Холодный дом.
Часть первая.
Глава XX. Новый жилец.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть первая. Глава XX. Новый жилец. (старая орфография)

ГЛАВА XX.
Новый жилец.

Судебные вакации тянутся и с убийственной медленностью приближаются к концу, точно тихая река, лениво пробирающаяся к морю но плоской равнине. Мистер Гуппи совсем изныл за это время; он иступил свой перочинный ножик и даже сломал его кончик, втыкая этот инструмент во всех направлениях в свой пюпитр; делал он это не потому, чтоб хотел зла своему пюпитру; а потому, что надо же что нибудь делать. Притом надо придумать занятие не слишком возбуждающого свойства, дабы не нарушать покоя физических и умственных сил, и мистер Гуппи находит, что самые подходящия для этого занятия - раскачивать табурет на одной ножке, ковырять ножом пюпитр и зевать.

Кендж и Карбой в отлучке, главный клерк взял продолжительный отпуск и гостит у отца, вольнонаемные писцы отпущены и вся контора покоится на мистере Гуппи и мистере Карстоне. Мистер Карстон по целым дням запирается в кабинете мистера Кенджа, что выводит из себя мистера Гуппи. В откровенные минуты, когда он ужинает салатом из омара у своей матушки в Ольд-Стрит-Роде, он высказывает ей с горьким сарказмом свои опасения, что контора слишком невзрачное место для таких франтов, и знай он, что там будет заседать такая персона, он приказал бы выкрасить за-ново полы и стены.

Каждого, поступающого в контору Кенджа и Карбоя, мистер Гуппи подозревает в том, что тот питает коварные замыслы против него, мистера Гуппи. Ясно, что каждый из этих новичков только о том и думает, чтоб выжить его, мистера Гуппи; если б его спросили: как, когда и почему, - он только бы прищурил бы глаза и покачал головой с многозначительным видом. В силу таких глубокомысленных соображений он самым искренним образом хлопочет о том, чтобы разрушить заговор, которого никогда не существовало, и обдумывает ходы в игре, в которой у него нет противника.

Новичек погружен в разсматривание документов по делу Джерндайса с Джерндайсом, и это доставляет неизреченное удовольствие мистеру Гуппи, ибо он знает наперед, что из такого занятия не может выйти ничего кроме неудачи и огорчений; его удовольствие разделяет третий его товарищ по службе, вместе с ним коротающий скучное каникулярное время в конторе Кенджа и Карбоя, молодой Смольвид, подающий большие надежды.

Линкольн-Инн сильно сомневается, был ли когда нибудь ребенком молодой Смольвид, хотя его обыкновенно зовут Смолем или Птенцом, потому что он совсем еще юноша. Ему немногим больше шестнадцати лет, но он большой дока в юриспруденции, с успехом ухаживает за продавщицей в табачной лавочке по близости Ченсери-Лэна и ради этой леди порвал узы, которые втечение многих лет связывали его с другой. Смольвид - истинное порождение города, - хилое создание, с слабыми членами, крошечного роста, но заметен издали по своей высочайшей шляпе. Предмет его честолюбивых мечтаний - быть похожим на мистера Гуппи, который относится к нему несколько свысока; он одевается, как мистер Гуппи, подражает его походке и голосу, копирует его во всем. Он имеет честь пользоваться особым доверием мистера Гуппи и при разных затруднительных случаях частной жизни этого джентльмена дает ему полезные советы, почерпнутые из глубины собственной житейской опытности.

Сегодня мистер Гуппи все утро висит на подоконнике, высунувшись из окна; он перепробовал все стулья и не нашел себе нигде удобного места; он даже прикладывал голову к железной кассе, чтобы прохладиться. Два раза мистер Смольвид был командируем за прохладительными напитками и разводил их в конторских кружках, размешивая линейкой. Мистер Гуппи предлагает на разсмотрение молодого Смольвида такой парадокс: "Чем больше пьешь, тем больше хочется пить", и безнадежно опускает истомленную голову на подоконник.

Взгляд мистера Гуппи скользит разсеянно по тенистым аллеям Линкольн-Ивиского сквера, по грудам кирпичей и бочкам с известковым раствором; вдруг он усматривает внизу, в уединенной аллее, пару роскошных бакенбард, которые направляются прямо к нему; вслед за тем раздается тихий свист, и голос, который, очевидно, стараются сдержать, кричит:

-- Эй, Гуппи!

-- Смоль! Что бы вы думали, - ведь это Джоблинг! говорит Гуппи, выведенный из дремоты.

Смоль тоже высовывает голову в окошко и кивает Джоблингу.

-- Откуда вы вынырнули? вопрошает мистер Гуппи.

-- С огородов, что под Дептфордом. Но дольше я там не останусь. Я поступаю в солдаты, это решено. Ссудите мне пол-кроны, я чертовски голоден!

Своим отощалым видом Джоблинг и сам напоминает запущенное на семена огородное растение на грядках под Дептфордом.

-- Решено - я солдат! Если есть полукрона, бросьте мне. Я пойду пообедаю.

-- Хотите, пойдем вместе? предлагает мистер Гуппи, бросая монету, которую Джоблинг ловко подхватывает.

А долго придется вас ждать?

-- Не больше получаса. Я жду отступления врага, отвечает Гуппи, кивая головой на внутренния комнаты.

-- Новичка. Недавно поступил. Так подождете?

-- Не можете ли дать мне чего-нибудь почитать тем временем? спрашивает Джоблинг.

Смольвид предлагает "Юридический Листок", по Джоблинг резко отвергает предложение, потому что "не выносит этой канители".

-- Я дам вам газету, говорит мистер Гуппи, - Смоль снесет вам, но лучше, еслиб вы не показывались здесь. Сядьте на лестнице и читайте. Место спокойное.

Джоблинг знаком изъявляет согласие. Расторопный Смольвид снабжает его газетами и от времени до времени выходит проведать его на площадку, из опасения, что тому надоест ждать и он улизнет раньше времени.

Наконец, враг удалился, и Смольвид приглашает Джоблинга наверх.

-- Ну, как же вы поживаете? спрашивает мистер Гуппи, пожимая ему руку.

-- Так себе. А вы?

Мистер Гуппи отвечает, что похвастать нечем, и мистер Джоблинг отваживается спросить:

-- А что поделывает она?

Мистер Гуппи принимает это за непозволительную вольность и укоризненно замечает:

-- Джоблинг, в человеческом сердце есть струны...

Мистер Джоблинг извиняется.

-- Только не об этом, говорит мистер Гуппи, и видно, что он находит мрачное наслаждение в своих терзаниях, - потому, что есть струны, Джоблинг...

Джоблинг опять извиняется.

Во время этого краткого диалога деятельный Смольвид, который также примет участие в обеде, написал на лоскутке бумаги канцелярским почерком: "Не замедлят вернуться". Он привешивает это заявление на ящик для писем, надевает свою высокую шляпу несколько на бок, как носит свою мистер Гуппи, и объявляет патрону, что теперь их больше ничто не удерживает.

С общого согласия отправляются обедать в соседнюю харчевню, известную между посетителями под именем "Молнии-; там прислуживает толстуха лет сорока, которая, как утверждают, произвела некоторое впечатление на пылкого Смольвида. Про него говорят, что он чародей, для которого годы не имеют никакого значения; он развит не по летам и обладает мудростью столетней совы; если он лежал когда-нибудь в колыбели, то надо думать, что и тогда был уже во фраке. У молодого Смольвида тонкий, опытный глаз, он пьет и курит, с видом ученой обезьяны, и носит такие твердые воротнички, что не ворочает шеей; его не проведешь, он - старый воробей. Короче, от младых ногтей он вскормлен Законом и Правосудием и превратился во что-то вроде чертенка в человеческом образе; чтоб объяснить его земное происхождение, про него сложено в конторах, будто его отец был Джон До, а мать - единственная женская отрасль фамилии Po {Сокращения в деловых бумагах очень употребительны в Англии; например, вместо повторения имен истца и ответчика, в адвокатской практике принято иногда обозначать их терминами До и Ро. Прим. перев.Прим. перев.}.

В харчевне мистер Смольвид направляется прямо к своему месту, не удостоив ни малейшого внимания артистически разложенных на окне белоснежных птиц, цветную капусту, корзин с зеленым горошком, свежие, блестящие огурцы и мясные туши, ожидающия вертела. Мистера Смольвида здесь знают и ценят; у него есть свой излюбленный столик, он требует себе все газеты, и если их удержат дольше десяти минут после того, как он потребовал, то крепко достается от него старым, лысым завсегдатаям. Здесь ему не осмелятся подать начатый хлеб и не подадут жаркого от плохого куска, а относительно подливки он неумолим. Зная об его чародейственной силе и полагаясь на его испытанную опытность, мистер Гуппи держит с ним совещание, составляя меню сегодняшняго пиршества; после того, как служанка перечла им все, что имеется в буфете по части мясных блюд, мистер Гуппи обращает на него вопросительный взгляд и говорит:

-- Что вы выберете, Птенец?

Полный сознания своего значения, Птенец отдает предпочтение телятине с ветчиной и французскими бобами.

-- Не забудьте фарша, Полли, - прибавляет он, выразительно прищурив свой опытный глаз.

Гуппи и Джоблинг требуют себе то же; к этому прибавлено три пинты пива пополам с портером.

Служанка возвращается, неся в руках что-то вроде Вавилонской башни; по при ближайшем исследовании оказывается, что это гора тарелок и блюд с оловянными крышками, которая ставится перед мистером Смольвидом; он одобряет благосклонным взглядом и подмигивает служанке.

Затем почтенный триумвират удовлетворяет свой аппетит среди постоянной суеты, хлопанья дверей, звона посуды, грохота машины, которая подает блюда из кухни, среди громких выкрикивапий в рупор новых порций и разсчетов за поданные, в жаркой атмосфере, пропитанной запахом дымящихся кушаньев, в которой ножи и скатерти точно каким-то волшебством покрываются салом и обливаются потоками пива и грязи.

Мистер Джоблинг застегнут гораздо плотнее, чем это обыкновенно принято, поля его шляпы лоснятся так, как будто по ним ползал слизняк, такое же явление наблюдается на разных частях его одежды, особенно на швах; вообще вся его наружность имеет несколько поблекший вид джентльмена в затруднительных обстоятельствах, даже его пышные бакенбарды повисли как-то уныло. Его аппетит таков, что повидимому он довольно долгое время воздерживался от употребления пищи; он так скоро расправляется со своей порцией телятины, что уничтожает ее без остатка, тогда как его компаньоны только что принялись за своп. Мистер Гуппи предлагает ему потребовать вторую.

-- Благодарствуйте, Гуппи, право не знаю, пожалуй я не прочь.

И когда ему подают вторую порцию, он нападает на нее с прежним усердием. Мистер Гуппи молча наблюдает, как он, справившись наполовину со второй порцией телятины, потягивает из кружки вторую порцию пива с портером, потом вытягивает ноги и потирает руки. Мистер Гуппи смотрит на него с видимым удовольствием и говорит:

-- Вот вы опять сделались человеком, Тони!

-- Не совсем еще! Я чувствую себя так, точно вновь родился на свет.

-- Не хотите-ли спросить себе какой-нибудь зелени? Латука, горошку, капусты?

-- Благодарствуйте, Гуппи, право не знаю... пожалуй я не прочь от капусты.

Приказание отдано при саркастическом пояснении мистера Смольвида: "Только, пожалуйста, без улиток, Полли!" Капуста появляется.

-- Я чувствую, как росту, Гуппи, говорит Джоблинг, аппетитно работая ножом и вилкой.

-- Очень рад это слышать.

-- Право! Я чувствую, будто мне шестнадцать лет.

и на порцию капусты.

-- Ну, Смоль, что вы нам присоветуете на сладкое?

-- Мозговой пуддинг, не задумываясь отвечает мистер Смольвид.

-- Гм, недурно! восклицает Джоблинг, приподняв брови: - Благодарствуйте, Гуппи, право не знаю, кажется я не прочь от мозгового пуддинга.

Поданы три порции пуддинга, и Джоблинг шутливо замечает, что он уже достиг цветущого возраста. За сим следуют по команде Смольвида три порции честеру, три порции рому и банкет достигает своего зенита.

Мистер Джоблинг кладет ноги на обитую ковром скамейку, на которой сидит, прислонившись сппной к стене, и удобно разваливается.

-- Я уже вырос, Гуппи, и достиг зрелых лет.

-- Скажите, что вы теперь думаете о... вас не стесняет присутствие Смольвида? спрашивает Гуппи.

-- Нисколько. С удовольствием пью за его здоровье!

-- И за ваше! отвечает Смольвид.

-- Я хотел спросить, что вы теперь думаете насчет поступления в солдаты?

-- Что я могу сказать об этом после обеда, милейший Гуппи? Что думаешь до обеда - одно, а думаешь после обеда - другое! Но всё-же и после обеда я задаю себе вопрос: что мне делать, как я проживу? Знаете: Иль фо манже, как говорят французы, а для меня еда необходима; как для француза, или даже более.

Мистер Смольвид совершенно того-же мнения.

-- Еслиб кто-нибудь сказал мне даже в то время, когда я скакал с вами, Гуппи, в Линкольншир осматривать замок Кест-Вуд...

-- Чизни-Вуд, поправляет Смольвид.

-- Чизни-Вуд, - благодарю уважаемого друга за эту поправку, - еслибы кто-нибудь сказал мне тогда, что мне придется так круто, я бы подрался с ним, право, говорит Джоблинг, с видом отчаяния и покорности судьбе прихлебывая ром, разбавленный водой, - я пустил бы ему пулю в голову.

-- Но, Тони, вы ведь и тогда были в отчаянном положении, возражает Гуппи, вы только о том и говорили, когда мы ехали.

-- Гуппи, я этого и не отрицаю, я был в ужасных обстоятельствах, но я думал, что они поправятся.

Как обыкновенна такая надежда: не на то разсчитывают люди, что поправят свои обстоятельства, а именно на то, что обстоятельства сами поправятся.

-- Я твердо надеялся на то, что обстоятельства поправятся и все устроится, продолжает мистер Джоблинг в несколько неопределенных выражениях, вероятно, имея и сам весьма смутное представление о том, как это могло бы случиться, - однако мне пришлось разочароваться, вышло не так. Но когда кредиторы стали осаждать контору и приносить на меня жалобы по всяким пустяковым, мерзким счетам, мне отказали от места; то же было и во всех местах, куда я обращался: наводили обо мне справки, мое положение обнаруживалось, и меня выпроваживали. Что-же мне оставалось делать? - Скрываться и стараться жить как можно дешевле на Дептфордских огородах. Но легко сказать: жить как можно дешевле. Извольте экономничать, когда вовсе нет денег! Эта такая же задача, как мотать деньги, когда их нет.

-- Разумеется! Последнее принято в самом фешенебельном обществе, а у меня, сознаюсь, были всегда две слабости: фешенебельность и бакенбарды. Но это благородные слабости, чорт возьми! прибавляет мистер Джоблинг вызывающим тоном после того, как наведался в свой стакан с ромом. - Что-же остается делать молодому человеку при таких обстоятельствах, как не обратиться к вербовщику?

Теперь наступает черед мистера Гуппи высказать свое мнение по вопросу о том, что остается делать молодому человеку.

Мистер Гуппи исполнен величественной серьезности и имеет вид человека, который всю свою жизнь был жертвою глубокого сердечного горя.

-- Джоблинг! Я и наш общий друг Смольвид... (Мистер Смольвид скромно добавляет: "оба джентльмены", - и отпивает из стакана), много раз имели разговор об этом предмете с тех пор, как вас...

-- Выгнали, - говорите прямо, Гуппи! ведь вы это хотели сказать! с горечью восклицает мистер Джоблинг.

-- Нет, - как вы оставили Инн, деликатно подсказывает мистер Смольвид.

-- С тех пор, как вы оставили Инн, Джоблинг. И я сообщил нашему общему другу план, который думаю вам предложить. Знаете вы Снегсби, поставщика канцелярских принадлежностей?

-- Знаю, что есть такой, но он не был нашим поставщиком, поэтому я не знаком с ним.

-- Он наш и я знаком с ним, возражает мистер Гуппи. - Недавно я ближе познакомился с ним вследствие некоторых случайных обстоятельств и был у него частным образом, в гостях. Об этих обстоятельствах нет надобности распространяться: они могут иметь некоторое отношение к предмету, который омрачил мое существование, впрочем могут и не иметь.

Мистер Смольвид и мистер Джоблинг знают коварную привычку мистера Гуппи возбуждать любопытство намеками на свои сердечные невзгоды и затем остановить всякие разспросы, деликатно, но строго напомнив об известных струнах в человеческом сердце: поэтому ни тот, ни другой не попадаются в ловушку и хранят молчание.

-- Это может быть, а может и не быть, - повторяет мистер Гуппи. - Но это не идет к делу. Достаточно упомянуть, что оба они, и мистер, и мистрис Снегсби с удовольствием окажут мне услугу, и что у Снегсби в горячее время бывает много работы по переписке бумаг. Он исполняет все заказы Телькингорна и имеет кроме того превосходную практику. Наш общий друг Смольвид может подтвердить это, если захочет.

Мистер Смольвид кивает утвердительно и повидимому готов присягнуть.

-- Господа судьи и господа присяжные, - я подразумеваю вас, Джоблинг, - на мое предложение вы можете возразить, что это печальная перспестива для жизни. Согласен. Но лучше что-нибудь, чем ничего;.во всяком случае это лучше, чем рекрутчина. Вам нужно выждать, нужно, чтоб время изгладило воспоминание о ваших последних приключениях. Вы можете кончить чем-нибудь худшим, чем переписка бумаг для Снегсби.

Джоблинг готов возразить, но предусмотрительный Смольвид останавливает его, строго кашлянув, и сказав: - Вспомните Шекспира!

-- Это одна сторона вопроса, но есть и другая, перейдем к ней. Знаете вы Крука, известного по всему Лэну под именем лорда-канцлера? Ну же, Джоблинг, ведь вы знаете Крука? - прибавляет мистер Гуппи тем самым тоном, каким он ободряет свидетелей при допросах.

-- Знаю в лицо.

-- Знаете в лицо? - чудесно. А знаете старушку Флайт?

-- Кто-же не знает?

инструкциям, я вручаю аккуратно самому Круку в её присутствии. Это повело к тому, что у меня завязались сношения с Круком и я познакомился с его домом и с его привычками. Я знаю, что у него отдается внаймы комната; вы можете нанять ее за самую ничтожную плату, поселиться там под каким-нибудь чужим именем и жить так спокойно, как будто вы за сто миль отсюда. Он вас ни о чем не будет раопрашивать и примет хоть сейчас по одному моему слову. Скажу вам, Джоблинг, еще вот что (тут голос мистера Гуппи сразу понизился и стал дружески фамильярным) - старик необыкновенный чудак, вечно роется в старых бумагах и старается самоучкой выучиться читать и писать, но по моему ни на волос не подвигается вперед. Это необыкновенный чудак, и мне кажется, что может быть стоит обратить на него внимание.

-- Вы хотите сказать... начинает Джоблинг.

Мистер Гуппи пожимает плечами и становится по прежнему сдержанным.

-- Я хочу сказать, что не могу понять. Обращаюсь к нашему общему другу Смольвиду, пусть он подтвердит, слышал ли от меня, и но раз, что я по могу понять этого старика.

Мистер Смольвид лаконически подтверждает:

-- Еще бы!

-- Я многое видел в своей деловой практике и в жизни; для меня большая редкость встретить человека, которого я не разгадал бы более или менее, но мне никогда не попадался старый плут до такой степени хитрый и скрытный, несмотря на то, что почти никогда не бывает трезв; понимаете, это замечательный субъект. Около него нет ни души, а говорят, что он страшно богат; может быть он занимается контрабандой, или утайкой краденого, или потихоньку промышляет закладами и ростовщичеством, - все эти предположения уже явились у меня, - во всяком случае, стоит узнать его поближе, и я не вижу, почему бы вам не заняться этим, если все остальные условия вам подходил.

Мистер Джоблинг, мистер Группи и мистер Смольвид сидят облокотившись подбородком на руки и уставив глаза в потолок. По прошествии некоторого времени они прихлебывают из стаканов, откидываются назад, закладывают руки в карманы и смотрят друг на друга.

Будь у меня та энергия, какой я обладал прежде, Топи, начинает со вздохом мистер Гуппи, - но есть струны в человеческом сердце...

Мистер Гуппи топит свои разстроенные чувства в роме с водой и заключает речь тем, что он уступает этот интересный случай Джоблингу, предуведомляя его, что впродолжение вакаций и вообще до тех пор, пока дела его не пойдут на лад, кошелек мистера Гуппи, "в размере трех, четырех и даже пяти фунтов", к его услугам. "Ибо никто не скажет, что Вильям Гуппи отвернулся от друга в несчастий", заключает он высокопарно. Последняя часть предложения приходится до такой степени кстати, что Джоблинг говорит растроганным голосом.

Гуппи! вы славный малый; вашу руку!

-- Вот она, Джоблинг!

Гуппи, мы теперь друзья навеки!

-- Да, Джоблинг!

Они пожимаюгь друг другу руки и Джоблинг прибавляет с большим чувством:

-- Благодарю вас, Гуппи. Пожалуй я не прочь выпить еще стаканчик за нашу дружбу.

Последний жилец Крука умер в этой комнате, замечает вскользь мистер Гуппи.

-- Умер! Однако!

-- Было следствие: решили, что смерть случайная. Вы не придаете этому значения?

-- Я не цридаю значения, но он мог бы выбрать другое место. Чорт знает, как странно, что он взял да и умер в моей

Мистер Джоблинг принимает близко к сердцу такое неслыханное самовольство, и несколько раз возвращается к этому предмету, восклицая: - "разве нет других мест! или: "ведь ему было бы неприятно, если-б я умер в его комнате?"

Тем не менее, так как само собой разумеется, что договор заключен, мистер Гуппи предлагает отправить верного Смольвида разведать, дома ли Крук, и если да, то покончить дело немедля. Джоблинг одобряет, Смольвид скрывается под высочайшей шляпой и выходит из комнаты походкой мистера Гуппи. Вскоре он возвращается с известием, что Крук дома: он видел в дверь, как тот сидел в комнате за лавкой и должно быть спал, как убитый.

-- В таком случае я расплачусь, и пойдем. Смоль, сочтите, сколько за все?

Мистер Смольвид подзывает служанку и, моргнув ей глазом, начинает:

-- Четыре порции телятины с ветчиной - это три; четыре порции картофеля - три и четыре {Пенса.}; порция капусты - три и шесть, три пуддинга - четыре и шесть, шесть хлебов - пять, три порции сыра - пять и три, четыре пинты пива с портером - шесть и три, четыре порции рому - восемь и три, да три Полли, итого восемь и шесть. Из этого полсоверена Полли получить восемь и шесть, и сдачи восемнадцать пенсов.

Это изумительное вычисление нисколько не утомило молодого Смольвида; он отпускает друзей, хладнокровно кивнув им головою, а сам остается, чтоб отдать дань восхищению Полли, если позволят обстоятельства, и прочесть сегодняшния газеты.

Газетные листы так велики в сравнении с его фигурой без шляпы, что когда он развернул Таймс, чтоб пробежать городскую хронику, кажется, будто он собрался спать и завернулся в простыню.

Мистер Гуппи и мистер Джоблинг направляются к лавке тряпья и старых бутылок, где находят Крука все еще спящим.

Он громко храпит, опустив голову на грудь, и не только не слышит, когда его окликают, но даже не чувствует, когда начинают тормошить; около него, на столе, среди всякого хлама стоит пустая бутылка от джипа и стакан. Воздух комнаты до такой степени пропитан спиртными парами, что даже зеленые глаза кошки, которая сидит на полке и смотрит на посетителей, щурятся и закрываются точно у пьяной.

-- Вставайте! Мистер Крук! Эй, сэр! кричит мистер Гуппи, встряхивая безчувственное тело старика.

Но с такой же легкостью можно бы разбудить узел пропитанного спиртом старого тряпья.

-- Видали ли вы когда-нибудь, чтоб пьяные, засыпая, впадали в такое оцепенение? спрашивает мистер Гуппи.

Если он всегда так спит, то я думаю, скоро этак заснет навеки.

-- Это скорее припадок, чем обыкновенный сон, говорит мистер Гуппи и опять толкает старика: - Эй, ваше лордство.

-- Его можно пятьдесят раз обокрасть!

-- Проснитесь!

После долгих хлопот старик открывает глаза, но кажется не видит ни посетителей и ничего вокруг. Хотя он переложил одну ногу на другую, скрестил руки и несколько раз раскрыл и закрыл свои пересохшия губы, но по прежнему не способен ничего понять.

-- Во всяком случае он жив, говорит мистер Гуппи. - Как поживаете, лорд-канцлер? Я привел к вам своего отца по маленькому делу.

Старик все еще сидит без сознания, несколько раз чмокает сухими губами и наконец делает попытку встать; они помогают ему, он прислоняется к стене и смотрит на них во все глаза.

Вместо ответа старик замахнулся рукою; неизвестно, на мистера Гуппи или без всякой цели - и покачнулся на месте; отвернувшись лицом к стене и опершись о нее лбом, он стоит несколько минут неподвижно, потом шатаясь идет ко входной двери. От воздуха-ли, от движения-ли на улице, от времени ли, которое прошло, или от всех этих причин, только он приходит в себя и возвращается назад довольно твердым шагом; поправив на голове свою меховую шапку, он устремляет проницательный взгляд на пришедших.

-- Ваш слуга, джентльмены. Я вздремнул немножко. Иногда меня трудно бывает разбудить.

-- Да, трудновато, сэр, отвечает мистер Гуппи.

-- А вы пробовали, а? подозрительно спрашивает Крук.

-- Да, немножко, объясняет Гуппи.

Взгляд старика останавливается на бутылке; он берет се, разсматривает, медленно наклоняет и опрокидывает кверху дном.

-- Ну, да; кто-то ее опорожнил! воскликнул он.

-- Уверяю вас, что мы ее нашли в таком виде. Не позволите ли мне наполнить ее для вас?

-- Конечно, позволю, восклицает в восторге Крук. - Еще бы, об этом не стоит и спрашивать. Вы ее можете наполнить вон там, напротив, в "Солнечном Гербе", спросите четырнадцатипенсовый Канцлерский, там уж знают!

любимого внука и нежно похлопывает. Отведав из нея, он прищуривает глаза и шепчет:

-- А это не четырнадцатипенсовый Канцлерский, нет! Это восемнадцатипенсовый!

-- Я думал, что этот вам больше понравится, говорить мистер Гуппи.

-- Вы, истинный джентльмен, сэр, отвечает Крук и опять прихлебывает из бутылки, при чем его дыхание обдаст их точно пламенем.

-- Вы высокоблагородный барон!

осмотр гостю, и повидимому, остается доволен.

-- Угодно посмотреть комнату, молодой человек? Прекрасная комната. Выбелена заново, вымыта мылом и содой. Гм! За нее надо бы взять вдвое дороже, чем я назначаю, она стоит того, не считая моего общества, когда вы пожелаете им воспользоваться, и удивительной кошки, которая уничтожит вам всех мышей.

Отрекомендовав таким образом свою комнату, старик ведет их наверх; в самом деле комната гораздо чище прежнего и в ней разставлена кое-какая старая мебель, которую старик вытащил из своих неисчерпаемых складов.

Дело скоро улаживается, потому что мистер Крук рад одолжить мистера Гуппи, который связан с Кенджем и Карбоем, с процессом Джерндайсов и с другими известными тяжбами, пользующимися его расположением; решено, что мистер Уивль водворится в квартире с завтрашняго дня. Затем мистер Уивль с мистером Гуппи отправляются в Курзитор-Стрит, в Кукс-Корте, где совершается представление первого джентльмена мистеру Снегсби и, что всего важнее, обезпечивается голос и расположение мистрис Снегсби. Затем подробный отчет обо всем происшедшем сообщаете? знаменитому Смольвиду, который ожидает их в конторе, облеченный для такого случая в свою огромную шляпу.

Мистер Гуппи замечает, что хорошо бы закончить этой день театром, но есть такия струны в человеческом сердце, которые превратили бы это удовольствие в горькую насмешку.

узкие глаза ставен смотрят на него с удивлением. Мистер Уивль весьма искусный человек на малые дела, и на следующий день, попросив иголку у мисс Флайт и молоток у хозяина, устраивает приспособление, заменяющее драпри, а вместо полок вбивает несколько крючков, на которые вешает свои две чайных чашки, кувшин, и всякую-всячппу, точно моряк, потерпевший крушение и умеющий извлечь пользу из всего.

Из всех немногочисленных вещей, составляющих собственность мистера Уивля, он ценит более всего, - конечно после своих роскошных бакенбард, к которым он питает всю ту любовь, какую только могут бакенбарды пробудить в мужском сердце, - после бакенбард он ценит выше всего коллекцию избранных гравюр, извлеченную из истинно национального сочинения: "Богини Альбиона или великолепная галлерея британских красавиц", На этих гравюрах все титулованные леди и модные львицы изображены с самыми разнообразными улыбками, какие только может произвести искусство в соединении с деньгами.

Он украшает свою квартиру этими чудными портретами, которые, во время его пребывания на Дептфордских огородах, хранились в картонке, помещении далеко их не достойном. Теперь же, так как великолепные британския красавицы разодеты во все туалеты, какие только может выдумать человеческое воображение, - так как оне играют на всевозможных музыкальных инструментах, ласкают собак всяких пород, созерцают ландшафты самого разнообразного характера, окружены самыми фантастическими вазами и баллюстрадами, то впечатление получается поразительное.

У мистера Уивля такая же слабость к модному свету, какая была у Тони Джоблинга; он достает по вечерам газеты в "Солнечном Гербе" и, читая-о блестящих метеорах, которые в разных направлениях носятся по великосветскому небу, получает невыразимое удовлетворение. Он тает от удовольствия, узнав, что такой-то член блестящого избранного общества вчера имел честь собрать это общество у себя, или что другой такой же блестящий член этого общества завтра будет иметь честь его покинуть.

Знать, что делают и будут делать британския красавцы, какие предполагаются браки в среде британских красавиц, какие в обращении слухи на счет их, знать об этом - значит знать судьбы человечества; прочитав великосветския новости, мистер Уивль переносить свой взор на портреты и ему кажется, что он знаком с оригиналами и хорошо их знает.

в ход свою наклонность к общительности. В эту пору дня, если только он не принимает у себя мистера Гуппи или его маленького двойника в большой шляпе, он выходит из своей мрачной комнаты и разговаривает с Круком или болтает "очень свободно", как выражаются Кукс-Кортцы, желая его похвалить) со всяким, кто расположен к беседе. Вследствие этого мистрис Пипер, которая признается в околотке" законодательницей общественного мнения, высказывает мистрис Перкинс два замечания: Первое, что если её Джонни будет носить когда-нибудь бакенбарды, она желает, чтоб они были точно такия, как у этого молодого человека; второе, - помяните мое слово, мистрис Перкинс, - этот молодой человек заполучит когда-нибудь все деньжищи старого Крука!