Холодный дом.
XXVII. Еще старые служивые.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. XXVII. Еще старые служивые. (старая орфография)

XXVII. Еще старые служивые.

Мистеру Джорджу не далеко приходится ехать, сложа руки на козлах, потому что цель его путешествия составляют Линкольнския Поля. Когда кучер остановил лошадей, мистер Джордж спускается вниз и, смотря в окно кареты, говорит:

-- Господин, к которому вы меня везете, ведь мистер Толкинхорн, не так-ли?

-- Да, любезный друг мой. А вы знаете его, мистер Джордж?

-- Как же, я слышал о нем, даже видел его, сколько помнится. Впрочем, я его не знаю, да и он меня не знает.

Затем следует втаскивание мистера Смолвида на лестницу и, с помощью кавалериста, мистер Смолвид вносится в обширную комнату мистера Толкинхорна, и кресло его ставится на турецком ковре перед камином. Мистера Толкинхорна в настоящую минуту нет дома, но он не замедлит придти. Швейцар, объяснив это гостям в самых коротких словах, мешает огонь в камине и оставляет весь триумвират греться перед огнем, с полным комфортом.

Мистер Джордж крайне интересуется комнатой. Он осматривает расписанный потолок, разсматривает старинные юридическия книги, разсматривает портреты знаменитых клиентов, читает вслух надписи на полках.

"Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, ага! - произносит мистер Джордж глубокомысленно: - владелец поместья Чесни-Воулд, гм!..

Мистер Джордж стоит и долго разсматривает эти надписи, как-будто какие-нибудь картины; потом возвращается к огню, повторяя:

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, и поместье Чесни-Воулд, гм!..

-- Пахнет целой кучей денег, мистер Джордж, - говорит шопотом дедушка Смолвид, потирая себе ноги. - Он чрезвычайно богат!

-- О ком вы говорите? Об этом пожилом джентльмене или о баронете?

-- Об этом джентльмене, об этом джентльмене.

-- Я слышал сам и бьюсь об заклад, что он смыслить кое-что. Квартира недурна, - продолжает мистер Джордж, осматриваясь кругом. - Посмотрите, какие там огромные ящики!

Ответ прерван приходом мистера Толкинхорна. Он все такой же, каким был прежде. Одет в ржавое платье, носит очки и самый футляр от очков истерт до нельзя. В обхождении видна скрытность и сухость. В голосе сипловатость. Во взгляде проницательность. В разговоре злословие и едкость. Вообще, английская аристократия имела бы более горячого поклонника и безответного ходатая, еслиб ей все на свете было известно.

-- С добрым утром, мистер Смолвид, с добрым утром, - говорит он, входя в комнату. - Вы, как я вижу, привезли сержанта. Садитесь, сержант.

Пока мистер Толкинхорн снимает с себя перчатки и кладет их на шляпу, он смотрит, прищуря глаза в глубину комнаты, где стоит кавалерист и произносит про себя:

-- Что-то ты нам скажешь, голубчик!

-- Садитесь, служивый, - повторяет он, подходя к столу, который стоит сбоку от камина, и затем берет для себя мягкое кресло. - Сегодня холодно и сыро, холодно и сыро!

Мистер Толкинхорн греет перед решеткою камина то ладони, то суставы своих костлявых рук и смотрит, потупив глаза и притворяясь совершенно разсеянным, на трех особ, сидящих перед ним полукругом.

Старый джентльмен получает толчек от Юдифи, которая хочет заставить его принять участие, в разговоре.

-- Вы, как я вижу, привезли нашего доброго друга, сержанта.

-- Да, сэр, - отвечает мистер Смолвид униженно, подчиняясь мысли о богатстве и влиянии адвоката.

-- А что же сержант говорит насчет этого дела?

-- Мистер Джордж, - произносит дедушка Смолвид, делая робкий жест безсильною рукою: - это тот самый джентльмен, сэр.

Мистер Джордж кланяется джентльмену. Но он продолжает сидеть попрежнему, вытянувшись и храня глубокое молчание, на самом краю стула, как-будто он чувствует себя совершенно готовым всякую минуту вступить в бой.

Мистер Толкинхорн продолжает.

-- Итак, Джордж?.. Кажется, что ваше имя Джордж?

-- Точно так, сэр.

-- Что же вы скажете, Джордж?

-- Извините меня, сэр, - отвечает кавалерист: - но я бы желал знать, что вы изволите сказать?

-- То есть, вы говорите насчет вознаграждения?

-- Я говорю насчет всего, сэр.

Этот ответ так приятно подействовал на мистера Смолвида, что он внезапно вскричал:

-- Ах, ты негодная скотина!

Вслед за тем он столь же поспешно стал просить прощения у мистера Толкинхорна и оправдываться перед Юдифью в том, что у него сорвалось с языка.

-- Я предполагал, сержант, - произносит мистер Толкинхорн, облокачиваясь на одну сторону кресла и положив ногу на ногу: - я предполагал, что мистер Смолвид достаточно объяснил вам сущность дела. Объяснить ее не составляет особенной трудности. Вы когда-то служили под начальствомь капитана Гаудона. Вы ухаживали за ним во время его болезни, оказали ему много маленьких услуг и пользовались, как я слышал, полною его доверенностью. Так или не. так?

-- Да, сэр, это так, - отвечает мистер Джордж с воинственною краткостью.

-- Следовательно, могло случиться, что у нас осталось что-нибудь, все равно что бы ни было, счеты, записки, приказы, письма, одним словом, что-нибудь написанное рукою капитана Гаудона. Я бы желал сличить его почерк с кое-чем, у меня находящимся. Если вы мне доставите к тому возможность, вы будете вознаграждены за этот труд. Вы можете разсчитывать на три, четыре, даже до пяти гиней.

-- Благородный и милый сердцу друг! - восклицает дедушка Смолвид, поднимая глаза к потолку.

для меня это было бы еще полезнее.

Мистер Джордж сидит, вытянувшись все в той же самой позе; он смотрит на пол, смотрит на расписанный потолок и не произносит ни слова. Раздражительный мистер Смолвид царапает воздух.

-- Вопрос состоит в том, - говорит мистер Толкинхорн своим методическим, равнодушным голосом: - в том, во первых, есть-ли у вас что-либо, написанное рукою капитана Гаудона.

-- Во первых, есть-ли у меня что-либо, написанное рукою капитана Гаудона, сэр, - повторяет мистер Джордж.

-- Во вторых, сколько потребуете вы за труд передать это в мои руки?

-- Во вторых, сколько потребую я за труд передать это в ваши руки, сэр, - повторяет мистер Джордж.

-- В третьих, вы можете сами судить, похоже-ли то, что у вас есть, на это, - говорит мистер Толкинхорн, поспешно вынимая несколько связанных вместе листов исписанной бумаги.

-- Похоже-ли то на это, сэр, - повторяет мистер Джордж.

-- Совершенно так.

Все эти слова мистер Джордж произносит механически, смотря прямо в лицо мистеру Толкинхорну. Он не обращает особенного внимания на клятвенное, показание, взятое из дела Джорндис и Джорндис, показание, которое теперь представляется ему на разсмотрение, хотя и держит его в руке; он продолжает глядеть на адвоката с видом безпокойного размышлении.

-- Итак, - говорит мистер Толкинхорн. - Что вы скажете на это?

-- Вот что, сэр, - отвечает мистер Джордж, поднявшись со стула и смотря в пространство: - я бы предпочел, если бы вы позволили мне ничего не сказать на это.

Мистер Толкинхорн, повидимому, нисколько не удивленный, спрашивает:

-- Почему же нет.

-- Да так, сэр, - отвечает кавалерист. - Кроме военного дела, я вовсе не деловой человек. Посреди гражданских людей я, что называется, рохля. Голова моя не ладит с бумагами, сэр. Я готов выдерживать скорей какой угодно батальный огонь, чем судебный вопрос. Я объяснил мистеру Смолвиду, всего с час тому назад, что когда доходит дело до бумаг и переписки, я начинаю чувствовать сильное удушье. Вот уже и теперь меня начинает душить, вот так и есть, - произносит мистер Джордж, осматривая присутствующих.

С этими словами он делает три шага вперед, чтоб положить бумаги на стол к адвокату, и три шага назад, чтобы занять свое прежнее место: тут он стоит, совершенно вытянувшись, посматривая то на пол, то на потолок и заложив руки на спину, как-будто из боязни, чтобы ему не втерли еще какого-нибудь документа..

Во все это время любимое крепкое выражение мистера Смолвида готово сорваться у него с языка. Он пытается говорить, начинает то фразой "мой милый друг", то, не окончив её, хочет произнести свое прежнее бранное слово, выговаривает уже первый слог "ско", потом прижимает руку к груди, сознавая, что он совершенно лишился голоса. Избавившись, впрочем, от этого неприятного припадка вспыльчивости, он убеждает своего друга, в самых нежных выражениях, не быть слишком упрямым, но исполнить то, чего требует такой почтенный джентльмен, и исполнить с приличною вежливостию, тем более, что это нисколько не трудно, а, между тем, соединено с выгодою. Мистер Толкинхорн произносит только фразы: "Вы скорее всякого другого, сержант, можете обсудить свои собственные выгоды". - "Подумайте, подумайте хорошенько". "Если вы вникнете в сущность дела, этого уже довольно". Он повторяет это изречение с видом совершенного равнодушия, смотря на бумаги, лежащия на столе, и приготовляясь писать письмо.

Мистер Джордж недоверчиво переносит взоры с расписанного потолка на пол, с пола на мистера Смолвида, с мистера Смолвида на мистера Толкинхорна, а с мистера Толкинхорна опять на расписанный потолок; при этом в замешательстве и волнении он меняет ноги, на которые опирается.

-- Уверяю вас, сэр, - говорит мистер Джордж: - не в обиду вам будь сказано, что, стоя здесь, между вами и мистером Смолвидомь, я раз пять уже чувствовал сильнейшее удушье, в самом деле, я задыхаюсь, сэр. Я не под стать вам, джентльменам. Позвольте мне спросить, для чего вы желаете увидеть почерк капитана? Может быть, у меня, действительно, есть что-нибудь, написанное его рукою...

Мистер Толкинхорн хладнокровно покачивает головою.

-- Если бы вы были человеком деловым, сержант, то мне нечего было бы объяснять вам, что есть причина, составляющая тайну, саму по себе очень невинную, которая заставляет людей моего звания искать подобных письменных документов. Но если вас останавливает мысль сделать какой-нибудь вред капитану Гаудону, то на этот счет совесть ваша может быть спокойна.

-- Уже?

Мистер Толкинхорн спокойно принимается писать.

-- Да, сэр, - продолжает кавалерист, глядя в свою шляпу и выдержав довольно продолжительную паузу: - мне очень жаль, что я не могу теперь вполне удовлетворить вас. Если действительно будет некоторое вознаграждение, то я лучше посоветуюсь с одним моим приятелем, старым солдатом, у которого голова более способна к делам, чем моя. Я... я в самом деле чувствую сильнейшее удушье, - говорит мистер Джордж, с отчаянием проводя себе по лицу рукою.

Мистер Смолвид, услыхав, что авторитет, избранный сержантом, есть старый солдат, с таким настоянием поддерживает в кавалеристе мысль посоветоваться с ним и в особенности сообщить ему, что тут дело идет о пяти гинеях или и более, что мистер Джордж вызывается идти к нему. Мистер Толкинхорн не говорит ни в пользу, ни против этого намерения.

-- С вашего позволения, сэр, я посоветуюсь с моим приятелем, - говорит кавалерист: - и нынешним же днем постараюсь забежать к вам с окончательным ответом. Мистер Смолвид, угодно вам, чтобы я снес вас с лестницы?

-- Сию минуту, любезный мой друг, сию минуту. Вы позволите мне только сказать сперва полслова этому джентльмену наедине?

-- Без сомнения, сэр. Не стесняйтесь, пожалуйста, для меня.

Сержант отходит в дальний конец комнаты и продолжает осматривать полки шкафов и ящики.

-- Если бы я не был болезнен и слаб как старая баба, сэр, - шепчет дедушка Смолвид, взяв адвоката за петлю сюртука, притянув его к себе и показывая в это время зеленые искры в своих разгневанных взорах: - я бы вырвал у него эти рукописания. Он только что положил их к себе за пазуху. Я видел, как он их клал туда. Юдифь тоже видела. Да говори же, ты, балаганное чучело, цырульная вывеска., говори, что ты видела, как он клал за пазуху.

Это сильное убеждение старый джентльмен сопровождает такимь сильным толчком в бок своей внучки, что сам падает со стула и увлекает за собою мистера Толкинхорна. Юдифь поднимает его и сильно потрясает.

-- Я не люблю употреблять насилия, мой друг, - замечает мистер Толкинхорн хладнокровно.

-- Я знаю, знаю, сэр. Но это хоть кого взорвет, взбесит... это... это хуже чем выходки твоей упрямой, сварливой бабки, - продолжает он, обращаясь в хладнокровной Юдифи, которая все смотрит на огонь: - знать, что нужная вещь при нем и что он не хочет отдать ее. Он не хочет отдать... он, бродяга! Но не безпокоитесь, сэр, не безпокойтесь. Во всяком случае недолго ему дурачиться. Я запущу в него свои когти. Я скручу его, сэр, раздавлю его, выжму из него сок, сэр. Если он не согласится на ваше предложение добровольно, я заставлю его согласиться против воли, сэр. Ну, теперь, мой милый мистер Джордж, - говорит дедушка Смолвид, делая адвокату на прощанье отвратительную гримасу: теперь я совершенно к вашим услугам, мой безценный друг!

Мистер Толкинхорн, с некоторым, едва заметным признаком удовольствия, проявлявшагося, несмотря на его совершенное самообладание, стоит у решетки камина, оборотившись спиною к огню, ожидая ухода мистера Смолвида и отвечая на прощальный поклон сержанта легким наклонением головы.

Мистер Джордж убеждается, что гораздо легче снести старого джентльмена на руках с лестницы, чем отвязаться от него; потому что лишь только Смолвид остался вдвоем с сержантом, как сделался таким словоохотливым в отношении гиней и так крепко ухватился за пуговицу солдата, питая тайное желание разстегнуть у него сюртук и обобрать его, что кавалеристу приходится употребить силу, чтобы разстаться с своим приятелем. Наконец ему удается этого достигнуть, и он идет уже один отыскивать своего руководителя в деле о рукописях капитана Гаудона.

Мимо храма, обнесенного высокою оградою, мимо монастыря кармелитов, не утерпев бросить украдкою взгляд в переулок Висящого Меча, который приходится ему почти по дороге, по Бляк-Фрайрскому мосту мистер Джордж медленно шествует к улице, которая наполнена маленькими лавочками, разсеянными на этом перекрестке дорог из Кента и Соррея и лондонских мостов, имеющих центром знаменитую гостинницу "Слона", который хотя и лишился своих орнаментов, состоящих из тысячи четвероногих колесниц, но уступил место еще более громадному колоссу, готовому искрошить своего предшественника в мелкие куски {Этот пункт служил некогда сборным местом почтовых экипажей, а теперь стоит на нем станция железной дороги. Прим. пер.}. К одной из маленьких лавочек этой улицы, с выставленными в окне старыми скрипками, несколькими дудочками, тамбурином, треугольником и продолговатыми листами нотной бумаги, мистер Джордж направляет свои скорые шаги. Остановившись в нескольких шагах от этой лавки, при виде похожей на солдата женщины, которая подобрав перед у своего платья, выходит с небольшим деревянным корытом и начинает плескать и брызгать на тротуары, мистер Джордж говорит самому себе:

-- Она, по обыкновению, моет зелень. Мне еще ни разу не удавалось ее видеть, кроме как на багажном вагоне, иначе как моющею зелень.

Особа, служившая предметом этих размышлений, до такой степени занята в настоящую минуту промывкою зелени, что не замечает приближения мистера Джорджа. Наконец, распрямившись и подняв корыто для того, чтобы слить воду в канаву, она видит кавалериста, стоящого возле нея. Прием, сделанный ею старому солдату, не очень льстит его самолюбию.

-- Джордж, я почти никогда не вижу вас; но я бы желала, чтобы и теперь вы были милях во ста от меня.

Кавалерист, не обращая внимания на это приветствие, идет в лавку музыкальных инструментов, где женщина эта ставит корыто с зеленью на прилавок и, пожав руку старому солдату, опирается на плечо его.

-- Я никогда не считаю Матфея Бэгнета в безопасности, когда он стоит возле вас, Джордж. Вы все тот же, безпокойный, вечно бродящий.

-- Вы знаете, что вы таковы! - говорит мистрисс Бэгнет. - А что же в этом пользы? Для чего вы такой, скажите-ка лучше?

-- Уж такова животинка, должно полагать, - отвечает кавалерист с добродушием.

-- Вот славно! - восклицает мистрисс Бэгнет с некоторою запальчивостию: - да что мне за дело до вашей животины, когда животина эта готова отвлечь моего Мата от музыкальных занятий и угнать его в Новую Зеландию или Австралию!

Мистрисс Бэгнет нельзя вообще назвать безобразною женщиною. Она широка костью, отличается довольно грубою кожей, загоревшею на солнце и обветренною. Волосы напереди головы у нея выцвели от действия воздуха. Она здорова, весела на вид и отличается блестящими глазами. Это сильная, деятельная, проворная, порядочная на вид женщина, лет сорока-пяти или пятидесяти. Она одета строго, опрятно и почти бедно (хотя с разсчетом на существенное), так что единственным украшением её туалета оказывается обручальное кольцо. Вокруг этого кольца палец её до того пополнел с тех пор как оно надето, что кольцо не снимается, пока разве не истлеет вместе с прахом мистрисс Бэгнет.

-- Мистрисс Бэгнет, - отвечает кавалерист: - уверяю вас честию, я насколько не виноват в поступках Мата. Вы должны мне поверить на этот раз.

-- Хорошо, хорошо, я верю. Но у вас какие-то блуждающие глаза, - продолжает мистрисс Бэгнет. - Ах, Джордж, Джордж, если бы вы остепенились и женились на вдове Джо Поуча, когда он умер в Северной Америке, она стала бы чесать вам волосы по крайней мере.

-- Это, конечно, было бы недурно для меня, - отвечает кавалерист полушутливым, полусерьезным тоном: - но я никогда не остепенюсь и не сделаюсь порядочным человеком. Вдова Джо Поуча, конечно, принесла бы мне пользу: в ней и за нею было кое-что хорошого, а я не мог принудить себя подумать об этом как должно. Вот, если бы мне удалось подцепить такую женушку, какую нашел Мат; тогда дело другое!

Мистрисс Бэгнет, не отличаясь особенною щепетильностью в понятиях о морали, но и не желая уступить кому бы то ни было, когда дело доходит до любезностей, отвечает на этот комплимент тем, что ударяет мистера Джорджа по лицу целым пучком зелени и потом уносит корыто в маленькую комнату, бывшую сзади лавки.

-- А! Квебек, куколка моя! - говорит Джордж, следуя по приглашению в эту комнату. - И маленькая Мальта, тоже! Подите, поцелуйте меня, толстяка!

своим делом, сидя на треногих стульях: младшая (пяти или шести лет) учится читать по грошовому букварю, старшая (восьми или девяти лет) поправляет ее и между тем шьет с чрезвычайным прилежанием. Обе встречают мистера Джорджа с восклицаниями, как старого друга и, после нескольких поцелуев и прыжков, придвигают свои стулья вплоть к его стулу.

-- А, что поделывает молодой Вулич? - спрашивает мистер Джордж.

-- Ах, он теперь там! - восклицает мистрисс Бэгнет, повернувь разгоревшееся лицо свое от кострюль и сковород (она готовит обед). - Можете себе представить? Он нанялся в театре с отцом играть на флейте в какой-то пьесе воинственного содержания.

-- Молодец мой крестничек, - одобрительно говорит мистер Джордж, ударив себя по колену.

-- Да, вы правду сказали, - присовокупляет мистрисс Бэтст. - Он у нас настоящий британец. Вот кто такой наш Вулич... настоящий британец!

Все вы переписываетесь друг с другом, помогаете друг другу понемногу, и хорошо, хорошо! В самом деле, отчего мне и не бежать от вас миль за сто, потому что здесь, кажется, мне ничего не остается делать.

Мистер Джордж делается задумчивым. Сидя перед огнем в чисто-выбеленной комнате, в которой пол усыпан песком, которая напоминает своим запахом казарму, в которой нет ничего лишняго и ни малейших признаков грязи или пыли, начиная от рожиц Квебека и Мальты до жестяных блюд и кастрюлек на полках, он погружается в нескончаемые размышления. Мистрисс Бэгнет попрежнему занята, когда мистер Бэгнет и молодой Вулич возвращаются домой. Мистер Бэгнет отставной артиллерист, высокий ростом и прямой, с мохнатыми жесткими бровями, бакенбардами, напоминающими волокна кокоса, с головою, лишенною малейших признаков волос, и сухим телосложением. Голос его отрывистый, густой и громкий, имеет некоторое сходство с тонами инструмента, которому он себя посвятил. Вообще в нем можно заметить непреклонный, неукротимый, упругий, как медь, дух, как будто он сам составляет баесонь в человеческом оркестре. Молодой Вулич совершенный тип свежого, неразбитого еще и незаглохшого барабана.

Отец и сын радушно приветствуют кавалериста. Когда последний объясняет, как прилично благовоспитанному и искусившемуся в делах человеку, что он пришел к мистеру Бэгнету за советом, мистер Бэгнет гостеприимно объявляет, что он не намерен говорить о делах прежде обеда, и что приятель его не воспользуется его советом прежде чем не откушает вареного поросенка с салатом. Кавалерист одобряет подобное предложение, и мистер Бэгнет, чтобы не помешать хозяйственным приготовлениям, уводит гостя прогуляться взад и вперед но проулку, который они проходят мерными шагами, скрестив на груди руки, точно будто разгуливая по крепостному валу.

-- Джордж, - говорит мистер Бэгнет. - ты знаешь меня. Моя баба настоящая у меня советница. У нея есть на это сметка. А же прежде нея не принимаюсь ни за какое дело. Должно поддерживать дисциплину. Погоди пока салат и коренья выйдут у нея из головы; тогда мы спросим у нея совета. Что моя баба скажет, так тому и быть!

-- Я совершенно согласен с тобою, Мат, - отвечает тот. - Я скорее готов держаться её мнения, чем мнения какойнибудь коллегии.

сюртучишка да зонтика... Какая коллегия научит теоя добраться домой в Европу? А моя баба сделает это хоть завтра. Доказала-ведь уж?

-- Правда, правда! - говорит мистер Джордж. - Приятно слышать это, Мат.

-- Моя баба, - продолжает мистер Бэгнегь с увлечением: - кроме того умеет откладывать запасы. У нея где-то есть копилка. Никогда не видал, а знаю, что есть. Дай только зелени выйти у нея из головы; тогда она поставит тебя на ноги.

-- Она настоящее сокровище! - восклицает мистер Джордж.

-- Больше чем сокровище. Но я никуда не суюсь прежде её. Должно соблюдать дисциплину. Моя же баба открыла во мне и музыкальные способности. Я бы и теперь был в артиллерии, если бы не она. Шесть лет я пилил на скрипке. Десять лет дул во флейту. Баба моя сказала, что это не дело, что тон есть да мало беглости; попробуй, дескать, на бассоне. Вот она достала бассон у капельмейстера карабинерного полка. Надувал, надувал, вник понемногу, и теперь, как видишь, тут мой хлеб насущный.

-- Баба моя, - говорит мистер Бэгнет в ответ: - весьма миловидная женщина. Потому она похожа на красный день: чем дальше, тем лучше. Я никогда еще не видывал бабы, которая была бы ей под стать. Но я никогда не суюсь в дела прежде её. Должно соблюдать дисциплину.

Разговаривая таким образом о разных предметах, они ходят взад и вперед по проулку, пока наконец Квебек и Мальта не зовут их отдать справедливость поросенку и зелени. Над этими яствами мистрисс Бэгнет, как полковой капеллан, произносит короткую молитву. В распределении кушаньев, как и во всех других делах домашняго хозяйства, мистрисс Бэгнет руководствуется строгою системой. Она ставит каждую тарелку перед собою; прибавляет к каждой порции поросенка необходимую дозу сока, зелени, картофелю и даже горчицы, затемь подает все это уже в полном изящном составе. Разнеся таким же образом и пиво в кружке и снабдив обеденный стол всеми необходимыми принадлежностями, мистрисс Бэгнет принимается утолять свой собственный голод, который свидетельствует о здоровом состоянии её желудка. Столовый сервиз, если только можно назвать так посуду, составлявшую принадлежность обеда, главным образом сделан из жести и рога и служил уже хозяевам в разных частях света. В особенности ножик молодого Вулича, принадлежащий по черенку к устричному разряду и одаренный особенною наклонностью чрезвычайно скоро закрываться, наклонностию, которая нередко раздражает аппетит юного музыканта, замечателен тем, что прошел несколько рук и совершил полную карьеру заграничной службы.

По окончании обеда, мистрисс Бэгнет, вспомоществуемая младшими членами своего семейства (которые сами моют и чистят свои кружки, тарелки, ножи и вилки), доводит весь столовый сервиз до того же блестящого положения, в каком он был прежде, и убирает его. При этом она обметает очаг, чтобы мистер Бэгнет и гость его без замедления и с полным комфортом могли закурить свои трубки. Эти домашния занятия сопровождаются безпрестанными переходами по заднему двору и употреблением в дело ведра, которое наконец имеет удовольствие служить к омовению самой мистрисс Бэгнет. Когда хозяйка дома является таким образом в освеженном и украшенном виде, принимается за иголку, тогда, только тогда - ибо ранее нельзя было считать голову её освобожденною от мысли о зелени - мистер Бэгнет приглашает кавалериста приступить к изложению дела.

Мистер Джордж принимается за это с чрезвычайною умеренностию. Он, повидимому, обращается к мистеру Бэгнету и только одним глазком смотрит все время на бабенку; точно также поступает и мистер Бэгнет в отношении к мистеру Джорджу. Мистрисс Бэгнет, скромная подобно им, внимательно занимается шитьем. Когда дело было доложено и разъяснено, мистер Бэгнет прибегнул к своей любимой уловке соблюдения дисциплины.

-- Это все.

-- И ты намерен действовать согласно моему мнению?

-- Я совершенно буду им руководствоваться, - отвечает Джордж.

-- Старуха, - говорит мистер Бэгнет: - скажи ему мое мнение. Ты знаешь его. Скажи ему как быть делу.

в потемках и ощупью, не принимать участия ни в каком скрытном или таинственном предприятии и не соваться туда, где не видно броду. Вот в сущности мнение мистера Бэгнет, высказанное устами его старухи. Мнение это до такой степени просветляет ум Джорджа, поддерживая его личный взгляд на вещи и прогоняя его сомнения, что он решается, против обыкновения, выкурить еще трубочку и принимается толковать о добром старом времени со всеми членами семьи Бэгнет, на основании добытых ими опытов и наблюдений.

Вследствие всех сих обстоятельств, в совокупности взятых, мистер Джордж поднимается со стула и вытягивается ко всю длину своего роста уже тогда, когда бассону и флейте настает время идти в театр, где их ожидает британская публика; но и теперь мистер Джордж, по свойственному ему характеру домашняго баловника и балясника, не скоро успевает распрощаться с Квебеком и Мальтой. Он опускает в карман к своему крестному шиллинг, поздравляет его с успехами в жизни и возвращается в Линкольнския Поля уже тогда, когда на дворе сделалось совершенно темно.

-- Семейный дом, - бормочет он сам с собою, идя вдоль по улице: - как бы ни был он скромен, заставляет человека, подобного мне, считать себя одиноким. Но хорошо, что я никогда не решился на брачную эволюцию. Я не годился бы для нея. А такой бродяга от природы, даже в теперешние мои годы, что я не усидел бы дома и с месяц, особенно если бы приходилось иметь постоянную квартиру, а не кочевать по цыгански. Что же в самом деле! Я никого не обижаю, никому не в тягость: это уже что-нибудь да значит. Так размышлял он, продолжая свой путь.

Придя к дому, где проживал мистер Толкинхорн, и поднявшись на лестницу, он находит наружную дверь запертою и комнаты неосвещенными. Но кавалерист, не слишком глубоко посвященный в дело наружных дверей, при том мраке, который облекал лестницу, начинает возиться и шарить в надежде отыскать ручку от звонка или отворить себе дверь. В это время мистер Толкинхорн с обычным хладнокровием появляется наверху лестницы и спрашивает с неудовольствием.

-- Кто тут? Что вы тут делаете?

-- Именно, сэр, я не мог. В всяком случае, я не разглядел, - говорит кавалерист, несколько разгорячившись.

-- Ну, что, переменили вы свое мнение, или остаетесь при прежнем? - спрашивает мистер Толкинхорн. Между тем он с первого взгляда угадал уже ответ кавалериста.

-- При том же мнении, сэр.

-- Да, я тот человек, - отвечает кавалерист, опустившись на две или три ступеньки. - А что же, сэр?

-- Что же? Я не очень-то одобряю ваше сообщество. Вы не переступили бы за порог моеи комнаты сегодня утром, если бы я знал, что вы тот человек. Гридли? Да это страшный, опасный злодей, готовый на всякое убийство.

С этими словами, произнесенными с необычайным возвышением голоса, что с ним случалось очень редко, адвокат идет в свои комнаты и захлопывает дверь с оглушающим громом.

Мистер Джордж принял эту манеру прощаться с весьма неблагоприятной стороны, тем более, что писец входивший в это время на лестницу, без сомнения, слышал последния фразы адвоката и конечно применил их к нему, Джорджу. "Много нужно кротости, чтобы перенести это", ворчит кавалерист, пронзнеся наскоро кой-какую брань и спускаясь по лестнице. "Страшный, опасный злодей!" и взглянув в это время вверх, он видит письма, который смотрит на него и следит за ним, как он пройдет мимо фонаря. Это так усиливает его досаду, что он еще остается минут на пять, как призрак. Но он прогоняет свое раздумье, посвистывает, удаляет от себя мрачные мысли и идет в свою галлерею для стрельбы в цель и других гимнастических упражнений.