Холодный дом.
Часть вторая.
Глава IX. Национальные и домашния дела.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава IX. Национальные и домашния дела. (старая орфография)

ГЛАВА IX.
Национальные и домашния дела.

Несколько недель Англия находилась в самом бедственном положении: лорд Кудль хотел выйти из министерства, сэр Томас Дудль не хотел вступать, а так как кроме Кудля и Дудля в Великобритании нет людей, достойных стоять у кормила, то несчастная страна оставалась без правительства.

Надо еще благодарить Бога, что между этими двумя великими людьми не состоялась дуэль, которая одно время считалась неизбежной, ибо, еслибы действие обоих пистолетов оказалось одинаково губительно и Кудль с Дудлем убили бы друг друга, то, надо полагать, Англии пришлось бы ждать до тех пор, пока не подростут и не примут бразды правления маленькие Кудль и Дудль, бегающие теперь в курточках и коротких панталончиках.

Но, к счастью, это ужасное национальное бедствие было устранено: лорд Кудль во-время открыл, что сказанные им в пылу дебатов слова: "от всей души презираю подлую и низкую деятельность сэра Томаса Дудля", должны были означать, что рознь партий не мешает ему отдать должную дань восхищения этой деятельности, а с другой стороны сэр Томас Дудль, как оказалось, был внутренно глубоко убежден, что лорд Кудль послужит образцом добродетели и доблести для потомства.

Но все-таки втечение нескольких недель Англия была в большом затруднении. "Как бы она перенесла бурю, не имея кормчого?" спрашивал весьма резонно сэр Лейстер Дэдлок.

Но лучше всего то, что сама Англия повидимому, мало заботилась о грозящей ей гибели; как во дни оны, перед потопом, так и теперь, ели, пили, женились и выходили замуж. Но лорд Кудль понимал опасность, и все их последователи и приспешники имели, на сколько возможно, ясное понятие об угрожающей опасности; наконец сэр Томас Дудль соблаговолил оправдать возлагаемые на него надежды и вступил в управление; он сделал даже больше: привел с собою всех племянников, кузенов и остальных родичей. Значит можно было надеяться, что старый корабль не потонет.

Дудль нашел, что он должен обратиться к стране, и вот он опрокидывается на нее в образе соверенов и пива, и благодаря этой метаморфозе имеет возможность появляться одновременно во многих местах зараз. Вся Великобритания занята упрятыванием в карманы Дудля в виде соверенов, поглощением его же в виде пива и вместе с тем, - несомненно в видах преуспеяния своей славы и нравственности, - клянется и божится, что не делает ни того, ни другого.

Лондонский сезон заканчивается, потому что Дудлисты и Кудлисты разсееваются повсюду, чтоб помочь Великобритании в сих благочестивых упражнениях.

Из всех этих признаков мистрис Роунсвель, ключница Чизни-Вуда, заключает, хотя соответственные инструкции еще не получены, что следует ожидать скорого прибытия в замок владельцев со всей свитой родственников и других лиц, долженствующих разными путями содействовать великому конституционному делу. Величественная старуха пользуется случаем доказать, что замок всегда на-готове: полы сияют, как зеркала, ковры и занавесы выбиты и вычищены, пышные постели взбиты, буфеты и кухни во всеоружии, - все готово поддержать подобающим образом достоинство Дэдлоков.

Прекрасный летний вечер на закате, все приготовления кончены; величественным и печальным смотрит старинный дом, в котором столько приспособлений для жилья, и нет обитателей, если не считать фамильных портретов.

"Да, они жили в свое время, они были и исчезли", мог бы думать кто-нибудь из живых Дэдлоков, проходя по картинной галлере, "они так же видели, как и я теперь вижу, эту тихую, безмолвную галлерею, они так же думали, как думаю я, о той пустоте, которая образуется, когда они исчезнут со сцены, они так же, как теперь я, с трудом могли себе представить, как это на свете обойдется без них, так же были далеки от моего мира, как далек теперь от меня их мир, отделенный гробовой стеной от всего живого; так же умерли, как умру и я, не оставив по себе ни следа, ни сожалений".

Прекрасен снаружи старый замок в этот час заката: солнце позолотило серые камни, окна кажутся огненными, сквозь них льются внутрь обильные, широкие, могучие потоки света, от которых оттаивают даже замороженные Дэдлоки. Тени листьев играют на портретах и придают им странные выражения: заставляют подмигивать плотного судью в углу, одаряют ямочкой на подбородке баронета с жезлом в руках и с выпученными глазами; на грудь каменной красавицы-пастушки бросают горячее светлое пятно, которое могло бы согреть этот камень сто лет назад; прабабку Волюмнию в башмаках с высокими каблуками, ужасно похожую на свою правнучку, одевают сиянием, точно святую; придворную фрейлину Карла И, с огромными круглыми глазами и другими соответствующими прелестями, заставляют купаться в переливающихся волнах света и тени.

Солнечный свет меркнет. Паркет темнеет, сумрак медленно ползет вверх но стенам и укладывает Дэдлоков в могилу, как сделали в свое время смерть и годы. Тень развесистого дуба, падая на висящий над камином портрет миледи, заставляет се бледнеть и трепетать; кажется, будто огромная рука держит над нею густое покрывало, выжидая момента, чтоб его накинуть. Тени сгущаются, взбираются выше и выше; вот только на потолке остался красноватый отблеск, вот и он погас.

Весь ландшафт, который днем с террасы казался таким близким, удаляется, расплывается, обращается в туманные призраки, - как и многия другия прекрасные вещи на свете, близкия и легко достижимые с первого взгляда.

Поднимается легкий туман, на землю пала роса, сладкия благоухания сада носятся в воздухе. Деревья слились в одну сплошную массу, пока восходящая луна не бросила между стволами светлых полос; при этом освещении аллеи превратились в приделы какого-то храма с фантастически изогнутыми арками.

Луна поднялась выше, величественный замок кажется теперь еще более безлюдным и похож на тело, от которого отлетела жизнь. Теперь, попав в эти комнаты, даже страшно подумать о тех из Дэдлоков, кто еще недавно покоился в этих пустынных спальнях, уже не говоря о мертвецах.

Теперь час призраков, когда каждый угол обращается в пещеру, каждая уходящая вниз ступенька - в колодезь, когда цветные стекла бросают бледный фантастический отблеск на пол, когда везде мерещатся какие-то темные лестницы, когда испуганному воображению кажется, что доспехи на стенах украдкой шевелятся, а в шлемах и касках под опущенными забралами скрываются головы.

Но из всех теней Чизни-Вуда первой появляется и последней исчезает та, которая падает в большой гостинной на портрет миледи; в этот час, при другом освещении, она меняет свой вид, превращаясь в поднятые руки, угрожающия прекрасному лицу, которое дрожит и трепещет от ужаса.

-- Миледи нездорова? Что с ней?

-- Миледи все прихварывала, мэм, с тех пор, как в последний раз жила здесь, - то есть, я хочу сказать, останавливалась, словно перелетная птичка. С тех пор миледи на редкость как мало выезжает, все больше сидит в своей комнате.

-- Томас, говорит ключница с гордым, самодовольством, - Чизни-Вуд скоро поправит миледи. Нигде нет такого чистого воздуха, это самое здоровое место на свете.

Может быть Томас имеет по этому предмету особое мнение и вероятно намекает на это, поглаживая свою лоснящуюся голову, но воздерживается от дальнейших возражений и удаляется на кухню, где услаждает себя элем и пирогом с говядиной.

Грум Томас - та рыба-лоцман, которая предшествует более родовитой акуле. На следующий вечер прибывают баронет и миледи с огромным кортежем, с родными и присными, собравшимися со всех четырех стран света. С этих пор по всей стране, но главным образом там, где Дудль разливается золотым или пивным дождем, начинают рыскать какие-то таинственные, темные личности - просто напросто люди от природы безпокойного нрава, которые нигде и никогда ничем не могут заняться.

При настоящих обстоятельствах, когда дело идет о спасении отечества, сэр Лейстер находит кузенов полезными. Невозможно найти человека, более подходящого, чем достопочтенный Боб Стэбль, для председательствования на охотничьих обедах; трудно найти людей более подходящих для скитаний по избирательным собраниям и более способных поддержать старушку Англию, чем остальные кузены. Волюмния немножко безтолкова, но она благородного происхождения, многие ценят её игривый разговор, её французские каламбуры, которые настолько устарели, что с течением времени стали опять новостью, ценят честь вести к обеду девицу из рода Дэдлоков и даже танцовать с нею. При настоящих обстоятельствах танцы являются патриотическим делом, и Волюмния без устали прыгает для блага неблагодарной страны, не удостоившей её даже пенсии.

Миледи не старается занимать многочисленных гостей г редко показывается днем, так как все еще хворает; не одно лишь её появление доставляет огромное облегчение на всех этих скучных обедах, несносных завтраках, балах и других меланхолически-церемонных торжествах, ибо. что касается сэра Лейстера, он решительно не способен понять, как кто-нибудь, удостоенный чести быть под его кровом, может еще в чем-нибудь нуждаться, и своим величественным самодовольством производит на общество действие великолепного холодильника.

Каждый день кузены галопируют или трусят рысцой то по пыльным улицам, то по проселочным дорогам, разъезжая по избирательным собраниям и комитетам (в кожаных перчатках и с биному. в руках - по деревням, в замшевых и с хлыстиком - по городкам), каждый день рапортуют о своих подвигах сэру Лейстеру, и каждый день по поводу этих рапортов, обыкновенно после обеда, сэр Лейстер преподает им свои поучения.

Каждый день все незанятые люди безпокойного права имеют такой вид, как будто нашли себе занятие. Каждый день Волюмния беседует с сэром Лейстером о положении нации, и на основании этих бесед баронет начинает склоняться к заключению, что Волюмния мыслящая женщина, а вовсе не такая простушка, какою он считал ее прежде.

-- Как идут наши дела? Все ли у нас благополучно? спрашивает мисс Волюмния в ажитации.

Важные национальные дела близятся к концу; еще несколько дней - и золотой и пивной дождь прекратится. В гостиной только что показался по окончании обеда сэр Лейстер - яркая звезда первой величины, - окруженный тучами кузенов.

-- Волюмния, отвечает сэр Лейстер, держащий в руках какой-то длинный реестр, - наши дела идут удовлетворительно.

-- Удовлетворительно! только-то!

На дворе прекрасная летняя погода, но для сэра Лейстера до вечерам разводят в камине огонь. Он садится на свое обычное место у экрана и повторяет твердым и отчасти недовольным тоном, который должен означать: я не то, что все простые смертные, и слова мои нельзя понимать в таком простом смысле.

-- Волюмния, наши дела идут удовлетворительно.

По крайней мере нет оппозиции вашей партии? Вопрошает Волюмния с надеждой.

-- Нет, Волюмния. Безумная страна, - с сожалением должен констатировать прискорбный факт, - во многом утратила здравый смысл, но...

-- Но не настолько, чтоб дойти до оппозиции вам. Как я рада это слышать.

Этими словами Волюмния опять входит в милость. Сэр Лейстер благосклонно склоняет голову, как бы говоря: А все-таки она мыслящая женщина, хотя по временам и бывает опрометчива.

других принадлежащих ему мест, менее важных, он ограничивается тем, что просто посылает туда своих кандидатов с заказом мастерам: потрудитесь выкроить из этого матерьяла двух членов парламента и прислать, когда будут готовы.

-- Однакож, Волюмния, я должен сказать, что, к сожалению, во многих местах народ обнаружил дурное направление и правительство встретило оппозицию самую определенную и самую неукротимую!

-- Пре-зрен-ны-е! произносит Волюмния.

Оглянув кузенов, разместившихся на оттоманках и диванах, сэр Лейстер продолжает:

-- И даже во многих, точнее говоря во всех местах, где правительство одержало верх над крамольниками...

Заметим мимоходом, что Кудлисты всегда крамольники в глазах Дудлистов, которые в свою очередь занимают то же положение у Кудлистов.

--...хотя мое достоинство, как англичанина, оскорбляется, но я принужден признать, что даже и там наша партия восторжествовала лишь при помощи громадных издержек: сотен (сэр Лейстер глядит на кузенов и его благородное негодование растет), сотен тысяч фунтов!

Если у Волюмнии есть недостаток - то это избыток наивности; конечно, наивность удивительно идет к передничку и пелеринке, но не совсем гармонирует с румянами и жемчужным ожерельем. Как бы то ни было, наивность побуждает мисс Волюмнию спросить:

-- На что?

-- Волюмния! строго предостерегает ее сэр Лейстер. - Волюмния!

-- Нет, нет, не то! восклицает Волюмния, слегка взвизгнув. - Как я глупа! Я хотела сказать: как жаль!

-- Очень рад слышать, что вы хотели сказать, "как жаль", произносит сэр Лейстер.

Волюмния спешит высказать, что всех этих возмутительных людей, которые оскорбляюгь достоинство англичан, следует судить, как изменников, и насильно заставить их поддерживать правое дело.

-- Очень рад слышать, Волюмния, повторяет баронет, умилостивленный и смягченный такими чувствами, - очень рад слышать, что вы хотели сказать: "как жаль", ибо это позор для избирателей. Но так как вы неосторожно, хотя и не преднамеренно, задали мне необдуманный вопрос: "на что?" то позвольте ответить вам: на необходимые издержки. Полагаю, что здравый смысл подскажет вам не затрогивать более этого предмета ни здесь, ни где бы то ни было в другом месте.

Сэр Лейстер считает себя обязанным сделать Волюмнии это внушение, ибо много толкуют о том, что в двух стах петициях "необходимые издержки" будут названы словом "подкуп", ибо нашлись такие безстыдные насмешники, которые предложили выпустить из церковной службы молитву о членах перламента и предписать конгрегации верных молиться о шестьсот пятидесяти восьми джентльменах, потерявших умственные способности.

Несколько оправившись после полученного выговора, Волюмния говорить:

-- Я думаю, мистеру Телькингорну была масса работы.

Сэр Лейстер широко раскрывает глаза.

-- Не знаю, почему у мистера Телькингорна должно прибавиться работы? Он не кандидат. Не знаю, какие обязательства могли на нем лежать?

Волюмния думает, что быть может он содействовал. Сэр Лейстер хотел бы знать: кому и в чем? Совершенно растерявшаяся Волюмния смущенно лепечет, что быть может кто нибудь нуждался в советах и указаниях мистера Телькни горна.

Леди Дэдлок сидит у открытого окна, положив руку на подоконную подушку и устремив взгляд в парк, где ложатся ночные тени; с тех пор, как упомянуто имя стряпчого, она, повидимому, прислушивается к разговору.

Необычайно тщедушный кузен с усиками тайно замечает со своей кушетки:

-- Вче'а я от кого-то с'ыша'ъ, что Теъкинго'в уеха'ъ по какому-то де'у в го'нозаводческий ок'уг и ве'нется сегодня; пожа'уй он явится с вестью о по'ажении Куд'я.

В эту минуту Меркурий, явившийся с кофе, докладывает сэру Лейстеру, что мистер Телькингорн прибыл и теперь обедает. Миледи на мгновение поворачивает голову, потом по прежнему смотрит в окно.

Волюмния объявляет, что она в восторге от приезда очаровательного мистера Телькингорна. Это такой оригинальный, такой загадочный человек; знает кучу интересных вещей и молчит как могила. Волюмния убеждена, что он франкмасон; наверное он начальник ложи, носит передник и возседает как идол среди шандалов и лопаток. Все эти игривые замечания прелестной девы высказываются детски наивным тоном.

-- С тех пор, как я здесь, он еще ни разу и был в Чизни-Вуде. Я боялась, что он разобьет мне сердце своим непостоянством. Иногда мне казалось, что он уже умер!

Какая-то тень легла на лицо миледи; может быть это надвинулся вечерний сумрак, а может быть её чело омрачилось мыслью: "я желала "бы, чтоб он умер!"

-- Здесь мистер Телькингорн всегда-желанный гость, говорит сэр Лейстер. - Он всегда и везде одинаково скромен. Это вполне достойная личность и пользуется заслуженным уважением.

Разслабленный кузен думает, что "Тёъкппго'в ко'оссаъно богат".

-- Вез сомнения он занимает прочное положение, говорит сэр Лейстер. - Ему отлично платят, а в высшем обществе он принят почти на равной ноге.

Все вздрагивают: по близости раздался выстрел.

-- Ах, Боже мой, что это! взвизгивает Волюмния.

-- Это крыса, говорить миледи, - должно быть застрелили крысу.

Входит мистер Телькингорн в сопровождении Меркуриев с зажженными лампами и свечами.

-- Нет, нет, не надо, говорит сэр Лейстер. - Вы, миледи, не прочь посидеть в сумерках?

Напротив, миледи очень рада.

-- А вы, Волюмния?

О! сидеть и беседовать в темноте - для Волюмнии ничего не может быть восхитительнее!

-- В таком случае унесите огонь, говорит сэр Лейстер. - Прошу меня извинить, Телькингорн, как поживаете?

всегда занимает, когда готовится что нибудь сообщить баронету.

Сэр Лейстер выражает опасение, как бы миледи, которой и без того нездоровится, не простудилась у открытого окна; миледи благодарит его, но желает остаться у окна, потому что здесь больше воздуха. Сэр Лейстер встает, укутывает ее шарфом и возвращается на прежнее место. Тем временем мистер Телькингорн нюхает табак.

-- Чем кончилась битва? спрашивает сэр Лей стер.

-- Неудачей. Дело провалилось с самого начала: они провели своих кандидатов. Вы совершенно разбиты: три против одного.

Мистер Телькингорн настолько политичен, что не имеет никаких политических мнений, поэтому он не говорит "мы", а "вы" разбиты.

Сэр Лейстер величествен в своем гневе. Волюмния никогда не слыхивала ничего подобного. Разслабленный кузен утверждает, что так будет, пока "не заткнут г'оток этим ме'завцам".

Когда возстановилось молчание, мистер Телькингорн говорит:

-- Это ведь то именно место, где хотели выставить кандидатом сына мистрис Роунсвель.

-- Да, я помню, вы тогда говорили: он имел настолько такта и смысла, что отклонил это предложение. Никоим образом не могу одобрить мнений, выраженных им в этой самой комнате во время нашего свидания, но с удовольствием отдаю ему справедливость: этим отказом он безспорно выказал понимание приличий.

-- Которое однакож не помешало ему принять деятельное участие в настоящих выборах.

Слышно, как сэр Лейстер тяжело переводит дух.

-- Так-ли я вас понял? Сын мистрис Роунсвель принял участие в настоящих выборах?

-- Необычайно деятельное.

-- Против...

-- Конечно против вас. Он не дурной оратор, говорит ясно и энергично. Его речь очень повредила вам, он имеет большое влияние. Он был полным господином при подаче голосов.

Мистер Телькингорн продолжает, как заведенная машина.

-- И ему много помогал сын.

-- Его сын? переспрашивает сэр Лейстер с зловещею мягкостью.

-- Да, его сын.

-- Тот самый. У него только один сын.

После томительной паузы, впродолжение которой присутствующие слышали сопение баронета и могли догадываться о степени его изумления, сэр Лейстер говорит:

-- В таком случае клянусь честью и жизнью, клянусь моей репутацией и принципами, - оплоты, охранявшие общество, подорваны, воды хлынули и уничтожили все границы, расшатали все связи, которыми держится общественный строй!

Общий взрыв негодования. Волюмния думает, что настало время, когда власть должна вступиться и принять решительные меры. Разслабленный кузен думает, что: "ст'ана бешены м га'опом несется к чо'ту".

-- Я не намерена с ней разстаться, отзывается со своего места миледи тихим, но решительным тоном.

-- Я не думал этого предлагать, возражает сэр Лейстер, - очень рад, что вы так решили. Я льщу себя надеждой, что, сочтя ее достойной своего покровительства, вы употребите все свое влияние, чтоб удалить ее от этих опасных людей. Вы можете указать ей, как гибельно отзовутся связи с такими людьми на обязанностях и принципах; вы можете сохранить ее для лучшей доли. Ей можно дать понять, что, вероятно, через некоторое время в Чизни-Вуде для нея найдется муж, который... после минутного размышления сэр Лейстер добавляет: - который не оторвет ее от алтарей предков.

Сэр Лейстер предлагает миледи свои замечания с тою же почтительностью и вежливостью, с какой всегда обращается к ней. В ответ она только кивает головою. Луна взошла и своим бледным холодным сиянием освещает лицо миледи.

-- Однакож замечательно как эти люди по своему горды.

-- Меня нисколько не удивит, если они откажутся от этой девушки, не дожидаясь, чтоб она отказалась от них, и не только отец, а даже и влюбленный разумеется в том случае, если она, останется в Чизни-Вуде при настоящих обстоятельствах.

-- Вот как! говорит сэр Лейстер весь дрожа. - Вы, мистер Телькингорн, должны их близко знать, вы были там.

-- Именно так, сэр Лейстер, это факт. Да вот, я могу рассказать одну историю, с разрешения миледи...

Миледи дает разрешение наклонением головы. Волюмния в восторге, - история! Наконец-то мистер Телькингорн что нибудь разскажет! а будет в ней привидение?

Мистер Телькингорн на минуту умолкает и затем повторяет гораздо выразительнее, чем говорит обыкновенно:

-- Быль, мисс Дэдлок. Подробности я узнал только недавно, сэр Лейстер, их немного. Эта история подтверждает на примере то, что я сказал. Имена лиц я пока опущу; надеюсь, леди Дэдлок не сочтет меня за это невежливым.

При свете каминного огня можно видеть, что мистер Телькингорн поворачивается к окну, освещенному луною. Цри свете луны можно видеть леди Дэдлок, спокойную и невозмутимую.

-- У одного согражданина этого мистера Роунсвеля, находящагося в совершенно таких же обстоятельствах, и притом, как мне рассказывали, человека состоятельного, была дочь, которая обратила на себя внимание одной знатной леди, - знатной не в сравнении с ним, а настоящей знатной леди: мужем её был джентльмен такой же высокопоставленный как вы, сэр Лейстер.

-- Так, мистер Телькингорн, - это должно означать, что, в таком случае, леди действительно стояла необычайно высоко.

-- Эта леди, богатая, прекрасная, полюбила девушку, приблизила к себе и была к ней очень добра. Но у леди, при её высоком положении, была одна тайна, которую она скрывала много лет. В ранней молодости она была обручена с одним негодяем, - он был офицер, кажется капитан, - знакомство с которым не могло повести ни к чему хорошему. Замуж за него она не вышла, но у нея был ребенок, и капитан был отцом этого ребенка.

При свете камина можно видеть, что мистер Телькингорн смотрит на освещенное луною окно. При свете луны можно видеть спокойный и невозмутимый профиль леди Дэдлок.

-- Когда капитан умер, леди сочла себя спасенной, но вследствие стечения обстоятельств тайна открылась; не буду утомлять вас рассказом о том, как это случилось; как мне передавали, началось с того, что леди позволила себе однажды неосторожно чему-то удивиться. Это показывает, как трудно даже самым твердым людям - она была очень твердого характера - быть постоянно на-стороже. Можете себе представить, какое впечатление произвело в доме открытие тайны; можете представить себе, сэр Лейстер, в каком горе был муж. Но в настоящую минуту это нас не касается. Когда согражданин мистера Роуисвеля узнал все, он не допустил свою дочь пользоваться покровительством знатной леди и жить в её доме; ему казалось, что оставаться там - позор и унижение для его дочери. До такой степени он был горд. И он увез свою дочь, нисколько не оценив оказанной ему и ей чести, напротив, он так сердился, так стыдился положения, которое занимала его дочь, как-будто эта леди была самой последней женщиной. Вот и весь мой рассказ. Надеюсь, леди Дэдлок извинит за грустную историю.

к мнению, высказанному разслабленным кузеном в нескольких кратких словах:

-- Е'унда. К чо'ту этого сог'ажданина.

Сэр Лейстер приписывает все Уату Тайлору и предсказывает, каких грядущих событий следует ожидать.

Общий разговор продолжается недолго, ибо с тех пор, как начались "необходимые издержки", в Чизни-Вуде ложатся поздно, сегодня же первый вечер, который проводят в своем семейном кругу, после десяти часов сэр Лейстер просит мистера Телькингорна позвонить, чтоб принесли свечи. К этому времени поток лунного света затопил все окно, у которого сидит миледи. Теперь, в первый раз за весь вечер, миледи меняет позу, встает с места и подходить к столу за стаканом воды; кузены, щурясь, как летучия мыши, от яркого света, бросаются толпою, чтоб подать миледи стакан. Волюмния, которая всегда не прочь подкрепиться, за неимением лучшого тоже берет стакан с водой и отпивает крошечный глоток, как птичка. Миледи, грациозная, самоуверенная, провожаемая восхищенными взорами, медленно проходит анфиладу комнат, рядом с Волюмнией, и прелестная нимфа далеко не выигрывает от этого соседства.