Холодный дом.
Часть вторая.
Глава XI. В кабинете мистера Телькингорна.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава XI. В кабинете мистера Телькингорна. (старая орфография)

ГЛАВА XI.
В кабинете мистера Телькингорна.

От волнующихся пажитей и развесистых дубов Чизни-Вуда мистер Телькингорн переносится в душный, жаркий, пыльный Лондон.

Способ, посредством которого он отправляется из замка в Лондон и обратно, - составляет одну из его непроницаемых тайн: в Чизни-Вудских чертогах он появляется всегда так неожиданно, как будто его квартира рядом с замком, а в свой деловой кабинет возвращается так, как будто вовсе не выезжал из ЛинкольнъИнн-Фильдса. Он не переодевается в дорожный костюм и никогда не говорит о своих путешествиях. Только сегодня утром он исчез из комнатки в башне, а теперь в сумерках уже стоит у дверей своей квартиры в Линкольн-Инн-Фильдсе.

Подобно черной лондонской вороне, избегающей общества других птиц, свивших гнезда в этих Линкольн-Иннских полях {Линкольн-Инн-Фильдс буквально значит: поля Линкольн-Инна. Примеч. перев.}, где барашки встречаются только в виде пергамента, козлики - в виде париков, где журчащие ручейки заменяются потоками юридического витийства, - этот стряпчий, высохший и увядший, живет одиноко среди людей, сторонится от них; он состарился, не зная сладких юношеских грез и смелых порывов, он так долго вил свое гнездо в изгибах и пзворотах человеческой натуры, что совсем позабыл её высшее и лучшее назначение.

Теперь он бредет домой; раскаленные дома, раскаленная мостовая обращают улицы в какие-то чудовищные печи; мистер Телькингорн задыхается от жажды и мечтает о своем освежительном пятидесятилетнем портвейне.

Фонарщик с лестницей под мышкой бегает по той стороне Фильдса, куда выходит дом мистера Телькингорна, когда этот верховный жрец благородных тайн входит в свой мрачный двор. Он подымается по лестнице и готов уже незаметно прокрасться в темную переднюю, когда в конце лестницы встречает робкого человека, который гнется перед ним в три погибели.

-- Кажется Снегсби?

-- Точно так, сэр. Надеюсь, вы здоровы, сэр Я только что был у вас и возвращаюсь домой.

-- Что такое? Вам что нибудь нужно?

-- Да, сэр, отвечает мистер Снегсби, не решаясь надеть шляпы из почтения к лучшему заказчику. - Я очень бы желал сказать вам несколько слов, сэр.

-- Не можете ли сказать здесь?

-- Как вам угодно, сэр.

-- Ну, говорите.

Стряпчий опирается о железные перила верхней площадки лестницы и устремляет взгляд на ламповщика, который зажигает теперь фонари на дворе.

-- Это касается... начинает мистер Снегсби таинственным шепотом. - будем говорить прямо, касается иностранки, сэр.

-- Какой иностранки?

-- Француженки, если Не ошибаюсь. По незнакомству с французским языком, могу судить только по её манерам и по наружности, что она француженка; может быть и не француженка, по во всяком случае, наверное, иностранка. Та, что была в вашей квартире в тот вечер, когда я и мистер Беккет имели честь явиться к вам; еще с нами был подметальщик.

-- Ах, да, mademoiselle Гортензия.

-- Точно так-с; и мистер Снегсби смиренно кашляет, прикрыв рот шляпой. - Я не имею счастия знать иностранных имен, но не сомневаюсь, что это... она.

Мистер Снегсби пробует повторить названное имя, но его усилия тщетны, и он опять сосредоточенно кашляет в виде извинения.

-- Что же вы о ней скажете, Снегсби?

Поставщик писчебумажных принадлежностей приступает к своему сообщению, пользуясь шляпой, как прикрытием.

-- Трудненько приходится мне, сэр. Моя семейная жизнь очень счастлива, по крайней мере на сколько можно ожидать счастия от семейной жизни, но моя женушка имеет склонность к ревности. И, понимаете, тут зачастила эта иностранка, такая миловидная - отбою от нея нет, повадилась шляться в лавку, - я не любитель сильных выражений, сэр, во право же иначе нельзя выражаться, - отбою от нея нет... повадилась шляться в дом... вы понимаете, что... не так ли, сэр?.. Ведь посудите сами, сэр!

Мистер Снегсби заканчивает свою речь самым жалобным тоном и разражается кашлем, долженствующим пополнить все недомолвки.

-- Что же вам, собственно, от меня нужно? спрашивает мистер Телькингорн.

-- Сэр, поставьте себя на мое место, и вы поймете, что я должен чувствовать, будучи связан неразрывными узами с такой впечатлительной женщиной, как моя жена. Надо вам сказать, сэр, что иностранка, - вы сейчас изволили произнести её имя самым настоящим французским языком, как я полагаю, - как-то поймала в тот вечер имя Снегсби, - она, знаете, такая проворная, сообразительная, - поразспросила и прямешенько направилась в мою лавку. Приходит она в обеденное время; Оса, наша девушка, ужасно робкое создание, имеет, знаете ли, при падки, так испугалась этой иностранки, - у нея в самом деле пронзительный такой взгляд и голос, как у змеи, человеку со слабой головой не мудрено напугаться, что вместо того, чтоб отказать, впустила ее, а сама покатилась с кухонной лестницы, пересчитала все ступеньки головой и грохнулась в таком припадке, каких, я думаю, нигде больше и не видано. Счастье еще, что так случилось, по крайности хоть женушка была занята, и я пошел в лавку один. Иностранка сказала мне, что так как чиновник мистера Телькингорна, - вероятно так по ихнему называется клерк, - всегда ей отказывает, то она намерена ходить ко мне в лавку, пока ее не примут у вас. - С тех поп она и повадилась шляться... патетически возглашает мистер Снегсби и энергично повторяет, - шляться в Кукс-Корт. Невозможно передать всех последствий, которые вытекают из этих посещений. Я не изумлюсь, узнавши, что и в соседях пробудились какие-нибудь обидные подозрения на мой счет, не говоря уже о моей женушке, что уж само собой разумеется. Тогда как, беру небо в свидетели! мистер Снегсби потрясает головой, - я не имел никакого понятия об иностранках, исключая тех, которые прежде, бывало, ходили с пучком метелок и с ребенком на руках, а в нынешнее время ходят с тамбурином и в серьгах.

Мистер Телькингорн серьезно выслушивает эту тираду и, когда коммиссионер умолкает, спрашивает:

-- Все, Снегсби?

-- Все, сэр, отвечает Снегсби, и кашель выразительно дополняет: "но и этого с меня слишком достаточно".

-- Не знаю, чего хочет mademoiselle Гортензия, если только она не рехнулась?

-- Даже и в таком случае, сэр, жалобно отзывается мистер Снегсби, - не большое утешение, когда какой-нибудь иностранный кинжал или другое смертоносное оружие направлено на семейные недра.

-- Конечно, конечно. Этому надо положить конец. Душевно сожалею, что вам причинили столько безпокойств. Если она опять явится, пришлите ее ко мне.

Мистер Снегсби, изогнувшись в дугу, почтительно откланивается, кашляет в виде извинения за то, что обезпокоил, и с облегченным сердцем отправляется в путь. Мистер Телькингорн идет к себе, бормоча:

-- Кажется, женщины на свете только за тем и существуют, чтоб отравлять жизнь добрым людям. Мало было госпожи, теперь еще служанка! Ну, с этой тварью я не стану долго церемониться!

вылезающого из облаков несносного римлянина с его протянутым, вечно на что-то указующим перстом. Впрочем, мистер Телькингорн не удостоивает римлянина своим вниманием; вынув из кармана маленький ключик, он отпирает ящик; из ящика берет другой ключ и отпирает сундук, из сундука достает опять ключ, и так добирается до огромного ключа от погреба, с которым намеревается спуститься в ту таинственную область, где хранится старый портвейн. Со свечей в руке подходит он к двери, когда снаружи раздается стук.

-- Кто это? А, это вы, сударыня! Вы пришли очень кстати, я только что о вас слышал. Ну-с, что вам надо?

С этими словами он обращается к своей гостье, mademoiselle Гортензии, ставит свечу на камин в передней и похлопывает себя ключом по высохшей щеке.

Прежде чем ответить, эта особа кошачьей породы, крепко сжав губы и бросая искоса на стряпчого злобные взгляды, безшумно запирает за собою дверь.

-- Много мне пришлось безпокоиться, пока я вас наконец застала, сэр.

-- Вам пришлось безпокоиться!

-- Я много раз приходила сюда, сэр, но мне всегда говорить: мистер Телькингорн ушел, мистер Телькингорн занят, мистер Телькингорн - то, мистер Телькингорн - другое, словом - для вас его нет дома.

-- Совершенная правда.

-- Неправда. Ложь!

В манерах mademoiselle Гортензии прорывается иногда что-то, до такой степени напоминающее тигрицу, готовую сделать прыжок, что те, кто имеет с нею дело в такия минуты, инстинктивно вздрагивают и отступают. Так было теперь и с мистером Телькингорном, хотя mademoiselle Гортензия стоить неподвижно, хотя её глаза, искоса мечущие искры, полузакрыты, и она только презрительно улыбается и покачивает головой.

-- Ну, сударыня, говорит стряпчий, нетерпеливо постукивая ключом по каминной доске, - если вам есть что сказать мне, говорите.

-- Сэр, вы нехорошо со мной поступили, вы были скаредны и скупы.

-- Гм! скареден и скуп? переспрашивает он, почесывая нос кончиком ключа.

-- Да. Нет надобности повторять, вы сами отлично это знаете. Вы поймали меня, обошли, ловко выпытали, что вам было надо, добились, чтоб я показала вам мое платье, которое было на миледи в тот вечер, просили меня явиться в нем, когда должны были привести сюда мальчишку. Разве не так? Говорите! - Mademoiselle Гортензия снова готовится сделать прыжок.

"Мегера!" кажется думает при себя мистер Телькингорн, недоверчиво глядя на нее, и говорить вслух:

-- Я вам заплатил, милашка.

-- Вы мне заплатили! презрительно повторяет взбешенная mademoiselle Гортензия. - Два соверена! Вот они, я их не тратила, не разменивала даже, я отказываюсь от них, я их презираю, бросаю!

И она исполняет это буквально: бросает деньги на пол с такой силой, что они подскакивают, быстро кружатся и раскатываются в разные углы.

-- Вот вам! большие глаза mademoiselle Гортензии опять исчезают под полуопущенными веками. - Ах, мой Бог, вы заплатили!

Мистер Телькингорн почесывает голову ключом, пока она заливается саркастическим хохотом.

-- Я богата: я очень богата ненавистью. Я от всего сердца ненавижу миледи; вы это знаете.

-- Знаю? Откуда я мог бы знать?

-- Вы превосходно это знали еще прежде, чем обратились ко мне с разспросами. Вы превосходно знали, как я на нее р-р-р-р-разозлена. - Кажется mademoiselle Гортензия решительно не в состоянии достаточно энергично выговорить букву р в последнем слове, несмотря на то, что крепко сжимает руки и стискивает зубы, думая этим себе помочь.

-- А, я знал! неужели? говорит мистер Телькингорн, внимательно разсматривая бородку ключа.

-- Конечно знали! я не слепа. Потому-то вы так уверенно обратились ко мне. И вы были правы! Я ее нена-ви-жу! - Mademoiselle Гортензия складывает руки, отвертывается и последния слова бросает ему через плечо.

-- Это все, или есть еще что-нибудь, что бы вы желали сказать мне, mademoiselle?

-- Я все еще без места. Поставьте меня на место, найдите мне хорошее место на выгодных условиях. Если не можете или не хотите, поручите мне следить за ней, подстерегать ее, я помогу вам опозорить и обезчестить ее, охотно помогу. Я буду вам хорошей помощницей. Я ведь знаю, из-за чего вы хлопочете, вы хотите её позора! Будто я этого не знаю!

-- Кажется, вы очень много знаете, замечает мистер Телькингорн.

-- А разве нет? Неужели я так наивна, что так и поверю, как неразумное дитя, будто я должна была прийти в том платье и встретиться с мальчишкой по поводу какого-то пари? Ах, мой Бог, пари!

Всю эту тираду вплоть до слова "пари" mademoiselle произносить иронически-вежливым, мягким тоном, который внезапно переходить в желчный и презрительный, причем её черные глаза мгновенно раскрываются во всю ширину и мечут молнии.

-- Разсмотрим теперь, как стоит дело, говорить мистер Телькингорн, почесывая ключом подбородок и хладнокровно глядя на нее.

-- Разсмотрим, соглашается mademoiselle и гневно трясет головой.

-- Вы явились ко мне с чрезвычайно скромной просьбой, которую только что изволили изложить, и если я не соглашусь ее исполнить, вы опять придете.

-- Вероятно также и к мистеру Снегсби? Так как ваш визит ко мне не удался, то вы опять станете являться к нему?

-- Опять, опять и опять! твердит она в каком-то самозабвении. - Безчисленное множество раз, вечно!

-- Очень хорошо. Теперь позвольте мне, mademoiselle Гортензия, посоветовать вам взять свечку и подобрать свои деньги; кажется вы найдете их у перегородки, где обыкновенно сидит клерк, вон там в углу.

Она презрительно глядит на него через плечо, смеется и не двигается с места.

-- Не желаю.

-- Вы станете немного беднее, я немного богаче. Только и всего. Взгляните сюда, сударыня, это ключ от моего погреба. Очень большой, не правда-ли? Но тюремные ключи еще больше. В этом городе есть исправительные дома, - там дают работу и женщинам, - решетки у них толстые и крепкия, и ключи по всей вероятности огромные. Боюсь, что женщине с вашим умом и энергией будет не совсем приятно, когда за нею повернется один из таких ключей и запрет ее надолго. Как вы думаете?

Не моргнув бровью, mademoiselle отвечает самым любезным тоном:

-- Я думаю, что вы презренный негодяй.

-- Ничего. Это меня не касается.

-- И очень касается, сударыня, говорит стряпчий и с медлительной осторожностью укладывает носовой платок в карман и поправляет жабо, - законы в Англии настолько деспотичны, что запрещают безпокоить английского гражданина, даже дамам, хотя бы даже визитами, - если эти визиты ему нежелательны. И если ему вздумается пожаловаться, докучливую даму берут и запирают в тюрьму, где она должна подчиниться очень строгой дисциплине. За нею повертывается ключ, вот так! и он показывает своим ключом, как это делается.

-- В самом деле? спрашивает mademoiselle тем же любезным тоном. - Это забавно! Но, право, не могу взять в толк, каким образом это может касаться меня!

-- Попробуйте еще раз прийти ко мне или к мистеру Снегсби, и вы узнаете, мой прекрасный друг.

-- Быть может,

Повидимому невозможно, чтоб у особы, которая находится в таком шутливом и приятном настроении, как mademoiselle в эту минуту, появилась на губах пена, - это было бы странным противоречием, однако, при взгляде на её тигровый рот кажется, что она к этому близка.

-- Одним словом, сударыня, - хотя я буду в отчаянии, решившись на такой невежливый поступок, - по если вы когда-нибудь позволите себе явиться без приглашения сюда или туда, - я буду вынужден отдать вас в руки полиции; там очень любезны, но имеют позорный обычай, провожая по улице надоедливых особ, связывать им руки. Так-то, душенька!

Mademoiselle Гортензия протягивает к нему руку и шипит:

-- И если, продолжает мистер Телькингорн, не обращая на нее внимания, - если я доставлю вам место, хорошее место за тюремным замком, много пройдет времени, пока вас опять выпустят на свободу.

-- Посмотрим! повторяет mademoiselle тем же тоном.

Стряпчий продолжает, будто не слышит:

-- А теперь вам лучше уйти. Двадцать раз подумайте, прежде чем явиться сюда.

-- Вы знаете, что ваша госпожа отказала вам захват необузданный характер, говорит мистер Телькингорн, провожая ее к выходу. - Возьмите себя в руки и примите к сведению то, что я вам сказал, ибо, сударыня, свои обещания я всегда сдерживаю, свои угрозы всегда исполняю.

Она спускается с лестницы, не отвечая и даже не обернувшись.

Удостоверившись, что она ушла, мистер Телькингорн в свою очередь спускается вниз, приносит покрытую паутиной бутылку и принимается не спеша наслаждаться её содержимым; по временам, закинув голову на спинку стула, он видит над собой упрямого римлянина с протянутой рукой.