Холодный дом.
Часть вторая.
Глава XXXII. Железо и сталь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава XXXII. Железо и сталь. (старая орфография)

ГЛАВА XXXII.
Железо и сталь.

Галлерея для стрельбы в цель мистера Джоржа отдается внаймы, все обзаведение распродано, а сам Джорж в Чизнивуде, где сопровождает сэра Лейстера в его поездках верхом, следя за каждым движением его коня, потому что этим конем управляет слабая, неверная, старческая рука. Но сегодня Джорж едет один, едет далеко, он держит путь на север, в страну железа.

В этой стране, куда въезжает теперь Джорж, нет свежих зеленых дубрав Чизни-Вуда; каменноугольные шахты, зола, высокия трубы, красные кирпичные строения, чахлая зелень, жаркие огни - вот отличительные черты этой местности, над которой нависло густое облако дыма, никогда не озаряемое молнией. Каваллерист едет, озираясь по сторонам и разглядывая эти встречные предметы, его взор ищет чего-то вдали.

Наконец на мосту, перекинутом через черный канал, среди хлопотливого города, где отовсюду слышится звон железа, где дыму и огней стало еще больше, кавалерист, весь выпачканный каменноугольной пылью здешних дорог, останавливает коня и спрашивает у встречного рабочого, не знает-ли он имени Роунсвель?

-- Как не знать! Это все равно, что вы бы спросили здесь, знаю ли я свое имя.

-- Значит это имя очень известно, товарищ?

-- Роунсвель? Еще-бы.

-- Где-ж мне его искать? спрашивает кавалерист, гляця вперед.

-- Что, - банк, завод, или дом?

-- Ты! Роунсвель-то видно важная птица, не лучто-ли мне вернуться, бормочет кавалерист. - Видите-ли, я и сам не знаю куда мне нужно. Как вы думаете, найду я мистера Роунсвеля на заводе?

-- Не всегда легко сказать, где его найти... в эту пору дня на заводе застанете его сына или его самого, когда он в городе, но он часто уезжает по делам.

-- А где его завод?

Видит он то трубы, самые высокия? Да, видит. Так вот надо ехать все время и смотреть на эти трубы; когда оне окажутся слева, повернуть, там будет длинная кирпичная стена, которая тянется во всю улицу, - это и есть завод Роунсвеля.

Поблагодарив за эти указания, солдат прощается с рабочим и едет, оглядываясь по сторонам. Назад он не возвращается и оставляет своего коня в харчевне, где и сам охотно-бы остался; в этой харчевне обедают какие-то люди - рабочие Роунсвеля, как сообщает конюх мистеру Джоржу.

В эту пору дня часть рабочих мистера Роунсвеля распускается для обеда и весь город наводнен дюжими, плечистыми молодцами, выпачканными сажей.

Мистер Джорж подходит к воротам в длинной кирпичной стене и заглядывает внутрь; он видит железо в разных фазах выделки и во всевозможных видах: в виде полос, слитков, листов, в виде котлов, паровиков, цилиндров, зубчатых колес, валов, рельсов, железо выгнутое в самые причудливые формы, какие имеют отдельные части разных машин, заржавленное железо, сваленное в груды, железо вновь нарождающееся на свет, кипящее и сверкающее в горнах, брызжущее фейерверками искр под ударами парового молота, железо раскаленное до бела и до красна, железо черное и холодное; он ощущает железный вкус, железный запах, слышит визг и лязг железа, - перед ним какое-то столпотворение Вавилонское.

"Да тут просто голова разболится", говорить про себя мистер Джорж, отыскивая глазами контору. - "Кто это идет? Судя по фамильному сходству, должно быть мой племянник - вылитый я в молодости".

-- Честь имею кланяться, сэр.

-- Виноват, вы должно быть мистер Роунсвель-младший?

-- Да.

-- Я ищу вашего отца, сэр, я желал-бы с ним поговорить.

Молодой человек отвечает: - Вы очень удачно выбрали время, отец как раз теперь здесь, и ведеть мистера. Джоржа в контору.

"Вылитый я в его годы, дьявольски похож на меня!, думает кавалерист, следуя за своим провожатым. Они подходят к зданию, стоящему на дворе; тут в верхнем этаже помещается контора. При виде джентльмена, сидящого в конторе, мистер Джорж краснеет как мак. Молодой человек спрашивает его.

-- Как о вас сказать отцу? Ваша фамилия?

Весь поглощенный мыслью о железе, Джорж отвечает: "Сталь" и под этим именем его представляют мистеру Роунсвелю.

Мистер Роунсвель сидит за столом, на котором навалены счетные книги и огромные листы бумаги, покрытые столбцами цифр и разными хитрыми чертежами. Контора убрана незатейливо, стены голые, окна тоже голые, выходят на двор, где не видно ничего кроме железа. На столе лежат образцы разного железа; все покрыто железной пылью, из окоп видно, как густой дым валит из высоких труб завода и смешивается с темным облаком дыма, нависшим над городом.

-- Я весь к вашим услугам, мистер Сталь, говорит горнозаводчик, когда посетитель уселся на одном из жестких стульев.

-- Мистер Роунсвель, боюсь, что вы найдете мой визит скорее дерзким, чем приятным. Я прежде служил в драгунах; был у меня товарищ, большой мой приятель, который, если не ошибаюсь, приходился вам братом. Но было-ли у вас брата, который доставил вашей семье много неприятностей, убежал из дому и не сделал ничего путного, кроме того, что не показывался на глаза своим родным?

-- Уверены-ли вы в том, что ваша фамилия Сталь? спрашивает горнозаводчик изменившимся голосом.

Солдат не знает что отвечать и растерянно смотрит на брата; тот вскакивает, называет его по имени и обнимает.

-- Вишь ты какой проворный, где мне с тобой тягаться! говорит Джорж со слезами на глазах. - Здравствуй, дружище! Вот уж никогда не думал, что ты так мне обрадуешься. Здравствуй, дружище, здравствуй!

"Здравствуй, здравствуй, дружище!" - после чего всякий раз неизменно повторяет, что никогда не думал, чтоб брат так ему обрадовался.

-- Как я был далек от этого, пдучи к тебе, говорил мистер Джорж, отдав брату полный отчет о событиях, предшествовавших его приезду. - Я не хотел признаваться, кто я; я решил, что если ты благосклонно отнесешься к моему имени, я уведомлю тебя потом письменно. Но меня нисколько не удивило-бы, если-б весть о моем возвращении пришлась тебе вовсе не по душе.

-- Ты сейчас увидишь, как будет встречена эта новость в моем доме. Сегодня у нас великий день, ты, старый служака, не мог выбрать лучшого дня для своего визита. Сегодня у нас обручение моего сына Уатта с одной такой хорошенькой и милой девушкой, какую тебе навряд-ли случалось видеть, сколько ты ни странствовал по белу свету. Свадьба назначена через год; завтра невеста с одной из твоих племянниц едет в Германию для довершения своего образования. По случаю этого события у нас пир горой и ты будешь героем дня.

Мысль о том, что он будет фигурировать на домашнем торжестве, в качестве героя дня, так смущает мистера Джоржа, что он настойчиво просить уволить его ои" этой чести; но ему приходится сдаться на усиленные просьбы брата и племянника, которому мистер Джорж. тоже не преминул повторить, что он никак не думал, чтоб они так обрадовались.

Его ведут в изящно отделанный дом, представляющий самое приятное соединение простых привычек отца и матери с более изысканными и утонченными вкусами детей, выросших в более счастливых условиях. Здесь мистер Джорж приходит в еще большее смущение от изящества и образованности своих племянниц, от красоты Розы, своей будущей племянницы, от ласковой встречи, оказанной ему этими молодыми девицами, и все это кажется ему каким-то сном.

относятся, скоро разгоняют это мрачное облако и он к общему удовольствию дает обещание присутствовать на свадьбе и даже быть посаженым отцом. Как кружится голова у мистера Джоржа, когда он лежит в эту ночь на роскошной постели в доме своего брата, размышляя обо всем виденном! Он долго не может заснуть и ему все чудится, что племянницы, на которых он весь вечер взирал с таким священным трепетом, танцуют немецкий вальс на его стеганом одеяле.

На следующее утро братья запираются в комнате горнозаводчика и старший со свойственной ему простотой и ясностью объясняет младшему, как он пристроит его к делу - у себя на заводе; Джорж крепко стискивает руку брата и говорит:

-- Миллион раз благодарю тебя за истинно-братский прием и еще больше за твое доброе намерение устроить мою будущность. У меня на этот счет есть свой план, по прежде чем сообщить его тебе, я должен переговорить с тобою об одном семейном деле. - Он складывает на груди руки и, устремив на брата взгляд, полный непоколебимой твердости, спрашивает: - Как устроить, чтоб матушка согласилась вычеркнуть меня?

-- Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать, Джорж?

-- Я говорю, брат, как устроить, чтоб матушка вычеркнула меня? Она должна это сделать.

-- Ну да, конечно. Она должна вычеркнуть меня, отвечает солдат еще более решительным тоном.

-- Разве это так необходимо, милый Джорж?

-- Безусловно необходимо. Иначе мое возвращение будет низостью и я не поручусь, что не удеру опять. Подло явиться в родной дом, как снег на голову, затем, чтоб украсть у твоих детей, если не у тебя, то, что вам принадлежит по праву. Свои права я давным давно потерял. Я только в том случае могу остаться и смотреть вам прямо в глаза, если меня вычеркнут. Ты считаешься умным и практичным человеком и можешь посоветовать мне, как это устроить.

-- Я могу посоветовать тебе этого не устраивать, отвечает спокойно горнозаводчик. - Подумай о матушке, вспомни её радость, когда ты вернулся. Неужели ты думаешь, что есть какая-нибудь возможность убедить ее вычеркнуть из завещания её любимого сына! Неужели ты думаешь, что можно предложить ей такую вещь, не рискуя оскорбить ее - почтенную старуху! Ты сильно ошибаешься, если так думаешь. Нет, Джорж, ты должен привыкнуть к мысли остаться не вычеркнутым. Впрочем, я думаю, тут мистер Роунсвель взглядывает на огорченного брата и веселая улыбка появляется на его лице, - ты можешь устроить это иначе.

-- Если уж тебе непременно этого хочется, то ты ведь можешь распорядиться по своему усмотрению теми деньгами, какие будешь иметь несчастие получить.

-- Да, это правда, говорит задумчиво Джорж, потом берет руку брата и спрашивает: - Ты скажешь об этом жене и детям?

-- И не подумаю.

-- Благодарю. Не скажешь-ли ты им, что хоть я и бродяга и ветрогон, но не подлец?

-- Благодарю, благодарю; ты снял с моей души огромную тяжесть, говорил солдат глубоко вздохнув. Его руки, до сих пор сложенные на груди, опускаются на колени, грудь высоко поднимается. - Но все-таки я хотел бы, чтоб меня вычеркнули!

Теперь, когда братья сидят рядом, они ужасно похожи друг на друга и, если-б не эта немного неуклюжая простота и совершенное отсутствие светского лоска, характеризующие младшого, были-бы похожи еще больше.

-- Ну, все равно, говорит мистер Джорж, стараясь скрыть свое разочарование. - Поговорим теперь о моих планах. Как добрый брат, ты предлагаешь мне остаться здесь и обещаешь пристроить меня к делу, созданному твоим умом и настойчивостью. Спасибо тебе. Это по братски; впрочем я уж об этом говорил. Благодарю тебя от всего сердца, и мистер Джорж крепко жмет руку брата. - Но дело в том, что я... как бы это тебе объяснить?.. нечто вроде сорной травы и теперь уж поздно пересаживать меня в благоустроенный сад.

-- Дорогой мой Джорж, говорит старший брат с ласковой улыбкой и глядя ему в глаза своим серьезным, умным взглядом, - предоставь это мне: попробуем.

-- Я знаю, ты-бы мог меня устропть, еслиб это вообще было возможно, но это невозможно. Невозможно, сэр. А между тем с другой стороны я могу быть полезен - не Бог знает как, но все-таки могу быть полезен сэру Лейстеру Дэдлоку, - он ведь теперь болен - вследствие семейных огорчений, - и я знаю, что старику приятнее, чтобы за ним ходил я - сын нашей матери, чем всякий другой.

Открытое лицо старшого брата омрачается легкой тенью, когда он отвечает:

-- Разумеется, дорогой Джорж, если ты предпочитаешь приписаться к домашней команде сэра Лейстера Дэдлока...

-- Довольно, брат, не говори так, останавливает его солдат, положив ему руку на колено. - Ты не одобряешь моего плана; я на это не в претензии. Ты не привык быть под командой; а я привык. Ты сам командир, все вокруг тебя олицетворенный порядок и дисциплина, а я нуждаюсь в дисциплине. Мы смотрим на вещи разными глазами. Я не о казарменных своих манерах говорю: дело не в них; я знаю, что здесь не станут обращать на них внимания и уже вчера вечером я чувствовал себя здесь совершенно свободно. Чизни-Вуд больше по мне, там больше места для сорной травы. И потом старуха наша будет в восторге, если я поселюсь там. По всем этим причинам я решился принять предложение сэра Лейстера. Когда я приеду к вам на будущий год на свадьбу, или в другой раз, ты можешь быть покоен: у меня хватит смысла держать в резерве Чизни-Вудскую домашнюю команду и не пускать ее маневрировать на вашей территории. Еще раз спасибо. Вспоминая о тебе, я всегда буду с гордостью думать, что ты основатель фамилии Роунсвелей.

-- О, этого не бойся. А теперь, брат, прежде чем я уеду, я попрошу тебя, если тебя не затруднит, прочесть одно мое письмо. Я написал его в Чизни-Вуде и привез с собой, чтоб послать отсюда, потому-что пометка Чизяи-Вуд может возбудить грустные воспоминания в той особе, которой адресовано письмо. Я плохой писака, а это письмо для меня особенно важно; мне хотелось-бы, чтоб оно было написано ясно и в то-же время деликатно.

С этими словами Джорж подает горнозаводчику письмо, написанное немного бледными чернилами, но четким круглым почерком, и тот читает следующее:

"Мисс Эсфирь Соммерсом!

"Инспектор Беккет сообщил мне, что в бумагах известного вам лица было найдено письмо ко мне, полученное мною из-за границы от другого лица. Беру на себя смелость уведомить вас, что в этом письме было всего несколько строк, заключавших просьбу передать приложенное запечатанное письмо одной молодой, в то время незамужней леди, которая жила в Англии, и объяснение, когда, где и как это сделать. Я тогда же в точности выполнил эти инструкции.

"Далее считаю нужным объяснить, что письмо было вытребовано от меня под предлогом сличения почерка, иначе я ни за что-бы с ним не разстался - скорее дал-бы себя убить - ибо я всегда думал, что в моих руках оно безопаснее, чем в руках всякого другого.

"Позволю себе еще сказать, что еслиб только я подозревал, что известный нам обоим несчастный джентльмен еще жив, я бы не успокоился, пока не открыл-бы его убежища и не из одного только чувства долга, ибо я был очень привязан к этому человеку. Но по слухам (официальным) он считался утонувшим, и действительно, это факт, что он упал ночью за борт транспортного корабля, только что перед тем прибывшого из Вест-Индии и стоявшого в одной из ирландских гаваней; я сам это слышал от офицеров и команды корабля и знаю, что происшествие было опубликовано официально.

"Засим позвольте простому и смиренному солдату уверить вас, что он всегда был и будет вашим слугой и почитателем и ценить ваши высокия качества гораздо больше, чем съумел высказать в этом незатейливом послании.

"Имею честь быть вашим покорным слугой.

-- Но ничего такого, чего-бы не должна была читать самая благовоспитанная и лучшая из молодых особ? спрашивает младший.

-- Ровно ничего.

И письмо запечатывается и откладывается в сторону вместе с железной корресподенцией этого дня. Покончив с этим делом, мистер Джорж дружески прощается с семейством брата и готовится к отъезду. Но брату жаль разставаться с ним так скоро; он предлагает довести его в открытом экипаже до места ночевки и остаться с ним до утра, а старого кровного Чизни-Вудского коня сдать слуге, который и доставит его в назначенное место. Предложение принято с радостью; следует веселая поездка, веселый ужин, на другой день веселый завтрак и все время дружеская беседа. Затем братья еще раз долго и крепко жмут друг другу руки и разстаются; горнозаводчик поворачивает на север, к дыму и огням, а солдат к зеленеющим полям.

Задолго до наступления вечера тяжелая военная рысь его коня раздается смягченным звуком в устланной торфом Чизни-Вудской аллее, когда он проезжает под её старыми вязами, побрякивая воображаемыми шпорами и саблей.