Холодный дом.
VII. Площадка замогильного призрака.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. VII. Площадка замогильного призрака. (старая орфография)

VII. Площадка замогильного призрака.

Находится ли Эсфирь под влиянием сна, бодрствует ли она за своими домашними хлопотами, а погода в Линкольншэйрской резиденции по прежнему стоит дождливая. Дождевые капли в течение дня и ночи однообразно падают на широкую террасу из гладкой плиты, на так называемую Площадку Замогильного Призрака. Погода в Линкольншэйре так дурна, что самое живое воображение с трудом представляет себе возможность на лучшую её перемену. Впрочем, в резиденции во время этой погоды нельзя сказать, чтобы живого воображения было в избытке: сэр Лэйстер выехал оттуда (да если бы он и был там, то, право, к исправлению погоды и к оживлению воображения не сделал бы многого) и находится в Париже вместе с милэди. Какое-то уныние, какое-то отсутствие всего живого опустило мрачные крылья над пространством, занимаемым поместьем Чесни-Воулд.

Между животными в Чесни-Воулд, быть может, еще есть кой-какая игра воображения. Быть может, лошади в конюшнях, - весьма длинных конюшнях, на этом пустынном дворе, обнесенном кирпичной стеной, где, между прочим, находится большой колокол в верхних пределах большой башни и часы с огромным цыферблатом, с которыми голуби, проживавшие в ближайшем соседстве, и любившие отдыхать на его металлической окраине, по видимому, находились в постоянном совещании, - быть может, лошади, говорю, я, наслаждались, от времени до времени, созерцанием картин прекрасной погоды и, может статься, сравнительно с своими грумами, были лучшими знатоками этих картин. Старушка рыже-чалая, столь знаменитая своими путешествиями по всему околотку, устремляя свои огромные зрачки к решетчатому окну близ своих яслей, быть может, вспоминает о свежей зелени, которая в иную пору разстилалась перед этим окном; быть может, вспоминает она ароматический запах, залетавший иногда в это окно, вспоминает о стае гончих, с которыми носилась по окрестным полям, между тем как помощник грума, единственное во всей конюшне человеческое создание, очищая ближайшее стойло, не движется далее того места, где стоят вилы и метла. - Быть может, борзая собака, которой место находится против самых дверей, и которая, нетерпеливо побрякивая цепью, выпрямляет уши и так быстро поворачивает голову, когда дверь отворяется, и когда ей в то же время говорят: "смирно, Грэй! сегодня никто в тебе не нуждается!" - быть может, эта борзая точно так же знает о том, что никто в ней не нуждается, как и сам служитель. Все это скучное и несообщительное собрание четвероногих проводит долгие дождливые часы в беседе совершенно одушевленной; может статься, они проводят время, развлекают себя, стараясь общими силами улучшить (а может быть, и испортить) маленькую резвую лошадку, которой отведено открытое стойло в углу конюшни.

Так точно огромный бульдог, который дремлет в своей конуре, положив на лапы огромную голову, - быть может, он вспоминает о знойном сиянии солнца, когда тени от надворных служб своей переменой выводили его из терпения, и оставляли ему, в эту же самую пору дня, убежище, заключавшееся в пределах тени, бросаемой его будкой, где он, томимый жаждой, сидел на задних лапах и изредка ворчал, испытывая непреодолимое желание потрепать кроме себя и своей тяжелой цепи еще кого нибудь. Так точно и теперь, в полу-просоньи и безпрестанно моргая глазами, быть может, он представляет себе дом, полный гостей, каретный сарай, полный различных экипажей, конюшни, полные лошадей, и различные пристройки к дому, полные различных слуг, - представляет себе это все и до того углубляется в свои созерцания, что теряет сознание о погоде и решается наконец выйти из своего логовища и посмотреть, в каком она состоянии. Он с гневом отряхается и громким лаем как будто произносит: "Дождь, дождь, дождь! нескончаемый дождь! и, в добавок, в доме нет ни души из Дэдлоков!" потом снова входит в будку и протяжно зевает, снова опускается и кладет голову на передния лапы.

То же самое, быть может, творится и с стаями гончих, помещенных в отдаленном краю парка. Быть может, и у них есть свои припадки безпокойства; их плачевный вой, сливаясь с пронзительным завыванием ветра, раздается по всему господскому дому: вверху и внизу и даже в собственных покоях милэди. Быть может, и оне представляют себе отъезжее поле, со всеми подробностями и в обширных размерах, между тем как вокруг их раздаются одне только дождевые капли. Точно так и кролики, с своими игривыми хвостиками, выпрыгивая и впрыгивая в древесные дупла, быть может, живо вспоминают о бурных днях, когда их уши развеваются по прихоти ветра, или о той интересной поре года, когда представляется возможность поглодать молодые, сочные растения. Индейский петух на птичном дворе, всегда тревожимый мрачным предчувствием (вероятно, по поводу приближающихся Святок), быть может, вспоминает о летнем утре, так безжалостно и несправедливо похищенном у него, когда он забрел на прогалину между срубленными деревьями, где находились и большая житница и вкусный ячмень. Недовольный гусь, который наклоняется, чтобы пройти под старинными, футов в двадцать вышины, воротами, быть может, гоготаньем своим отдает преимущество той погоде, когда ворота отбрасывают от себя прохладную тень.

Так или иначе, но в эту дождливую погоду воображение в поместьи Чесни-Воулд не может отличаться особенною игривостью. Если в иные минуты оно и оживает, то, как малейший звук в этом опустелом доме, улетает далеко, далеко, в область привидений и неразгаданных тайн.

Ненастье в Линкольншэйре так сильно и так продолжительно, что мистрисс Ронсвел, старая ключница в Чесни-Воулд, уже несколько раз снимала очки и вытирала их, как будто желая увериться, нет ли на них капель дождя. Мистрисс Ронсвел в достаточной степени могла бы удостовериться в том, вслушавшись в однообразное падение дождя; но, к сожалению, она была немного глуховата - недостаток, в котором ничто на свете не принудит ее сознаться. Мистрисс Ронсвел - прекрасная старушка, недурна собой, величава, удивительно опрятна и имеет такой бюст и такую талию, что еслиб её корсет обратился после её смерти в огромный колосник для огромного камина, то никто из её знакомых не имел бы ни малейшей причины изумляться такому превращению. Погода очень мало, или, лучше сказать, совсем не производит влияния на мистрисс Ронсвел. Ей ли заботиться о погоде, когда на её ответственности лежит господский дом и составляет все её заботы! Она сидит в своей комнате (в боковом коридоре нижняго этажа, с полу-круглым окном, перед которым разстилается гладкая четырех-угольная площадка, окруженная гладко-остриженными круглыми деревьями, в равном разстоянии друг от друга, и гладкими круглыми глыбами мрамора, как будто деревья выстроились в ряд нарочно затем, чтоб начать с мрамором игру в мяч); весь дом находится в покойном состоянии: он покоится, если можно так выразиться; на душе мистрисс Ронсвел. Случайно она отпирает его и бывает в высшей степени деятельна и хлопотлива; но теперь он крепко-на-крепко заперт и почивает торжественным сном на всей ширине женской груди мистрисс Ронсвел.

Представить себе Чесни-Воулд без мистрисс Ронсвел составляет другую несообразность с обыкновенным порядком вещей, несмотря даже на то обстоятельство, что эта почтенная старушка прожила в Чесни-Воулд уже полсотни лет. Спросите ее в этот дождливый день, давно ли она поселилась тут, и вы непременно получите следующий ответ: "если Господь продлит веку до будущого вторника, так будет ровно пятьдесят лет, три месяца и две недели." - Мистер Ронсвел скончался за несколько времени перед тем, как кончилась миленькая мода носить косички, и, без сомнения, скромно схоронил свою собственную косичку (если только допустить, что он взял ее с собой) в каком нибудь уголке расположенного в парке кладбища, вблизи церкви, избитой бурями и непогодами. Он родился в одном из торговых городов Британии, - в том же самом городе родилась и его суженая. Её успех в фамилии Дэдлоков получил свое начало во время покойного сэра Лэйстера и в той же самой комнате, где она обретается в минуты текущого рассказа.

Нынешняго представителя Дэдлоков можно, по всей справедливости, назвать отличным господином, и быть таким господином считает он за часть своего величия. К мистрисс Ронсвел он имеет величайшее расположение: он говорит, что это в высшей степени почтенная и заслуживающая доверия женщина. Приезжая в Чесни-Воулд и отъезжая из него, он всегда берет ее за руку; и если бы он вдруг опасно занемог, еслиб каким нибудь несчастным случаем сшибли его с ног, еслибы через него переехал экипаж, и вообще, если бы он поставлен был в положение весьма неприятное для всякого Дэдлока, - то бы непременно сказал, - разумеется, в таком, случае, еслиб не лишился способности говорить, - он бы непременно сказал: "оставьте меня и позовите сюда мистрисс Ронсвел!" Он бы вполне был убежден, что, отдав подобное приказание, его высокое достоинство было бы гораздо безопаснее при его ключнице, нежели при какой нибудь другой особе.

Но и мистрисс Ронсвел провела свой век не без горестей. У ней было два сына. Из них младший пошел в солдаты и с тех пор не возвращался под родительский кров. Даже до сего часа неподвижные полные руки мистрисс Ронсвел теряют свое спокойствие и, освободясь из под теплого платка, начинают размашисто гулять около нея, лишь только она вспомнит и вместе с тем заговорит о своем любимом детище. Какой любезный юноша, какой красавец, какой весельчак, какой добряк, какой умница он был! Второй сын мистрисс Ронсвел получил воспитание, необходимое для занятия какой нибудь должности в Чесни-Воулд, и, само собою разумеется, в надлежащее время был бы сделан дворецким; но, к несчастию, а может быть и к счастию, еще во время школьнических дней своих, он возъимел безпредельное расположение к сооружению паровых машин из соусных кострюль и к изобретению нового способа для певчих птиц поднимать без малейшого труда воду для собственного своего употребления; он изобрел для них такую удивительную машинку, но, между прочим, машинку в роде гидравлического пресса, что канарейке, томимой жаждой, стоило только, в буквальном смысле слова, дотронуться носиком до колеса - и дело кончено: питье готово. Эта необыкновенная способность ума юноши сильно тревожила мистрисс Ронсвел. С чувством материнского опасения за любимое детище, она предвидела в этом что-то в роде необузданного желания выдвинуться далеко вперед из сферы своего действия, и опасение её тем быстрее развивалось в ней, что сэр Лэйстер имел от природы довольно сильное предубеждение против всякого искусства, против всякой науки, в которых дым и высокия трубы составляли существенную принадлежность. Между тем как, приговоренный судьбой своей совершенно к другому поприщу, молодой возмутитель семейного спокойствия (хотя во всех других отношениях весьма кроткий и весьма прилежный юноша) не оказывал вместе с возрастом ни малейшого расположения угодить своей маменьке, а напротив того, соорудил модель механического ткацкого станка, мистрисс Ронсвел увидела себя в необходимости сообщить о законопреступных деяниях баронету. "Мистрисс Ронсвел - сказал сэр Лэйстер - вы знаете, что я всегда против этого. Прекрасная вещь выйдет, если сбудете с рук этого мальчишку и превосходно сделаете, если отдадите его куда нибудь на фабрику. Чугунные заводы на севере нашего отечества, по моему мнению, прямое назначение для мальчика с такими наклонностями." И молодой Ронсвел действительно отправился на север, - и вырос на севере, и если баронету Лэйстеру случалось видеть мальчика, вовремя приездов его в Чесни-Воулд для свидания с матерью, то само собою разумеется, он не иначе считал его, как за одного из шайки возмутителей с закаленной наружностью и с закаленным сердцем, - возмутителей, сделавших привычку являться в кругу мирных жителей, два-три раза в неделю, по ночам, с зажженными факелами, и являться с какими нибудь преступными замыслами.

Несмотря на все это, сынок мистрисс Ронсвел, с помощию природы и с течением времени, вырос, завелся своим хозяйством, женился и подарил свою маменьку внуком. Этот-то внук, следуя призванию своего отца и возвращаясь домой из путешествия в чужие краи, куда посылали его распространить круг познаний и усовершенствовать себя вполне к вступлению на поприще родителя, стоит, в минуты нашего рассказа, облокотясь на камин, в комнате мистрисс Ронсвел, в Чесни-Воулд.

-- Еще раз и еще-таки скажу, что я очень, очень рада видеть тебя, Ватт!... Право, от души рада видеть тебя! говорит мистрисс Ронсвел. - Ты сделался прекрасным молодцом. Вот ни дать, ни взять, как твой дядюшка Джорж! А-ах! ах-ах!

И руки мистрисс Ронсвел, при этом воспоминании, по обыкновению, оставляли свое спокойное, неподвижное положение.

-- Говорят, бабушка, я очень похож на отца.

-- Похож, мой милый, похож, что и говорить.... Но все же ты больше имеешь сходства с твоим несчастным дядюшкой Джоржем. Похож и на отца, что и говорить! сказала мистрисс Ронсвел, и руки её снова успокоились. - А что твой отец, как он поживает?

-- Слава Богу, бабушка, успевает во всем.

-- Ну, и слава Богу, слава Богу!

Мистрисс Ронсвел любит и этого сына, но в её любви к нему скрывается какое-то болезненное чувство, как будто этот сын был заслуженным воином и вдруг, ни с того, ни с другого, перешел на сторону неприятеля.

-- Совершенно.

-- Ну, и слава Богу!... Значит, он пустил тебя, мой милый, по своей дороге, посылал тебя в чужие краи и тому подобное? Ну, да это его дело, он знает лучше. Значит, есть свет и за Чесни-Воулд, о котором я ничего не ведала; а ужь, кажется, я не молода и видала на своем веку многое, очень многое!

-- Скажите, бабушка, говорит молодой человек, переменяя разговор: - кто эта такая хорошенькая девочка, которая с минуту тому назад сидела с вами? Еще вы называли ее Розой.

-- Да, да, дитя мое. Это дочь одной вдовы из здешней деревни. В нынешнее время так трудно учить молоденьких девушек, поэтому-то я и приняла ее к себе, пока молода она и неизбалована. Она имеет способности, и современем из нея выйдет дельная женщина. Вот ужь и теперь она умеет, и даже очень хорошо, показывать приезжающим господский дом. Она живет у меня и пользуется моим столом.

-- Надеюсь, что я не выгнал ее отсюда.

-- Вероятно, она полагала, что мы станем говорить о семейных делах. Она у меня очень скромна, а это в молодой девице превосходнейшее качество... превосходнейшее качество! а в нынешния времена, смею сказать, и очень редкое, сказала мистрисс Ронсвел, распахивая платок во всю длину своих рук.

Молодой человек, в знак подтверждения слов своей бабушки, основанных на долговременной опытности, кивает головой. Мистрисс Ронсвел внимательно вслушивается в отдаленные звуки.

-- Это кто нибудь едет сюда! это стук колес, говорит она.

Стук колес уже давно долетал до слуха молодого собеседника мистрисс Ронсвел.

-- Господи Боже мой! кто бы это мог быть в такую погоду?

Спустя несколько минут в дверь комнаты раздается стук.

-- Войдите! говорит мистрисс Ронсвел.

И в комнату входит черноглазая, черноволосая деревенская красавица, входит девушка с таким свежим и нежным румянцем, что дождевые капли, упавшия на её волосы, казались каплями утренней росы на только что распустившемся цветке.

-- Кто это приехал, Роза? спрашивает мистрисс Ронсвел.

- Я вышла в парадные двери и сказала им, что сегодня очень дурной день, и что они приехали совершенно не вовремя. Но молодой человек, который правил, снял шляпу под дождем и просил меня передать вам эту карточку.

-- Прочитай пожалуста, Ватт, что тут написано.

Роза до такой степени становится застенчива, что, передавая карточку молодому человеку, роняет ее на пол, и молодые люди, поднимая ее, чуть-чуть не стукаются лбами. Роза становится застенчивее прежнего.

-- "Мистер Гуппи." Тут все, что написано на карточке.

-- Гуппи! повторяет мистрисс Ронсвель. Вот еще новость! да я впервые слышу это имя.

милях в десяти отсюда, и что приехали на почтовых, а так как следствие скоро окончилось, к тому же они очень многое слышали о Чеспи-Воулд, и совершенно не знают, что делать в ожидании обратного отъезда, то, несмотря на погоду, решились приехать сюда и осмотреть весь дом. Они, кажется, адвокаты. Хотя молодой джентльмен и говорит, что служит не под начальством мистера Толкинхорна, но уверен в том, что может воспользоваться именем мистера Толкинхорна, если это окажется необходимым.

Роза, заметив при этих словах, что сделала черезчур длинное объяснение, становится еще застенчивее.

Так как мистер Толкинхорн некоторым образом составляет неразрывную связь с господским домом и к тому же, как полагают некоторые, составлял духовное завещание для мистрисс Ронсвел, поэтому почтенная старушка, в виде особенного снисхождения, изъявляет согласие на впуск посетителей и отпускает Розу. Во внуке является внезапное и сильное желание с своей стороны осмотреть господский дом, и потому он просит позволения присоединиться к посетителям. Бабушка, которой в высшей степени приятно видеть в своем внуке такое внимание к господскому дому, провожает его, хотя, надобно отдать ему справедливость, он не имеет ни малейшого расположения утруждать ее.

-- Чрезвычайно много обязан вам, сударыня! говорит мистер Гуппи, сбрасывая с себя в приемной мокрый непромокаемый плащь. - Мы, лондонские адвокаты, редко выезжаем из столицы, но ужь зато когда выедем, то всячески стараемся воспользоваться поездкой.

Старушка-домоправительница весьма вежливо, но в то же время и довольно холодно, указывает на парадную лестницу. Мистер Гуппи и его приятель следуют за Розой. Мистрисс Ронсвел и её внук поднимаются за ними; молодой садовник идет впереди всех - открывать комнатные ставни.

совсем не на то, что им показывают, не обращают надлежащого внимания на предметы интересные, изумляются, когда открывают им другия комнаты, вскоре утомляются, обнаруживают в высшей степени скуку и, наконец, начинают сожалеть о цели своего посещения. В каждой комнате, в которую входят посетители, мистрисс Ронсвел, стройная как самый дом, на несколько секунд садится в углублении окна или в другом уютном уголке и с видом величайшого одобрения вслушивается в объяснения Розы. Внук мистрисс Ронсвел до такой степени внимателен к этим объяснениям, что Роза становится еще застенчивее и, следовательно, еще милее. Таким образом вся партия переходит из одной комнаты в другую, пробуждая нарисованных Дэдлоков на несколько коротеньких минут, в то время, как садовник открывает ставни, и снова обрекая их могильной тишине, вместе с закрытием ставней. Опечаленному мистеру Гуппи и его унылому другу кажется, что не будет конца Дэдлокам, которых фамильное величие, по видимому, в том и состояло, что в течение семи столетий они ровно ничего не сделали для своего отличия. Даже длинная гостиная в Чесни-Воулд не в состоянии разсеять уныние мистера Гуппи. До такой степени он упадает духом, что останавливается на пороге этой комнаты и с величайшим трудом решается войти в нее, как вдруг портрет над камином, написанный фешенебльным современным артистом, действует на него как чарующая сила. В один момент к нему является все присутствие духа. С необычайным вниманием он устремляет взоры на портрет; по видимому, он очарован им, прикован к нему.

-- Скажите на милость, говорит мистер Гуппи: - кто это?

-- Портрет над камином, отвечает Роза: - изображает нынешнюю лэди Дэдлок. Все находят в нем удивительное сходство и считают лучшим произведением художника.

-- Скажите на милость, говорит мистер Гуппи, с недоумением взглянув на своего приятеля: - неужели я видел ее где нибудь?... А, право, я знаю ее!... Скажите, мисс, была ли сделана гравюра с этого портрета?

-- Портрет этот никогда не являлся в гравюре. Сэр Лэйстер не изъявлял на это своего согласия.

-- Портрет по правую сторону изображает нынешняго сэра Лэйстера, а портрет налево - покойного сэра Лэйстера, продолжает Роза, не обращая внимания на вопрос мистера Гуппи, а мистер Гуппи, в свою очередь, не обращает ни малейшого внимания на этих магнатов.

-- Для меня непостижимо, говорит он, не отводя глаз от портрета милэди: - я не могу объяснить себе, где я видел это лицо! я решительно нахожусь в недоумении, прибавляет мистер Гуппи, оглядываясь вокруг. - Скажите на милость, неужели я видел во сне этот портрет?

Но, к сожалению, никто из предстоящих не принимает особенного участия в сновидениях мистера Гуппи, а потому его предположение остается неподтвержденным. Между тем внимание мистера Гуппи до такой степени приковано к портрету, что он стоит перед ним как вкопанный, до тех пор, пока садовник не закрывает последняго ставня. Мистер Гуппи выходит оттуда в каком-то помрачении и с величайшим разсеянием осматривает другие покои, как будто он всюду ищет еще раз встретиться с милэди Дэдлок.

Но он не видит ее более. Он осматривает её собственные комнаты, которые, но своей изящной отделке, показываются последними, смотрит в окна, из которых милэди еще не так давно любовалась погодой, наскучившей ей до смерти. Но всему на свете есть конец, даже барским домам, которые люди принимают на себя бесконечный труд осматривать, и скучают прежде, чем начнется осмотр. Мистер Гуппи доходит до конца осмотра, а свеженькая деревенская красавица - до конца своих объяснений, которые неизменно заключались следующими словами:

"Площадкой Замогильного Призрака".

-- Неужели? говорит мистер Гуппи, с жадным любопытством. - Скажите, мисс, в чем же состоит это предание? не говорится ли в нем чего нибудь о портрете?

-- Сделайте милость, разскажите нам это предание, почти шопотом произносит Ватт.

-- Я не знаю его, сэр.

И Роза становится еще застенчивее и стыдливее.

-- Надеюсь, вы извините меня, ма`м, если я еще раз спрошу, не имеет ли это предание какой нибудь связи с портретом милэди? замечает мистер Гуппи. - Уверяю вас, чем больше я думаю об этом портрете, тем знакомее он становится для меня, хотя я совершенно не могу понять, когда и каким образом я познакомился с ним.

Но предание не имеет никакой связи с портретом, - домоправительница ручается за это. Мистер Гуппи выражает свою признательность за это известие и вообще считает себя крайне обязанным. вместе с приятелем он спускается по другой лестнице, и вскоре раздается звук отъезжающого экипажа. Начинает смеркать. Мистрисс Ронсвел вполне может положиться на скромность двух молодых слушателей и полагает, что можно будет рассказать предание, почему терраса получила такое странное название. Она садится в покойное кресло подле окна, в котором свет дневной начинает быстро потухать, и говорит им:

-- В тяжелые времена царствования Карла Первого - я называю это тяжелыми временами вследствие тогдашних политических событий - сэр Морбири Дэдлок был единственным владельцем Чесни-Воулд. Существовало ли в ту пору какое нибудь предание о Замогильном Призраке, я не умею сказать, но полагаю, оно существовало.

Мистрисс Ронсвел придерживается этого мнения, потому что такая стариннная и важная фамилия имела полное право на существование в своем доме призрака. Она считает это за одно из преимуществ, предоставленных высшему классу, за особенное, в некоторой степени джентильное отличие, которым обыкновенный класс народа не смеет пользоваться.

содействовала стороне в высшей степени неблагонамеренной. Известно было, что она имела родственников между врагами короля, и что от времени до времени передавала им важные известия. Когда какой нибудь джентльмен из графства, приверженец партии короля являлся сюда за советом, то говорят, что милэди всегда, находилась у дверей совещательной комнаты гораздо ближе, чем полагали совещатели.... Ватт! ты слышишь звуки, как будто кто ходит по площадке?

Роза придвигается поближе к домоправительнице.

-- Я слышу одно падение дождя на террасу, отвечает молодой человек: - впрочем, позвольте: я слышу еще какое-то странное эхо - я думаю, что это эхо, которое похоже на человеческие неровные шаги.

Домоправительница с серьёзным видом кивает головой и продолжает:

-- Частию по поводу различия в политических мнениях, а частию по различию в характере, сэр Морбири и его лэди вели незавидную жизнь. Они не были парой друг другу ни по летам, ни по наклонностям; к тому же у них не было детей, которые бы поддерживали между ними супружеское согласие. После того, как любимый её брат, молодой джентльмен, был убит в междоусобной войне (близким родственником сэра Морбири), её чувство до того ожесточилось, что она возненавидела весь род своего супруга. Когда Дэдлоки, защищая сторону короля, намеревались уезжать из Чесни-Воулд на ратное поле, она не раз, под прикрытием глубокой ночи, тайком пробиралась в конюшни и портила ноги их скакунам. Предание гласит, что однажды, в подобную ночь, её муж, заметив, как она украдкой спускалась с лестницы, пошел за ней в конюшню, где стояла его любимая лошадь. В то время, как милэди хотела нанести удар лошади, сэр Морбири схватил ее за руку, и, во время борьбы, или от падения, или оттого, что испуганная лошадь сильно лягнула, милэди охромела и с того часа начала тосковать и чахнуть.

-- Милэди имела прекрасную наружность и во всех отношениях благородную осанку. Она никогда не жаловалась на перемену в своей наружности, никому не говорила, что хромает и страдает душой, но, изо дня в день, отправлялась гулять на террасу и, с помощию костыля или с помощию каменной балюстрады, ходила взад и вперед, в хорошую погоду и в ненастную; но прогулка для нея с каждым днем становилась труднее и труднее. Наконец, однажды вечером, муж милэди (с которым она, несмотря ни на какие убеждения, ни разу не промолвила слова после роковой для нея ночи), - муж милэди, стоявший у большого южного окна, увидел, что жена его упала на площадку. Он побежал поднять ее, но милэди оттолкнула его в то время, как он наклонился над ней, и, бросив на него пристальный холодный взгляд, сказала: "Я умру здесь, где я гуляла, и стану гулять здесь, хотя и буду в могиле, Я стану гулять здесь, пока гордость этого дома не будет уничтожена. И когда предстоять будут позор или несчастие этому дому, пусть Дэдлоки слушают мои шаги."

Ватт смотрит на Розу. Роза в быстро наступавших потемках потупляет взоры, полу-испуганная, полу-застенчивая.

-- И действительно, на том самом месте и тогда же милэди скончалась. И с той поры, говорит мистрисс Ронсвел: - терраса получила название "Площадки Замогильного Призрака". Если шаги милэди можно назвать отголоском, то отголосок этот бывает слышен только после сумерек; а иногда случается, что его вовсе не слыхать в течение долгого времени. От времени до времени он снова возвращается и непременно бывает слышен, когда кому нибудь в семействе Дэдлоков угрожает тяжкая болезнь или смерть....

-- Или позор, бабушка, прибавил Ватт.

Её внук старается извинить нескромность своего замечания словами: "правда, бабушка, правда."

-- Вот вам и конец преданию. Какой бы ни был этот звук, но звук этот невыносимый, говорит мистрисс Ронсвел, поднимаясь с кресла: - и, что всего замечательнее, он непременно должен быть слышим. Наша нынешняя милэди, которая, мимоходом сказать, ничего не боится, соглашается, что звук этот не выдумка, что он раздается от времени до времени, и что непременно должен быть слышим: его ничем не заглушить. Да вот что, Ватт: позади тебя стоят высокие французские часы (их нарочно поставили тут); у них громкий бой, и они играют музыку. Ведь ты понимаешь, как нужно завести их?

-- Возьми-ка, пусти их.

Ватт пускает в ход часы - музыку и бой.

-- Теперь поди сюда, говорит бабушка: - сюда, сюда, дитя мое! Наклонись к подушке милэди. Не знаю, довольно ли темно теперь - кажется, еще раненько; впрочем, послушай.... Что? ведь слышны на террасе чьи-то шаги, несмотря на музыку, на бой часов, на все решительно?

-- Да, бабушка, слышны.