Холодный дом.
Часть вторая.
Глава XXVIII. Рассказ Эсфири.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава XXVIII. Рассказ Эсфири. (старая орфография)

ГЛАВА XXVIII.
Разсказ Эсфири.

Было три часа утра, когда показались первые лондонские дома и шоссейные дороги сменились улицами. Оттепель все еще не прекращалась, снег продолжал идти, дороги стали еще ужаснее и теперь нам приходилось проезжать их ночью, так что обратный путь наш совершился при несравненно худших условиях. Тем не менее энергия моего спутника не ослабевала; мне казалось, что только благодаря ей мы и подвигаемся вперед, что не лошади, а эта энергия движет наш экипаж. Лошади, выбившись из сил, останавливались на пол-дороге на крутых подъемах, пугались шумных потоков, преграждавших путь, скользили и падали, путаясь в упряжи, но мистер Беккет со своим фонариком всегда был наготове и являлся на помощь; затруднения улаживались и опять слышался, без малейших вариаций, неизменный, спокойный припев: "Погоняй, любезный!"

Я терялась в недоумении перед решимостью и самоуверенностью этого человека: теперь он уже не колебался, куда направить наш путь, и всю дорогу ни разу не останавливался для разспросов. Лишь тогда, когда до Лондона оставалось всего несколько миль, он иногда слезал с козел, но теперь для него было достаточно двух трех слов и мы снова катили вперед. Не было еще четырех часов, когда мы приехали в Ислингтон.

Не стану говорить о своем недоумении, не стану говорить о муках, какие я испытывала при мысли, что с каждой минутой мы все дальше и дальше удаляемся от моей матери. Кажется, я твердо надеялась на то, что мистер Бойкот поступает так, как нужно, и имеет основательные причины стараться догнать женщину, которую мы преследуем, но я тщетно ломала себе голову, стараясь догадаться, что именно он имеет в виду, что станем мы делать, когда настигнем эту женщину, чем вознаградим такую потерю времени. Меня всю дорогу неотвязно преследовали эти вопросы и пока мы доехали я совершенно измучилась.

Мы остановились у извозчичьей биржи. Мой спутник расплатился с почтарями, до такой степени выпачканными, как будто не только коляска, а и они тоже тащились по грязным дорогам, отдал им краткую инструкцию, куда отвезти экипаж, и усадил меня в наемную карету, которую сам выбрал из стоящих на бирже.

-- Ах, как вы измокли, голубушка! сказал он, усаживая меня в экипаж.

До сих пор я на это не обращала внимания и теперь только заметила, как промокло мое платье: растаявший снег попадал ко мне в коляску, и кроме того несколько раз я выходила из экипажа, когда упавшая лошадь начинала биться и брыкаться. Я сказала мистеру Беккету, что на такой пустяк не стоит обращать внимания, но извозчик все-таки принес охапку чистой сухой соломы и окутал меня ею, так что я совершенно согрелась.

-- Теперь, голубушка, сказал мистер Беккет, заглядывая в окно экипажа, - мы отправляемся на розыски этой женщины; они, быть может, будут продолжительны, но не смущайтесь. Вы уверены, что у меня есть на то важные при чины, вполне уверены, не так-ли?

Я не знала о том, какие это причины, не знала, что скоро пойму значение его слов, однако отвечала, что я вполне на него полагаюсь.

-- Вполне можете положиться, милая мисс, ответил он. - Я вам вот что скажу: если вы подарите мне хоть половину того доверия, с каким я отношусь к вам, после того как имел с вами дело, с меня и того будет достаточно. Господи! Вы ни в чем не были помехой. Никогда не видывал молодой особы, какого-бы то ни было сословия, - а мне приходилось видеть представительниц самых высших слоев общества, - которая вела бы себя так, как вы, с той минуты, как вас подняли с постели. Вы образец - вот что! да, вы образец! с жаром воскликнул мистер Беккет.

Конечно я была очень рада слышать, что не была для него обузой, и, высказав это, прибавила, что надеюсь не затруднять его и впредь.

-- Милая мисс, ответил он, - если молодая особа покладиста и мужественна, мужественна и покладиста - я больше ничего от нея не требую; этого более чем достаточно, такая девушка - царица, и вы такая, мисс.

С этими ободряющими словами (они в самом деле ободрили меня в те тяжелые, мучительные минуты) мистер Беккет взобрался на козлы и мы опять покатили. Куда мы ехали, я не знала и даже теперь не знаю; казалось мы выбирали самые узкия, самые скверные улицы Лондона; всякий раз, как я видела, что мистер Беккет дает новые инструкции кучеру, я безошибочно угадывала, что теперь мы углубимся в лабиринт узких и глухих переулков. Изредка мы выбирались на более широкия улицы или подъезжали к домам, которые своей величиной и ярко освещенными окнами отличались от прочих: это были такие-же полицейские посты, как тот, который мы посетили в начале нашего путешествия; мы заходили в эти дома и мистер Беккет совещался со своими собратьями по профессии. Иногда он выходил на перекрестке и в таких случаях таинственный свет его фонарика притягивал к себе другие фонари, они начинали выползать из разных темных закоулков, точно мошки на огонь, и открывалось новое совещание. Повидимому область наших исследований постепенно съуживалась, теперь уже каждый встречный полицейский был в состоянии сказать то, что было нужно знать мистеру Беккету, и указать ему, куда ехать. С одним из таких полицейских мистер Беккет вступил в продолжительный разговор и, как я заключила по его одобрительным кивкам, остался очень доволен сведениями, какие получил. Он вернулся ко мне с озабоченным и серьезным видом.

-- Я знаю, мисс Соммерсон, что вы не станете волноваться, что бы ни случилось, поэтому без дальнейших предисловий скажу вам, что мы настигли ту, которую отыскиваем, и что вы можете быть полезны, хотя я еще не знаю каким именно образом. Как мне ни совестно обращаться к вам с такой просьбой, но не потрудитесь-ли вы, голубушка, пройтись немного пешком?

Конечно я сейчас-же выскочила из экипажа и взяла его под руку.

-- Не легко идти с вами в ногу, но торопитесь говорил мистер Беккет.

Несмотря на все мое смущение и волнение, мне показалось, что я узнаю улицу, по которой мы шли.

-- Это кажется Гольброн? спросила я.

-- Да, а узнаете улицу, куда мы теперь поворачиваем?

-- Как будто похоже на Ченсери-Лэн.

Я слышала как часы пробили половину шестого, когда мы поворачивали на Ченсери-Лэн; мы шли молча и так скоро, как только можно идти по скользкой, обледенелой мостовой. На встречу нам по узкому тротуару шел какой-то человек, закутанный в плащ; поровнявшись с нами, он отступил в сторону, чтоб уступить мне дорогу, и в это мгновение я услышала изумленное восклицание и свое имя, произнесенное голосом мистера Вудкорта.

Неожиданная встреча с ним ночью, после лихорадочных ощущений, пережитых мною во время наших скитаний, так поразила меня, что я расплакалась. Не могу сказать - тяжелое или приятное чувство я испытывала в ту минуту, - мне кажется, что с таким-же чувством я услышала бы его голос, еслиб была одна где нибудь далеко на чужбине.

-- Дорогая мисс Соммерсон, вы на улице в такой ранний час и в такую погоду!

Чтоб избавить меня от объяснений, он тут-же прибавил, что слышал от мистера Джерндайса, что я должна была уехать по одному крайне важному делу. Я объяснила ему, что мы вышли из экипажа несколько минуть тому назад и теперь идем... тут я взглянула на моего спутника.

-- Теперь, мистер Вудкорд, мы идем в соседнюю улицу, сказал мистер Беккет, схватив на лету из моих слов фамилию мистера Вудкорта. - Инспектор Беккет, к вашим услугам.

Мистер Вудкорт, несмотря на мои протесты торопливо снял с себя плащ и накинул на меня.

-- Вот это дело! воскликнул мистер Беккет, помогая ему, - отлично, превосходно!

-- Могу я идти с вами? спросил мистер Вудкорт.

Не зная, к кому из нас он обращается, я молчала; ответить взялся мистер Беккет.

-- Господи, конечно можете! воскликнул он.

Все это произошло в несколько секунд, и через мгновение, закутанная плащем, я уже шла между ними.

-- Я только что от Ричарда, сказал мистер Вудкорд, - я просидел у него всю ночь с десяти часов.

-- Как, он болен?

-- Нет, нет, успокойтесь - он не болен. Вчера он не совсем хорошо себя чувствовал, на него нашел припадок уныния и слабости, - вы знаете каким утомленным и разбитым он иногда бывает, - и Ада посылала за мной; вернувшись домой поздно вечером, я застал её записку и отправился к ним. Ричард скоро оживился и Ада в полном убеждении, что это благодаря мне, - хотя право не знаю ври чем тут был я, - была так счастлива, что я остался у них, пока он не заснул крепким сном; надеюсь, что и Ада теперь крепко спит.

Могла-ли я отделить дружеское участие, которое он выказывал к молодым супругам, его чуждую всякой аффектации преданность им, благодарность и доверие, с какими относилась к нему Ада за его заботы о Ричарде, могла-ли я отделить все это от обещания, которое он дал мне? С моей стороны было-бы неблагодарностью, еслиб я забыла слова, сказанные им в тот день, когда он был так опечален переменой в моей наружности: "Принимаю его как залог, как священный залог".

С Ченсери Лэна мы повернули в какую-то узкую улицу; мистер Беккет, который все время пристально вглядывался в мистера Вудкорта, сказал:

Мистер Вудкорт, у нас есть дело к проживающему здесь поставщику канцелярских принадлежностей, некоему Снегсби. Как, вы его знаете? воскликнул мистер Беккет, который при своей проницательности угадывал все с одного взгляда.

-- Да, я немного знаю мистера Снегсби, я заходил к нему.

-- Неужели? В таком случае, сэр, будьте так добры, позаботьтесь о мисс Соммерсон; я должен оставить ее на несколько минут, мне надо зайти сюда перекинуться двумя-тремя словами с мистером Снегсби.

Последний полицейский, с которым совещался мистер Беккет, молча стоял позади нас и я не замечала его до той минуты, пока он ответил на мой вопрос о том, какие это крики я слышу?

-- Не тревожьтесь, мисс, это кричить служанка мистера Снегсби, сказал полицейский.

то ни было способом привести ее в чувство.

-- Нет худа без добра, мистер Беккет, - не случись с ней припадка, они-бы все теперь спали, а теперь пришлось целую ночь с ней возиться, сказал полицейский.

-- Да, правда, согласился мистер Беккет. - Дайте-ка мне свой фонарь, в моем свеча вся выгорела.

Этот разговор происходил шопотом на разстоянии нескольких шагов от того дома, из которого слышались крики. Мистер Беккет, открыв фонарь, откуда вырвался яркий кружок света, двинулся к дому и постучался. Ему отперли после того, как он дважды повторил свой стук, и он вошел, оставив нас на улице.

-- Мисс Соммерсон, если я могу остаться при вас, не будучи назойливым, пожалуйста разрешите мне это, сказал мистер Вудкорт.

-- Вы очень добры, сказал я. - Я не стала-бы скрывать от вас этой тайны, еслиб она была моя, но это чужая тайна.

-- Я отлично это понимаю. Поверьте, я ее буду уважать и останусь около вас только до тех пор, пока это будет можно.

-- Я вполне вам верю; я знаю, как свято вы держите свое слово.

Очень скоро снова заблестел яркий кружок света и возле нас появился мистер Беккет с серьезным лицом.

-- Мисс Соммерсон, пожалуйста зайдите и посидите там у камина. Мистер Вудкорт! как оказывается из полученных мною сведений, вы доктор, не потрудитесь-ли вы взглянуть на больную и посоветовать, как привести ее в чувство? Она прячет где-то письмо, которое мне непременно нужно добыть: в её сундуке нет этого письма, должно быть оно у нея, но ее так скорчило и скрутило, что к ней страшно приступиться, боишься, как-бы не сделать ей больно.

Мы все трое вошли в дом; несмотря на холодную и сырую погоду, воздух в этом доме был спертый и душный. В коридоре за дверью стоял маленький человек в сером сюртуке, робкий, печальный и, судя по виду, очень добрый и кроткий.

-- Пожалуйте по лестнице вниз, мистер Беккет, сказал он, - леди извинить, что я попрошу ее пожаловать в кухню, - в будни кухня заменяет у нас гостиную, на нею спальня Осы, там она, бедняжка, все еще катается в корчах.

Мы отправились вниз в сопровождении мистера Снегсби, - я скоро узнала, что это был он сам; в кухне у камина сидела мистрис Снегсби с красными глазами и очень суровым лицом.

-- Женушка, произнес мистер Снегсби, идя за нами, - прекрати хоть на одну минуту впродолжение этой нескончаемой ночи свои, - будем говорить прямо, - враждебные действия; к нам пожаловали инспектор Беккет, мистер Вудкорт и леди.

Мистрис Снегсби посмотрела на нас с величайшим изумлением, которое с её стороны было вполне понятно, на меня-же взглянула особенно свирепо.

-- Женушка, продолжал мистер Снегсби, садясь в самом дальнем уголку у двери, как будто сидеть в присутствии жены было с его стороны непростительной дерзостью. - По всей вероятности ты пожелаешь узнать, зачем инспектор Беккет, мистер Вудкорт и леди пожаловали в этот час в Кукс-Корт Курзитор-Стрит. Я не знаю, зачем они пожаловали, не имею об этом ни малейшого представления. Если-б даже они стали мне объяснять с какою целью пришли, навряд-бы я понял и потому предпочитаю не спрашивать.

Сидя в своем уголку и подперев щеку рукою, он казался мне таким жалким, прием, оказанный мне его женою, был так нелюбезен, что я готова была уже извиниться и уйти, но тут заговорил мистер Беккет.

-- Лучшее, что вы теперь можете сделать, мистер Снегсби, - это проводить мистера Вудкорта к вашей Осе...

-- К моей Осе! Мистер Беккет, пощадите, сэр! Меня теперь станут обвинять и в этом!

Мистер Беккет не подумал исправить указанной ошибки и продолжал:

-- Вы, мистер Снегсби, подержите свечу, или подержите больную, вообще сделаете то, что понадобится, и так или иначе будете полезны. На свете нет человека, который был-бы способнее вас на эти вещи, потому что, при вашей приветливости и мягкости, у вас сердце, способное сочувствовать ближним. Мистер Вудкорт, будьте так добры, взгляните на больную и если только можно будет достать письмо, то принесите его мне, как только получите.

Когда они ушли, мистер Беккет заставил меня сесть у огня и спять мои сырые башмаки, которые он поставил сушиться на каминную решетку; все это время он говорил, не умолкая.

вообще претендует на безошибочность своих умозаключений, но она узнает, - я сейчас ей объясню.

Тут мистер Беккет кончил возню со мной и с мокрыми шалями, и с мокрой шляпой в руках, сам весь мокрый стал перед камином и обратился к мистрис Снегсби.

-- Ну-с, первое, что я вам скажу: странно, как это замужняя женщина, обладающая качествами, которые вы быть может назовете прелестями, - знаете: "Поверь, если твои очаровательные"... et cetera? - вам конечно хорошо званом этот романс, потому что вам не разубедить меня, что вы принадлежите к хорошему обществу, - прелестями, иначе неотразимою привлекательностью, которая - заметьте должна-бы вам внушить доверие к самой себе, - странно, как такая женщина впала в ошибку?

Мистрис Снегсби, казалось, несколько встревожилась, гнев её поутих и она, заикаясь, спросила, что подразумевает мистер Беккет?

-- Что подразумевает мистер Беккет? повторил он, и по лицу его я увидела, что он внимательно прислушивается к тому, что происходит в соседней комнате, и нетерпеливо ждет письма; я сама страшно волновалась, потому что теперь уже понимала, какую огромную важность должно иметь это письмо.

-- Я скажу вам, сударыня, что подразумевает мистер Беккет. Сходите в театр посмотреть Отелло, - эта трагедия как раз для вас.

Мистрис Снегсби осведомилась, почему он ей рекомендует посмотреть Отелло.

-- Почему? Потому что вы, если не остережетесь, кончите тем же. Я знаю, что даже в эту самую минуту вы не свободны от подозрений относительно этой молодой леди. Сказать-ли вам, кто эта молодая леди? Хорошо, скажу, так как вы умная женщина, пока не сядете на своего конька. Вы знаете меня и помните, где мы с вами виделись в последний раз и о чем тогда толковалось. Помните, не так-ли? Отлично. Так вот эта молодая леди и есть та молодая леди.

Мистрис Снегсби повидимому поняла его намек лучше, чем я.

-- И Голыш, или, как вы его зовете, Джо, был замешан в это-же самое и ни во что больше, и известный вам переписчик был замешан в это-же самое и ни во что больше, и ваш муж, знавший об этом деле столько же, сколько ваш прадедушка, был замешан, благодаря покойному мистеру Телькингорну - своему лучшему заказчику, в ту-же историю и ни во что больше. И вся остальная компания была замешена в то-же самое и ни во что. больше. А замужняя женщина, обладающая вашими прелестями, закрывает свои глазки - очень блестящие, могу добавить - и бьется своим столь изящно сформированным лбом о стену. Мне стыдно за вас. - Кажется пора-бы уже мистеру Вудкорту его добыть.

Мистрис Снегсби покачала головой и приложила платок к глазам.

-- И это все? О, нет! продолжал возбужденным тоном мистер Беккет. - Посмотрим, что дальше. Другая особа, замешенная в то-же самое и ни во что больше, женщина в самом жалком положении, приходит сюда поздно вечером, беседует с вашей служанкой и отдает ей бумагу, за которую я дал-бы сотню фунтов. Что-же делаете вы? Прячетесь, подстерегаете их и, зная какая болезнь у вашей служанки и какого ничтожного повода достаточно, чтоб свалить ее с ног, бросаетесь на нее так стремительно и свирепо, что она падает и лежит без чувств теперь, когда, быть может, жизнь человека зависит от её слова.

Его последния слова были полны такого ужасного значения, что я невольно стиснула руки, почувствовав, как вся комната закружилась в моих глазах. Но это скоро прошло. Мистер Вудкорт вошел, подал мистеру Беккету какой-то лист бумаги и ушел.

Бросив быстрый взгляд на эту бумагу, мистер Беккет продолжал:

-- Мистрис Снегсби, единственно, чем вы можете искупить свою вину, это дать мне теперь возможность побеседовать наедине с присутствующей здесь молодой леди. Если вы знаете, как помочь джентльмену, находящемуся в соседней комнате, и чем можно поставить на ноги вашу служанку, принимайтесь-ка за это поскорее, да половчее.

В один момент мистрис Снегсби вылетела из кухни и мистер Беккет запер за ней дверь.

-- Голубушка моя, вы тверды? вы вполне уверены в себе?

-- Вполне.

-- Чей это почерк?

То был почерк моей матери. На измятом, изорванном клочке бумаги, выпачканном и мокром, было написано карандашом несколько слов; на этом клочке бумаги, сложенном в виде письма, стоял мой адрес.

-- Вы знаете её руку, и если чувствуете в себе достаточно твердости, то прочтите это письмо вслух, только от слова до слова.

"Я шла в коттедж с двоякой целью: вопервых, мне хотелось, если только возможно, увидеть еще раз ту, которой мне так дорога, но не говорить с нею, а только увидеть, так чтоб она не знала даже о моем присутствии вблизи её. Другою моей целью было спастись от погони и исчезнуть безследно. Не обвиняйте женщину, которая помогла мне в исполнении моего намерения; она согласилась на мои просьбы только тогда, когда я уверила ее, что это послужит ко благу той, которая дорога и ей в память её умершого ребенка. Согласие мужчин я купила, но она помогла мне безкорыстно".

"Я шла", - это было написано ею в коттедже, сказал мой спутник. - Это доказывает, что я угадал верно. Я был прав.

Следующия строки были написаны позже:

"Долго я скиталась, много миль я прошла и чувствую, что скоро умру. Ах, эти улицы! Я хочу одного - умереть. Когда я покидала дом, у меня было на уме другое, худшее, но теперь я спасена; новое преступление не прибавится к моим грехам. Когда меня найдут мертвой, - мою смерть припишут холоду, сырости, усталости; - да, я от них страдаю, но умру от другого. Меня разом покинуло все, что так долго меня поддерживало; ужас и укоры совести сведут меня в могилу; так и следует по справедливости".

-- Мужайтесь, проговорил мистер Беккет. - Тут есть еще несколько слов.

Последния строки были написаны еще позже, и судя по их виду, оне писались в темноте.

"Я сделала все, что могла, чтоб исчезнуть безследно. Меня скоро забудут и я по крайней мере не буду позором для него. На мне не найдут ни одной вещи, по которой могли-бы признать меня. Это письмо я отдам теперь-же. Мне часто приходило на ум то место, где я засну вечным сном, - если только у меня хватить сил туда добраться. - Прощай, Прости".

Мистер Беккет, поддерживавший меня рукой, теперь нежно опустил меня в кресло.

-- Ободритесь! Быть может вы скажете, что я жестоко с вами поступаю, голубушка, но я попрошу вас, как только вы почувствуете себя в силах, надеть башмаки и быть наготове:

Я пополнила все, чего он от меня требовал, но так как он ушел и я долго оставалась одна, то могла помолиться о своей несчастной матери. Я слышала, как в соседней комнате все, под руководством мистера Вудкорта, хлопотали около больной служанки, как мистер Вудкорт часто заговаривал с нею. Наконец он вышел оттуда вместе с мистером Беккетом и сказал, что по его мнению, лучше всего мне разспросить ее о том, что мы желали знать, так как очень важно, чтобы вопросы были ей предложены в самой мягкой и ласковой форме. Он не сомневался, что теперь она в состоянии отвечать, если только ее не станут запугивать и она будет спокойна.

Мистер Беккет сказал, что ее надо было спросит о следующих трех вещах: как это письмо попало в её руки, что произошло между ею и той женщиной, которая отдала ей письмо, куда пошла та женщина.

Стараясь не забыть и не перепутать эти вопросы, я пошла за мистером Беккетом в соседнюю комнату; мистер Вудкорт хотел-было остаться в кухне, но я попросила его идти с нами. Бедная девушка сидела на полу, где ее уложили, когда она свалилась в припадке. Это была очень некрасивая, болезненная, жалкая девушка с грустным и добрым лицом, на котором еще оставалось какое-то отупелое выражение. Я стала подле нея на колени и положила её голову себе на плечо; она обвилась руками вокруг моей шеи и залилась слезами.

-- Бедняжка, сказала я, прижавшись щекой к её лбу, сама горько плача и вся дрожа: - жестоко безпокоить вас теперь, когда вы больны, но нам необходимо знать, как к вам попало это письмо; от этого зависит больше, чем вы можете себе представить.

Она жалобно пролепетала, что у нея не было дурного умысла, - не было дурного умысла мистрис Снегсби.

-- Мы в этом вполне уверены, сказала я, - пожалуйста разскажите, как к вам попало это письмо.

-- Я скажу вам, добрая барышня, скажу чистую правду, я скажу чистую правду, мистрис Снегсби.

-- Я вам верю, разскажите-же, как вы его получили.

-- Хозяева меня послали по делу, добрая барышня, было уже темно, совсем темно; возвращаясь домой, я встретила женщину, с виду простолюдинку; она насквозь вымокла и была вся в грязи; она смотрела на наш дом, и когда увидела, что я собираюсь войти, позвала меня и спросила, тут-ли я живу. Я сказала: да туг; она сказала, что знает в этом околотке только два-три места, да заблудилась и не может их найти. Ах, что мне делать, что мне делать! Они мне ни за что не поверят! Она ничего дурного мне не сказала, и я не говорила ей ничего дурного, божусь вам, мистрис Снегсби.

Чтоб бедная девушка могла продолжать, пришлось попросить мистрис Снегсби, чтоб та ее успокоила, и я должна прибавить, что она сделала это с большою готовностью и видимо раскаиваясь в своем прежнем поведении.

-- Так она заблудилась и не могла найти тех мест? спросила я.

-- Да, да, не могла найти. Она совсем из сил выбилась, хромала и была ужасно жалкая, такая жалкая, что если-бы вы увидели ее, мистер Снегсби, вы-бы наверное дали ей полкроны.

-- Да, да, голубушка моя, вероятно дал-бы, сказал как-то сконфуженно мистер Снегсби.

-- И говорила так жалостно, что просто сердце надрывалось, продолжала девушка, глядя на меня широко раскрытыми глазами. - Спросила, не знаю-ли я дорогу на кладбище. На какое кладбище, - спрашиваю. - На то, говорит, где хоронят бедных. Я сказала, что сама выросла в бедности и что такия кладбища есть в каждом приходе. Она говорит: я спрашиваю про то кладбище, которое недалеко отсюда, к нему ведет длинный проулок и ступенька и дверца из железной решетки.

Я должна была опять успокоить бедную девушку и, пока уговаривала ее, заметила, как встревожен мистер Беккет тем, что он услышал.

нам, мистер Снегсби, - и как сказала она это, я перепугалась до полусмерти. О, я и теперь боюсь, мистер Снегсби. Держите, держите меня!

-- Вам теперь лучше, сказала я, - пожалуйста продолжайте, умоляю вас, продолжайте.

-- Сейчас, сейчас! Только не сердитесь на меня, добрая барышня, за то, что я больна.

Сердиться на нее, бедняжку!

-- Ну, вот, уже прошло. Она спросила, могу-ли я рассказать, как пройти на это кладбище, я рассказала, а она посмотрела на меня такими глазами, будто ничего не видит, а сама так и качается, вот-вот упадет. Вынула письмо, показала мне и говорит: если бросить в почтовый ящик, все сотрется, ничего не поймут и не пошлют, не соглашусь ли я взять его и снести, мне заплатят там на месте. Я сказала, что согласна, если тут нет ничего дурного; она успокоила меня, что тут нет ничего дурного, я и взяла письмо. Она говорит тогда, что ей нечего мне дать; я говорю, я и сама бедна, мне ничего от вас не нужно. Она сказала: "да благословит вас Бог" и ушла.

-- Да, продолжала она, предупреждая мой вопрос, - ушла туда, по той дороге, которую я ей указала. А я вошла в дом, а мистрис Снегсби вдруг выскочила из-за двери, схватила меня за руку, и я испугалась.

Мистер Вудкорт осторожно взял бедную девушку из моих рук, мистер Беккет закутал меня плащом и в одно мгновение мы были на улице. Мистер Вудкорт не решался было, идти за нами, но я просила его не оставлять меня, а мистер Беккет добавил:

-- Лучше вам пойти с нами, быть может вы нам понадобитесь. Нельзя терять ни минуты.

У меня остались самые смутные впечатления от этого путешествия. Помню, что то был ни день, ни ночь, утро уже занялось, но фонари на улицах не были еще потушены; помню редких, озябших прохожих; помню мокрые крыши, переполненные водосточные трубы и желоба, из которых вода лилась ручьем; помню почернелые кучи льда и снега, преграждавшия нам путь, узкие дворы и переулки, по которым мы проходили. Но в то же время помню, что в моих ушах ясно и внятно звучал голос больной девушки и я чувствовала её прикосновение на своей руке. Запачканные фасады домов принимали в моих глазах человеческий образ и упорно смотрели на меня, ворота каких то огромных шлюзов открывались и закрывались где то в воздухе, или в моей голове, и эти призрачные образы казались мне более реальными, чем сама действительность.

откуда медлил уходить ночной мрак; я с трудом различала несколько жалких, скученных могил, в перемежку с грудами щебня; грязные лачуги, в окнах которых кое-где мелькали огоньки, окаймляли кладбище.

Точно какая то накожная болезнь, сырость покрывала стены этих лачуг густым слоем плесени.

У дверцы, на ступеньке, пропитанной липкой сыростью, среди грязи и зловония этого ужасного места лежала женщина, при виде которой у меня вырвался крик ужаса и жалости - то ^ыла Дженни, мать умершого малютки.

Я бросилась к ней, но мои спутники не пустили меня, и мистер Вудкорт в страшном волнении, даже со слезами на глазах, стал умолять меня, чтобы я сперва выслушала то, что скажет мистер Беккет.

Я повиновалась.

Оне обменялись платьями в коттедже, - я повторила про себя эти слова, я понимала их смысл, но была неспособна сделать из них какой нибудь вывод.

Подумайте минутку!

Я опять повторила про себя то, что он сказал, не имея ни малейшого представления об истинном значении этих слов. Я видела пред собою распростертую на ступеньке у двери мать умершого малютки. Она лежала тут, обвив рукою прут железной решетки, точно обнимая его, безприютная, измученная, без чувств.

Она лежала тут, она, которая недавно говорила с моей матерью и принесла письмо от нея; она, в руках которой была единственная путеводная пить, дававшая мне надежду спасти мою мать; она, отыскиваемая нами так долго, доведенная до такого ужасного положения, исполняя поручение моей матери, которой быть может теперь уже нельзя помочь, - она лежала тут и меня к ней не пускали!

я видела, как он благоговейно снял шляпу и, несмотря на резкий ветер, стоял с непокрытой головой, но все таки я ничего не понимала.

-- Идти-ли ей?

-- Да, пусть подойдет, пусть её руки коснутся её, её права выше наших.

Я подошла к дверце, наклонилась, приподняла тяжелую голову, отвела прочь длинные влажные волосы и повернула ее лицом к себе. Это была моя мать, холодная, мертвая.