Холодный дом.
Часть вторая.
Глава XXVI. Рассказ Эсфири.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава XXVI. Рассказ Эсфири. (старая орфография)

ГЛАВА XXVI.
Разсказ Эсфири.

Я уже лежала в постели и крепко спала, когда опекун постучался в дверь моей комнаты и просил меня немедленно встать. На мой торопливый вопрос, что случилось, он сказал мне, что тайна моей матери стала известна сэру Лейстеру Дэдлоку, что моя мать бежала и что у нас в настоящую минуту находится человек, которому поручено разыскать ее и уверить в полном прощении и неизменной привязанности сэра Лейстера. Этот человек просить меня сопутствовать ему, надеясь, что мои просьбы и убеждения скорее повлияют на мою мать.

Самое главное из того, что мне сообщили, я поняла, но была так поражена и так торопилась, что, несмотря на все усилия, не могла победить своего волнения и прошли целые часы прежде, чем я пришла в себя.

Я не будила ни Чарли и никого из слуг, проворно оделась, закуталась потеплее и сошла вниз к мистеру Беккету - он оказался тем лицом, которому было поручено розыскать мою мать.

Опекун раньше объяснил мне, почему мистеру Беккету пришла мысль обо мне; тут-же в передней при свете свечи, которую держал опекун, мистер Беккет прочел мне письмо, оставленное моей матерью в её комнате. Не прошло и десяти минут после моего пробуждения, как я уже сидела рядом с мистером Беккетом в экипаже, который мчал нас по лондонским улицам.

Мистер Беккет стал меня распрашивать очень осторожно, но необыкновенно искусно: объяснив предварительно, что от моих ответов зависит очень многое, он просил меня отвечать как можно точнее.

Его главные вопросы были: часто-ли виделась я с матерью, которую он всегда называл леди Дэдлок, когда и где говорила я с ней в последний раз и как очутился у нея мой платок. Когда все эти пункты были выяснены, он просил меня хорошенько подумать и ответить не торопясь, не знаю-ли я кого нибудь, кто пользовался бы доверием моей матери и к кому она могла бы обратиться при существующих обстоятельствах.

Кроме опекуна я не знала никого, кто пользовался бы доверием моей матери, но потом назвала еще мистера Бойторна; мистер Бойторн пришел мне в голову потому, что мне вспомнилось с каким рыцарским уважением произносил он всегда имя леди Дэдлок; вслед затем вспомнилось и все то, что рассказывал опекун о помолвке мистера Бойторна с её сестрою, о роковой связи, которой не подозревал мистер Бойторн, но которая тем не менее существовала между его судьбою и судьбой моей матери.

Пока мы разговаривали, мой спутник велел остановить экипаж, чтоб мы могли лучше слышать друг друга, и снова велел гнать во всю мочь, когда наш разговор кончился. Скоро мистер Беккет сказал мне, что обдумал план дальнейших действий, и начал было излагать его, но при моем волнении я была совершенно неспособна его понять.

Отъехав недалеко от нашего дома, мы остановились у какого-то освещенного газом здания, похожого на присутственное место. Мистер Беккет ввел меня в этот дом и усадил в кресло у яркого огня; теперь был уже второй час в начале, как показывали часы, висевшие на стене. Два полицейских, которые в своих щеголеватых мундирах вовсе не походили на людей, всю ночь не ложившихся спать, писали у стола; безмолвие и тишина повидимому царили в этом доме; только из подвального этажа слышались какие-то возгласы и стук в дверь, но никто из присутствующих не обращал на них внимания.

Мистер Беккет призвал третьяго полицейского, сказал ему на ухо свои инструкции и, когда тои, ушел, стал в полголоса что-то диктовать двум первым. Когда они кончили, мистер Беккет прочел мне то, что было записано. Это было описание примет моей матери: оно отличалось необыкновенной точностью.

Тогда был вызван еще один полицейский (их в соседней комнате спиело несколько человек); ему вручили листки с приметами и он немедленно скрылся.

Все сделалось удивительно скоро и, хотя никто не торопился, ни одной секудпы не пропало даром. Как только бумага была отправлена по назначению, оба полицейских принялись за прерванную работу; мистер Беккет подошел к камину и принялся поочередно греть подошвы своих сапогов.

-- Тепло-ли вы одеты, мисс Соммерсон? спросил он заметив, что я смотрю на него. - Погода холодная; тяжело путешествовать в такую ночь для особы с нежной организацией.

Я сказала, что не боюсь холода и одета тепло.

-- Наша поездка может затянуться, заметил он, - но это ничего, мисс, если кончится хорошо.

-- Дай Бог, чтоб кончилось хорошо!

Он успокоительно кивнул головой.

-- Во всяком случае, что бы не случилось, но волнуйтесь. Чем хладнокровнее и спокойнее вы будете, тем будет лучше для вас, для меня, для леди Дэдлок, для сэра Лейстера Дэдлока баронета.

Не было еще и четверти второго, когда я услышала стук копыт и скрып колес подъехавшого экипажа.

-- Теперь мы покатим, мисс Соммерсон, сказал мой спутник, подавая мне руку; полицейские простились со мною вежливым поклоном и мы вышли. На улице нас ждала коляска, запряженная парой почтовых лошадей; мистер Беккет любезно усадил меня, сам сел на козлы; человек, которого он посылал за экипажем, подал ему потайной фонарь; мистер Беккет отдал какое-то приказание кучеру и мы покатили.

Мне казалось, что я сплю и грежу; мы ехали так быстро и по такому лабиринту узких улиц, что я скоро потеряла всякое представление о том, где мы; знаю только, что мы несколько раз переезжали Темзу и повидимому все время кружились в густой сети грязных переулков, примыкающих к берегу реки, среди доков, бассейнов, разводных мостов, высоких зданий пакгаузов и корабельных мачт. Наконец мы остановились на углу отвратительного зловонного переулка, застоявшуюся атмосферу которого не мог очистить даже ветер, постоянно дуюший с реки. При свете фонаря я увидела, что мистер Беккет беседует с людьми, которые представляли нечто среднее между полисменами и матросами; на сырой стене, у которой они стояли, была прибита дощечка, на ней я прочла надпись: "Найденные утопленники" и поняла какое ужасное подозрение привело нас сюда.

Я не смела поддаваться своей слабости, мне не было надобности напоминать себе, что я здесь не затем, чтоб своим малодушием затруднять и замедлять поиски и тем уменьшать надежду на их благополучный исход, и я осталась спокойной, по никогда не забуду я того, что выстрадала в этом ужасном месте.

Все это было похоже на страшный кошмар. Из лодки вышел какой-то человек, весь покрытый тиной, в высоких намокших сапогах, раздувшихся от воды, и в мокрой шляпе; он пошептался с мистером Беккетом и повел его куда-то вниз по скользким ступенькам. "Верно, он хочет что-нибудь ему показать", подумала я. Возвращаясь назад, они вытирали руки и платье, точно эти руки прикасались к чему нибудь мокрому, но, благодарение Богу, это было все-таки не то, чего я страшилась!

Переговорив с остальными людьми, мистер Беккет, которого кажется все знали и уважали, вошел в дом, оставив меня одну с кучером, который ходил около лошадей, стараясь согреться. Наступил прилив, я слышала как в конце переулка плескалась вода, как волны подходили все ближе и ближе ко мне; конечно оне не могли достать до того места, где стоял наш экипаж, но втечение этих немногих минут мне сто раз казалось, что вот сейчас оне принесут к ногам лошадей труп моей матери.

Наконец мистер Беккет вышел, потушил фонарь, наказал своим спутникам смотреть в оба и занял свое место на козлах.

-- Мисс Соммерсон, пожалуйста не тревожьтесь тем, что мы заезжали сюда, сказал он оборачиваясь ко мне. - Мне надо было самому взглянуть, все-ли в исправности. Погоняй, любезный!

Мы поехали назад прежней дорогой, - не могу утверждать, что по тем-же самым улицам; я была слишком взволнована, чтоб замечать отличительные признаки улиц, по которым мы ехали - говорю так потому, что общий характер улиц был тот же. Мы останавливались на минуту у другой такой-же станции или конторы, наверное не знаю, и опять переехали реку. За все время нашей поездки бдительность мистера Беккета ни на секунду не ослабевала, но она, если только было возможно, удвоилась, когда мы переезжали мост: он встал во весь рост, заглянул через перила на реку, потом спрыгнул с козел и догнал промелькнувшую мимо нас женскую фигуру и посмотрел на мрачную водяную бездну с таким выражением, что у меня замерло сердце.

Ужасен был вид этой реки: черная, таинственная, она быстро текла в низких плоских берегах и какие-то неопределенные, страшные образы, не то действительные, не то призрачные - виднелись в её бурных волнах; ужасом и смертью веяло от нея. Много раз видела я эту реку с тех пор и при дневном и при ночном освещении, и всякий раз при взгляде на нее я переживаю съизънова впечатления, которые испытала в эту памятную поездку. В моей памяти встает мост, тускло освещенный газом, резкий ветер, безжалостно хлещущий безприютную женскую фигуру, мимо которой мы проехали, монотонный стук колес, фонаря экипажа и при бледном их свете лицо, подымающееся из страшных черных волн.

Долго мы ехали по безлюдным улицам, наконец вместо мостовой под ногами лошадей оказалась мягкая проселочная дорога и городские дома остались позади; вскоре я узнала знакомую мне дорогу в С. Альбан. В Барнете нас ждала подстава, мы быстро переменили лошадей и покатили дальше; было очень холодно, земля была покрыта снежной пеленой, но теперь снег перестал.

-- Эта дорога ваша старинная знакомая, не правда ли? весело спросил меня мистер Беккет.

-- Да. - Удалось вам собрать какие нибудь сведения?

-- Ничего верного, сказал он. - Но еще слишком рано.

Он не пропускал ни одного придорожного трактира, где виднелся свет, чтоб не зайти туда (в те времена в этой местности было много трактиров), разспрашивал всех сторожей на заставах. Везде он весело болтал, угощал, побрякивал деньгами, разсыпался в любезностях, но как только он занимал свое место на козлах его лицо принимало прежнее серьезное, сосредоточенное выражение и он то и дело говорил кучеру озабоченным тоном: - Погоняй, любезный, погоняй!

При таких остановках неудивительно, что в шестом часу утра нам оставалось еще несколько миль до С. Альбана; выйдя из одного трактира мистер Беккет подал мне чашку чая.

-- Выпейте, мисс Соммерсон, это вас подкрепит. Кажется, вы начинаете понемножку приходить в себя?

Я поблагодарила и кивнула головой.

-- Сначала вы были совсем ошеломлены, и не удивительно, ей Богу! Тс! Все отлично. Она впереди.

Я чуть было не закричала от радости, но мистер Беккет многозначительно поднял палец и я сдержалась.

что она впереди. Кучер возьми чашку и блюдце, и если ты не розиня, то постарайся поймать другой рукой эту полукрону. Раз, два, три! Ловко! Ну, теперь, любезный, пусти-ка в галоп!

Не задолго перед разсветом мы были в С. Альбане и тогда только я начала понемногу приходить в себя и понимать события минувшей ночи, тогда только убедилась, что все это не было сном.

Мы оставили карету на почтовой станции, мой спутник приказал, чтоб свежия лошади были на готове, подал мне руку и мы направились к Холодному дому.

-- Так как это ваше постоянное местожительство, то надо справиться; не спрашивала ли вас особа таких-то примет, или если не вас, то мистера Джерндайса. Я не очень надеюсь, чтоб она заходила сюда, но это возможно.

Когда мы всходили на холм, день уже занимался; мой спутник окинул местность проницательным взглядом и напомнил мне, как я шла здесь с моей маленькой служанкой и бедным Джо, по презванию Голышем, в тот вечер, который по очень основательным причинам навеки врезался в моей памяти.

Меня удивило, откуда мистер Беккет может знать, когда и с кем я здесь проходила.

-- Вы тогда встретили человека как раз на этом самом месте, сказал мистер Беккет.

Я и это хорошо помнила.

-- Это был я, сказал мистер Беккет; и увидя мое изумление, прибавил:

-- В тот вечер я приехал сюда, чтоб разыскать этого мальчика. Быть может выходя из дому вы слышали стук колес моего экипажа, потому что я тогда же узнал вас и вашу служанку. Из справок, наведенных в городке, я узнал, где найду мальчика, и направлялся к коттеджу кирпичника, когда встретил его с вами.

-- Разве он совершил какое нибудь преступление? спросила я.

-- Нет, его не обвиняли ни в каком преступлении, хладнокровно отвечал мистер Беккет, снимая шляпу, - но он был неудобен. Дельце, по которому он мне понадобился, касалось леди Дэдлок; он но умел держать языка на привязи и болтал о случайной услуге, оказанной им покойному мистеру Телькингорну, об услуге, за которую было хорошо заплачено. Нельзя было позволять ему выкидывать такия штуки, поэтому я предупредил его, чтоб он убирался из Лондона, и в этот вечер приехал нарочно, чтоб внушить ему, что раз уж он ушел из Лондона, то пусть держится подальше от него и хорошенько зарубит себе на носу, что ему будет плохо, если я его опять там поймаю.

-- Бедняга! сказала я.

-- Да, бедняга, согласился мистер Беккет, - и очень безпокойный; чем дальше от Лондона, тем он был для нас лучше. Когда я увидел, что вы ведете его к себе, я пошел за вами.

-- За чем же? спросила я.

-- Затем, милая мисс, что у вас он дал бы полную волю своему языку, который был у него через чур длинен.

Хотя теперь мне удалось припомнить этот разговор, но в то время мне было не до того и я едва слушала, что говорить мистер Беккет; мне было ясно только, что мистер Беккет говорил все это, чтобы развлечь меня: проникнутый таким добрым намерением, он часто заговаривал о посторонних предметах, а между тем по лицу его было видно, что только одно у него на уме. Он продолжал занимать меня, когда мы вошли в садовую калитку.

-- Вот мы и пришли. Как красиво это уединенное местечко! Как грациозно вьется дымок над трубой. У вас рано разводят огонь, это доказывает исправность прислуги. Но имея дело с прислугой, надо прежде всего обращать внимание на то, кто ходит к ней в гости; вы никогда не будете знать каковы ваши слуги, если не будете знать, кто к ним ходит. Представьте себе такую вещь: вы идете на кухню и нечаянно натыкаетесь на незнакомого парня за кухонной дверью, - вы ни за что не отделаетесь от подозрения, что он прокрался к вам с преступным намерением.

Мы были уже перед домом, мистер Беккет сначала внимательно разсмотрел следы ног на песке и только тогда обратил свое внимание на дом.

-- Когда к вам приезжает старый младенец, всегда ли вы отводите ему одно и тоже помещение? спросил он, глядя на окна комнаты, в которой обыкновенно жил мистер Скимполь, когда гостил у нас.

-- Вы знаете мистера Скимполя!

-- Его зовут Гарольд.

-- Гарольд, так. Преудивительный чудак этот Гарольд, сказал мистер Беккет, выразительно глядя на меня.

-- Он человек совсем особенный, сказала я.

-- Не имеет представления об деньгах, но тем не менее берет их очень охотно, заметил мистер Беккет.

Я не могла удержаться, чтоб не сказать:

-- Верно вы хорошо знаете мистера Скимполя.

-- Я вам разскажу, мисс Соммерсон, как я с ним познакомился, это немного отвлечет вас от предмета, к которому прикованы ваши мысли, и будет вам полезно. Этот-то Гарольд и указал мне, где я найду Голыша; в ту ночь я решил во что бы-то ни стало добыть его, и заметив тень в одном из окон вашего дома, бросил туда горсть песку. Окно отворилось и в нем показался Гарольд. С первого же взгляда я подумал: "эге, да ты именно такой человек, какого мне нужно". И я принялся его умасливать, сказал, что не хочу подымать на ноги весь дом, когда все уже улеглись спать, заговорил о том, какая жалость, что добрые молодые леди приютили у себя этого бродягу, и, видя с кем имею дело, намекнул, что не пожалел бы пяти фунтового билета, чтоб избавить дом от Голыша, не подымая переполоха. Он удивленно приподнял брови и весело сказал мне: "Мой друг, безполезно говорить мне о пятифунтовом билете, я совершенное дитя в этих вещах и не имею никакого представления о деньгах". Разумеется я смекнул, как следует это понимать, и вполне убедившись, что не ошибся, что он именно такой человек, какого мне нужно, завернул камешек в банковый билет и бросил ему в окно. Он засмеялся, весь просиял и сказал мне с самым невинным видом: "Ведь я не знаю ценности подобных вещей, что мне с этим делать?" - "Истратить это, сэр!" ответил я. Он продолжал: "Но меня надуют при размене, право только деньги даром пропадут". Боже мой, еслиб вы видели, с каким лицом он это говорил! Разумеется он указал мне, где найти Голыша, и я без труда нашел его.

Я сказала, что такой поступок со стороны мистера Скимполя был вероломством по отношению к опекуну и что мистер Скимполь перешел тут всякия границы ребяческой наивности.

-- Мисс Соммерсон, я вам дам хороший совет, за который меня поблагодарит ваш муж, когда даст Вогь вы счастливо выйдете замуж и заживете своим домком. Если вам кто нибудь скажет, что он не понимает толку в деньгах, - зорко смотрите за своим кошельком, потому что он в опасности - это так же верно, как дважды-два-четыре. Если вам кто нибудь объявить: я ничего не смыслю в мирских делах, ибо я прост как дитя - знайте, что такой человек не любит никого кроме себя, считает себя номером первым и говорит так для того, чтоб избежать ответственности за свои поступки. Во мне нет ни капли поэзии - за тем исключением, что я не прочь иногда попеть в дружеском кругу. - я человек дела и из жизненного опыта вывел такое правило: тот, кто слаб в одном, будет слаб и во всем. Это пр вило мне никогда и изменяло, не изменит и вам, и всякому. Вслед за сим предостережением против излишней доверчивости, позвольте мне позвонить и вернуться к нашему делу.

Я думаю, что дело ни на секунду не выходило у него из головы, судя по выражению его лица.

Домашние очень удивились моему неожиданному появлению в этот ранний час и при том с таким провожатым, и разумеется удивление их не уменьшилось от заданных мною вопросов. Мне отвечали, что ни вчера, ни сегодня не приходило никого; не могло быть сомнения, что нам говорили правду.

-- В таком случае, мисс Соммерсон, поспешим в коттедж кирпичников, и если вы будете так добры исполнить мою просьбу, я попрошу вас разспрашивать этих людей. Задавая вопросы, лучше всего держаться как можно естественнее, но мне тут нечему учить вас - будьте сами собою, этим все сказано.

Не медля ни минуты, мы тронулись в путь. Коттедж мы нашли запертым и видно было, что в нем никто не живет: к нам вышел, услышав наш стук, один из соседей. От него мы узнали, что обе женщины с мужьями живут теперь не здесь, а в жалком покосившемся домишке, одиноко стоявшем на краю участка, занятого обжигательными печами и длинными шеренгами сложенных для просушки кирпичей.

Это было недалеко от коттеджа, всего каких нибудь сто ярдов. Дверь лачуги мы нашли полуотворенной, я толкнула ее и вошла.

Мы застали хозяев за завтраком, во их было только трое, - недоставало Дженни, матери умершого малютки; ребенок другой женщины спал в углу. При моем появлении женщина встала, а кирпичники, по обыкновению безмолвные и мрачные, приветствовали меня угрюмым поклоном.

Они переглянулись, увидев входящого за мною мистера Беккета; меня удивило, что и женщина повидимому его знала; само собою разумеется, что, прежде чем войти, я спросила - можно ли.

Лиза (единственное её имя, которое было мне известно) предложила мне свой стул, но я села на скамью у камина, а мистер Беккет присел на уголку кровати. Теперь, когда мне предстояло вступить в разговор с людьми, которые не питали ко мне дружеских чувств, я не в силах была победить свое волнение, у меня кружилась голова. Я не знала как начать, и залилась слезами.

-- Лиза, я ехала долго, ехала всю ночь, несмотря на холод и снег, чтоб разспросить вас о даме...

-- Которая была здесь, вставил мистер Беккет самым спокойным и уверенным тоном, обращаясь ко всему обществу, - о даме, которая была здесь сегодня ночью.

-- А кто сказал вам, что здесь была какая-нибудь дама? - спросил муж Дженни, оставляя завтрак и меряя взглядом мистера Беккета.

-- Лучше бы ему заниматься своим делом и не совать свой нос в чужия, проговорил кирпичник.

-- Кажется он теперь без места, потому и проводит время в разговорах, ответил не моргнув глазом мистер Беккет в извинение Михаила Джаксона.

Лиза не садилась и стояла, опершись на спинку стула, поглядывая на меня с каким-то нерешительным видом; мне казалось, что ей хочется поговорить со мной наедине, но она не смеет. Не знаю, сколько бы времени она простояла в этой позе, но её муж, который продолжал доедать кусок хлеба с салом, постучал по столу рукояткой своего складного ножа и велел ей сесть, прибавив с ругательством, что ей-то уж во всяком случае не следует соваться в чужия дела.

-- Мне очень хотелось бы видеть Дженни; она, я уверена, сказала бы мне все, что знает об этой даме, которую мне необходимо догнать, - вы не можете себе представить, как это важно. Скоро ли вернется Дженни? Где она?

Лиза готова была ответить, но кирипчник с новым ругательством дал ей пинка своим тяжелым сапогом и предоставил отвечать мужу Дженни. Тот несколько времени угрюмо молчал, наконец повернул ко мне свою косматую голову.

-- Не очень-то я люблю, когда господа жалуют ко мне в дом; кажется я уж говорил вам об этом, мисс. Я к ним не лезу и удивляюсь, отчего они не могут оставить меня в покое. Воображаю, какой бы шум поднялся, еслиб я забрался в их хоромы! Однакож вы все-таки получше других и я отвечу вам, хотя предупреждаю, я не допущу, чтоб меня выгоняли как барсука из поры. Вы хотите знать - скоро ли вернется Дженни? Нет, не скоро. Где она? Пошла в Лондон.

-- Сегодня ночью? спросила я.

-- Да, ответил он, сердито дернув головой.

-- Но она была дома, когда приходила эта дама? Что она говорила? Куда пошла отсюда? Прошу, умоляю, ответьте на этот вопрос, будьте так добры. Мне непременно нужно это знать, я в таком отчаянии.

-- Кабы хозяин позволил мне говорить и не ругался... робко начала женщина.

-- Твой хозяин накостыляет тебе шею, если ты будешь путаться в то, что тебя не касается, выразительно проговорил её муж и пробормотал какое-то проклятие.

После некоторого молчания муж Дженни опять повернулся ко мне и с большой неохотой продолжал своим обычным ворчливым тоном:

-- Была ли здесь Дженни, когда приходила госпожа? Да, была. Что ей сказала госпожа? Я вам скажу, что ей сказала госпожа: Помните, говорить, я приходила однажды к вам разспрашивать о той молодой мисс, которая бывала у вас? Помните, я тогда дала вам денег за платок, который оставила у вас молодая мисс? Да, Дженни помнила и мы все помнили. Дома ли теперь молодая мисс? Нет, она уехавши. Ну, хорошо, теперь примечайте: дама-то пришла, к нам пешком и всю дорогу шла одна одинешенька - странным это нам показалось, - и спрашивает это она, может ли посидеть с часок, - вот там, где вы сидите. Разумеется, отчего-ж и нет; вот она посидела и ушла. Было тогда двадцать минут двенадцатого, а может и двадцать минут первого, у нас ведь нет карманных часов, чтоб узнавать время, даже и стенных часов в заводе нет. Куда она пошла, вы спрашиваете? Не знаю куда. Она пошла по одной дороге, Дженни по другой, - одна пошла к Лондону, другая в противоположную сторону. Вот и все. Спросите хоть этого человека, он был свидетелем, он скажет то-же.

Муж Лизы повторил:

-- Да, это все.

-- Плакала ли эта дама? спросила я.

-- Ручьем разливалась. Башмаки у нея были ни на что не похожи, платье тоже, но Сама на мой взгляд ничего.

Женщина сидела скрестив руки и уставившись в пол Её муж повернул свой стул так, что теперь сидел прямо (иротив нея и положил на стол свой молотоподобный кулак, как будто готовясь привести в исполнение свою угрозу, если жена вздумает ослушаться его приказания.

-- Надеюсь, вы позволите мне спросить у вашей жены, какою была на вид эта дама?

-- Ладно. Слышишь, что она говорит. Отвечай, да покороче! крикнул он жене.

-- Много она говорила?

-- Очень мало и совсем охрипшим голосом.

Отвечая мне, Лиза не сводила глаз с мужа, каждый раз испрашивая взглядом его разрешения.

-- Очень она была слаба? Дали вы ей чего нибудь поесть или выпить?

-- Говори, сказал муж в ответ на её вопросительный взгляд, - скажи и баста!

-- Она выпила водицы, мисс; Дженни принесла ей хле ба и чаю, но она едва к ним притронулась.

-- А когда она уходила отсюда... начала было я, но муж Дженни нетерпеливо прервал меня.

-- Когда она уходила отсюда, то направилась прямо на север, по большой дороге. Наведите справки, если не верите, спросите по дороге, вам скажут то же самое. Теперь все переговорили и баста!

Я взглянула на своего спутника, и увидев, что он уже встал и готов идти, поблагодарила кирпичников и простилась.

Когда мы уходили, Лиза пристально посмотрела на мистера Беккета, а он на нее.

-- Ну, мисс Соммерсон, сказал мне мистер Беккет, когда мы шли назад, - часы её лордства остались у них, это несомненно.

-- Вы их видели? вскричала я.

-- Я их не видел, но так-же уверен в этом, как еслиб видел их собственными глазами. Иначе зачем бы кирпичнику говорить о двадцати минутах, о том, что у него нет карманных часов? Двадцать минуть! Разве он определяет когда нибудь время с такой точностью? Уж не то что минуты, дай Бог, чтоб и половины-то считал! Итак, или её лордство сама отдала ему часы, или он их отнял; я думаю вернее, что она сама отдала. Но за что она дала ему часы? за что?

И пока мы торопливо шли вперед, он несколько раз повторил этот вопрос, повидимому колеблясь между разными ответами, которые приходили ему в голову.

-- Еслиб мы могли не жалеть времени, - а это единственная вещь, которую в настоящем случае надо жалеть, - мы могли бы остаться и добиться чего нибудь от этой женщины, но это слишком неверный шанс, чтоб при существующих обстоятельствах на него положиться. Они не спустят с нея глаз, а всякому дурню известно, что такая женщина, как она - забитая, запуганная, на которой с головы до ног нет живого места, - будет, что-бы ни случилось, стоять за своего мужа, который се бьет и тиранит. Что-то они скрывают. Досадно, что мы не видели другой женщины.

-- Я очень об этом жалею, потому что Дженни была мне очень предана и наверное не устояла бы против моих просьб.

-- Очень возможно, мисс Соммерсон, сказал мистер Беккет в раздумьи, - что её лордство послало эту женщину в Лондон с запиской к вам; очень возможно, что её лордство отдала часы за то, чтоб муж позволил ей исполнить это поручение. Хотя такое толкование и не так ясно, как бы мне хотелось, но оно очень вероятно. Бросать деньги сэра Лейстера Дэдлока баронета этим грубиянам мне не хотелось бы, да я и не вижу, чтоб из этого вышел кикой нибудь толк при настоящих обстоятельствах Итак в дорогу, мисс Соммерсон. Вперед! И будем спокойно относиться ко всему, что-бы нас ни ожидало.

Мы еще раз зашли в Холодный дом, я торопливо написала несколько строк опекуну и мы поспешили отправиться на почтовую станцию, где нас уже ждали лошади; через несколько минут мы опять мчались по большой дороге.

Снег, который начал идти на разсвете, теперь усилился и валил густыми хлопьями; в нескольких шагах уже ничего не было видно, потому что день был очень пасмурный и нас окутывала густая снежная завеса. Было очень холодно и снег хрустел под копытами лошадей, точно мелкия ракушки, какие встречаются на морском берегу.

Лошади часто скользили и спотыкались, и мы были принуждены останавливаться, чтоб дать им отдохнуть; одна пристяжная упала три раза, прежде чем мы доехали до следующей станции, и так тряслась и шаталась, что кучер наконец слез с козел и взял се под уздцы. Я не могла ни есть, ни спать; безпрестанные остановки и медленность, с какою мы подвигались вперед, так разстроили мои нервы, что мною овладело безразсудное желание выйти из экипажа и идти пешком, но мой спутник был благоразумное и ему удалось уговорить меня остаться в экипаже.

старыми знакомыми с людьми, которых видел первый раз в жизни, заходил греться к каждому встречному огоньку, не пропускал ни одной таверны, ни одного питейного заведения, чтоб не зайти чего-нибудь выпить, дружески болтал с извозчиками, колесниками, кузнецами, сборщиками дорожных пошлин на заставах; тем не менее ни одной минуты не пропадало у него даром и, садясь на козлы, он опять становился серьезен, сосредоточен и говорил озабоченным тоном: Погоняй, любезный, погоняй!

На следующей станции, где мы меняли лошадей, я оставалась в экипаже, а мистер Беккет отправился на конский двор: вернувшись оттуда, он подошел ко мне, проваливаясь по колено в рыхлый снег; ему уж не в первый раз приходилось путешествовать таким образом с тех пор, как мы выехали из С. Альбана.

Мокрый снег покрывал его точно корой и стекал с его платья.

-- Не теряйте бодрости, мисс Соммерсон. Можно сказать наверное, что оно прошла здесь. Описывают её костюм и нет сомнений, что платье именно то, которое на ней было надето.

-- Она все еще идет пешком? спросила я.

-- Все еще пешком. Вероятно она направляется к тому джентльмену, о котором вы говорили. Хотя одно обстоятельство меня смущает: то что он живет в том же графстве и так близко от замка.

-- Я так мало о ней знаю. Быть может кто-нибудь из её друзей, мне неизвестный, живет тут где нибудь по близости.

-- Это правда. Но что бы ни случилось, не унывайте, милая мисс, и старайтесь беречь свои силы. Погоняй, любезный!

Снег пополам с дождем шел весь день безостановочно, густой туман, с ранняго утра окутавший землю, ни на минуту не прояснялся. Я не видывала дороги ужаснее той, по которой мы ехали: иногда мне казалось, что мы сбились с пути и едем по вспаханному полю или по болоту.

Я утратила всякое представление о том, сколько прошло времени с минуты нашего отъезда; мне представлялся какой-то неопределенный период бесконечной продолжительности и - странное дело - мне тогда казалось, что мучительная тревога, которая меня тогда терзала, была уже неразлучна сонной во всю мою прежнюю жизнь.

Чем дальше мы подвигались вперед, тем больше войне укреплялось предчувствие, что мистер Беккет начинает терять прежнюю уверенность. Он так-же заговаривал чуть-ли не с каждым встречным, по, садясь на козлы, становился гораздо серьезнее, чем прежде.

Во время одного особенно длинного и утомительного переезда, я видела, как он с самым безпокойным видом безпрестанно поводил пальцем по губам; я слышала, как он разспрашивал всех извозчиков и подводчиков, какие ехали нам на встречу, о лицах, каких они видели по дороге. Ответы их были неутешительного свойства, но все-таки, садясь на козлы, он в виде ободрения подмигивал мне глазом или делал успокоительный жесть указательным, пальцем, хотя сам и казался встревоженным.

Когда мы добрались наконец до станции и стали менять лошадей, он сказал мне. что ею начинает удивлять, отчета так давно потерял след той, кого мы отыскиваем; потерять след в одном месте ровно ничего не значит, его можно найти в другом, по теперь он исчез вдруг самым необъяснимым образом и до сих пор не отыскивается.

Мои опасения укрепились, когда мистер Беккет начал вылезать на всех перекрестках и отправлялся на разведки.

-- Вам, милая мисс, все-таки не следует унывать, говорил он возвращаясь, - наверное на следующей станции мы опять найдем потерянный след.

Но следующая станция, как и прежния, не дача нам никаких новых указаний. При этой станции была гостинница, очень поместительная и комфортабельная, несмотря на свое уединенное местоположение; когда наш экипаж въехать в широкия ворота, не успела я опомниться, как у дверец коляски появилась хозяйка с тремя красивыми дочерьми и стала упрашивать меня зайти и чем-нибудь подкрепиться, пока станут перепрягать лошадей. Мне показалось неловко отказаться; оне привело меня в тепло натопленную комнату и оставили одну.

Как теперь помню, комната эта была угловая: из одного окна был виден двор, где конюхи выпрягали из грязной коляски усталых, забрызганных грязью лошадей, а за двором через отворенные ворота виднелась большая дорога, над которой тяжело качалась вывеска гостинницы; из другого окна виднелся мрачный сосновый лес.

Талый снег медленно капал с веток угрюмых сосен на мокрые сугробы, ночь наступала и надвигающийся мрак казался еще угрюмее от контраста с ярким отблеском огня в оконных стеклах. Я глядела на этот хмурый лес, на черные проталины в снегу, из которых сочилась вода, и думала о приветливой хозяйке гостинницы, окруженной любящими лицами дочерей, и о моей матери, умирающей где нибудь в таком же лесу.

Я испугалась, увидев, что добрые девушки с матерью суетятся около меня, но я помнила, что долго всеми силами старалась побороть свою слабость, прежде чем лишилась чувств, - это было все-таки утешением.

Меня уложили около камина на широком диване, обложили подушками и добрая хозяйка объявила, что я ни в каком случае не могу продолжать путешествие, а должна у них переночевать; заметив как страшно я встревожилась при мысли, что меня здесь удержат, она взяла назад свое предложение и стала уговаривать меня отдохнуть хоть полчасика.

Как добра и ласкова была эта женщина, как ухаживали за мною её хорошенькия дочери! Оне уговорили меня съесть горячого супу и цыпленка, пока мистер Беккет обсушится и пообедает в зале; но когда к огню был придвинут круглый столик с обедом, я - как мне ни жаль "5ыло огорчать добрых хозяев - не могла заставить себя притронуться к нему, а выпила только подогретого вина и съела ломтик поджаренного хлеба.

силы совершенно возстановились и что со мной больше не случится обморока; я от всего сердца поблагодарила их за ласку. Экипаж готов был уже тронуться, когда младшая дочь, цветущая девятнадцатилетняя девушка - уже невеста, как оне мне сказали - вскочила на подножку экипажа и поцеловала меня; с тех пор я никогда больше с ней не встречалась, но всегда вспоминаю о ней, как о своем друге.

Скоро исчезли из виду огни, горевшие в окнах гостинницы, от которых веяло таким теплом и светом среди мрака и холода ночи, и опять принялись мы месить грязь и шлепать по лужам. Наш экипаж с трудом подвигался вперед; впрочем дорога была не хуже тех, по которым мы ехали до сих пор, и до следующей станции было всего девять миль. Мой спутник курил, сидя на своем обычном месте. Заметив в гостиннице с каким наслаждением он затягивался из трубки и окружал себя облаками табачного дыма, я просила, чтоб он курил и дорогой, не стесняясь моим присутствием.

Его энергия не ослабевала ни на минуту, он по прежнему соскакивал с козел, завидя по дороге какой-нибудь жилой дом или человеческую фигуру. Несмотря на то, что на коляске были фонари, он зажег свой потайной фонарик, к которому должно быть очень привык, и часто направлял его на меня, чтоб видеть, хорошо ли я себя чувствую. Я не закрывала маленького окна, которое было сбоку коляски: мне, казалось, что вместе с этим окном для меня закроется последняя надежда.

что ему все еще ничего не удалось узнать. Минуту спустя, когда я, откинувшись в глубь экипажа, сидела прислонившись к спинке, мистер Беккет с фонарем в руке заглянул в окно: лицо его преобразилось, теперь это был совершенно другой человек.

-- Что такое? Она здесь?

-- Нет, нет, не обманывайтесь, милая мисс, здесь никого нет. Но я теперь знаю, что делать.

Ледяные сосульки облепляли его ресницы и волосы, висели на складках его платья; прежде чем заговорить, он смахнул снег с лица и перевел дух.

-- Милая мисс Соммерсон, продолжал он, стряхивая снег, напавший на фартук коляски, - не огорчайтесь тем, что я теперь предприму. Вы ведь меня знаете: я инспектор Беккет, на которого вы можете смело положиться. Мы совершили длинный путь совершенно напрасно, но это ничего не значит. Эй, закладывайте четверку обратных лошадей. Да поживей!

"точно-ли требуют обратных лошадей?"

-- Обратных, толком вам говорят - обратных!

-- Как? Неужели мы возвращаемся, неужели мы едем в Лондон? с изумлением спросила я.

-- Да, мы возвращаемся, мисс Соммерсон. Не пугайтесь, вы ведь знаете меня. Я теперь последую за другой, клянусь...

-- За другой? повторила я. - За кем?

-- Вы не бросите ту, кого мы разыскиваем, вы не оставите ее на произвол судьбы в такую ужасную ночь, при том душевном состоянии, в котором она находится! вскричала я, хватая его за руку.

-- Вы правы, милая мисс, я ее не брошу. Но теперь надо догонять другую. Живее поворачивайтесь с лошадьми. Послать нарочного верхом на следующую станцию, чтобы четверка на подставу была готова, пусть вышлет оттуда другого вперед, чтоб нам заготовили лошадей на всех станциях. Не пугайтесь, голубушка моя.

Отдавая эти приказания, мистер Беккет в необыкновенном возбуждении бегал по двору, понукая конюхов; эта перемена в мистере Беккете еще больше смущала меня, чем внезапное изменение нашего маршрута. Я еще не оправилась от замешательства, как верховой уже помчался заготовлять, нам подставы, а конюхи с необыкновенной быстротой запрягали лошадей в нашу коляску.

-- Голубушка моя, заговорил мистер Беккет, вскочив на козлы и заглядывая внутрь экипажа, - вы извините мою фамильярность, - пожалуйста постарайтесь не волноваться и не безпокоиться. Больше пока ничего вам не скажу, но ведь вы знаете меня, голубушка, не правда-ли?

и прошептала: - Отыскивать... мою мать?

-- Знаю, знаю, милая мисс, сказал он, - но неужели вы думаете, что я не знаю, что делаю? Ведь я инспектор Беккет, или вы не верите мне?

Могла-ли я сказать, что не верю?

-- Успокоилась, сэр.

И наша коляска покатила назад по той-же печальной дороге, по которой приехала; комки мерзлой грязи летели от нея во все стороны, точно из под колес водяной мельницы.