная Минни; она бежала к нам со всех ног с большим, зловещого вида пакетом в руке.

Это была телеграмма от мистера Шварцмура. Она заключала следующия слова:

"Необходимо, чтобы вы сейчас же выехали на континент с наличными деньгами. Неаполитанский заем. Медлить нельзя. После вашего отъезда важные перемены в делах. Сожалею, что приходится сократить ваш отпуск. Будьте в конторе к 6 ¹/₂ часам. Из Лондона выедете в 9 ¹/₄, чтобы захватить в Дувре ночной пакетбот.

-- Разсыльный ушел?

-- Это принес не разсыльный, сэр, я какой-то пожилой джентльмен. Разсыльного на ту пору не случилось, а как этот джентльмен все равно шел к Даусону (знаете, тот, что держит конюшни) и наш дом был ему по дороге, то он и взялся доставить телеграмму.

-- Герберт, голубчик, ведь ты не уедешь? Не уедешь? - сказала Минни, обнимая меня сзади за шею и пригибаясь ко мне своим личиком. - Не езди!

-- Надо ехать, дорогая моя. В такого рода делах наша фирма не может положиться ни на кого, кроме меня. Я проезжу не больше недели.

Через десять минут надо и в путь, а то не попаду на четырехчасовой поезд.

* * *

-- Это очень важная телеграмма, - сказал я резко начальнику телеграфной станции, - и вам не следовало посылать ее с неизвестным, неуполномоченным лицом. Кто такой этот господин, который доставил ее мне?

-- Гарвей! Кто он такой? - угрюмо обратился начальник станции к сторожу.

-- Какой-то старичек, сэр, очень почтенный.

Он шел к Даусону: там у него стоят собственные лошади.

-- Пожалуйста же, мистер Дженнингс, чтобы вперед не повторялось подобных вещей, - сказал я, - иначе я буду вынужден на вас жаловаться. Я не знаю, что бы я делал, если б эта телеграмма до меня не дошла.

Мистер Дженнингс, начальник станции, что-то проворчал и надрал уши мальчишке-разсыльному, что доставило ему (мистеру Дженнингсу) видимое облегчение.

* * *

-- Мы очень безпокоились, - сказал мистер Шварцмур, когда я вошел в приемную нашей конторы (я опоздал ровно на три минуты). - Очень безпокоились. Не правда ли, Гольдрик?

Мистер Шварцмур был плотный джентльмен лет шестидесяти, с густыми седыми бровями и круглым красным лицом, заставлявшим предполагать в нем холерический темперамент. Он был большой делец, весьма требовательный к подчиненным, немножко вспыльчивый и формалист, но в сущности добряк, всегда вежливый и внимательный к другим.

-- Как поживает ваша очаровательная жена? Здорова, надеюсь? Простите, мой милейший, что я отнял у вас эти четыре дня ваших каникул; я и сам очень сожалею об этом, да ничего не поделаешь: дела прежде всего. Вот в этих двух железных ящиках деньги, которые вы повезете. Как видите, ящики обтянуты кожей и имеют вид обыкновенных чемоданов. Они запираются секретными замками. Всех денег двести пятьдесят тысяч фунтов - золотом. Неаполитанский король опасается возстания. (Это было за три года до побед Гарибальди.) В Неаполе вы передадите деньги г-дам Пальявичини и Росси (Толедо, 172). Теперь слова, которыми отпираются замки: для чемодана с белой звездой на крышке - Масиниса, а с черной звездой - Котопахо. Надеюсь, вы не забудете? В Лионе вы откроете оба ящика и посмотрите, все ли в сохранности. Дорогой меньше разговаривайте и не заводите знакомств. Помните, что на вас лежит большая ответственность: дело чрезвычайно важно.

-- Я буду выдавать себя за комми-вояжера, - сказал я.

-- Простите, Блэмар, что я надоедаю вам своими наставлениями, но я старше вас и знаю, как опасно путешествовать с большими деньгами. Если бы сегодня цель вашей поездки сделалась известна в Париже, ваша дорога до Марсели была бы ничуть не менее опасна, чем если бы в погоню за вами выпустили всех тулонских каторжников. Я вполне уверен в вашем благоразумии; я только предупреждаю, чтоб вы были осторожней. Надеюсь, с вами есть оружие?

Я разстегнул сюртук и показал ему револьвер, висевший у меня на перевязи под жилетом. Старик клерк испуганно попятился: должно быть, я имел очень воинственный вид.

-- Прекрасно, - сказал мистер Шварцмур. - Но помните, что крупица осторожности стоит всех пяти пуль в пяти стволах вашего револьвера. Завтрашний день вы пробудете в Париже, покончите дело с Лефебром и Дежаном и с двенадцатичасовым ночным поездом выедете в Марсель, чтобы в пятницу попасть к пароходу, В Марсель мы вам протелеграфируем. Мистер Гаргрев, готовы письма в Париж?

-- Сию минуту, сэр: мистер Вилькинсь кончает последнее.

* * *

Я приехал в Дувр около полуночи и сейчас же нанял четырех носильщиков для своих чемоданов. Чтобы попасть с набережной на пакетбот, надо было спуститься по нескольким высоким ступенькам её каменной лестницы. Первый ящик был переправлен благополучно, но когда несли второй, один носильщик поскользнулся и непременно свалился бы в воду, еслиб его не подхватил один из пассажиров - " здоровый старик, офицер индийской армии. Нагруженный кульками и картонками, он шел передо мной сейчас, вслед за моим багажем, подталкивая вперед свою добродушную, но довольно вульгарную жену.

-- Потише, любезный, так можно и упасть, - сказал он носильщику. - Что у тебя в этом ящике? Железный товар?

-- Не знаю, сэр; тяжесть такая, что не всякая спина выдержит, - отвечал довольно грубо носильщик и не менее грубо поблагодарил за услугу.

-- Пренеудобная лестница, сэр, особенно для переноски больших тяжестей, - сказал чей-то любезный голос у меня за спиной. - Судя по вашему багажу, мы с вами, кажется, принадлежим к одной профессии, сэр.

В эту минуту мы перешли на пакетбот. Я обернулся и увидел говорившого. Это был высокий, очень худой человек, с длинным носом еврейского типа и с узким, продолговатым лицом. На нем был плащ - короткий не по росту, пестрый жилет, узкие брюки, высокие воротнички и светлый, полосатый, туго подвязанный галстук.

Я отвечал, - что еду по торговым делам, и выразил мнение, что нам придется провести очень скверную ночь.

-- Это несомненно, - согласился он. - Советую вам, сэр, заранее позаботиться о койке. Пакетбот, кажется, битком набит народом.

Я сейчас же сошел вниз, занял койку и пролежал около часу. Когда мне надоело лежать, я приподнялся и осмотрелся крутом. За одним из маленьких столиков сидело человек шесть пассажиров, в том числе ветеран индийской армии и мой недавний любознательный собеседник в старомодном костюме. Они пили портер и повидимому очень дружелюбно беседовали. Я встал и присоединился к компании. Мы обменялись несколькими неодобрительными замечаниями по поводу ночных путешествий.

-- Нет, господа, клянусь Богом, у меня нет больше мочи терпеть! - воскликнул веселый майор Бакстер (он скоро назвал нам себя). - Здесь такая же духота, как в Пешавахе, когда задует тинсанг. Не выйти ли нам лучше наверх подышать воздухом? Моя жена не выносит морских переходов: она наверно забилась в свою каюту и не выйдет, пока пакетбот не остановится. Эй, человек! подай нам еще портеру!

Когда мы вышли на палубу, я, к величайшему моему удивлению, увидел, что подле моих ящи'ков стоят еще четыре, точь-в-точь такие же как мои: с такими же черными и белыми звездами (почему они и бросились мне сразу в глаза), с такими же секретными замками и тоже обтянутые кожей, только без штемпелей. Я просто не верил глазам.

-- Это мой багаж, сэр, - заметил мистер Левисон (так звали моего собрата по профессии: я узнал это по тому, что слышал, как капитан называл его по фамилии, обращаясь к нему). - Я еду от фирмы Мекинтош. В этих ящиках непромокаемые плащи самой лучшей работы. Вот уже сорок лет, как наша фирма употребляет эти ящики. Такое случайное сходство багажа бывает иногда неудобно: легко перепутать. Но ваши вещи, кажется, тяжелее моих? У вас, должно быть, железный товар: ножи, рельсовые подушки, приборы для газового освещения или что-нибудь в этом роде?

Я промолчал или ответил что-то неопределенное - не помню.

Майор, к которому он обратился с этим вопросом, отвечал:

-- Клянусь Богом, вы правы. По нынешним временам чем осторожнее, тем лучше. Мир - это сплошной обман, сэр.

-- Маяк в Калэ! - закричал кто-то в этот момент.

И в самом деле, прямо впереди виднелся маяк, разливавший отрадный свет по темной поверхности моря.

* * *

Я скоро забыл о моих попутчиках. В Париже мы разстались: каждый поехал своей дорогой. Майор хотел заехать погостить куда-то в Дромон, недалеко от Лиона, а оттуда собирался в Александрию через Марсель. Мистер Левисон, как и мы с майором, ехал на Марсель, но с другим поездом, по крайней мере он не разсчитывал попасть на один поезд со мной, так как у него в Париже было много дела.

Я покончил свои дела во французской столице и ехал в Пале-Рояль с сыном мосье Лефебра, большим моим приятелем. Было около шести часов вечера. Когда мы переезжали улицу Сент-Оноре, нас обогнал высокий господин с еврейским лицом, в огромном белом мекинтоше, и я узнал в нем мистера Левисона. Он ехал в открытой наемной коляске, и все четыре его ящика стояли подле него. Я поклонился ему, но он меня не видал.

-- Eh bien! Ce drôle - qui est-ce? - спросил мой приятель с высокомерием истого парижанина.

Я отвечал, что это один из моих попутчиков, с которым мы вместе переезжали канал.

В той же улице мы наткнулись на майора и его жену: они ехали на железную дорогу.

-- Проклятый город! - сказал майор. - Везде воняет луком. Будь я здесь хозяин, я велел бы перемыть все дома. Отвратительный. запах, а главное, чертовски вредный для здоровья... Душенька Джулия, позволь тебе представить: наш милый вчерашний попутчик... Кстати: я только-что встретил того - комми-вояжера. Должно быть, дока в своем деле. Ни минутки не потеряет даром: целый день на бирже, либо в банке... Когда-нибудь наверно будет старшим компаньоном.

-- Кого же из ваших попутчиков мы встретим теперь? - сказал мой приятель Лефебр, когда мы распрощались с веселым майором. - Славный малый, только уж черезчур кипятится - так и бурлит. А в сущности и он наверно такой же, как и все ваши индийские офицеры: эпикуреец и лентяй... Нет, необходимо преобразовать вашу армию, иначе Индия проскользнет у вас между пальцев, как пригоршня песку, - vous verrez, mon cher.

В двенадцать часов ночи я стоял на платформе вокзала, присматривая за переноской моего багажа, как вдруг к вокзалу подъехал кеб. Из кеба выпрыгнул англичанин и на чистейшем французском языке спросил своего извозчика, не будет ли у него сдачи с пяти франков. Это был Левисон; но я тут же потерял его из вида, потому что толпа оттеснила меня вперед.

В моем вагоне, кроме меня, было только два человека - две груды дорожных шарфов и плащей - два медведя, насколько можно было судить по их виду.

Как только скрылись парижские огни, и поезд погрузился в непроницаемую мглу открытого поля, я лег и уснул. Я видел во сне мою милую женку и наш уютный, хорошенький домик. Вдруг какое-то странное безпокойство охватило меня: мне снилось, что я забыл слова, которыми отпирались секретные замки моих ящиков. Напрасно перерывал я мифологию, историю и всякия науки: слова не отыскивались. Потом каким-то образом я очутился в Неаполе, в приемной банка, в улице Толедо; передо мной стояла шеренга солдат, и кто-то грозился, что меня сейчас разстреляют, если я не открою секретных слов и не скажу, куда я спрятал ящики (потому что я их запрятал по какой-то необъяснимой причине). Вдруг поднялось землетрясение; весь город затрясся. Мимо окна пронесся поток пламени. Везувий раскрыл свою пасть, и началось извержение. В невыразимой муке я закричал: "Милосердый Боже! Открой мне эти слова!" - и проснулся.

-- Dromont! Dromont! Dix minutes arrête, messieurs.

Ошеломленный внезапным, резким светом, я кое как, шатаясь, добрался до буфета и спросил чашку кофе. В эту минуту в общую залу ввалилась шумная компания молодых людей - английских туристов, и между ними я увидел невозмутимую фигуру пожилого джентльмена. Это был опять-таки мой собрат по профессии, мистер Левисон. Молодые люди с триумфом подвели его к буфету и спросили шампанского.

-- Да, да, старина, вы должны с нами выпить, - говорил один. - Мы ведь три раза вас обыграли, хотя вам очень везло... Эй вы, как вас там!... господин в ночном колпаке! Подайте клико - с золотой печатью. Да живей!... Не унывайте, старина; мы дадим вам реванш. Еще успеете нас обыграть до Лиона.

Левисон добродушно смеялся, вспоминая последнюю игру, и пил вино. Через несколько минут молодежь, покончив с шампанским, отправилась курить. В следующую секунду Левисон встретился со мной глазами.

-- Батюшки! Вот неожиданность! Как я рад! - сказал он. - Ну, почтеннейший, вы должны выпить со мной шампанского, - как хотите... Мосье подайте-ка нам еще бутылочку... Вот что, мой милый: я скоро намерен пересесть в ваш вагон. Мне надоела эта шумная компания молодежи, да и кроме того я по принципу не одобряю крупной игры.

-- Нет, - сказал он, - я никогда не позволяю откупоривать вино для меня.

Он отвернулся, чтобы снять проволоку, откупорил бутылку и стал наливать в мой стакан. В этот момент ко мне стремительно подошел плотный пожилой джентльмен, обуреваемый страстным желанием пожать мне руку, но в своем усердии он оказался так неловок, что выбил бутылку из рук Левисона, и она разбилась. Вина не осталось ни капли. Пожилой джентльмен был майор - как всегда, стремительный и вечно куда-то спешащий.

-- Мне очень жаль, сэр... как честный человек! Позвольте мне поставить другую бутылку... Как поживаете, господа? Как это удачно, что мы опять встретились. Джулия осталась в вагоне присмотреть за вещами. Садитесь, поболтаем... Эй, человек! Еще шампанского... Как по французски бутылка?.. Представьте, какая с нами вышла оказия. Эти французы, знакомые Джулии, уехали в Биарриц, хотя прекрасно знали, что мы собираемся к ним. И это после того, как они прогостили у нас в Лондоне целых шесть недель! Просто срам, ни на что не похоже!.. Эге! уже второй звонок. Сядемте в одно купэ, господа. Идемте же, все равно мы не дождемся шампанского.

Все это время Левисон казался чем-то раздосадованным.

-- Я присоединюсь к вам станции через две, - сказал он. - Теперь я пойду к своим новым знакомым: хочу попробовать отыграться. Этакие разбойники! Обчистили меня на двадцать гиней! Никогда я не был так безразсуден с тех пор, как езжу по железной дороге... До свидания, майор Бакстер. - До свидания, мистер Блэмайр.

Я было удивился, откуда этот почтенный любитель виста узнал мою фамилию, но тут же сообразил, что он мог прочесть ее на моем багаже.

Опять замелькали зеленые и красные огни, опять раздался громкий отклик стрелочника; высокие ряды тополей и пригородные дома побежали назад мимо окон вагона, и мы еще раз окунулись в непроглядную тьму.

Майор оказался очень приятным собеседником, но я заметил, что он был под башмаком у своей разбитной, мужеподобной, хотя и добродушной жены. У него был неизсякаемый запас рассказов из индийской жизни, и когда он принимался рассказывать, мистрис Бакстер поминутно перебивала его.

-- Клянусь Богом, сэр, я бы охотно поменялся с вами, - сказал мне майор, - бросил бы службу и занялся торговлей. Вы не поверите, до чего опротивела мне эта Индия. Она чертовски разстраивает печень.

-- Ах, Джон, как тебе не стыдно это говорить! Ты отлично знаешь, что и одного дня не был болен за всю свою жизнь, если не считать той недели, когда ты выкурил целый ящик сигар капитана Мэзона.

-- Что сигары! Сигары мне нипочем. Вон я какой здоровяк! - и майор энергично ударил себя в грудь. - Но зато мне в другом не везет - в производстве, да и во всем. Стоит мне купить лошадь, чтоб на другой же день она захромала. По железной дороге поедешь, - непременно случится несчастье.

-- Перестань, Джон, пожалуйста перестань, а то я право разсержусь, - сказала мистрис Бакстер. - И все-то вздор. На что тебе жаловаться? Произведут в свое время. Имейте терпение, майор; берите пример с меня, принимайте вещи спокойнее... Кстати, надеюсь, ты не забыл надписать свою фамилию на шляпной картонке? А где же футляр от сабли? Право, майор, если б не я, вы бы приехали в Суэц с одним мундиром на плечах.

В эту минуту поезд остановился в Шармоне, и в наше купэ вошел Левисон со своим белым мекинтошем на руке и с целой связкой зонтиков и тростей.

-- Нет, будет с меня, - сказал он. - " Никогда больше не стану играть по большой. По соверену фиш - просто безобразие! А вот если бы вы и майор Бакстер с супругой пожелали сыграть робер-другой по шиллингу, - я к вашим услугам. И он достал из кармана колоду карт.

Мы охотно согласились, и каждый взял по карте. Мне вышло играть с мистрис Бакстер против майора и Левисона. Мы выигрывали почти каждую игру. Левисон играл страшно трусливо, а майор болтал, хохотал и постоянно забывал, какие карты вышли.

Игра все-таки убивала время. Красная и черная масти чередовались с замечательной правильностью. Мы посмеивались над необыкновенным счастьем майора и его неуменьем разыгрывать игру, прохаживались насчет педантичной осторожности Левисона и не давали спуску майорше за её жадность до взяток, одним словом, представляли собой такую приятную партию, какую едва ли когда-нибудь освещал тусклый фонарь железнодорожного поезда. Но несмотря на это, мои драгоценные ящики почти не выходили у меня из головы.

Так мчались мы через Францию, ничего не видя кругом, ничего не замечая и так же мало заботясь о способе нашего передвижения, как если б мы были четырьмя сказочными арабскими принцами и ехали на ковре-самолете.

Мало по малу игра начала идти более вяло и все чаще прерывалась разговорами. Левисон, несмотря на свою невозмутимую манеру и туго завязанный галстук, разговорился и сообщил нам много интересного о себе.

-- Вот уже несколько лет, как я присматриваюсь к нашему делу, - говорил он своим ровным, размеренным голосом, - и наконец открыл великий секрет, которого так давно и безуспешно доискиваются фабриканты непромокаемых вещей, т. е. - как добиться, чтобы вещь пропускала испарину, не пропуская в то же время дождя. Когда я вернусь в Лондон, я предложу фирме Мекинтош купить у меня мой секрет за десять тысяч фунтов. Если они откажутся, я сейчас же открываю в Париже свой собственный магазин, выступаю под фирмою Жаджентоша (в честь великой итальянской победы императора) и преспокойно наживаю миллион.

-- Ах, майор, - подхватила его жена, обрадовавшись случаю прочесть ему нотацию, - будь у вас хоть капля энергии и осторожности мистера Левисона, вы бы давным давно были полковником.

Тут Левисон заговорил на тему о секретных замках.

-- Я и сам всегда употребляю замки со словами, - сказал он. - Мои слова - Турлюретта и Папагайо. Это имена собственные; в первый раз я услышал их в одном старинном французском фарсе. Ну кто их отгадает? Самый ловкий вор провозится по крайней мере семь часов, пока разберет хоть одно... А вы, сэр, кажется, тоже одобряете эти замки? Не правда ли, они вполне безопасны?

Этот вопрос относился ко мне.

-- Да, кажется, - отвечал я сухо и спросил, в котором часу поезд придет в Лион.

-- В половине пятого мы должны быть в Лионе, - отвечал майор, - а теперь без пяти четыре. Не знаю, отчего, но у меня сегодня дурное предчувствие: мне все кажется, что мы не доедем благополучно. Со мной вечно какие-нибудь казусы. Когда я охотился на тигров, так всякий раз, бывало, тигр бросался на моего слона. И всякий раз, как надо было послать гарнизон в один из пограничных фортов - куда-нибудь в самую глушь, в нездоровую местность, - командировали непременно меня с моей ротой. Быть может, я человек суеверный, но я чувствую, что мы не доедем до Марсели без какого-нибудь неприятного приключения... Как шибко едет поезд! Чувствуете, как раскачивает вагон?

Я не мог подавить невольного нервного страха, но постарался не выдать себя. Что, если этот майор - ловкий мошенник и, зная, какой у меня ценный багаж, задумал меня погубить? Но нет, это пухлое, красное лицо, эти ясные добродушные невинные глаза устраняли всякую возможность такого подозрения.

-- Все вздор. Успокойтесь, майор. И вечно-то вы отравляете всякую поездку своими предчувствиями, - сказала майорша, располагаясь соснуть.

Тут Левисон стал вспоминать свою раннюю молодость и рассказал, как в царствование Георга Четвертого он ездил комми-вояжёром от одного торгового дома, торговавшого галстуками. Он очень красноречиво отстаивал старинный костюм.

-- Подлые радикалы! - говорил он. - Унизить такого короля - первого джентльмена в Европе! Не даром же его так называли. Я чту его память. Это был тонкий ум и друг умных людей. Он был щедр до мотовства и презирал нищенскую экономию. Он хорошо одевался, сэр; он очаровывал своею наружностью. Он был джентльмен с безукоризненными манерами. Наш век - век скряжничества и лохмотьев, сэр. Когда я был молод, ни один джентльмен не выезжал, бывало, путешествовать, не имея с собой по крайней мере двух дюжин галстуков, четырех подгалстучников из китового уса, и утюга, чтоб разглаживать бант, потому что тогда носили кисейные галстуки, и Боже сохрани, если где-нибудь оказывалась морщинка или лишняя складочка. В мое время, сэр, было по меньшей мере восемнадцать способов повязывать галстук: носили галстуки à la Diane и à l'anglaise; носили и au noeud, Gordien, и...

Поезд вдруг встряхнуло, дернуло вперед, потом он замедлил ход и остановился.

Майор высунул голову в окно и закричал проходившему сторожу:

-- Где мы стоим?

-- В Fort Rouge, monsieur; двадцать миль от Лиона.

-- Случилось что-нибудь?

Из соседняго окна кто-то крикнул по английски:

-- Колесо сломалось, говорят. Нам придется ждать два часа; будут багаж перегружать.

-- Багаж? Ах, Боже мой! - вырвалось у меня; Левисон тоже высунулся в окно.

-- Представьте, оказывается правда, - сказал он садясь на свое место, - этот человек говорит, что мы простоим не меньше двух часов. Очень скучно... Что делать! В дороге и не то еще бывает. Не будем горячиться. Вот выпьем кофе да сыграем еще роббер в вист... Однако, господа, пойдемте; нам не мешает присмотреть за нашим багажем. А не то я, пожалуй, и за своим, и за вашим, если только мистер Блэмайр будет так любезен заказать ужин на всех... Ах, батюшки, что это так блестит там, на станции? - видите, возле фонарей?

-- Monsieur, - сказал жандарм, отдавая честь, - это солдаты первого стрелкового батальона. Они случайно задержались на этой станции по дороге в Шалон, и по распоряжению начальника станции им приказано оцепить багажный вагон, пока перегрузят вещи. В поезде идут какие-то государственные ценности, и пассажиров не велено пропускать за цепь.

Левисон плюнул и пробормотал какое-то ругательство, относившееся к французским порядкам, как я подумал тогда.

-- Взгляните-ка, сэр: видали вы когда-нибудь такия безобразные повозки? - сказал майор Бакстер, указывая прямо перед собой.

Впереди, в самом конце станционной платформы, у изгороди стояли две деревенския повозки, запряженные каждая четверкой здоровых лошадей. (Мы в это время вышли из вагона и дошли почти до края платформы, откуда было около пяти, шести сот ярдов до ближайших домов деревни Port Rouge.)

Мы с Девисоном всячески пытались пробраться к своему багажу, но солдаты нас не пустили. Впрочем, я почти успокоился, когда увидел, что мои ящики несут очень бережно, хотя, и ругаются по поводу их тяжести. Но никаких признаков государственных ценностей я что-то не заметил и сказал об этом майору.

-- О, они народ осторожный, - отвечал он. - Может быть, в поезде едут брилльянты императрицы... Какая-нибудь маленькая шкатулочка, - и только; а все-таки в суматохе, да еще ночью, нетрудно и украсть.

В эту минуту раздался пронзительный, резкий свисток - как будто сигнал. Все восемь лошадей в обеих повозках пустились с места в карьер и скрылись из вида.

-- Дикари, сэр, настоящие варвары! - воскликнул майор. - Мы дали им железные дороги, а они до сих пор не умеют ими пользоваться.

-- Майор! - остановила его жена тоном торжественной укоризны. - Вспомните, что вы офицер и джентльмен, и пощадите чувства иностранцев.

-- Это не народ, а скопище каких-то идиотов! - подхватил Левисон. - Ничего не могут сделать без солдат: тут солдаты, там солдаты, куда ни взглянешь - везде солдаты.

-- Так что же, сэр! Такия предосторожности бывают иногда очень полезны, - сказала мистрис Бакстер. - Франция переполнена всяким сбродом: кого здесь только не встретишь! Ваш постоянный сосед за табльдотом может оказаться беглым каторжником... Майор, помните этот случай в Каире три года тому назад?

-- Каир не во Франции, моя милая.

-- Надеюсь, я это знаю, майор, - отрезала мистрис Бакстер. - Но происшествие случилось во французском отеле, значит, все равно, что во Франции.

* * *

приготовляться, что что-нибудь случится с пароходом.

-- Майор, не кощунствуйте, - сказала ему жена. - Грешно возставать против Провидения.

Левисон пустился опять в красноречивые рассказы. Он говорил о принце-регенте, о его брилльянтовых эполетах и неподражаемых галстуках; но мало по малу речь рассказчика начала как-то странно растягиваться в моих ушах, доносилась до меня все глуше и глуше, и наконец я перестал различать отдельные слова, а слышал только ровное, убаюкивающее бормотанье, да стук и лязг колес вагона о рельсы.

И опять меня одолели тревожные сны. Мне снилось, что я в Каире - хожу по узким, темным улицам, натыкаюсь на верблюдов и на черных невольников, которые грозятся меня убить. Воздух насквозь пропитан мускусом, и я задыхаюсь. Сверху, из решетчатых окон на меня смотрят какие-то закутанные чадрами лица. Вдруг к моим ногам падает роза. Я поднимаю голову и вижу в окне над собой женское лицо, очень похожее на личико моей Минни, только с большими, влажными темными глазами, как у антилопы. Незнакомка выглядывает на меня из-за высокой вазы с водой и улыбается. Вдруг откуда-то выскакивают четыре мамелюка - все четверо верхом - и скачут по улице прямо на меня, размахивая саблями. Я будто знаю, что для того, чтоб спастись, мне надо сказать мои два секретные слова, что в этом вся моя надежда. Вот я уже под копытами лошадей... Я делаю отчаянное усилие и вскрикиваю; "Котопахо!"

Меня разбудил грубый толчек: передо мной стоял майор с сердитым лицом.

-- Что я такое говорил? - спросил я с плохо скрытым испугом.

-- Какую-то галиматью на неизвестном языке, - отвечал майор.

-- Мне показалось, на греческом, - сказал Левисон, - впрочем, я, кажется, тоже заснул.

Мы приехали в Марсель. Я обрадовался, увидев его миндальные деревья и белые виллы: я знал, что буду чувствовать себя безопаснее, когда переберусь со своим сокровищем на корабль. По характеру я не подозрителен, но мне казалось странным, что за все время, пока тянулась эта длинная поездка от Лиона до берега моря, я не мог уснуть без того, чтобы, проснувшись, не поймать на себе чьего-нибудь взгляда - или майора, или его жены. Левисон проспал последние четыре часа, почти не просыпаясь. Перед концом нашего странствия мы все как-то примолкли и как будто дулись друг на друга; но, увидев Марсель, разом оживились. Мы условились остановиться в одной гостинице.

ôtel de Londres! Hôtel de l'Univers! Hôtel Impérial! - кричали комиссионеры, пока мы суетились около своего багажа.

-- Конечно, Hôtel Impérial, - сказал майор. - Это лучшая гостиница.

Перед нами вырос комиссионер - одноглазый, весьма мрачного вида и, кажется, креол.

-- Hôtel Impérial, сэр? Я - Hôtel Impérial; там все занято; ни одной свободной постели. Нет - pas du tout - безполезно, сэр.

-- Чорт побери! Недоставало только, чтоб мы и на пароход не попали.

-- Куда же мы теперь? - спросил я, поворачиваясь к трем своим спутникам и улыбаясь на их растерянные лица. - Видно, мы в несчастный день выехали: нас преследует рок. Попробуемте умилостивить его хорошим ужином на прощанье. Я только отправлю свои телеграммы и буду свободен до половины двенадцатого.

-- Хотите, господа, я укажу вам хороший отель? - предложил Левисон, - Это Hôtel des Etrangers - маленькая, но очень приличная гостиница, и близко от гавани.

-- Знаю! Грязный, мерзейший трактир, и в добавок игорный притон, - сказал майор, садясь в открытую четырехместную коляску и закуривая сигару.

Мистер Левисон как-то весь подобрался и сказал, процеживая слова, однако не изменяя своей всегдашней сдержанности:

-- Сэр, - отвечал майор, приподымая свою широкополую белую шляпу, - прошу меня извинить: я этого не знал.

-- Пожалуйста, не извиняйтесь, сэр. Стоит ли говорить о таких пустяках?

-- Вот вы всегда так, майор: разгорячитесь, не разобравши дела, - сказала в заключение майорша, и мы поехали.

Когда мы вошли в скудно меблированный, салон рекомендованной гостиницы, с обеденным столом посредине и грязным билльярдом в одном из углов, майор сказал:

-- Какие рабыни мы, бедные женщины! - сказала мистрис Бакстер, выплывая из залы.

-- А я схожу по своим делам, - прибавил Левисон, - а то потом магазины запрут. У нас есть здесь свои агенты в Канабьере.

-- Свободных только два номера с двухспальными кроватями, сэр, доложил в это время одноглазый комиссионер, которого мы взяли довезти наш багаж.

-- Ну, все равно, - проговорил Левисон резко, с весьма естественной досадой на наши неудачи. - Один из нас сегодня же ночью уезжает с пароходом: он не будет здесь ночевать. Его багаж можно перенести пока ко мне, а ключ от номера вы передадите ему на тот случай, если он вернется раньше меня.

Я пошел на телеграф. Оказалось, что там ждет меня телеграмма из Лондона. К своему удивлению и ужасу я прочел:

"Вам грозит большая опасность. Перебирайтесь на пароход, не теряя ни минуты. Против вас заговор. Обратитесь к префекту за охраной".

Так и есть: это майор, и я в его руках. Его открытые манеры, эта грубоватая простота - все это один отвод. Может быть, в эту минуту он увозит мои ящики.

Я послал ответную телеграмму:

"Прибыл в Марсель. Пока все благополучно".

Думая о том, что если меня обокрадут, нашей фирме грозит полное разорение, и о том, что будет тогда с моей дорогой Минни, я бросился назад в гостиницу, помещавшуюся в грязной, узкой улице неподалеку от гавани. Когда я уже подходил к гостинице, откуда выскочил человек, кинулся ко мне и схватил меня за руку. Это был один из лакеев. Он торопливо сказал мне по-французски: "Скорей, скорей, мосье! Майор Бакстер ждет вас в салоне: очень безпокоится. Важное дело: нельзя терять ни минуты",

Я вбежал в гостиницу и бросился в залу. Майор шагал из угла в угол в необычайном волнении; жена его с безпокойством смотрела в окно. Обращение обоих совершенно изменилось. Майор кинулся ко мне и схватил меня за руку.

-- Я полицейский сыщик; мое имя - Арнотт, - сказал он. - Этот господин... Левисон - известный мошенник и вор. В эту минуту он в своей комнате открывает один из ваших ящиков с золотом. Вы должны мне помочь его арестовать. Я знал его игру и сделал ему мат. Но я хотел накрыть его на месте преступления... Джулия, ты кончай одна этот грог, пока мы с мистером Блэймаром обделаем наше дело... Есть у вас револьвер, мистер Блэймар, на случай, если б он вздумать сопротивляться? Я предпочитаю вот это.

И он показал мне свой полицейский жезл.

-- Плохо дело. Впрочем, не беда: он так испугается, что наверно промахнется, а может быть, даже и не подумает стрелять. Мы вломимся к нему оба разом. Высадить дверь очень легко: эти иностранные замки Никуда не годятся. Помните: номер 15-й... Тише!

Мы подошли к двери и прислушались. Мы явственно услышали звон золотых монет, потом тихий, отрывистый смех и слово: "Котопахо". Левисон, очевидно, с удовольствием вспоминал, как он подслушал это слово, когда я говорил его во сне: "Котопахо... Ха, ха!"

Майор подал сигнал, и мы навалились на дверь. Она зашаталась, замок отлетел, и мы вошли в комнату. Левисон, с револьвером в руке, стоял одной ногой в открытом ящике, по щиколку в золоте. Он уже набил им бывший на нем широкий кожаный пояс и дорожную сумку, висевшую у него через плечо. На полу подле него стоял большой ковровый мешок, наполненный до половины; он опрокинул его в тот момент, когда бросился отворять окно, и золото полилось целым потоком. Негодяй не вымолвил ни слова. К окну была привязана веревка, как будто он уже спустил или готовился спустить мешки в переулок. Он свистнул, и было слышно, как от гостиницы помчался во весь дух какой-то экипаж.

-- Сдавайся, висельник! Я знаю тебя, - закричал майор. - Сдавайся: поймал я-таки тебя, соколика!

-- Ишь дрянь! не хочет стрелять, - сказал спокойно Левисон. - Ну так вот же тебе!

Он запустил револьвером в майора, бросился к окну и выскочил на улицу,

Я выскочил за ним - комната была в нижнем этаже - и поднял тревогу. Арнотт остался караулить деньги.

Еще минута, и дикая орда солдат, матросов носильщиков и зевак - туземных и инородцев, - с визгом и гамом ринулась за убегавшим разбойником. При тусклом свете редких фонарей (их только-что начинали зажигать) мы гнались за ним, как за зайцем, и он, как заяц, старался обмануть нас неожиданными поворотами, кидаясь в стороны и лавируя между безчисленными препятствиями в виде всевозможных предметов, загромождавших набережную. Сотни ударов были направлены на него; сотни рук тянулись, чтоб его схватить. Он ловко увернулся от одного из преследователей, свалил ударом другого, перескочил через третьяго... Один здоровый зуав совсем было настигал беглеца, и из этих лап ему бы не вырваться, но вдруг он попал ногой в бухту каната и стремглав полетел в море. Все вскрикнули, когда он с громким всплеском исчез под водой, казавшейся совсем черной при слабом, мерцающем свете стоявшого в этом месте одинокого фонаря. Я сбежал по ближайшему спуску к самой воде. Когда жандармы запаслись баграми и сели в лодку, собираясь отыскивать утопленника, я попросил их взять меня с собой.

он выйдет сух из воды. Теперь он нырнул куда-нибудь под корабль, выкарабкался на какую-нибудь баржу и спрятался. Только мы его и видели.

-- Да вот он! - закричал другой жандарм, перегибаясь за борт, и схватил за волосы тело утопленника.

-- Ловкий плут был покойник, - послышался голос из нагонявшей нас лодки. Это был Арнотт. - А я приехал посмотреть, как идут ваши дела, и вот, подоспел к самому концу. О деньгах не безпокойтесь: там осталась Джулия... Я всегда говорил, что этот молодец кончит так, как он кончил. А ведь он чуть-чуть вас не нагрел, мистер Блэймар. Он перерезал бы вам сонному горло, а уж не упустил бы ваших денег. Но я караулил каждый его шаг. Он не знал, кто я. Давно уж не случалось мне охотиться за такой дичью. Ну, теперь кончено; его имя вычеркнуто из списка живых: это во всяком случае хорошо... Ну что же, ребята, вытаскивайте тело. Надо снять с него деньги, которые он украл, - на этот раз по крайней мере с пользой, так как оне утащили его на дно.

Мертвеца вытащили на берег, и я повернул его к фонарю: даже после смерти на этом длинном типичном лице был отпечаток какой-то плутовской респектабельности.

Когда мы вернулись в гостиницу, я разсыпался в благодарностях перед Арноттом и его женой, оказавшейся, к слову сказать, переодетым сыщиком. Тут только Арнотт, со свойственной ему шутливой манерой, рассказал мне все по порядку. В ночь моего отъезда из Лондона он получил из главного управления сыскной полиции инструкцию конвоировать меня и следить за Левисоном. Он не успел повидаться с моими старшими компаньонами. Машинист нашего поезда был подкуплен испортить машину перед станцией Fort Rouge, где сообщники Левисона ждали с готовыми повозками и должны были увезти мой багаж, пользуясь суматохой и темнотой, а если бы понадобилось, то даже отнять его силой. Арнотт разстроил этот план, уведомив о нем французскую полицию: из Парижа телеграфировали в Лион, чтоб оттуда выслали солдат на станцию. Шампанское, которое пролил Арнотт, было отравлено. Потерпев неудачу в своей первой попытке, Левисон решил обратиться к другим средствам. Моя несчастная болтливость во сне дала ему в руки ключ от одного из моих секретных замков; таким образом он мог открыть один ящик. Повреждение пароходного котла - случайное, насколько можно было дознаться, - доставило ему последний удобный случай осуществить его план.

С тех пор наша фирма процветает, и дела её разрастаются; процветаем и мы с Минни, и разрастается - наша семья.