Холодный дом.
XXII. Мистер Боккет.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. XXII. Мистер Боккет. (старая орфография)

XXII. Мистер Боккет.

Аллегория в Линкольн-Ине смотрит довольно свежо, несмотря что вечер очень зноен. - Оба окна в комнате мистера Толкинхорна открыты, и самая комната кажется обширною, освежаемою ветром и мрачною. Таких прекрасных характеристик нельзя пожелать для какой бы то ни было комнаты, когда наступает ноябрь с туманами и слякотью, или январь с морозами и снегами, но они имеют свои особенные достоинства во время длинных и знойных летних вакаций. Они доставляют возможность аллегории казаться еще свежее, несмотря что у нея и без того уже щечки румяны как спелые персики, колени как букеты цветов, а икры на ногах и мускулы на руках представляют ярко розовые выпуклости.

Много пыли влетает в окна мистера Толкинхорна, а еще более гнездятся ее в мебели и бумагах. Она лежит повсюду густым слоем. Когда заблудившийся сельский ветерок, залетев в комнату мистера Толкинхорна, испугается и начнет вырываться из нея на улицу, он бросает тогда столько пыли в глаза аллегории, сколько адвокатство, или сам мистер Толкинхорн, один из его благонадежнейших представителей, бросает пыли, при удобном случае, в глаза клиентов

Мистер Толкинхорн сидит у открытого окна, в своем мрачном магазине пыли, в которую превратится со временем и он сам, и все его бумаги, и клиенты, и все земные предметы, одушевлевные и неодушевленные, - сидит мистер Толкинхорн у открытого окна и с наслаждением проводит время за бутылкой старого портвейна. Хотя мистер Толкинхорне, человек в высшей степени шероховатый, скрытный, холодный и молчаливый, но он не хуже других умеет наслаждаться хорошим портвейном. У него есть драгоценный запас старого портвейна в одном из потаенных погребов в здании, который принадлежит к числу многих его тайн. Когда он обедает один в своих комнатах, как обедал он сегодня, и когда к обеду его принесут из ближайшого ресторана любимый кусок рыбы, кусок биф-стексу или цыплят, он спускается со свечкой в нижния области опустелого дома, и, сопровождаемый отдаленным гулом гремящих дверей, медленно возвращается назад, и окруженный подземной атмосферой, приносит бутылку, из которой он выливает лучезарный пятидесяти-летний нектар, который краснеет в стакане, сознавая свою знаменитость, и наполняет всю комнату ароматом южного винограда.

Мистер Толкинхорн, окруженный сумерками, сидит у открытого окна и наслаждается старым портвейном. Портвейн как будто нашептывает о своем пятидесяти-летнем безмолвии и заточении, и заставляет мистера Толкинхорна казаться еще скрытнее и молчаливее. Более непроницаемый, чем когда нибудь, он сидит, пьет и становится приятным только для себя. Он углубляется в созерцание тайн, известных ему одному и имеющих связь с темными парками в провинциях и огромными, пустыми, запертыми домами в столице. Быть может, в минуты созерцании, он уделяет мысли две себе, своей семейной истории, своим деньгам и своему духовному завещанию, что, между прочим, составляет непроницаемую тайну для всякого. Он вспоминает о своем друге, человеке одного с ним призвания, холостяке, который жил точно такою же жизнью до семидесяти пяти-летняго возраста, и потом вдруг, заметив (как полагают другие), что эта жизнь страшно однообразна, подарил в один прекрасный летний вечер золотые часы своему парикмахеру, спокойно возвратился домой в Темпль и повесился.

Но, мистер Толкинхорн не может, по принятому им обыкновению, предаваться бесконечно долго своим размышлениям, потому что сегодня вечером он не один в своей комнате. За тем же столом, на стуле, почтительно и довольно неловко отодвинутом от стола, сидит плешивый, кроткий, лоснящийся человека, который почтительно кашляет себе в кулак, когда адвокат предлагает ему налить себе еще стаканчик.

-- Теперь Снагзби, - говорит мистер Толкинхорн: - поговоримте об этой странной истории.

-- Если вам угодно, сэр.

-- Вы говорили, что вчера вечером, когда были так добры и вошли сюда....

-- Я должен просить у вас извинения, сэр, если это была смелость с моей стороны: но я вспомнил, что вы принимали некоторое участие в этой особе, и подумал, что, быть может, вы.... то есть.... вы пожелаете....

Мистер Толкинхорн не такой человек, чтобы помог мистеру Снагзби сделать какое нибудь заключение, или допустить какую нибудь возможность касательно своей особы.

Мистер Снагзби делает в кулак боязливый кашель и вместо заключения решается сказать:

-- Я должен, сэр, просить прощения у вас за эту вольность: я уверен в этом.

-- Вовсе нет, говорит мистер Толкинхорн. - Вы говорили мне, Снагзби, что вы надели шляпу и пошли сюда, не сказав жене, что вы намерены делать. Это с вашей стороны было сделано весьма благоразумно, потому что дело это не так важно, чтобы нужно было говорить о нем.

-- Вы знаете, сэр, возражает мистер Снагзби: - моя хозяюшка, не придавая этому слишком важного значения, очень любознательна. Она очень любознательна. Бедняжка! она подвержена спазмам, и потому для нея необходимо находиться в постоянном возбуждении. Вследствие этого, она интересуется каждым предметом, касается ли он её или нет, это все равно; в особенности она интересуется теми предметами, которые её не касаются. Вообще говоря, у моей хозяюшки очень деятельное настроение духа.

Мистер Снагзби пьет и с некоторым восхищением кашляет в кулак:

-- Какое у вас прекрасное винцо, говорит он.

-- Поэтому-то вы и вздумали побывать у меня вчера? говорит мистер Толкинхорн, не обращая внимания на замечание Снагзби. - Поэтому-то вы вздумали прийти ко мне и сегодня?

-- Точно так, сэр, и сегодня. Моя хозяюшка, непридавая этому слишком важного значения, в настоящее время находится в поэтическом настроении, по крайней мере так она думает, и занимается теперь Вечерними Упражнениями (так по крайней мере это называется у них) под руководством почтеннейшей особы, по имени Чадбанд. Нет спора, что он владеет огромным запасом красноречия, но мне оно как-то не нравятся. Впрочем, это не касается настоящого дела. Моя хозяюшка отправилась туда, а я воспользовался этим обстоятельством и отправился сюда.

Мистер Толкинхорн соглашается, что это сделано весьма благоразумно.

-- Благодарю вас, сэр, отвечает поставщик канцелярских принадлежностей, производя в кулак почтительный кашель. - А винцо, я вам доложу, сэр: ужасно прекрасное!

-- Да, теперь такое вино в диковину, говорить мистер Тодкинхорн. Ему пятьдесят лет.

-- В самом деле, сэр? Впрочем, тут нет ничего удивительного. Ему можно сказать столько лет, сколько вам угодно.

Отдав эту дань хвалы портвейну, мистер Снагзби в знак того, что он еще не пивал такого драгоценного винца, смирению, почтительно и с некоторым извинением кашляет в кулак.

-- Не можете ли вы повторить мне еще раз то, что рассказывал вам мальчик? спрашивает мистер Толкинхорн, опуская руки в карманы своих ржавых панталон и откидываясь на спинку своего стула.

-- Извольте, сэр, с удовольствием.

И поставщик канцелярских принадлежностей с точностию, хотя с излишнею подробностию, повторяет признание Джо, сделанное им в присутствии гостей, в доме Снагзби. Достигая конца своего повествования, Снагзби вдруг останавливается и произносит:

-- Ах, Боже мой! я вовсе и не знал, что здесь находится еще джентльмен!

Мистер Снагзби с изумлением видит, что между ним и адвокатом, в некотором разстоянии от стола, стоит человек с шляпой я палкой в руке, и с весьма внимательным лицом. Его не было там, когда вошел Снагзби, и не входил он туда после его прихода ни в дверь, ни в одно из двух окон. В комнате есть шкаф, но его петли не скрипели, и не было слышно на полу человеческих шагов. А между тем перед ними стоял третий человек, с лицом, выражающим внимание, с шляпой и палкой в руке; он стоял перед ними, закинув руки назад, как безмолвный и спокойный слушатель. Это человек крепкого телосложения, проницательный, с необыкновенным спокойствием к лице и в манерах, одетый в черное платье и средних лет. Кроме того, что он так пристально всматривается в мистера Снагзби, как будто хочет сделать портрет с него, в нем, с первого взгляда, нет нечего замечательного; одно только поразительно в нем - это его призрачное появление.

-- Не обращайте внимания на этого джентльмена, говорит мистер Толкинхорн с невозмутимым спокойствием. - Это ни больше ни меньше как мистер Боккет.

-- О! в самом деле, сэр, отвечает поставщик канцелярских принадлежностей, выражая своим особенным кашлем, что он находится в совершенном неведении касательно того, кто и что такое Боккет.

-- Я нарочно пригласил его выслушать эту историю, говорит адвокат: - потому что, по некоторым причинам, у меня есть намерение разузнать об этом поболее, а этот человек весьма опытен в подобных делах. Что вы скажете на этот счет, мистер Боккет?

-- Это очень просто, сэр. С тех пор, как наши люди выгнали этого мальчишку, то об нем нет ни духу, ни слуху; но если мистеру Снагзби не будет в труд сходить со мной в улицу Одинокого Тома и указать мне на него, то часа через два мы представим его сюда. Конечно, я могу сделать это и без мистера Снагзби, но с ним вместе дело будет вернее.

-- Мистер Боккет полицейский офицер, говорит адвокат, обращаясь к Снагзби для пояснения.

-- В самом деле, сэр? говорит мистер Снагзби с явными признаками, что волоса его намерены стать дыбом.

-- И если вы не имеете основательного препятствия проводить мистера Боккета к означенному месту, продолжает адвокат: - я буду очень обязан вам.

В минуту нерешительности со стороны мистера Снагзби, Боккет погружается в самую глубь его души.

-- Вы, пожалуйста, не бойтесь за мальчика, говорит он. Вам нечего бояться за него. Мы ничего дурного ему не сделаем. Мы только приведем его сюда и предложим ему несколько вопросов. Это для него же послужит в пользу. Как честный человек, обещаю вам, что мальчик будет отправлен отсюда в совершенной безопасности. Пожалуйста, не бойтесь за него: все будет сделано прекрасно.

-- Очень хорошо, мистер Толкинхорн! восклицает мистер Снагзби. уверенный в словах мистера Боккета: - ужь если так...

-- Ну да, конечно так, мистер Снагзби, возражает Боккет, отводя его в сторону, похлопывая его фамильярно по плечу и говоря с ним дружелюбным, внушающем доверие тоном; - ведь вы человек светский, человек деловой, человек с здравым разсудком, следовательно понимаете в чем дело.

-- Но, ведь вы понимаете в чем дело, говорит Боккет. - Нет никакой надобности говорить такому человеку как вы, занятому такими делами как ваши, которые требуют особого доверия к своей особе, особой дальновидности, - словом, особого ума и характера (ведь у меня дядюшка занимался некогда вашим ремеслом), нет никакой необходимости говорить такому человеку, что чем скромнее и спокойнее повести дела подобного рода, тем лучше и благоразумнее.

-- Конечно, конечно, отвечает поставщик канцелярских принадлежностей.

-- Я не хочу скрывать от вас одного обстоятельства, говорит Боккет, принимая тон чистосердечия: - что, сколько я понимаю, в этой истории скрывается некоторое сомнение насчет небольшого наследства, которое принадлежало покойному, и что эта женщина вероятно имела какие нибудь виды на это наследство, понимаете меня?

-- О! совершенно понимаю, говорит мистер Снагзби; но, по видимому, он понимает весьма несовершенно.

-- Значит дело теперь в том, продолжает мистер Боккет, снова похлопывая по плечу Снагзби одобрительным и дружеским образом: - дело в том, что каждый человек должен пользоваться правосудием. Не так ли?

-- Совершенно так, отвечает мистер Снагзби, кивая головой.

-- Так вот поэтому и в то же время чтобы обязать вашего.... как бишь вы называете их, клиентами или покупателями? Я не помню, как называл их мой дядя.

-- Я обыкновенно называю их моими покупателями, отвечает мистер Снагзби.

-- Вы правы, возражает мистер Боккет, дружески пожимая ему руку: так вот поэтому-то, и потому еще, чтоб обязать вашего прекрасного покупателя, вы, с полной уверенностию в мое чистосердечие, пойдете со мной в улицу Одинокого Тома и после того будете хранить все это в тайне от других. Если я понимаю вас, так вы совершенно согласны с этим.

-- Вы правы, сэр. Вы понимаете меня, говорит мистер Снагзби.

-- Так вот ваша шляпа, отвечает его новый друг, подавая шляпу так безцеремонно, как будто он сам делал ее: - и если вы готовы, то я с своей стороны также готов.

Они оставляют мистера Толкинхорна, который продолжает пить старый портвейн без всякого изменения на поверхности неизмеримой глубины его души.

-- Не случалось ли вам встречаться с человеком весьма хорошого сорта? его зовут Гридли, говорить Боккет в дружеском разговоре с мистером Снагзби в то время, как они спускаются с лестницы.

-- Нет, отвечает мистер Снагзби, после некоторого размышления; - не знаю никого под этим именем. А что же?

-- Так, ничего, говорит Боккет: - я хотел только сказать, что он, позволив некоторую свободу своему черезчур буйному нраву и наделав множество грубостей некоторым почтеннейшим людям, скрывается теперь от предписания, по которому я должен арестовать его; жаль, право, что такой благоразумный человек решился поступить подобным образом.

По дороге мистер Снагзби сообщает в виде новости, что хотя они и идут чрезвычайно быстро, во его спутник, по видимому, имеет какую-то странную манеру осматривать прохожих и зевать по сторонам; что каждый раз, когда им приходится повернуть направо или налево, он продолжает идти вперед, как будто твердо решился на это и потом вдруг повернет в ту или другую сторону. Когда им случалось встречаться с полицейским констеблем на страже, мистер Снагзби замечает, что как констебль, так и его вожатый, подходя друг к другу, впадают в глубокое самосозерцание, по видимому, совсем просматривают друг друга и смотрят в пространство. Случалось, что мистер Боккет, подходя сзади к какому нибудь малорослому молодому человеку в лоснящейся шляпе и с волосами, опускавшимися из под шляпы одним густым локоном, дотрогивается до него своей палочкой, и при этом молодой человек оборачивается назад и в один момент исчезает. По большей чести мистер Боккет смотрит на вещи вообще с таким малым изменением в лице, как мало было изменения в траурном перстне на его мизинце, или в булавке, украшенной весьма малым числом брильянтов и весьма большим числом страз - булавке, которою зашпилена его манишка.

Когда они приходят наконец в улицу Одинокого Тома, мистер Боккет останавливается на минуту на углу, берет зажженный фонарь от сторожевого констебля, который также провожает его с другим фонарем, прикрепленным к поясу. Между этими двумя вожатыми, мистер Снагзби идет посредине отвратительной улицы, не имеющей водосточных канав, без всякой вентиляции, покрытой толстым слоем грязи и вонючей воды (хотя все другия улицы сухи и чисты), издающей такой смрад и представляющей такия грязные сцены на каждом шагу, что даже тот, кто провел в Лондоне всю свою жизнь, едва ли бы решился поверить своим ощущениям. Из этой улицы и её развалин тянутся другие улицы и дворы, до такой степени отвратительные, что мистер Снагзби упадает телом и духом и чувствует, как будто он с каждой минутой погружается глубже и глубже в адскую пропасть.

-- Посторонитесь немножко сюда, мистер Снагзби; говорит Боккет, увидев, что к ним приближается что-то в роде оборванного паланкина, окруженного шумною толпою. - Это, извольте видеть, прогуливается по улице лихорадка.

В то время как невидимый страдалец равняется с тремя нашими знакомцами, толпа народа, бросив этот привлекательный предмет, окружает их, как страшные призраки, и потом вдруг разбегается по улице и скрывается в развалинах и за стенами, откуда вылетают бранные крики и пронзительный свист и продолжаются до тех пор, пока они не уходят от этого места.

-- Неужели это все лихорадочные домы, Дэрби? хладнокровно спрашивает мистер Боккет, обращая свой фонарь на ряд вонючих развалин.

Проиолжая идти далее, Боккет замечает мистеру Снагзби, что он кажется унылым и не совсем здоровым. Мистер Снагзби отвечает, что он не может дышать этим ужасным воздухом.

Наконец Боккет делает в разных домах осведомления, где живет мальчик по имени Джо. Но так как в улице Одинокого Тома весьма немногие из жителей известны по имени, то мистера Снагзби осаждают со всех сторон вопросами, не имеет ли этот мальчик какого прозвища, как-то: Моркови, Виселицы, Молодого долота, Брустбарда, Тощого или Кирпича. Мистер Cнагзби снова и снова принимается описывать приметы Джо. В мнениях касательно оригинала его описании являются неблагоприятные столкновения. Одни полагают, что это должен быть Морковь; другие думают, что Кирпич. Приводят Молодое Долото, но оказывается, что он не имеет даже и близкого сходства с Джо. Каждый раз, когда мистер Снагзби и его провожатые останавливаются, вокруг них стекается толпа и из грязной глубины её подаются мистеру Боккету подслужливые советы. Каждый когда они трогаются с места, толпа разбегается, попрежнему прячется в переулках, развалинах и за стенами и попрежнему осыпает их бранью и свистом.

Наконец отыскивается лачужка, куда какой-то Тугоумый приходит ночевать; полагают, что этот Тугоумый и есть тот самый Джо, которого ищут. К такому заключению окончательно приводят переговоры между мистером Снагзби и хозяйкою дома, пьяное лицо которой завязано грязной тряпкой и заглядывает из под груды лохмотьев на полу собачьей конуры, которая служит ей спальней. Тугоумый ушел к доктору принесть от него скляночку лекарства для какой-то больной женщины и скоро вернется назад.

-- Дайте-ка взглянуть, кто здесь ночует сегодня? говорит мистер Боккет, отворяя дверь и освещая комнату фонарем. - Двое пьяных мужчин, кажется? И две женщины? Мужчины-то спят черезчур что-то крепко; и вместе с этим он, чтоб осмотреть их подробнее, отвел руки их от лица. - А что, мои милые, это ваши мужья?

-- Точно так, сэр, отвечает одна женщина. - Она наши мужья.

-- Кирпичники, верно?

-- Точно так, сэр.

-- Чем же они промышляют здесь? Ведь вы не здешния?

-- Нет, сэр, не здешние. Мы из Гертфоршайра.

-- А из какого местечка?

-- Из Сент-Албанса.

-- Пришли пешком сюда?

-- Мы пришли вчера. В нашем краю совсем нет работы, да не знаем, достанем ли мы здесь что нибудь; я думаю, что нет.

-- Разумеется, если они всегда станут работать так, как сегодня, - говорит мистер Боккет, взглянув на мужчин, без чувств лежащих на полу.

-- Правда ваша, сэр, - отвечает женщина с глубоким вздохом. - Дженни и я знаем это хорошо.

Комната, хотя и была футами тремя выше двери, однако же, она так низка, что голова самого высокого из посетителей коснулась бы закоптелого потолка, еслиб он выпрямился во весь рост, она грязна и отвратительна и даже сальный огарок горит в зловредном воздухе бледным, тусклым, болезненным огнем. В ней находятся две скамейки для сиденья и одна высокая вместо стола. Мужчины заснули там, где повалились на пол; а женщины сидели за свечкой. На руках женщины, которая говорила, лежит ребенок.

-- Сколько лет твоему малютке? - говорит Боккет ласковым тоном и обращая на него свет фонаря. - Какой крошка! Как будто вчера родился!

-- Ему еще нет и трех недель, - говорит женщина.

-- Это твое дитя?

-- Мое.

-- Ты, кажется, любишь его? Верно ты сама была матерью? - спрашивает мистер Боккет.

-- Я была матерью точно такого же малютки; но он не выжил у меня.

-- Ах, Дженни, Дженни! говорит другая женщина: - ведь это к лучшему. Гораздо лучше вспоминать о мертвом, чем хлопотать о живом. Гораздо лучше!

-- Однако, я не думаю, что ты такая жестокая женщина, говорит мистер Боккет суровым тоном: - чтоб пожелать смерти своему ребенку?

-- Вы, правду говорите, сэр, я не жестокая. Я готова, если нужно, удалить от него смерть своею жизнию; я также нежно умею любить свое детище, как и всякая леди.

-- Так зачем же ты говорят такия вещи? говорит мастер Боккет, снова смягчившись: - зачем ты говоришь такия вещи?

-- А затем, что мне всегда приходят такия мысли в голову, когда я смотрю на ребенка, - отвечает женщина с глазами, полными слез. - А засни он и в самом деле навсегда и, право, я бы сошла тогда с ума. Я знаю это очень хорошо. Я была у Дженни, когда умер её маленький, ведь я была, Дженни? И я знаю, как она, бедняжка сокрушалась. А оглянитесь-ка назад. Взгляните на них, - продолжает женщина, указывая на спящих машин. - Взгляните на мальчика, которого вы ждете, который пошел за лекарством для меня. Вспомните о детях, с которыми вам часто приходится иметь дело, и которые выростают на ваших глазах.

-- К чему это говоришь, замечает мистер Боккет; - ты воспитай его честно, и он будет утешением для тебя, он будет беречь тебя в твоих преклонных летах.

-- Я ужь постараюсь, отвечает она, утирая глаза: - но сегодня вечером я очень устала, нездоровится что-то, так я и задумалась, и Бог знает чего не передумала о том, что ожидает его впереди! Может статься отец не полюбит его, будет бить его; ребенок будет видеть мои побои, станет бегать из родительского дома и, быть может, совсем отстанет от него. Мне никто не поможет. Ведь я работаю для него одна, употребляю для него все силы свои; и что, если за все мои хлопоты, за все попечения о нем, он окажется после негодяем? Право, невольно подумаешь, что лучше, еслиб он умер, как умер ребенок Дженни!

-- Полно, перестань! говорит Дженни. - Ты устала, Лиза, да и больна. Дай-ка я возьму его.

Принимая ребенка, она приводит в безпорядок одежду матери, но тотчас же поправляет ее и прикрывает грудь, у которой лежал ребенок.

-- Ведь это мое покойное дитя, говорит Дженни, няньча ребенка: - это оно заставляет меня любить так сильно этого малютку, и он же, мой ангелочек, заставляет и Лизу любить своего ребенка так сильно, что она даже желает, чтобы Бог прибрал его теперь же. Она думает так, а я думаю иначе. Чего бы не дала я, чтоб только иметь при себе моего светика, Впрочем, мы думаем одно и то же, только высказать-то не умеем того, что у нас кроется вот здесь.... в бедных наших сердцах!

В то время, как мистер Снагзби сморкает нос и производит симпатичный кашель в кулак, за дверями послышались чьи-то шаги. Мистер Боккет бросает свет фонаря в другую комнату и говорит мистеру Снагзби:

-- Ну, что вы скажете теперь на счет Тугоумого. Не он ли это?

-- Это Джо, говорит мистер Снагзби.

Джо стоит изумленный под лучем яркого света, как оборванная фигура волшебного фонаря. Он дрожит при мысли, что сделал преступление, не удалившись из города, как ему приказано. Мистер Снагзби успокаивает его.

-- Не бойся, Джо, - говорит он: - ты пойдешь с нами и тебе за это заплатят.

Джо приходит в себя. Мистер Боккет отводит его в сторону и делает несколько частных вопросов. Джо отвечает на них весьма удовлетворительно, хотя все еще с трудом переводя дух, под влиянием испуга.

Во первых, Джо исполняет поручение, передав женщине принесенное лекарство, и заключает лаконическим наставлением: "принять все за-раз". Во вторых, мистер Снагзби кладет на стол под-кроны, как универсальное средство против безчисленных и разнообразных человеческих страданий. В третьих, мистер Боккет берет Джо за руку, немного повыше локтя, и открывает шествие: без этой предосторожности нельзя было бы поручиться за точное доставление в Линкольнинский квартал не только Тугоумого Джо, но и всякого другого. Кончив все эти распоряжения, они прощаются с женщинами и еще раз выходят на грязную улицу Одинокого Тома.

Они постепенно выходят из этой шумной ямы тем же смрадным путем, которым вошли в нее. Толпа провожает их с бранью и свистом до того места, где возвращается фонарь в руки Дэрби. Здесь толпа, как собрание демонов, с визгом повертывает назад и исчезает. Сквозь более чистые и свежия улицы, которые кажутся мистеру Снагзби еще свежее и чище, они приходят наконец к воротам дома, где живет мистер Толкинхорн.

В то время как они поднимаются по лестнице (комнаты мистера Толкинхорна расположены в первом этаже), мистер Боккет говорит, что у него в кармане есть ключ от дверей, и что нет надобности звонить в колокольчик. Мистер Боккет, столь опытный в делах подобного рода, отпирает дверь не слишком скоро и при этом производит некоторый шум. Быть может, он делает это за тем, чтоб приготовить хозяина к своему посещению.

Как бы то ни было, они входят наконец в приемную, где горят лампа; такая же лампа горит и в кабинете мистера Толкинхорна, где он сегодня пил старый портвейн. Самого его нет в кабинете; во на столе стоят две свечки в старинных подсвечниках, и комната освещена довольно ярко.

Мистер Боккет все еще продолжая держать Джо за руку и, как кажется Снагзби, обладая безчисленным множеством глаз, делает несколько шагов вперед; как вдруг Джо вскрикивает и останавливается.

-- В чем дело? - говорит Боккет шепотом.

-- Это она! - кричит Джо.

-- Кто она!

-- Леди!

В средине комнаты стоит женская фигура, плотно закрытая вуалью и ярко освещенная. Она неподвижна и безмолвна. Лицом она обращена к ним, но, несмотря на то, она как будто не замечает их прихода и стоит как статуя.

-- Скажи же мне, говорят Боккет вслух: - почему ты знаешь, что это та самая леди.

-- Я узнаю ее по вуали, отвечает Джо, выпуча глаза: - по шляпке и по платью.

-- Смотри, уверен ли ты в том, что говоришь? спрашивает Боккет, внимательно наблюдая за ним. - Посмотри хорошенько!

-- Я и то смотрю хорошо! говорят Джо, еще больше выпучив глаза: - тот же самый вуаль, та же шляпка, и то же платье.

-- А что ты скажешь на счет колец? спрашивает Боккет.

-- Блестят вот тут, да и только; говорит Джо, потирая пальцы левой руки суставами пальцев правой: - но не спуская глаз с женской фигуры.

Женская фигура снимает перчатку и показывает правую руку.

-- Ну, что ты теперь скажешь? спрашивает Боккет.

Джо мотает головой.

-- Нет, это не те кольца, и рука совсем не та.

-- Та рука была гораздо белее, нежнее и меньше, отвечает Джо.

-- Пожалуй ты этак скажешь еще какой нибудь вздор, говорит мастер Боккет. - А помнишь ли ты голос той леди?

-- Кажется, что помню; отвечает Джо.

"Похож ли тот голос на мой? Я буду говорить сколько угодно, если ты не узнаёшь его. Тот ли это голос, имеет ли он хоть маленькое сходство?"

Джо со страхом смотрит на мистера Боккета.

-- Не похож, ни на волос! - говорит он.

-- Так почему же же ты сказал давича, что эта та самая леди? - произносить мистер Боккет, указывая на женскую фигуру.

-- Потому, говорит испуганный Джо, не отказываясь от своей уверенности. - Потому что на ней тот же вуаль, та же шляпка и тоже платье. Одно её, а другое не её. Рука не её, кольцы не её и голос не её. А платье её, и вуаль, и шляпка точь-в-точь какие были на леди, и ростом похожа.... дала мне соверен, и была такова.

И Боккет воровски отсчитывает деньги из одной руки в другую, потом кладет их небольшой кучкой в руку мальчика и выводит его из комнаты, оставляя мистера Снагзби, весьма обезпокоенного при таких таинственных обстоятельствах, одного с женской фигурой, закрытой вуалью. Впрочем, по приходе мистера Толкинхорна, вуаль приподнимается и взорам открылась француженка, довольно недурная собой, хотя выражение её лица не совсем приятное.

-- Благодарю вас, mademoiselle Гортензия, говорит мистер Толкинхорн с своим обычным равнодушием: - я больше не хочу безпокоить вас насчет этого маленького пари.

-- Я надеюсь, сэр, вы будете так добры и не забудете, что я до сих пор без места, говорит m-lle Гортензия.

-- Конечно, конечно.

-- Ни под каким видом, m-lle Гортензия.

-- Одно слово мистера Толкинхорна так могущественно!

-- Я с своей стороны сделаю для вас все, что можно.

-- Примите уверение, милостивый государь, в моей преданности и благодарности.

M-lle Гортензия выходит с врожденною непринужденностию.

-- Ну что, Боккет? спрашивает мистер Толкихорн по его возвращении.

-- Ничего; кажется, я сделал свое дело удовлетворительно. Нет никакого сомнения, что это была другая в её одежде. Мальчик был определителен касательно каждого предмета. Мистер Снагзби, я обещал вам, как честный человек, что он будет отпущен отсюда без обиды. Скажите, сдержал ли я слово?

-- Благодарю вас, Снагзби: вы больше не нужны, - говорит мистер Толкинхорн. - Я премного обязан вам за хлопоты, которые вы приняли на себя.

-- Помилуйте, сэр, я всегда готов служить вам. Желаю вам спокойной ночи.

-- Послушайте, мистер Снагзби, - говорит мистер Боккет, провожая его до дверей и несколько раз принимаясь пожимать ему руку: - что мне нравится в вас, так это то, что вы человек, из которого не скоро выпытаешь тайну: вот вы какой человек. Сделав правое дело, вы откладываете его в сторону, уходите и кончено. Вот вы какой человек.

-- Да, я стараюсь поступать таким образом, сэр, - говорит мистер Снагзби.

потому, что вы уж такой человек. Вот это-то я и уважаю в человеке вашей профессии.

Мистер Снагзби делает приличный ответ и отправляется домой, до такой степени смущенный событиями вечера, что начинает сомневаться, происходило ли это все на яву или во сне; сомневается в действительности улиц, по которым проходит, сомневается в действительности месяца, который светит над ним. Однако сомнения его вскоре разсеваются неизменною действительностью особы мистрисс Снагзби, которой голова, убранная папильотками и чепцом, представляет собою пчелиный улей, которая отправила Густер в полицию с оффициальным донесением о пропаже своего супруга, и которая, в течение двух последних часов прошла все степени обмороков, во всех их видоизменениях и с соблюдением всякого приличия. Но за все это, как выражается сама чувствительная хозяюшка, она получает самую слабую благодарность!