Холодный дом.
Часть первая.
Глава XIX. Проходи!

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть первая. Глава XIX. Проходи! (старая орфография)

ГЛАВА XIX.
Проходи!

В окрестностях Ченсери-Лэна настали каникулы.

Два прекрасных корабля, Закон и Правосудие, выстроенные из тикового дерева, обшитые медью, скрепленные железом, облицованные бронзой, по которые, по какому-то необъяснимому случаю, никак не могут поднять парусов - разоружились, а Летучий Голландец с толпой страшных призраков, в образе истцов, умоляющих всякого встречного разобрать их документы, унесся неизвестно куда.

Судебные палаты заперты, конторы стряпчих погружены в крепкий сон, а в Вестмпистер-Голле так пустынно, что могли бы безпрепятственно распевать соловьи и прогуливаться влюбленные, - которые тоже принадлежат к классу просителей, но просителей нежных, не похожих на тех, какие встречаются в Вестминстер-Голле в обыкновенное время.

Темпль, Ченсери-Йэн, Серджент-Инн, Линкольн-Инн со своими скверами похожи теперь на приморския гавани во время отлива: судопроизводство, канцелярская волокита бросили якорь и сидят на меня; праздные клерки от нечего делать катаются на своих табуретах, которым суждено принять перпендикулярное положение только тогда, когда, с наотуплением сессии, нахлынет прилив и унесет с собою всю тину, что накопилась за этот промежуток. Наружные двери судебных палат на запоре; в каморке привратника прошения и пакеты скопились целыми четвериками. Можно бы получить хороший урожай травы, выросшей по щелям каменной мостовой перед Линкольн-Иннской палатой, еслиб не разсыльные, которые, за неимением другого занятия, посиживают в тенистых уголках, накинув на голову свои белые передники в защиту от мух, и выщипывая ее, пожевывают с меланхолическим видом.

На весь Лондон остался только один судья, да и тот наведывается в свою камеру не более двух раз в неделю. Еслиб его могли видеть теперь обитатели провинциальных городов и местечек его округа!

Ни пышного парика, ни красной мантии, ни мехов, ни жезлоносцев, ни копьеносцов, - в камере заседает коротко обстриженный, скромный джентльмен самого обыкновенного вида, в белых панталонах и светлой шляпе. Физиономия у судьи теперь такая же загорелая, как у моряка, а с судейского носа под палящими лучами летняго солнца облупилась кожа; возвращаясь домой, он обязательно заходить в устричную лавку освежиться стаканом замороженного инбирного пива.

Представители английской адвокатуры разсеялись по лицу земли. Как может Англия обходиться впродолжение четырех долгих летних месяцев без адвокатского сословия, - своего испытанного прибежища в несчастий, своей законной славы и гордости в красные дни? Как она без них обходится, - это вопрос особый, но достоверно, что в настоящее каникулярное время Великобритания лишена своего щита.

Ученый джентльмен, который негодовал на неслыханное оскорбление, нанесенное противною стороною самым нежным чувством его клиента, - негодовал так страшно, что, казалось, никогда не мог успокоиться; теперь, проживая в Швейцарии, чувствует себя гораздо лучше, чем можно было ожидать.

Ученый джентльмен, который безпощадно разил своих противников мрачными сарказмами, теперь во Франции на Минеральных водах и чувствует себя так хорошо, как рыба в воде.

Ученый джентльмен, проливающий потоки слез над угнетенной невинностью по самому ничтожному поводу, за последния шесть недель не выронил ни одной слезинки.

Сугубо ученый джентльмен, холерического темперамента, пылкий по натуре, но охладивший свой природный жар, купаясь в водоемах и прудах юриспруденции, и изощрившийся в самых хитрых аргументах до такой степени, что "закорючки", которые он преподносит во время сессий судьям, ошеломляют не только всех непосвященных, но и большинство посвященных в тайны юридических изворотов; теперь этот ученый муж с особенным наслаждением странствует по жарким и пыльным окрестностям Константинополя.

Остальных членов этого великого национального палладиума вы найдете и на Венецианских лагунах, и на Нильских водопадах, и на Германских купаньях; разсыпаны они и по всему песчанному берегу Англии, но в опустелых окрестностях Ченсери-Лэна навряд-ли встретите хоть одного из них. Если же и мелькнет в этой пустыне одинокий представитель адвокатского сословия и наскочит на какого-нибудь истца, который бродит здесь по привычке, будучи не в силах разстаться с местом своей пытки, - то оба так пугаются друг друга, что, как сумасшедшие, разбегаются в разные стороны.

Таких жарких каникул давно уж не запомнят.

Молодые клерки влюблены до безумия и утопают в блаженстве возле предмета своей страсти, кто в Маргсте, кто в Рамсгете, кто в Гревзенде, сообразно с тем, кто какую ступень занимает в служебной иерархии.

Все клерки средних лет начинают думать о том, что по настоящему пора бы их семьям перестать рости.

Бродячия собаки скитаются в аллеях Линкольн-Ипна и вокруг сада, задыхаясь от жары, и в тщетных поисках за водой забираются под лестницы и жалобно воют.

Собаки, - вожатые слепцов, тащат своих хозяев к водопроводным кранам или к ушатам с водой. Жалкая лавчонка, где на окне красуется ваза с золотыми рыбками, и где у дверей полито водой и привешен навес от солнца, кажется раем.

Можно бы укрыться в прохладных конторах стряпчих, которые раскинуты но близости Суда, но даже прохлада не стоит, чтоб ее покупали такой дорогой ценой, - ценой мертвящей скуки, хотя в прилегающих к этим убежищам узких переулках так жарко, как в печи. В околотке мистера Крука обыватели, задыхаясь в комнатах, выносят стулья на улицу и располагаются у дверей; мистер Крук, покончив с занятиями, тоже выходит на свежий воздух, в сопровождении кошки, которой никогда не бывает жарко. В "Солнечном Гербе" на время летняго сезона прекращены музыкальные собрания, и маленький Свайльс ангажирован в "Пастораль-Гарден", что на Темзе, он распевает там под музыку самые невинные комические куплеты, совершенно идиллического содержания, которые, как гласит афиша, ничем не оскорбят самого изысканного вкуса.

На время каникул над всей местностью, где гнездятся юристы, праздность и меланхолия нависли, подобно громадному заплесневелому покрывалу или гигантской паутине. Мистер Снегсби, поставщик писчебумажных принадлежностей в Кукс-Корте, чувствует на себе это влияние, не только душою, в качестве человека с созерцательной и чувствительной натурой, но и карманом, в качестве вышеупомянутого поставщика. Во время судебных каникул у мистера Снегсби гораздо больше досуга для размышлений в Степль-Инне и во дворе Архивов; он говорит своим приказчикам, что стоит пораздумать над тем, как это у вас стоит такая жаркая погода, когда море катить свои волны вокруг нашего острова.

Сегодня Оса с утра хлопочет над уборкой маленькой гости иной, потому что мистер и мистрис Снегсби ждут гостей; общество соберется немногочисленное, но за то самое избранное: мистер и мистрис Чедбенд, и никого больше. Люди, мало знакомые с мистером Чедбендом, принимают его обыкновенно за бывшого моряка, ибо он имеет привычку и на словах и в письмах сравнивать себя с кораблем; но они ошибаются: мистер Чедбенд, по его собственному признанию, принадлежит "к церкви". Мистер Чедбенд, не носит никакого духовного сана, и его гонители утверждают, что он не имеет сказать ничего такого, что бы оправдывало его добровольное зачисление себя в ряды проповедников, но у него есть свои последователи, и мистрис Снегсби в числе их. Она прицепилась к этому кораблю только недавно, когда жаркая погода разогрела ее религиозный пыл.

-- Моя женушка взялась за религию немножко круто, говорит мистер Снегсби воробьям Степль-Инна.

Итак Оса, на которую производит сильное впечатление то, что ей суждено прислуживать хоть временно такому человеку, как мистер Чедбенд, обладающему, как ей известно, даром говорить впродолжение четырех часов без перерыва, убираем маленькую гостиную и накрывает стол для чая.

Мебель обтерта и выколочена, портреты мистера и мистрис Снегсби тронуты мокрой тряпкой, вынут лучший чайный сервиз и приготовлено великолепное угощение: аппетитный мягкий хлеб, румяные булочки, свежее масло, окорок, язык, немецкия колбасы, нарезанные тонкими ломтиками, анчоусы, изящно уложенные рядами и убранные петрушкой; будут еще и свежия яйца, которые подадутся в салфетке, и горячия гренки, поджаренные в масле.

Мистер Снегсби в своем лучшем сюртуке; окинув взглядом все приготовления и многозначительно кашлянув в руку, спрашивает мистрис Снегсби:

-- В котором часу, душенька, ты ожидаешь гостей?

-- В шесть, отвечает жена.

Мистер Снегсби замечает вскользь самым кротким голосом, что уже пробило шесть.

-- Может быть вам угодно сесть за стол не дожидаясь их? следует негодующий ответ мистрис Снегсби.

Кажется мистер Снегсби очень не прочь от этого, но он кашляет самым умиротворяющим образом и отвечает:

-- Нет, душенька, я просто сказал, что назначенное время...

-- Что значит время в сравнении с вечностью!

-- Совершенная правда, моя милая, но когда ожидают гостей к чаю и делают все приготовления... может быть... позже чем... И когда час назначен, не лучше-ли явиться во время.

-- Явиться во время! Назначенный час! Вы говорите так, как будто мистера Чедбенда вызвали на дуэль и он просрочил явиться.

-- Совсем нет, совсем петь, душенька, бормочет мистер Снегсби.

Тут Оса, которая все это время стояла на страже у окна спальни, с шумом и громом, точно домовой, слетает с лестницы, врывается в гостиную и объявляет, что мистер и мистрис Чедбенд показались на горизонте.

Вслед затем раздается звонок у наружной двери, и Осе, под страхом немедленного возвращения в недра благотворительного учреждения, где она воспитывалась, внушается, как должно доложить о гостях. Страшная угроза совершенно разстраивает Осу, она с испугу теряется и докладывает: "мистер и мистрис Чизминг, которая... который... церковник... или как это..." и поспешно удаляется, терзаемая укорами совести.

на вид. Мистер Чедбенд движется медленно и неуклюже, точно ученый медведь; он не знает, куда деть свои большие руки: оне как будто мешают ему, и кажется, не будь у него рук, он стал бы на четвереньки. Его голова всегда покрыта обильным потом; когда он говорит, он простирает вперед свою огромную лапищу, как бы предваряя слушателей, что будет назидать их.

-- Друзья мои! возглашает мистер Чедбенд: - Мир дому сему! Хозяину его, хозяйке его, юной деве, отрокам, - мир всем! А почему преподаю мир вам, друзья мои? Что такое мир, в чем он: во вражде-ли? Нет. В распрях-ли? Нет. Есть-ли мир любовь и милость? Есть-ли мир прекрасен и приятен, ясен и радостен? О, да! Вот почему, Друзья мои, я желаю мира вам и домочадцам вашим.

Мистрис Снегсби глубоко растрогана, поэтому мистер Снегсби полагает, что ответить "аминь" будет вполне уместно. Его "аминь" принят хорошо.

Мистер Чедбенд продолжает:

-- Теперь, друзья мои, так как эта тема предо мною...

В дверях показывается Оса. Мистрис Снегсби, не сводя глаз с мистера Чедбенда, шепчет зловещим, гробовым голосом: - Убирайся!

-- Теперь, друзья мои, так как эта тема предо мною, на моей смиренной стезе, то я воспользуюсь ею...

Слышно, как Оса шепчет: - Тысяча семьсот восемьдесят второй... Гробовой голос повторяет зловещим шепотом: - Убирайся!

-- Теперь, друзья мои, спросим себя в духе любви...

Оса все твердит про себя: - Тысяча семьсот восемьдесят второй...

Мистер Чедбенд умолкает с видом человека, привыкшого к гонениям и покоряющагося судьбе, складывает свои жирные уста в томную улыбку и изрекает:

-- Выслушаем деву. Говорите, юная дева!

-- Тысяча семьсот восемьдесять второй, сэр, желает знать, когда же шиллинг. За проезд, задыхаясь выпаливает Оса.

-- За... за проезд? переспрашивает мистрис Чедбенд, Оса повторяет: - Он требует шиллинг и восемь пенсов, или будет жаловаться в суд.

Дамы испускают вопль негодования, но мистер Чедбенд, приподняв руку вверх, успокаивает их смятение.

-- Друзья мои! Я вспомнил об одном долге, который вчера забыл вымолвить. Справедливость требует, чтоб я понес какое нибудь возмездие, посему я не ронщу. Рахиль, дай ему восемь пенсов.

Мистрис Снегсби глубоко вздыхает и упорно смотрит на мужа, как бы говоря: "слышишь этого апостола?" Лик мистера Чедбенда, лоснящийся от жира, сияеть кротостью. Мистрис Чедбенд отсчитывает деньги.

Его привычка, основное правило его действий - сводить таким образом свои счеты с небом по самому ничтожному поводу и выставлять их на показ при всяком удобном случае.

-- Друзья мои, восемь пенсов - небольшая сумма. Могло быть шиллинг и четыре пенса, могло быть полкроны. Возрадуемся же и возвеселимся!

С этим замечанием, которое он возглашает точно стих из псалма, мистер Чедбенд направляется к столу, но, прежде чем сесть, воздымает руку и обращается к публике с таким назиданием:

грехом, потому что мы живем на земле, а не в воздухе. Можем-ли мы летать, друзья мои? Нет, не можем. А почему мы не можем летать?

Тут мистер Снегсби, ободренный успехом своего "аминя", осмеливается ответить более уверенным и твердым голосом, чем в первый раз:

-- Потому что у вас нет крыльев.

Мистрис Снегсби грозно хмурится.

Мистер Чедбенд игнорирует замечание мистера Снегсби и разбиваеть в прах его скромную догадку.

-- Я говорю, друзья мои, почему мы не можем летать? Потому-ли, что нам назначено ходить? Да, потому. Можем ли мы ходить, не имея сил? Нет, не можем. А что бывает с нами, когда мы лишаемся сил? Ноги отказываются носить наше тело, колени подгибаются, лодыжки Подворачиваются, и мы падаем. Откуда же. друзья мои, извлекаем мы силу, потребную нашим членам? Может быть из хлеба в разных его формах, продолжает он, обводя взглядом стол, - может быть из масла, которое сбивается из молока, продукта, доставляемого коровой? Может быть из яиц, которые несут куры? Может быть из ветчины, языка, колбас и тому подобного? Да, друзья мои. Приступим же к земным благам, которые видим перец собою!

Гонители мистера Чедбенда не хотят признать особенный дар красноречия в его, способности нанизывать слова одно на другое. Уж одно это может служить доказательством их пристрастного отношения к нему, ибо каждый знает по опыту, что ораторский стиль мистера Чедбенда имеет широкое распространение и массу почитателей.

Однако ж на этот раз мистер Чедбенд умолкает, усаживается за стол и усердно налегает на земные блага, этот образцовый корабль построен таким образом, что кажется ему присуща способность превращать всякого рода пищу в тот состав, которым пропитана вся его массивная фигура; когда он ест, его можно сравнить с маслобойней, где фабрикация масла производится в обширных размерах. В описываемый летний вечер эта способность широко применяется к делу.

В это время, то есть в самом разгаре вечера, Оса, которая все еще не пришла в себя и несколько раз приводила в разстройство и себя, и пирующих разными неожиданными выходками; раз, например, она исполнила воинственную музыку на голове мистера Чедбенда, брякнув об нее тарелки и увенчав этого джентльмена булочками, - итак, в самом разгаре вечера, Оса шепчет мистеру Снегсби, что его зовут.

-- Меня зовут, будем говорить прямо: меня зовут в лавку, говорит мистер. Снегсби вставая. - Прошу почтенное общество извинить меня; я отлучусь на минуту.

Сойдя вниз, мистер Снегсби находит, что его приказчики погружены в созерцание констэбля, который держит за руку маленького оборвыша.

-- Боже мой! В чем дело? воскликнул Снегсби.

Констэбль отвечает:

-- Этот малый не слушает приказаний и не уходит с места, хоть ему и говорено много раз.

-- Я никогда не остаюсь на одном месте, сэр, отвечает мальчик, размазывая рукой слезы по грязному лицу. - Я хожу, все хожу, с тех пор, как себя помню. Разве можно ходить больше моего?

-- Он не хочет уходить, флегматично повторяет констэбль, ворочая головой, чтоб придать шее более удобное положение в жестком форменном воротнике, - он не хочет уходить, несмотря на многократные предупреждения, поэтому я был принужден арестовать его. Это самый упрямый бродяга, какого я знаю. Он не хочет уходить.

-- Лопни мои глаза, мне некуда уйти! и мальчик в полном отчаянии вцепляется руками в волосы и топает босою ногою об пол.

-- Чтоб не было ничего подобного! Слышал? У меня расправа коротка, говорит констэбль, встряхнув оборвыша с самым равнодушным видом. - В моих инструкциях сказано, чтоб ты уходил, и я твердил тебе это пятьсот раз.

-- Куда-же? восклицает малый.

-- В самом деле, констэбль, ведь это вопрос: куда? скажите пожалуйста, задумчиво вопрошает мистер Снегсби, покашливая в руку самым тревожным и нерешительным своим кашлем. - Куда-же?

многих лет пребывают неподвижными, - ты и тебе подобные не должны ссылаться на их пример, для вас начертано одно полное глубокого философского значения правило, в котором весь смысл вашего странного существования на земле, - проходи! Скрыться со света ты не можешь, Джо, ибо этого не допустят парламентския светила, по - проходи!

Мистер Снегсби ничего не может возразить на это и ничего не возражает, а только покашливает самым безнадежным образом, желая этим выразить, что не находить выхода из положения Джо. Тем временем на лестнице показываются мистер и мистрис Чедбенд и мистрис Снегсби, привлеченные шумом голосов; Оса как привела мистера Снегсби, не трогалась с места, так что теперь в сборе все население дома.

-- Вопрос в том, сэр, знаете ли вы этого малого. Уверяет, что вы его знаете, говорит констэбль мистеру Снегсби.

-- Он вовсе его не знает, решительно отвечает мистрис Снегсби с своего возвышения.

-- Милая женушка! и мистер Снегсби возводит глаза на мистрис Снегсби. - Душенька, позвольте, потерпите минуточку. Я немного знаю этого юношу, и, на сколько знаю, не могу сказать о нем ничего дурного, даже скорее напротив, и обратившись к констэблю, он рассказывает грустную историю своего знакомства с Джо, умолчав, однако, о поваренной тому полукроне

-- Ну, кажется до сих пор все, что он рассказывал, правда. Когда я его арестовал на Гольборне, он сказал, что вы его знаете. Тогда один молодой человек, находившийся у.ъ толпе, заявил, что он вас знает, что вы почтенный коммерсант и что он явится сам, в случае если я сделаю у вас дознание. Впрочем, повидимому молодой человек не намерен сдержать свое слово. Ах, вот и он!

Входит мистер Гуппи, кивает мистеру Снегсби, а перед леди, стоящими на лестнице, снимает шляпу со всей подобающей вежливостью.

-- Я шел из конторы, когда попал на эту уличную сцену, и, услышав ваше имя, подумал, что не мешает изследовать это дело.

-- Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Я вам очень обязан, говорит Снегсби и пересказывает во второй раз все, что знает о Джо, опять-таки умалчивая о случае с полукроной.

-- Теперь я знаю, где ты живешь, говорит констэбль Джо. - Ты живешь в Томе-Отшельнике. Невинное и приятное место для жизни, неправда-ли?

-- Я не могу уйти оттуда и жить в лучшем месте, сэр, отвечает Джо. - Если бы я пошел нанимать квартиру в хороших домах, хозяева со мною и говорить бы не стали. Кто согласился бы пустить в хорошую квартиру такого нищого, как я?

-- Так ты очень беден? спрашивает констэбль.

-- Очень... всегда.

-- Прошу вас судите сами: обшарив его карманы, я нашел эти две. полукроны, говорит констэбль и показывает деньги всему обществу.

-- Мистер Снегсби! Это все, что осталось у меня от соверена, который мне дала дама под вуалью; она говорила, что она служанка. Приходит она раз вечером ко мне на перекресток и просит, чтоб я показал ей этот дом, и дом того, кому вы давали писать, который вот умер, и кладбище, где его похоронили. Она говорит: ты тот мальчик, что был на разследовании? Я говорю: да, я она говорит: можешь ты показать все эти места? Я говорю - могу. Она говорить: покажи. Я показал; она дала мне соверен, и Джо утирает грязные слезы, - пять шиллингов я заплатил в Томе-Отшельнике, за размен тоже пришлось дать, да один парень украл у меня еще пять, пока я спал, а еще мальчик украл девять пенсов, да хозяин слизнул еще больше.

-- Неужели ты думаешь, что кто нибудь поверит тому, что ты наплел про соверен и про даму? Неужели ты на это надеешься? спрашивает констэбль, скосив на мальчика глаза с неизреченным презрением.

-- Ничего я не думаю и ни на что не надеюсь, сэр, все это сущая правда.

-- Каков! замечает констэбль, обращаясь к собранию. - Если я выпущу его теперь, поручитесь-ли вы, мистер Снегсби, что он не будет стоять на месте?

-- Нет, не поручится! кричит, с лестницы мистрис Снегсби.

-- Женушка, милая! взывает супруг. - Констэбль, я уверен, что он не будет стоять на месте. Понимаешь, Джо, это необходимо.

-- То-то же! Ты знаешь, как тебе надо поступать, так и делай, говорит констэбль, - и помни, что в следующий раз так легко не отделаешься. Возьми свои деньги. Теперь, чем скорее ты очутишься за пять миль отсюда, тем лучше для всех.

Сделав это последнее предостережение и указав рукою на запад, как на сторону, куда Джо может безпрепятственно удалиться, констэбль желает всей компании доброго вечера и вскоре Кукс-Корт оглашается звуками его мерных шагов; он идет по тенистой стороне улицы, сняв свою форменную шляпу с жолтым обручем, чтоб хоть немного прохладиться.

Невероятная история, рассказанная Джо о даме и соверене, пробудила любопытство во всех присутствующих. Пытливый дух мистера Гуппи имеет особенную склонность к свидетельским показаниям, к тому же мистер Гуппи жестоко соскучился от каникулярного бездействия, поэтому он заинтересовывается этим случаем до такой степени, что производить прекрасный допрос свидетелю по всей форме. Молодой юрист так заинтересовывает дам, что мистрис Снегсби любезно приглашает его наверх, в гостинную, выпить чашку чая, если он извинит за безпорядок на чайном столе, так как они уже отпили чай.

Мистер Гуппи изъявляет согласие. Джо отдается приказание следовать за всеми, и мистер Гуппи принимается за него со всем усердием молодого юриста, вертит им на все лады, точно это кусок масла, который можно скомкать и придать ему какую угодно форму; Джо терзают по всем правилам юридической науки; допрос выходит вполне образцовый как по ничтожности добытых результатов, так и по своей продолжитсньпости. Мистер Гуппи упивается своим талантом; мистрис Снегсби чувствует, что не только удовлетворена за любознательность, но и поднято достоинство торгового заведения её мужа. Во все время, пока длится жаркая схватка мистера Гуппи с безтолковым свидетелем, корабль мистера Чедбенда запасается материалами для производства жира и сидит на мели, ожидая удобного времени, чтоб спуститься на воду.

-- Ну, говорит наконец мистер Гупии: - или этот малый цепляется за свой рассказ из упрямства, или тут есть что-то особенное, непохожее на все, что я до сих пор встречал в моей практике у Кенджа и Карбоя!

Мистрис Чедбенд шепчет что-то на ухо мистрис Снегсби; мистрис Снегсби восклицает: - Не может быть!

-- Уж много лет! говорит на это мистрис Чедбенд. Мистрис Снегсби поясняет клерку: - Мистрис Чедбенд много лет знает контору Кенджа и Карбоя. Мистрис Чедбенд - супруга этого джентльмена - достопочтенного мистера Чедбенда.

-- Неужели! восклицает мистер Гуппи.

-- Я знала контору Кенджа до моего брака, прибавляет мистрис Чедбенд.

Мистер Гуппи переносит допрос на нее.

-- Вы участвовали в какой-нибудь тяжбе, сударыня?

-- Нет.

-- Так верно были прикосновенны к какой нибудь, тяжбе.

Мистрис Чедбенд отрицательно качает головой.

-- Может быть вы имели сношения с кем нибудь из тяжущихся, сударыня? продолжает мистер Гуппи, который любит в постройке своей речи руководствоваться принципами, выработанными юридической практикой.

-- Не совсем, отвечает мистрис Чедбенд, принимая его вопрос за шутку и угловато улыбаясь.

-- Не совсем, повторяет мистер Гуппи. - Превосходно. По имела ли какая-нибудь из знакомых вам дам сношений с конторой Кенджа и Карбоя? Пока мы оставим в стороне вопрос о том, какого рода были сношения. Или это был кто-нибудь из знакомых вам мужчин? Не спешите, сударыня... Так скажите, мужчина или дама?

-- Ни то, ни другое, отвечает с прежней улыбкой мистрис Чедбенд.

-- А! Так ребенок! восклицает мистер Гуппи и бросает на изумленную мистрис Снегсби проницательный взгляд, какими судьи меряют присяжных. - Теперь, сударыня, не будете-ли так добры сказать, кто был этот ребенок.

Соммерсон, о которой должна была позаботиться контора Кенджа и Карбоя.

-- Мисс Соммерсон! восклицает мистер Гуппи в сильном волнении.

-- Я говорю - Эсфирь Соммерсон, сурово отвечает мистрис Чедбенд. - В то время и помину не было о том, Чтоб ее величать мисс. Она была просто Эсфирь. - Эсфирь, поди туда, Эсфирь, сделай то! И она должна была слушаться.

-- Милостивая государыня! и мистер Гуппи направляется к ней через всю комнату: - Ваш покорный слуга встречал эту молодую девицу в Лондоне, когда она впервые появилась в нем по выходе из учебного заведения. Дозвольте мне иметь удовольствие пожать вашу руку.

Мистер Чедбенд усматривает в этом обстоятельстве удобный случай, чтоб пойти полным ходом, встает, делает обычный знак и отирает носовым платком свою голову, с которой струится пот. Мистрис Снегсби шепчет: - Тс!

этот дом плодами земными! Да умножатся в нем хлеб и вино! Преуспеяния изобилия, благоденствия дому сему! Благопоспешения, совершенствования и благополучия дому сему! Но, друзья мои, не воспользовались ли мы здесь и другим чем нибудь кроме земных даров? Да, воспользовались. Чем же? Духовными благами? Да. Откуда же извлекли мы духовную пищу? Мой юный друг, приблизься!

Джо, к которому относится это обращение, топчется на месте, оглядывается по сторонам и подступает к красноречивому проповеднику, очевидно не вполне доверяя его намерениям.

-- Мой юный друг, ты для нас перл, ты для нас алмаз, ты для нас драгоценный камень, ты для нас сокровище. И знаешь ли почему мой юный друг?

-- Не знаю, ничего я не знаю.

-- Именно потому, что ты ничего не знаешь, ты для нас неоцененное сокровище! Кто ты такой, мой юный друг? Зверь лесной? Нет. Птица небесная? Нет. Морская или речная рыба? Опять-таки нет: ты отрок, ты человеческое существо, мой юный друг. О, какая славная участь быть человеческим существом! А почему это славная участь, мой друг? Потому что ты способен воспринимать уроки мудрости, потому что ты способен извлечь пользу из этого поучения, которое я для твоего блага преподаю тебе, потому что не столб, не бревно, не жердь, не чурбан, не палка, не камень.

Обладать человеческой душой, парящей к небесам!

Купаешься ли ты ныне в этом источнике, мой юный друг? Нет, не купаешься. А почему? Потому что ты пребываешь во тьме, потому что ты пребываешь во мраке, потому что ты в грехе, потому что ты в рабстве. А что такое рабство, мой юный друг? Спросим себя об этом в духе любви!

При этой громоносной тираде, Джо, который постепенно одуревал, подносит правую руку к лицу и зевает на всю комнату.

Мистрис Снегсби в полном негодовании и выражает уверенность, что этот мальчик один из приспешников дьявола.

я заслужил унижение, я заслужил наказание, ибо прошлое воскресенье погрешил: я думал с гордостью о том поучении, которое впродолжение трех часов преподавал слушателям. К моему счастью, счеты теперь сведены, мой кредитор удовлетворен этим вознаграждением. Возрадуемся же и возвеселимся!

Мистрис Снегсби совершенно потрясена.

-- Друзья мои! говорит в заключение мистер Чедбенд, оглядывая свою аудиторию. - Довольно на сей день для нашего юного друга. Придешь ли ты завтра, мой юный друг, узнать у этой доброй дамы, где можешь найти меня, всегда готового поучать, и явишься ли ты ко мне, подобно жаждущей ласточке, на другой день, на третий и в последующий, и будешь ли ты являться втечение многих дней слушать мои поучения?

Последняя фраза сказана с игривостью, напоминающей грацию коровы.

Джо, у которого на уме одно: как можно скорее ускользнуть, кивает уклончиво головой. Мистер Гуппи бросает ему пенни, мистрис Снегсби кличет Осу и поручает ей выпроводить его по-добру по-здорову; но на лестнице его настигает мистер Снегсби и нагружает разными остатками от закуски. Джо удаляется, прижимая добычу к груди обеими руками.

и скрывается в недра своего семейного очага, до той минуты, пока не представится новый удобный случай поместить легкий ужин в его маслобойню для перегонки на масло.

Джо идет по улицам, пустынным в эту пору года, доходит до Блакфрайерского моста и присаживается на раскаленные солнцем камни, чтобы поесть.

Он сидит, пережевывая свой ужин, и смотрит на большой крест над собором Св. Павла, сияющий в красновато-фиолетовых облаках дыма.

По лицу мальчика можно предположить, что священная эмблема так же смутно представляется его уму, как и громадный непонятный город, который она увенчивает; эта золотая эмблема сияет в такой недоступной для него вышине! И он сидит так до солнечного заката; река быстро катит свои волны, двойной поток человеческой толпы несется мимо него, все движется с известной целью и в известном направлении, - а он сидит, пока его не прогонят и не скажут ему: проходи!