Холодный дом.
Часть вторая.
Глава XXII. След.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава XXII. След. (старая орфография)

ГЛАВА XXII.
След.

При существующих обстоятельствах мистер Беккет часто совещается со своим жирным указательным пальцем; всякий раз, как мистеру Беккету предстоит обсудить дело, полное столь животрепещущого интереса, как настоящее, его указательный палец возводится в достоинство дружественного чародея.

Мистер Беккет подносит его к уху и он нашептывает ему удивительные вещи, мистер Беккет подносит его к губам и он налагает на них печать молчания, мистер Беккет потирает им свой нос и его чутье изощряется, мистер Беккет поводит им перед провинившимся человеком и тот поддается чарам на свою погибель. Когда мистер Беккет ведет частые совещания со своим указательным пальцем, авгуры храма сыскной полиции безошибочно предсказывают, что скоро за преступлением последует должное возмездие.

В другое время мистер Беккет является снисходительным философом, усердно, добродушно наблюдающим человеческую натуру, не расположенным строго относиться к дурачествам и слабостям человеков. Мистер Беккет посещает огромное множество домов, бродит по бесконечному числу улиц, с утомленным видом человека, скучающого за недостатком определенной цели. Он в высшей степени доброжелательно относится к своему ближнему и не пропускает случая распить с ним бутылочку, другую. В деньгах не стесняется, в обращении мягок и приветлив, в разговоре интересный и приятный собеседник, но под этим мирным потоком его внешней жизни струится в глубине другое течение - течение указательного пальца.

Время и место не связывают мистера Беккета; ведь человек, взятый в общем понятии этого слова, без отношения ко времени и пространству - существо свободное, так и мистер Беккет: сегодня он здесь, а завтра там, с тою только разницей, что после завтра опять будет здесь.

Сегодня вечером он случайно разсматривав железные гасильницы на подъезде городского отеля Дэклоков, завтра утром прогуливается по свинцовым плитам Чизни-Вуда, где некогда гулял старик, тени которого принесено в виде умилостивительной жертвы сто гиней. Мистер Беккет перерывает ящики, карманы, письменный стол и прочия вещи убитого, а спустя несколько часов беседует наедине с римляннном, сличая его указательный палец со своим.

Конечно такия занятия несогласимы с радостями семейной жизни, но известно, что в последнее время мистер Беккет не бывает дома, хотя вообще высоко ценит общество мистрис Беккет - леди, которая обладает от природы настоящим гением по сыскной части, могла бы совершить великия дела, будь её дарования развиты надлежащим образом профессиональными упражнениями, но пока она не возвышается над уровнем талантливой диллетантки. И так, хотя вообще мистер Беккет высоко ценит общество своей супруги, но теперь он держится вдали от домашняго очага, - супруга-же ищет утешения в дружбе и разговорах с жилицей, которая к счастью оказывается любезной и обходительной дамой, и чрезвычайно заинтересовывает мистрис Беккет.

Огромная толпа собирается в Линкольн-Инн-Фильдсе в день похорон. Собственно говоря в этой толпе, кроме сэра Ленстера Дэдлока, присутствующого собственною особой, всего три человека, а именно: лорд Дудль, Вильям Вуффи и разслабленный кузен, очутившийся здесь вероятно для ровного счета, число траурных карет несчетно. Пэрство прислало больше соболезнования на четырех колесах, чем когда-либо было видно в этих краях. Судя по тому обилию гербов, которые собраны здесь на дверцах траурных карет, можно думать, что Геральдическая корпорация потеряла сразу папеньку и маменьку.

Герцог Фудль прислал пышное сооружение, разукрашенное в пух и прах серебряными ступицами, патентованными осями, снабженное всеми новейшими усовершенствованиями и тремя шестифутовыми гигантами, возвышающимися на запятках на подобие траурного султана. Все до одного величественные лондонские кучера облеклись сегодня в траур, и еслиб покойный знал толк в лошадиных статьях, чего, судя по его виду, совершенно нельзя было предположить, то сегодня он должен бы быть совершенно доволен.

Среди всех этих факельщиков, экипажей, печально выступающих, облеченных в траур ног, спокоен и невозмутим мистер Беккет; спрятанный в глубине одной из неутешных карет, он сквозь спущенные занавеси наблюдает собравшуюся публику. Проницательным взором окидывает толпу (впрочем когда же этот зоркий глаз смотрит иначе?), выглянет то из одного окна кареты, то из другого, то взглянет вверх на окна домов, то на длинный ряд человеческих голов; ничто от него не ускользает.

-- А, вы здесь, моя дражайшая половина! говорить мистер Беккет, обращаясь мысленно к своей супруге, которая присутствует на похоронах с его согласия и стоит у дверей дома покойного.

-- И вы здесь! Вы очень хорошо сегодня выглядите, мистрис Беккет.

Процессия пока еще не двигалась с места, ждут пока вынесут виновника этого пышного собрания. Мистер Беккет сидит в первой карете и смотрит в окно, раздвинув при помощи указательных пальцев занавески на ширину тончайшого волоска.

Обстоятельство, много говорящее в пользу супружеской любви мистера Беккета: внимание его все время приковано к мистрис Беккет. - А, вы здесь, моя дражайшая половина! тихо бормочет он, - и жилица с вами. Я заметил вас, мистрис Беккет; надеюсь, вы в добром здоровье, моя милая!

Больше мистер Беккет не говорит ни слова, но продолжает самым внимательным образом глядеть в щелочку занавесок, пока не выносят из дому упрятанное в тесный ящик хранилище благородных тайн. Где-то оне теперь? Скрыты ли в безмолвной груди покойника? Летят ли вслед, сопровождая его в неожиданное странствие?

Процессия трогается и вид, открывающийся из каретного окна, изменяется; мистер Беккет располагается поудобнее и, чтоб не терять времени, принимается изучать внутреннее устройство кареты, на тот случай, что и эти сведения могут пожалуй когда нибудь пригодиться.

Велик контраст между мистером Телькингорном, запрятанным в своем тесном экипаже, и мистером Беккетом, притаившимся в своей карет; между крошечной ранкой, погрузившей одного в непробудный сон, которого не может нарушить даже тряска по камням мостовой, и маленьким кровавым следом, который наэлектризовал у другого каждый волосок на голове. Но обоим нет никакого дела до этого контраста и он не волнует ни одного из них.

Мистер Беккет не намерен ехать до самого кладбища; когда наступает удобная по его мнению минута, он выскальзывает из кареты одному только ему известным способом и направляется к дому сэра Ленстера Дэдлока.

В настоящее время он почти живет там; ему разрешено приходить и уходить, когда ему вздумается; его встречают как желанного гостя, за ним ухаживают; он изучил весь дом как свои пять пальцев и свободно разгуливает в атмосфере величественной таинственности.

Когда он проходит переднюю, Меркурий докладывает: - Еще письмо вам, мистер Беккет, недавно принесли с почты, и вручает ему пакет.

-- Еще одно? гм!

Если Меркурия и томит любопытство к письмам, получаемых мистером Беккетом, то этот осторожный человек не таковский, чтоб удовлетворить такое праздное любопытство. Он смотрит в лицо Меркурию так, как будто это какой-то неодушевленный предмет, удаленный на несколько миль и который он желает разсмотреть не торопясь и основательно.

-- Нет ли у вас с собою табакерки? спрашивает мистер Беккет.

К несчастию Меркурий не нюхает табаку.

-- Не можете ли раздобыть мне откуда нибудь щепотку табаку? Я буду вам очень благодарен. Все равно какого сорта - исключительного пристрастия я ни к одному не питаю. Благодарствуйте!

Мистер Беккет не спеша берет понюшку из табакерки, которую откуда-то добыл ему Меркурий, втягивает табак сперва одной ноздрей, потом другой, с видом знатока, смакующого удовольствие, объявляет по зрелом размышлении, что табак великолепен, и уходит с письмом в руке.

Хотя мистер Беккет, идя по лестнице и входя в маленькую комнату перед библиотекой, имеет вид человека, который ежедневно получает груды писем, однако на самом деле большая корреспонденция вовсе не в его привычках. Он не охотник писать, сам управляет пером точно той палочкой, которую постоянно носит с собою в кармане, чтоб иметь под рукой доказательство своей власти, и не советует вступать с ним в переписку, считая этот путь слишком наивным и прямолинейным, а потому непригодным для дел тонкого свойства; к тому же он неоднократно видел на своем веку, как компрометирующия письма выступали в качестве улик, и привык к мысли, что надо быть молокососом, чтоб писать письма. Из этого следует, что мистер Беккет не подерживает правильной корреспонденции; тем не менее за последние сутки он получил ровно шесть писем.

-- Посмотрим, тот ли почерк? говорит мистер Беккет, выкладывая письмо на стол. - Теже-ли два слова?

Какие же это два слова?

Мистер Беккет поворачивает ключ в дверном замке, развязывает шнурок, охватывающий черную записную книгу, книгу Судеб для многих, вынимает оттуда другое письмо и кладет рядом с первым; в обоих четко написано одно и то же: "леди Дэдлок".

Прочитав письмо, мистер Беккет говори те:

-- Так-с. Но я мог бы заработать свои денежки и без этих анонимных писем.

Положив оба письма к книгу Судеб и снова обвязав ее шнурком, мистер Беккет отпирает дверь и как раз во время, потому что ему несут обед и графин хереса на подносе. В откровенной беседе в дружеском кругу мистер Беккет часто признается, что любить старый Ост-Индский херес больше всего на свете; поэтому теперь он наливает полный стакан и пьет, причмокивая губами. Вдруг его осеняет новая мысль.

Он тихонько отворяет дверь в библиотеку и заглядывает: библиотека пуста, огонь в камине медленно гаснет; окинув комнату беглым взглядом, мистер Беккет подходит к столу, куда кладут обыкновенно все получаемые письма; и теперь тут лежит куча конвертов на имя сэра Лейетера. Мистер Беккет наклоняется над столом и разсматривает адресы.

-- Ни одного, написанного тем почерком; им пишут только мне. Завтра могу довести и это до сведения сэра Лейстера.

Вернувшись к себе, мистер Беккет с большим аппетитом оканчивает обед и погружается в послеобеденную дремоту, из которой его выводит приглашение пожаловать в гостинную; последнее время сэр Лейстер приглашает его каждый вечер, чтоб узнать, нет ли. чего нового. В гостинной кроме сэра Лейстера присутствуют Волюмния и разслабленный кузен, до крайности утомленный похоронами.

Мистер Беккет кланяется совершенно различным образом трем присутствующим особам: отвешивает почтительный поклон-сэру Лейстеру, галантный Волюмнии, а разслабленному кузену кивает как старому знакомому, как бы говоря: "Вы один из городских львов и мы знаем друг друга". Раздав таким образом каждому по образчику своего _такта, мистер Беккет потирает руки.

-- Еще не сегодня, сэр Лейстер Дэдлок баронеть.

-- Мое время в полном вашем распоряжении в интересах отмщения за поруганное величие законов, продолжает баронет.

Мистер Беккет кашляет и смотрит на румяны и ожерелье Волюмнии таким взглядом, как будто почтительно ей докладывает: "могу вас уверить - вы прелестны, я видел сотню женщин, которые в ваши годы были на вид куда хуже вас".

Прекрасная Волюмния, которой вероятно ведомо могущественное действие её чар, отрывается от писания записочек, долженствующих быть сложенными в виде треугольных шляп, и задумчиво поправляет жемчужное ожерелье. Мистер Беккет мысленно оценивает жемчуг и находит, что он так же далек от настоящого, как сама Волюмния от поэзии в своих записочках.

-- Заклинаю вас, инспектор, продолжает чрезвычайно выразительно сэр Лейстер, - употребить все ваше искусство для раскрытия этого ужасного злодеяния; если я не успел еще попросить вас об этом, то пользуюсь настоящим случаем поправить это упущение. За деньгами не стойте, все издержки я принимаю на себя; для преследования той цели, за которую вы взялись, я не остановлюсь ни перед какой суммой.

В благодарность за такую щедрость, мистер Беккет отвешивает сэру Лейстеру вторичный поклон.

В порыве благородных чувств сэр Лейстер прибавляет:

-- Со времени этого чудовищного злодеяния моя душа потрясена и навряд-ли когда нибудь оправится; но сегодня, после того, как был предан земле прах этого верного, ревностного, преданного слуги нашей фамилии, она полна негодованием.

Голос сэра Лейстера дрожит, седая голова трясется, на глазах слезы, лучшия его чувства затронуты.

-- Торжественно объявляю, что пока преступление не будет раскрыто и преступник не получить должного возмездия, я считаю, что на моем имени, лежит пятно. Джентльмен, посвятивший мне часть своей жизни, джентльмен, посвятивший мне последний день своей жизни, джентльмен, который сидел за моим столом и спал под моей крышей, отправляется из моего дома к себе и менее чем через час убит. Я не берусь утверждать, что за ним не следили от самого моего дома, что его не подстерегли в самом моем доме, что это преступление не было вызвано его сношениями с моим домом, которые могли дать повод подозревать у него большое состояние и служили гораздо более сильным доказательством в пользу этого предположения, чем его скромный образ жизни. Если при помощи моего влияния, моего положения, моих средств, я не добьюсь открытия виновного, я буду считать себя не исполнившим долга, который мне предписывает уважение к памяти покойного, всегда исполнявшого свой долг по отношению ко мне.

Пока взволнованный баронет с большим жаром произносил эту тираду, оглядываясь кругом, как будто держит речь перед огромным собранием, мистер Беккет смотрит на него с самым серьезным видом и, как ни дерзко такое предположение, в этой серьезности заметно что-то похожее на сострадание.

-- Сегодняшняя печальная церемония, явившаяся поразительным доказательством уважения, которое цвет английского общества питал к моему почившему другу (сэр Лейстер делает ударение на слове "друг", ибо смерть сглаживает все различия), усугубила силу удара, нанесенного мне этим ужасным и дерзким преступлением. Если-б совершивший его был мой брат, а не пощадил-бы даже его.

Мистер Беккет смотрит еще серьезнее. Волюмния замечает, что покойный был честнейший и симпатичнейший человек.

-- Потеря такого человека конечно огромное лишение для вас, мисс, отвечает мистер Беккет льстивым тоном. - Потеря его должна чувствоваться всеми.

Мисс Волюмния дает понять своим ответом, что потрясение испытанное её чувствительной душой, не изгладится до конца её дней, что её нервы навсегда разбиты и на устах её никогда более не заиграет улыбка. Тем временем она складывает в виде треугольной шляпы записку, предназначенную в Ват к пугалообразному генералу которому она описывает печальное происшествие, погрузившее ее в меланхолию.

Да, это ужасное потрясение для деликатной женской натуры, но современем оно изгладится, говорит мистер Беккет сочувственным тоном.

Волюмния непременно желает знать, как стоит дело: этот ужасный солдат уличен? - кажется это так называется? Были у него соучастники, или как это там зовется? И многое множество таких наивных вопросов задает она сыщику.

-- Видите-ли, мисс, отвечает мистер Беккет, вращая, для большей убедительности, указательным пальцем и по своей природной галантности едва не сказав вместо "мисс" - "моя милейшая", - не легко отвечать на эти вопросы в настоящую минуту, именно в настоящую минуту. Я занимаюсь этим делом, сэр Лейстер Дэдлок, поутру, в полдень и вечером (в виду важности разговора мистер Беккет привлекает к нему и баронета), но, по причине выпитого стакана хереса, не думаю, чтоб мог изложить его теперь с надлежащею ясностью. С радостью ответил-бы на ваши вопросы, мисс, но долг мне запрещает. Сэр Лейстер Дэдлок баронет будет вскоре извещен обо всем, что удалось открыть (мистер Беккет снова становится серьезен), надеюсь к его полному удовлетворению.

Разслабленный кузен выражает надежду, что "какой нибудь безде'ник... будет казнен... для п'име'а". - П'аво, нынче так-же т'удно попасть на висе'ицу, как по'учить место в десять тысяч в год. Конечно... повесить для п'име'а... ес'и даже и не того, кто виноват... все 'учше, чем никого не повесить...

не стоит; вам доступно то, что не доступно для понимая дамы, особенно занимающей такое высокое положение в обществе, как вы, мисс! заканчивает мистер Беккет, покраснев, так как опять едва удержался, чтоб не сказать "милейшая".

-- Инспектор верен своему долгу, Волюмния, он совершенно прав, замечает сэр Лейстер.

-- Весьма счастлив, удостоившись чести вашего одобрения, сэр Лейстер Дэдлок баронет.

-- В самом деле, Валюмния, далеко не похвально задавать инспектору такие вопросы. Он лучший судья своих поступков, так как на нем лежит ответственность за них. И не нам, которые участвуем в издании законов, не нам вмешиваться и отклонять от пути долга тех, кто приводит их в исполнение, или... тут сэр Лейстер принимает более суровый тон, так как Валюмния пыталась его прервать, прежде чем он закончил фразу: - или тем, кто мстит за их поругание.

Волюмния с величайшей почтительностью объясняет, что не простое любопытство, столь свойственное вообще легкомысленным молодым девушкам, побудило ее задать эти вопросы, а глубокое участие и искреннее сожаление, вызванные в ней смертью человека, потеря которого оплакивается всеми.

Мистер Беккет пользуется наступившей паузой и говорит:

-- Сэр Лейстер Дэдлок баронет, с вашего позволения я могу сказать многоуважаемой леди - разумеется между нами, - что я считаю это великолепное дело вполне законченным и надеюсь добыть через несколько часов то немногое, чего еще недостает для его полного выяснения.

-- Очень рад слышать, говорит сэр Лейстер. - Это делает вам большую честь.

-- Надеюсь, сэр Лейстер Дэддок баронет, что если мне это дело доставит честь, то вполне удовлетворит и других. Назвав его великолепным, я разумеется, мисс, отнесся к нему с моей точки зрения, продолжает мистер Беккет, серьезно поглядывая на сэра Лейстера. - Разсматриваемые с другой точки зрения, эти дела всегда влекут за собою более или менее неприятные последствия; нам приходится, мисс, открывать довольно необыкновенные вещи, семейные тайны, которые вы, мисс, сочли-бы совершенно невероятными.

-- Да, это бывает даже и в почтенных фамилиях, в благородных фамилиях, в знаменитых фамилиях, говорит мистер Беккет, с серьезным видом поглядывая в сторону сэра Лейстера. - Я и раньше имел честь предлагать свои услуги знаменитым фамилиям, и вы не можете себе представить, - то есть я хотел сказать, - даже вы не можете себе представить (эти слова обращаются к разслабленному кузену), какие вещи узнаешь о том, что там происходить.

Разслабленный кузен, который, изнемогая от скуки, занимается тем, что накидывает себе на голову диванные подушки, отвечает зевая каким-то мычаньем, долженствующим означать: "воображаю!"

Сэр Лейстер находить, чт;о пора отпустить инспектора, он произносит: "очень хорошо. Благодарствуйте", сопровождая эти слова величественным мановением руки, которое, прекращая дальнейшия прения, должно кроме того означать, что если знаменитые фамилии заводят непохвальные привычки, то и должны принимать все вытекающия отсюда последствия.

-- Не забывайте, инспектор, снисходительно добавляет он, - что я в полном вашем распоряжении во всякую минуту.

Сэр Лейстер отвечает: "к вашим услугам, во всякое время".

Мистер Беккет делает свои три поклона и удаляется, но вспомнив об одном упущенном из виду обстоятельстве, благоразумно возвращается вспять и тихо спрашивает сэра Лейстера:

-- Могу я узнать, кто вывесил на лестнице объявление о награде за поимку преступника?

-- Его вывесили по моему приказанию, отвечает сэр Лейстер.

-- Я выбрал лестницу, как самое видное место. Я желал дать понять публике, как велико совершенное злодеяние, как твердо мое решение воздать за него должное возмездие, как невозможно преступнику надеяться избегнуть наказания. Но если вы, инспектор, как более меня знакомый с делом, найдете какие нибудь возражения...

Мистер Беккет не может представить никаких возражений: раз объявление выставлено, лучше его не снимать; отвесив свои три поклона, он удаляется и, запирая дверь, слышит легкий визг Волюмнии, предшествующий замечанию, что этот очаровательно-страшный мужчина - совершенный Синяя Борода.

По своей, общительности и уменью сходиться с людьми всякого звания, мистер Беккет останавливается в передней у затопленного камина, где так тепло и уютно в эти первые зимние дни, и с восхищением любуется Меркурием.

-- Я думаю в вас будет шесть футов и два дюйма? говорит мистер Беккет.

-- Неужели? У вас такия широкия плечи, что вы кажетесь ниже; конечно, будь у вас поджарые ноги, было бы другое дело, но вы прекрасно сложены. Служили вы когда нибудь натурщиком для скульптора? спрашивает мистер Беккет тоном знатока, сопровождая свой вопрос соответствующим взглядом и жестом.

Нет Меркурий никогда не был натурщиком.

-- Непременно, непременно побывайте. У меня есть друг, довольно известный скульптор королевской академии, который хорошо заплатит за возможность воспроизвести из мрамора такия формы. Миледи, кажется, нет дома?

-- Обедает в гостях.

-- Да.

-- Нисколько не удивительно! Такая прекрасная, грациозная, изящная женщина так-же украшает общество, как свежее лимонное дерево обеденный стол. Ваш отец имел тот же род занятий, что и вы?

Ответь отрицательный.

-- А мой отец - так тот, как и вы, служил по найму. Он был сперва пажом, потом перебывал в выездных, в буфетчиках, в дворецких и наконец сделался трактирщиком. Жил окруженный общим уважением и смерть его всеми оплакивалась: на смертном одре он говорил, что то время, когда он жил в услужении, было самым лучшим временем его жизни; так оно и было. Врат у меня тоже живет в услужении и зять тоже. Что, миледи хорошого характера?

-- А! немного избалована, капризна? Боже мой, при такой красоте, это можно предвидеть. Но ведь за это мы еще больше любим женщин, не правда-ли?

Заложив руки в карманы своих персиковых панталон, симметрично разставив ноги, облеченные в шелковые чулки, и приняв вид опытного сердцееда, Меркурий соглашается с замечанием мистера Беккета. Слышится стук колес, раздается оглушительный звонок.

-- Это она! Легка на помине! говорит мистер Беккет.

Двери распахиваются и миледи проходит через переднюю. Она все еще очень бледна, одета в полутраур, два великолепных браслета украшают её руки. Красота ли этих рук, или эти изящные браслеты привлекают внимание мистера Беккета? Он впивается в них взглядом, побрякивая чем-то в кармане, должно быть мелкой монетой.

-- Мистер Беккет, миледи.

Мистер Беккет расшаркивается и выступает вперед, поводя по губам своим пальцем-чародеем.

-- Вы дожидаетесь аудиенции у сэра Лейстера!

-- Нет, миледи, я только что был у него.

-- Пока ничего, миледи,

-- Открыли вы что нибудь новое?

-- Немногое, миледи.

Она обменивается с ним на ходу этими словами, проходит дальше, почти не замедляя шага и, едва касаясь ступенек лестницы, подымается на верх. Подойдя к подножию лестницы, мистер Беккет смотрит, как миледи всходит по тем ступенькам, но которым недавно старый джентльмен сошел в могилу: она проходит мимо грозных групп с оружием в руках, разставленных по лестнице и повторяющихся на стене в виде зловещих теней; она проходить мимо печатного объявления, на которое взглядывает мимоходом, и исчезает из вида.

Меркурий сообщает ему, что миледи не крепкого здоровья и часто страдает головными болями.

-- Неужели? какая жалость! Лучшее средство против головных болей прогулки.

-- Она пробовала это средство, замечает Меркурий. - Гуляет иногда часа по два, когда чувствует себя плохо, иной раз даже по вечерам.

-- Вы наверное знаете, что в вас шесть футов три дюйма? извините, что прерву вас на минуту.

-- Я просто не могу этому поверить, так вы пропорционально сложены. Даже гвардейцы, хоть они и считаются красавцами, сравнительно с вами просто медведи. Так она гуляет по вечерам, вероятно при лунном свете? Да, при лунном свете само собой разумеется, само собой разумеется, поддакивает мистер Беккет не то вопросительно, не то утвердительно. - А вы, я думаю, не имеете привычки прогуливаться, вероятно некогда?

-- Да, но кроме того Меркурий и не любит гулять, он предпочитает кататься.

-- Еще бы, какая разница! Она кажется ходила гулять в тот самый вечер, о котором теперь столько говорят? говорить мистер Беккет, грея руки и с удовольствием поглядывая на яркое пламя.

-- Ходила! я сам провожал ее в сад, что насупротив.

-- Я вас не видел, говорит Меркурий.

-- Я торопился, потому что шел навестить больную тетку; она живет в Чельси; ей девяносто лет, одинокая женщина, с капитальцем. Да, я случайно проходил тогда мимо. Позвольте: который тогда был час? Кажется еще не было десяти.

-- Половина десятого.

-- Правда, да, да, так. Если не ошибаюсь, миледи была закутана в широкую черную мантилью с длинной бахромой?

-- Да, да, конечно.

Мистеру Беккету надо вернуться наверх, у него там неоконченная работа, но прежде он должен пожать руку Меркурию в благодарность за приятный разговор и повторить свой совет, не вздумает-ли он когда нибудь, когда у него выберется свободный получасик, подарить его, в виду обоюдной выгоды, скульптору королевской академии?