Холодный дом.
Часть вторая.
Глава XVIII. По службе нет дружбы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава XVIII. По службе нет дружбы. (старая орфография)

ГЛАВА XVIII.
По службе нет дружбы.

Сегодня великий день в доме мистера Матвея Бегнета, иначе Дуба, экс-артиллериста, а ныне фаготиста, - торжественный день, который ежегодно ознаменовывается роскошным пиром.

Сегодня в этой семье празднуют день рождения.

Это не день рождения самого мистера Бегнета, ибо тот день отличается от других лишь особенно звонким поцелуем, которым поутру хозяин музыкального магазина наделяет детей, лишней трубкой, которую он выкуривает после обеда, и вечерними размышлениями о том, что почувствовала бы теперь его бедная мать, - эта тема неисчерпаема главным образом потому, что почтенная старушка умерла лет двадцать тому назад. Есть люди, которые редко вспоминают об отце и в счетной книге своей памяти весь актив сыновней привязанности переносят повидимому на имя матери. Мистер Бегнет принадлежит к числу таких людей; восторженная оценка достоинств собственной супруги заставляет его даже считать слово "сокровище" именем существительным женского рода.

Это и не день рождения кого-либо из детей; те дни конечно отличаются от прочих искренними пожеланиями счастья, выражениями взаимной любви и пудингом за обедом, но редко ознаменовываются чем-нибудь большим. Правда, в последний день рождения Вульвича мистер Бегнет, заметив, как мальчик вырос и возмужал, высказал несколько глубоких соображений по поводу того, сколько перемен несет с собою время, и решил проэкзаменовать сына в катехизисе. Но после вопросов под нумером первым и вторым (Как твое имя? Кто тебе дал это имя?) память ему изменила и, заключив экзамен, он заменил третий вопрос таким: Как тебе нравится твое имя? Впрочем вопрос был предложен таким серьезным и многозначительным тоном, что сошел за настоящий богословский.

Но то был особенный случай, который нельзя считать отличительным признаком всех подобных торжеств.

Сегодня рожденье старухи, великий годовой праздник, отмеченный красным крандашом в календаре мистера Бегнета. Счастливое событие празднуется всегда по определенной программе, с незапамятных времен установленной мистером Бегнетом и вошедшей в обычай. Мистер Бегнет глубоко убежден, что жареная курица за обедом - царское блюдо; поэтому неизменно каждый год в этот день рано поутру он отправляется на рынок и покупает пару кур, при чем неизменно каждый год его надувают, наделяя парой самых древних птиц, какие только украшают собой европейские курятники.

Вернувшись домой со своей драгоценной добычей, завязанной в чистый носовой платок, белый с голубой каемкой, (тоже неизменная принадлежность этих ежегодных экскурсий) мистер Бегнет за завтраком обыкновенно предлагает старухе решить, что бы она желала иметь к обеду. По счастливому совпадению, со стороны мистрис Бегнет всегда следует ответ, что ей хотелось бы жареной курицы: тогда мистер Бегнет вытаскивает из потаенного убежища свой узел и развязывает его среди общого изумления и восторга. Вслед за тем он объявляет, что сегодня старуха должна сидеть сложа руки, расфрантившись в свое лучшее платье и не принимая участия ни в каких хозяйственных хлопотах, которые берут на себя он и его юные отпрыски. Так как мистер Бегнет не особенно славится своим поваренным искусством, то старухе от его предложения больше чести, чем удовольствия, но она очень весело покоряется своей участи.

Сегодня мистер Бегнет уже исполнил все обычные церемонии: приобрел на рынке два экземпляра птиц куриной породы (из тех, которым, по пословице, все пшеница), изумил и обрадовал всю семью неожиданным их появлением из узла, и теперь самолично заведует стряпней, а мистрис Бегнет, разодетая в самое парадное платье, сидит на почетном месте, хотя у нея сильно чешутся руки, ибо она видит, что все идет шиворот на выворот.

Мальта и Квебек накрывают на стол, а Вульвич, как ему и приличествует, состоит под командой отца и занят манипуляциями с вертелом. По временам мистрис Бегнет, заметив какое-нибудь упущение, морщится, качает головой и подает глазами знаки маленькому поваренку и его сестрам.

-- Ровно в половине второго, минута в минуту, будет готово, говорит мистер Бегнет.

Мистрис Бегнет с сокрушением замечает, что вертел остановился и одна из птиц начинает подгорать.

-- У тебя будет царский обед, старуха, говорит мистер Бегнет.

Мистрис Бегнет широко улыбается, по душевное разстройство, написанное на её лице, поражает любящого сына до глубины сердца; он спрашивает взглядом, в чем дело, и остается с разинутым ртом, совершенно позабыв о вертеле. К счастью его старшая сестра догадывается о причине волнения матери и наставительным тумаком приводит брата в чувство. Остановившийся вертел приходит в движение, и мистрис Бегнет со вздохом облегчения закрывает глаза.

-- Джорж конечно придет ровно в половине пятого, говорит мистер Бегнет. - Сколько уже лет старуха, как он приходит к нам в этот день?

-- Столько, сколько нужно, чтоб из молодой превратиться в старуху, кажется так, Дубок? отвечает мистрис Бегнет, смеясь и качая головой. - Ровно столько, ни больше ни меньше.

-- Старуха, не говори вздору. Ты так же молода, как была прежде, если еще не моложе. Всякий знает, что это правда.

Мальта и Квебек кричат, хлопая в ладоши, что верзила наверно принесет маме подарок, и начинают строить догадки - какой.

Мистрис Бегнет, пока говорит, взглядом напоминает Мальте поставить на стол соль, а покачиванием головы дает понять Квебеку, что перец не нужен.

-- Джорж никогда не сделается дезертиром, возражает мистер Бегнет. - Он не кинет старого товарища в минуту опасности. Не бойся.

-- Нет, Дуб, нет. Я знаю, что он на это не способен, я хотела сказать совсем не то. Я хотела сказать, что он удерет, как только выпутается из своих денежных передряг, вот что я думаю.

Мистер Бегнет спрашивает: почему?

Жена задумчиво отвечает:

-- Он стал какой-то нетерпеливый и безпокойный; не могу сказать, чтоб он был теперь менее чистосердечным: еслиб он стал неискренним он не был бы Джоржем, но его что-то гнетет, ему, видимо, не по себе.

-- Это все стряпчий. Он самого дьявола выведет из себя.

-- Да, похоже на то, соглашается старуха. - Так то, мой Дубок.

Разговор на время прерывается, так как мистер Бегнет вынужден все силы своей души направить на обед, который находится в большой опасности, ибо обе курицы, сухия от природы, ни за что не хотят стать сочными, сколько их ни поливают бульоном, и давно уже утратили белоснежный цвет. То же непостижимое упрямство обнаруживают и картофелины: как только начнут их чистить, они трескаются по всем направлениям, словно пораженные землетрясением, и крошатся на мелкие кусочки. Куриные ноги тоже доставляют не мало забот, - оне гораздо длиннее, чем бы следовало, и покрыты крупными чешуйками.

Мистер Бегнет, пустив в ход всю свою ловкость, выходит наконец победителем из всех этих затруднений и объявляет, что обед подан; усаживаются за стол, мистрис Бегнет садится по правую сторону мужа в качестве гостьи.

Хорошо, что день рожденья старухи бывает раз в году, ибо такое лакомое блюдо, если б оно появлялось за обедом даже только два раза в год, грозило бы самыми гибельными последствиями. В любопытных экземплярах, поданных мистером Бегнетом в виде жаркого, все тоненькия жилки и связки, свойственные птицам куриной породы, превратились в гитарные струны, крылья врезались в мясо так глубоко, точно вековые деревья в землю, ноги так тверды, что должно быть всю свою долгую и бурную жизнь эти птицы посвятили неутомимым упражнениям в ходьбе и в беганьи на перегонки.

Но мистер Бегнет, в полном неведении маленьких недостатков своего жаркого, от всего сердца угощает супругу, упрашивая ее кушать побольше этого тонкого блюда, а так как добрая старуха ни за что в мире не доставит хотя бы минутного огорчения своему Дубку, особенно в такой день, то её пищеварению угрожает серьезная опасность. Как юный Вульвич, не принадлежа к семейству страусов, может глодать палки, - это остается неразрешимым вопросом для его матери.

По окончании торжественного пира старуха подвергается новому испытанию: она должна сидеть на почетном месте и, в качестве безучастной зрительницы, взирать, как прибирают комнату, подметают очаг, моют и чистят посуду. Обе молодые девицы во всех своих приемах подражают матери и даже подбирают свои юбочки так же, как она; энергия и восторженность, которую оне обнаруживают в исправлении сих хозяйственных обязанностей, обещают много в будущем, но в настоящем внушают их матери сильное безпокойство. Один уж вид дочек, поглощенных хозяйством, зрелище слишком трогательное, чтоб мистрис Бегнет могла взирать на него со всем хладнокровием, приличествующим её положению, но если принять во внимание, что к этому присоединяется еще звон посуды, бряцанье оловянных котелков, стук щетки, неумолкаемая болтовня и расплескивание воды в самом неумеренном количестве, то неудивительно, что старуха не перестает гореть на медленном огне. Наконец сложный процесс чистки кончен, улыбающияся Квебек и Мальта выходят в свежих сухих платьицах, на столе появляются трубки, табак, бутылка, стаканы, и старуха впервые вкушает мир душевный в продолжение этого приятного дня.

Когда после обеда мистер Бегнет занимает свое обычное место у камина, стрелки часов очень близки к половине пятого; когда оне показывают ровно половину, мистер Бегнет возвещает:

-- Джорж! Точен по военному!

Да, это Джорж. Он приносит искренния поздравления старухе, целует ее ради торжественного случая, здоровается с детьми и мистером Бегнетом и желает всем счастья.

-- Джорж, дружище! что с вами? спрашивает мистрис Бегнет, внимательно вглядываясь в него.

-- Со мной?

-- Вы бледны - конечно, насколько это возможно при вашей черноте, вы разстроены. Посмотри, Дубок, разве не правда?

-- Джорж, объясни старухе, в чем дело.

-- Бедняжка, так он умер! говорит мистрис Бегнет с матерписким состраданием в голосе.

-- Я не хотел говорить о такой неподходящей материи в сегодняшний день, но, как видите, вы выпытали от меня, не успел я войти, говорит кавалерист более веселым тоном, - вы такая проворная, мистрис Бегнет.

-- Правда, старуха на это молодец. У нея живо, что твой порох.

-- А кроме того она виновница сегодняшняго торжества, и на это мы ее украсим! восклицает мистер Джорж. - Я принес небольшую брошку; штучка не из важных, как видите; только и есть в ней хорошого, что эта вещица - знак памяти.

Подарок встречен рукоплесканиями и восторженными прыжками со стороны юных членов семейства и каким-то благоговейным изумлением со стороны мистрис Бегнет.

-- Старуха, выскажи ему мое мнение об этой вещице, говорит мистер Бегнет.

-- Просто чудо что такое! восклицает мистрис Бегнет. - Я не видывала ничего прелестнее!

-- Так. Это мое мнение, говорит мистер Бегнет.

Мистрис Бегнет, вытянув руки во всю длину, поворачивает брошку во все стороны, говоря:

-- Такая прелесть, что пожалуй и слишком хороша для меня.

-- Неправда. Это не мое мнение, говорит мистер Бегнет.

-- Но во всяком случае тысячу раз вас благодарю, старый дружище, говорит мистрис Бегнет, протягивая ему руку с блестящими от удовольствия глазами. И хоть иногда я, как сварливая солдатка, ворчу на вас, но все таки мы с вами навек останемся добрыми старыми друзьями. Теперь извольте-ка сами надеть мне эту брошку на счастье.

Дети тесно обступают их, чтоб видеть, как совершается церемония; мистер Бегнет с большим интересом смотрит через голову Вульвича и на его деревянном лице выражается такая детская радость, что мистрис Бегнет не может удержаться и заливается веселым хохотом, повторяя:

-- Ах, Дубок, Дубок, какой ты у меня славный старичина!

Но кавалеристу не удается надеть свой подарок; его рука дрожит, он волнуется и роняет брошку; подхватив ее на лету, он оглядывается на всех и говорит:

-- Просто смешно: сегодня я положительно не в своей тарелке, не гожусь даже на такой пустяк!

Мистрис Бегнет решает, что против этого недуга единственное средство - трубка; во мгновение ока прикрепляет брошку сама и заставляет кавалериста сесть на его уютное местечко и закурить.

-- Если это не настроит вас на лад, Джорж, взглядывайте почаще на ваш подарок и оба эти средства уж наверное подействуют.

-- Я и сам знаю, что по настоящему оно должно бы так быть, мистрис Бегнет, отвечает Джорж, - но мрачные мысли слишком овладели мною. Все этот бедный парень; так тяжело было смотреть, как он умирает; и не быть в состоянии помочь.

-- Что вы говорите, Джорж. Разве вы не помогли ему, не приютили под своим кровом!

-- Ах, бедное создание! говорит мистрис Бегнет.

-- Это невольно приводит мне на память Гридли, продолжает мистер Джорж, все еще не замечая трубки и проводя рукою по волосам, - то тоже был ужасный случай в своем роде, и оба они вызывают во мне воспоминание о старом мазурике с каменным сердцем, который погубил обоих. А как подумаешь об этом заржавленном карабине, как он стоит себе в углу равнодушный, невозмутимый и все ему трын-трава, - так вся кровь и закипит.

-- Советую вам, Джорж, закурить трубку и выбросить из головы грустные мысли, этак будет во всех отношениях лучше.

-- Вы правы. Я последую вашему совету, говорит Джорж.

И он закуривает трубку, хотя продолжает хранить негодующий и серьезный вид, который производит сильное впечатление на юных Бегнетов и даже заставляет мистера Бегнета отложить на время церемонию провозглашения тоста за здоровье мистрис Бегнет: этот тост он произносить всегда сам, сопровождая его краткой речью образцового изящества.

Но когда юные девицы составили напиток, известный под названием "смеси", а трубка Джоржа разгорелась, мистер Бегнет считает возможным приступить к упомянутому тосту и обращается к обществу со следующим спичем:

-- Джорж, Вульвич, Квебек, Мальта! Сегодня день её рожденья. Сделайте целый походный перегон, а другой такой не найдете. За её здоровье!

Тост принимается с большим энтузиазмом. Старуха обыкновенно благодарит в столь же лаконических и ясных выражениях, отвечая: "О за ваше!" отвешивает каждому из присутствующих по поклону и выпивает в честь каждого по большому глотку. Но на этот раз вслед за этой церемонией с её стороны следует совершенно неожиданное восклицание: - Какой-то господин!

Да, к величайшему изумлению маленького общества какой-то господин заглядывает в дверь приемной. Это человек с живыми проницательными глазами; на каждого из присутствующих и на всех вместе он глядит так, что производить впечатление довольно замечательного человека.

-- Джорж, говорит он кланяясь, - как поживаете?

-- Как! Это вы, Беккет? восклицает Джорж.

-- Да, отвечает тот, входя в комнату и затворяя за собою дверь. - Я проходил мимо; вдруг вижу в окне лавки музыкальные инструменты, - у меня есть приятель, который ищет случая купить подержанную, но хорошую виолончель, - вижу веселое общество, и, как мне показалось, вас в углу комнаты; я был уверен, что не ошибусь, и зашел. Как теперь идут ваши дела, Джорж? Помаленьку? А вы как поживаете, сударыня, и вы, комендант? Ах, Боже мой, здесь и детки! и мистер Беккет раскрывает объятия. - Покажите мне детей, и вы можете веревки из меня вить. Поцелуемся, ангелочки! Нет надобности спрашивать, кто ваш отец и ваша мать - никогда в жизни не видывал такого разительного сходства!

Нового гостя принимают радушно; он садится подле Джоржа и берет к себе на колени Квебека и Мальту.

-- Поцелуемся еще разок, красоточки, поцелуи - единственное, до чего я лаком. Господи благослови, какие у вас здоровенькия детки, сударыня! Сколько им может быть лет? По виду я дал бы восемь и десять.

-- Вы почти угадали, сэр, отвечает мистрис Бегнет.

-- Я всегда угадываю, отзывается мистер Беккет, - очень уж люблю детей. У моего друга их девятнадцать человек, сударыня, все одной матери, и она все еще свежа, как утренняя роза, - конечно, далеко не так, как вы, по чести говорю. Что это у тебя, милочка? спрашивает мистер Беккет, ущипнув Мальту за щеку. - Персик, настоящий персик, Господь с ним! А как ты думаешь, милочка, согласится папаша порекомендовать подержанную виолончель хорошого тона другу мистера Беккета? Моя фамилия Беккет, какая смешная {Мистер Беккет намекает на то, что слово bucket значит бадья, ведро.}, неправда-ли?

Таким образом мистер Беккет завоевывает сердца своего семейства. Мистрис Бегнет забывает о том, как она должна держать себя в этот высокоторжественный день, и услуживает гостю, собственноручно набивая ему трубку и наполняя стакан. Она объявляет, что всегда рада такому милому гостю, особенно сегодня, так как он друг Джоржу, а тот сегодня не в своей тарелке.

-- Не в своей тарелке! Вот новости. В чем дело, Джорж? Отчего вы не в своей тарелке? Разве вас что-нибудь угнетает?

-- Ничего особенного, отвечает Джорж.

-- Я был в этом уверен. Что же может вас угнетать? Разве этих крошек может что-нибудь угнетать? Конечно нет. Но настанет время, когда оне начнут сокрушать молодецкия сердца, попомните мое слово, сударыня! Хоть я и не пророк, но говорю это смело.

-- Увы, сударыня! Поверите-ли - нет! Все мое семейство состоит из жены и жилицы. Мистрис Беккет так же любит детей, как и я, и очень желает иметь их, но - нет! В сем мире блага распределены неравномерно, но человек не должен роптать. Какой у вас прелестный дворик, сударыня! Есть в нем выход на улицу?

-- Нет он глухой.

-- Не может быть? Никогда бы этого не сказал. Знаете, никогда ни один двор не нравился мне так, как этот. Позвольте взглянуть? Благодарствуйте. Да, я вижу, действительно нет выхода. Но какие удивительно пропорциональные размеры!

Окинув двор проницательным взглядом, мистер Беккет возвращается на прежнее место рядом со своим другом Джоржем и ласково треплет его по плечу.

-- Ну, каково теперь ваше настроение, Джорж?

-- Прекрасное.

-- Вот это дело. И разве может быть иначе. Человек с вашей наружностью и с вашим здоровьем не имеет права падать духом. С такою грудью нельзя падать духом, не правда-ли? Что же может вас угнетать?

Мистер Беккет, обладающий таким талантом вести разговор и таким неистощимым запасом разнообразных словечек несколько раз повторяет эту фразу, обращаясь к своей трубке, которую он в эту минуту закуривает, и при этом на лице его появляется особенное, присущее ему выражение - выражение человека, который к чему-то прислушивается. Но солнце его общительности меркнет не надолго: затмение проходит и солнце блестит еще ярче.

-- А это братец, милочки? обращается он к Мальте и Квебеку, спрашивая о Вульвиче. - Славный юноша. Верно ваш брат только по отцу, ангелочки? Он слишком велик, чтоб быть вашим сыном, сударыня.

-- Тем не менее он мой сын, могу вас уверить, говорит улыбаясь мистрис Бегнет.

-- Никогда бы не поверил. Впрочем он похож на вас, этого нельзя отрицать. Бог мой, он поразительно похож на вас! но в верхней части лица есть что-то отцовское.

И мистер Беккет, прищурив один глаз, сравнивает лица отца и сына, пока мистер Бегнет курить в блаженном самодовольстиии.

Мистрис Бегнет пользуется удобным случаем, чтобы сказать гостю, что её сын - крестник Джоржа.

-- Крестник Джоржа! восклицает самым задушевным тоном мистер Беккет. - Я должен еще раз пожать руку крестнику Джоржа. И крестный отец, и крестник делают честь друг другу. К чему вы готовите сынка, сударыня? Выказывает-ли он склонность к какому-нибудь музыкальному инструменту?

Мистер Бегнет неожиданно вступает в разговор:

-- На флейте играет. Чудесно.

-- Поверите-ли, мальчиком я сам играл на флейте восклицает мистер Беккет, пораженный этим совпадением. - Правда, я не учился правильно, как, вероятно, учится этот юноша, а играл по слуху. Господи! Британские гренадеры - вот песня, которая согреет всякого англичанина. Не можете ли вы, милый юноша, сыграть нам Британских гренадеров?

Для собравшагося общества ничего не может быть приятнее этого приглашения. Юный Вульвич немедленно отправляется за флейтой и исполняет эту трогательную мелодию; пока он играет, мистер Беккет с большим одушевлением отбивает такт и не пропускает случая тонким фальцетом подхватить припев: Грен-а-а-а-д-е-е-ры, грен-а-а-ад-е-е-ры! короче, обнаруживает такое глубокое понимание музыки, что мистер Бегнет вынимает трубку изо рта и высказывает свое убеждение в том, что гость превосходный певец. Мистер Беккет принимает этот комплимент очень скромно: не отрицает, что когда то певал, но исключительно лишь для собственного удовольствия, чтобы излить чувства, волновавшия его грудь, и никогда не был настолько самоуверен, чтоб выступать со своим пением в обществе.

Тем не менее, так как его упрашивают спеть что нибудь и так как сегодня его нельзя упрекнуть в недостатке любезности, он уступает общим просьбам и поет:

"Поверь, если твои очаровательные прелести".

выражению мистера Беккета: - "нанес ей последний удар".

Словом, блестящий гость придал вечеру такой новый и живой интерес, что мистер Джорж, не обнаруживший особого удовольствия при его появлении, невольно начинает гордиться тем, что доставил своим друзьям знакомство с таким обходительным, любезным, обладающим столькими талантами и приятным во всех отношениях человеком. Мистер Бегнет начинает так ценить новое знакомство, что, выкурив еще одну трубку, просит гостя почтить их дом своим посещением и в будущем году в этот день.

Если что может еще более скрепить и упрочить уважение, которым мистер Беккет преисполнился к почтенному семейству, так это только причина сегодняшняго праздника; с восторженным энтузиазмом он пьет за здоровье мистрис Бегнет, заранее обещает спустя двенадцать месяцев явиться в этот день, записывает его для памяти в огромную черную записную книгу и выражает надежду, что мистрис Беккет и мистрис Бегнет близко сойдутся. Чем была бы общественная жизнь без уз дружбы? спрашивает мистер Беккет. Он сам принадлежит к сфере общественной жизни, но там не находит счастия, и должен его искать в тесном кругу семейного блаженства.

Тут мистеру Беккету в свою очередь весьма естественно вспомнить о друге, которому он обязан новым приятным знакомством, и он вспоминает, и еще ближе придвигается к нему; о чем бы ни шел разговор, он не сводит с мистера Джоржа нежного взгляда и объявляет, что отправится домой вместе с ним. Он интересуется даже сапогами мистера Джоржа и внимательно разглядывает их, пока тот, скрестив ноги, курит у камина.

Наконец мистер Джорж встает и начинает прощаться; в то же мгновение, по какой-то таинственной симпатии, соединяющей дружеския сердца, подымается и мистер Беккет. Прощаясь, он еще раз выражает свою страстную любовь к детям и вспоминает поручение своего отсутствующого друга.

-- А что же насчет подержанной виолончели, можете вы порекомендовать мне какую нибудь?

-- Хоть целый десяток.

-- Очень вам обязан, говорит мистер Беккет, крепко пожимая руку мистеру Бегнету. - Вы истинный друг! Только помните: чтоб была хорошого тона. Мой друг в музыке собаку съел, и Моцарта, и Генделя, и всех остальных знаменитостей отжаривает на славу.

И, понизив голос, мистер Беккет добавляет конфиденциальным тоном:

-- Вам нет надобности слишком спускать цену; конечно я не желаю, чтоб мой друг переплатил, но надо чтоб и вы получили следуемый процент на комиссию и за потерю времени. Это в порядке вещей, каждый должен чем нибудь жить.

Мистер Бегнет кивает старухе: какой, дескать, клад мы с тобой открыли.

-- Если я зайду к вам завтра, скажем в половине одиннадцатого, продолжает мистер Беккет, - можете вы тогда сказать мне цены нескольких виолончелей хорошого тона?

Ничего нет лучше. Мистер и мистрис Бегнет выражают полную готовность дать требуемые сведения и даже намекают друг другу, что не мешало бы достать еще несколько штук, чтоб выбор был больше.

-- Благодарю, благодарю. Покойной ночи, сударыня, покойной ночи, милочки. Премного благодарен вам за этот вечер, один из приятнейших в моей жизни.

Напротив, это они должны быть благодарны за удовольствие, которое он доставил им своим обществом; и обе стороны разстаются со взаимными добрыми пожеланиями,

-- Ну, теперь идем, дружище, говорит мистер Беккет, выходя из лавки, и берет Джоржа под руку.

Стоя на порог, Бегнеты смотрят, как они идут рядом по улице, и старуха говорит своему Дубу:

-- Он словно прилип к Джоржу; кажется в самом деле он его очень любит.

Переулки, по которым лежит их путь, узки и дурно вымощены, так что идти под руку не совсем то удобно, и мистер Джорж скоро предлагает идти гуськом, но мистер Беккет не хочет выпустить его из дружеских объятий и говорит:

-- Погодите минутку, Джорж, потолкуем-ка сперва.

И вслед за этими словами он направляет Джоржа в таверну, входить за ним, запирает дверь и, став против него лицом к лицу, прислоняется к ней спиною.

А теперь, Джорж, вы должны считать себя арестованным.

-- Арестованным? За что? спрашивает кавалерист, как громом пораженный.

Отвечая ему, мистер Беккет для вящшого вразумления пускает в ход свой жирный указательный палец:

-- Джорж, вы хорошо знаете, что служба - одно, а частный разговор - другое. Я должен вас предупредить, что всякое слово, которое вы теперь скажите, может быть употреблено против, вас; поэтому, Джорж, относитесь осмотрительно ко всякому своему слову. Слыхали вы об убийстве?

-- Об убийстве?

-- Джорж, говорит мистер Беккет, не переставая подкреплять свою речь выразительным движением указательного пальца, - запомните хорошенько то, что я вам сказал. Я вас ни о чем не разспрашиваю; вы были сегодня очень разстроены; я только спрашиваю, слыхали вы об убийстве?

-- Нет. Какое убийство? Где?

-- Джорж, не говорите, не компрометируйте себя; я сам вам скажу, зачем вы понадобились. В Линкольн-Инн-Фильдсе совершено убийство... джентльмена, по имени Телькингорна. Он был застрелен вчера вечером. За этим вы мне и понадобились.

Сержант опускается на ближайший стул, пот крупными каплями выступает на его лбу, смертельная бледность покрывает его лицо.

-- Беккет! Возможно ли, - мистер Телькингорн убит и вы подозреваете меня?

Продолжая действовать указательным пальцем, мистер Беккет отвечает:

-- Джорж, это возможно, потому что это факт. Преступление совершено вчера в десять часов вечера. Вероятно вы помните, где были вчера в десять часов вечера и, без сомнения, можете это доказать.

-- Вчера вечером, вчера вечером... повторяет в раздумья Джорж, и вдруг его осеняет: - Великий Боже! да ведь вчера вечером я был там!

-- Так и мне сообщали, говорит спокойно мистер Беккет, - так и мне сообщали. Кроме того вы часто бывали там, многие видели, как вы бродили около дома; известно, что вы неоднократно спорили с покойным и быть может, я не утверждаю этого, заметьте, я говорю только - быть может, слышали, как он называл вас: опасный человек, наглец, злодей!

Сержант открывает рот, как бы с тем, чтоб подтвердить это, но говорить не может.

-- Джорж! Мистер Беккет ставит свою шляпу на стол и продолжает, поглядывая на кавалериста с озабоченным видом обойщика, который собирается снять с окна мерку для драпировки: - Впродолжение всего сегодняшняго вечера мое желание было и есть устроить все наиприятнейшим образом. Выскажусь ясно: сэр Лейстер Дэдлок баронет предложил награду в сто гиней; мы с вами всегда были друзьями, но долг прежде всего; раз сотня гиней должна кому нибудь достаться, то отчего-ж бы не заработать ее мне, так же, как и всякому другому? Из всех этих причин, надеюсь, ясно вытекает, что я должен вас арестовать, и пусть меня повесят, если я этого не сделаю. Кликнуть кого нибудь на подмогу, или считать дело копченным?

Джорж теперь совершенно пришел в себя, он встает и выпрямляется, как истый солдат.

-- Идем, я готов! говорить он.

-- Погодите минутку.

-- Это мой долг Джорж. Дело слишком серьезно.

-- Надевайте!

Мистер Беккет моментально застегивает кандалы.

Он задает вопросы тоном солидного купца, который заботится исполнить заказ самым добросовестным образом к полному удовольствию покупщика.

-- Годятся? Отлично. Теперь, как видите, Джорж, продолжает он, доставая из угла плащ и накидывая его на сержанта, - я позаботился, чтоб ваша гордость не страдала, когда мы выйдем отсюда, и нарочно припас эту штуку. Ну, кто теперь узнает?

-- Довольно и того, что я знаю, возражает сержант. - А теперь окажите мне одну услугу: надвиньте мне шляпу на глаза.

-- Извольте, только к чему? Вы будете иметь жалкий вид.

Мистер Беккет уступает таким настойчивым просьбам, потом надеваеть шляпу сам и выводит свой приз из таверны; сержант идет по улице своим обыкновенным мерным тяжелым шагом, но голова его держится не так прямо, как всегда; мистер Беккет направляет его, куда следует, подталкивая локтем на перекрестках и при поворотах.