Холодный дом.
XLI. В комнате мистера Толкинхорна.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. XLI. В комнате мистера Толкинхорна. (старая орфография)

XLI. В комнате мистера Толкинхорна.

Мистер Толкинхорн пробирается в свою комнату в башне, несколько утомившись и запыхавшись от сделанного путешествия, хотя путешествие это совершено им благополучно. На его лице остались следы такого впечатления, как будто он освободил душу от какой-то важной заботы, и как будто он, по своему, доволен. Сказать о человеке до такой степени скрытномь и невозмутимом, как Толкинхорн, что он торжествует, значило бы оказать ему точно такую же несправедливость, как предположив, что он взволнован любовью, нежностью или другою романтическою слабостью. Он доволен потихоньку, без увлечения. Может быть уже и то выражает в нем чрезвычайно порывистое чувство, что он хватает одну из своих костлявых рук другою рукою и, держа таким образом за спиною, тихонько прохаживается взад и вперед по комнате.

В комнате стоит обширный письменный стол, на котором навалено значительное количество бумаг. Зеленоватая лампа зажжена, абажур опущен на нее, покойное кресло подвинуто к столу, и сначала кажется, что адвокат готов посвятить себя на несколько минут бумагам прежде, нежели он отойдет ко сну. Но на самом деле оказывается, что он теперь не в деловом расположении духа. Бросив взгляд на документы, которые ожидают только его внимания, наклонив голову низко над столом, ибо зрение, этого почтенного джентльмена оказывается по вечерам очень слабым для чтения и письма, он открывает вслед за тем дверь и выходит на платформу башни. Там он опять прохаживается взад и вперед, в той же самой позе, простывая, если только такому холодному человеку нужно простывать, после истории, рассказанной им внизу.

Было некоторое время, когда такие сведущие люди, как мистер Толкинхорн, стали бы расхаживать по крыше башни при звездном сиянии с целью наблюдать небо и читать там про свою будущую судьбу. Группы звезд видны ночью, хотя блеск их помрачается сиянием месяца. Если он отыскивает свою собственную звезду, методически шагая по крыше, то эта звезда, имея такого ржавого представителя на земле, должна быть очень бледна и едва заметна. Если бы он вздумал прочитать свою собственную судьбу, то она верно оказалась бы начертанною другого рода знаками, более сродными его обыденной сфере.

Когда он проходит по крыше, подняв глаза выше своих идей на столько, на сколько эти идеи возвышаются над землею, он внезапно останавливается перед окном, повстречавшись с глазами, которые устремлены на него. Потолок в его комнате низок, и верхняя часть двери, на противоположной стороне от окна, сделана из стеклянных рам. Тут есть правда и внутренняя сплошная дверь; но как ночь была теплая, то он и не запер эту дверь, придя к себе в комнату. Глаза, повстречавшиеся с его глазами, смотрят сквозь стекло из наружного корридора. Он видит их очень хорошо. Уж много лет кровь не приливала так обильно и так внезапно к его голове, как в ту минуту, когда он узнает леди Дэдлок.

Он вступает к себе в комнату, она входит туда тоже, затворяет за собою обе двери. В глазах её - от страха или негодования? - кипит волнение; но в стане её и манерах заметно тоже спокойствие, которое она сохранила два часа тому назад, сидя в своей комнате.

Теперь страх ли это или негодование, он не умеет решить.

И тот и другое могли бы заставить ее побледнеть, могли бы привести ее в такое волнение.

-- Леди Дэдлок?

Она сначала не произносит ни слова, даже тогда, когда она опустилась уже тихонько в кресло, поставленное у стола, они смотрят друг на друга как два изваяния.

-- Для чего вы рассказали мою историю такому большому обществу?

-- Леди Дэдлок, мне было необходимо предупредить вас, что ваша история мне известна.

-- Давно ли вы узнали ее.

-- Я угадывал ее давно уже. Вполне же узнал ее очень недавно.

-- Несколько месяцев тому назад?

-- Несколько дней.

Он стоит перед нею, опершись одною рукою на спинку стула и заложив другую руку за свой старомодный жилет и кружевное жабо точь-в-точь как он всегда стоял перед миледи после её замужества. Та же исполненная формальностей вежливость, то же притворное уважение, которое точно также могло показаться простою лишь недоверчивостью. Весь этот человек быль в настоящую минуту тем же мрачным, холодным субъектом, поставленным на то же самое разстояние, как и при других обстоятельствах жизни.

-- Правда ли то, что вы говорили о бедной девушке?

Он слегка наклоняется я подвигает вперед голову, как будто несовершенно поняв вопрос.

-- Вы знаете, о чем вы говорили. Правда ли это? Знают ли и её друзья мою историю? Обратились ли уже она в городскую сплетню? Чертят ли уже из нея пасквили по стенам и кричать ли о ней на улицах?

Так и есть! Гнев, страх и стыд. Все три ощущения в совокупности. Каким могуществом одарена эта женщина, чтобы подавлять такия бурные страсти! Мысли мистера Толкинхорна принимают подобное направление, тогда он смотрит на нее, нахмурив более обыкновенного клочки своих седых бровей.

если они узнают то... то, что мы знаем.

-- Так значит, они еще не знают всего?

-- Нет.

-- Могу ли я спасти бедную девушку от оскорблений прежде, нежели они узнают это?

-- Скажу вам по правде, леди Дэдлок, - отвечает мистер Толкинхорн: - что я не могу дать на этот счет удовлетворительного мнения.

И между тем он думает про себя, следя с усиленным вниманием за борьбою, которая происходит в её сердце: "твердость и присутствие духа этой женщины удивительны!"

-- Сэр, - говорит она, употребив необыкновенное усилие, чтобы заставить свои губы перестать дрожать и произносить слова отчетливее: - я намерена объясниться подробнее. А не оспариваю вашего вывода, основанного на предположениях. Я предвидела его, и признала его справедливость, точно также как и вы, когда увидела здесь мистера Ронсвела. Я поняла очень хорошо, что если бы он имел случай узнать мое прошлое, то стал бы считать бедную девушку опозоренною моим непродолжительным и явным покровительством ей, хотя это покровительство собственно не навлекло на нее никакого нарекания. Но я принимаю в ней, или, лучше сказать, так как она не принадлежит уже к нашему дому, я принимала в ней живое участие. Если вы будете так внимательны к женщине, которая живет под вашею комнатой, что захотите вспомнить об этом, то она будет очень благодарна вам за ваше снисхождение.

Мистрр Толкинхорн, слушавший это с глубоким вниманием, уклоняется от убеждений леди с пожатиемь плеч, выражающим его смирение, и еще более хмурит брови.

-- Вы приготовили меня к признанию, я очень благодарна нам за то. Не требуете ли вы чего от меня? Нет ли у вас какой претензии, которую я могла бы удовлетворить, нет ли какого нибудь поручения, по которому предстоят хлопоты и затруднения, но в котором я могла бы употребить свое влияние на мужа, подтверждая достоверность и непоколебимость ваших доводов? Я буду писать, что вам угодно, здесь же, теперь все, что вы вздумаете мне продиктовать. Я готова на это.

"И она способна это делать!" - думает адвокат, следя за твердою рукою, которою она берет в это время перо.

-- Я не намерен затруднять вас, леди Дэдлок. Прошу вас, успокойтесь.

-- Я долго дожидалась этого, как вам известно. Я не желаю беречь себя, не желаю, чтобы и другие меня щадили. Вы не можете сделать для меня ничего худшого в сравнении с тем, что вы уже сделали. Что же еще остается теперь?

-- Леди Дэдлок теперь совершенно нечего делать. Если вы все передали мне, что было нужно, я попрошу у вас позволения также сказать несколько слов.

Казалось бы, что им нечего уже наблюдать теперь друг за другом, но они не могут отстать от этой привычки, подобно звездам, которые наблюдают в настоящую минуту за ними обоими, мерцая сквозь открытое окно. Там далеко посеребренные лунным светом тянутся поля, перемежающияся лесами, и обширный дом спит также спокойно, как скромная хижина. Но где же теперь, в эту мирную ночь, тот могильщик и тот заступ, которым суждено прибавить последнюю важную тайну к многим тайнам, облекающим существование мистера Толкинхорна? Родился ли уже этот могильщик и выкован ли уже этот заступ? Любопытные вопросы для разрешения, - еще более любопытные, может быть, если не входить в их разрешение при бдительных взорах звезд, разсеянных по летнему небу.

-- О раскаянии, угрызениях совести, вообще о каких бы то ни было чувствах моих, - продолжает леди Дэдлок: - я не скажу ни слова. Если бы я не была нема в этом отношении, вы все-таки остались бы глухи. Не будем затрогивать этот предмет; он не создан для ваших ушей.

Он выказывает намерение возражать ей, но она останавливает его резким движением руки.

-- Я пришла переговорит с вами о других, совершенно несродных этим, вещах. Бриллианты мои лежат в моем туалете на обыкновенных местах. Их можно легко найти там. Точно также и мои платья. Одним словом все, что у меня есть ценного, остается в прежнем порядке. Небольшая сумма чистых денег, которая теперь при мне, не составит большого разсчета. Я не могла надеть своего платья, чтобы не навлечь на себя подозрения. Я отправилась сюда с тем, чтобы потом исчезнуть на веки. Постарайтесь разгласить это. Другого поручении я не возлагаю на вас.

-- Извините меня, леди Дэдлок, - говорит мистер Телкинхорн, сохраняя прежнее спокойствие. - Я не уверен, что вполне понял вас. Вы ушли?

-- Чтобы быть потерянною для здешних мест. Я оставляю Чесни-Воулд нынешнею ночью. Я отправляюсь теперь же.

Мистер Толкинхорн качает головою. Она встает; но не снимая руки со спинки стула и не освобождая другой руки из-за старомодного жилета и жабо, он качает только головою

-- Как? Вы думаете, что я не пойду?

-- Нет, леди Дэдлок, - отвечает он очень хладнокровно.

-- Нет, леди Дэдлок, не забыл и знаю, очень хорошо знаю.

Не удостоивая своего собеседника дальнейших объяснений, она идет к двери и берется уже за ручку замка, когда адвокат говорит ей, не пошевелив ни рукою, ни ногою и даже вовсе не возвысив голоса:

-- Леди Дэдлок, будьте так добры, остановитесь и выслушайте меня, или прежде, чем вы успеете выйти на лестницу, я велю ударить в набат и подниму весь дом на ноги. Тогда я должен буду уже говорить все, при гостях, слугах и всех, кто только есть в доме.

Он убеждает ее. Она смущается, трепещет и подносит дрожащую руку к голове. Все это сами по себе не очень важные обстоятельства; но когда такой изощренный глаз, как у мистера Толинихорна, видит хотя минутную нерешительность в подобном деле, он вполне постигает значение этой нерешительности.

Он снова повторяет наскоро: "Будьте так добры, выслушайте мени, леди Дэдлок", и указывает на кресло, с которого она встала. Она медлит; но он опять приглашает ее, и она садится.

-- Отношения, существующия между нами, не могут назваться привлекательными; но так как эти отношения созданы не мною, то я и не буду оправдываться в том. Положение, которое я занимаю при сэре Лэйстере, так хорошо известно вам, что я не могу себе представить, чтобы вы не видели во мне лицо, которому всего естественнее можно было сделать это открытие.

-- Сэр, - отвечает она, не поднимая глаз, которые постоянно устремлены ею в землю: - лучше бы было, если бы я ушла. Вы бы лучше сделали, если бы не стали удерживать меня. Кроме этого мне нечего сказать вам.

-- Извините меня, леди Дэдлок, если я еще присовокуплю несколько слов.

-- Я бы желала выслушать их там, у окна, Я не могу дышать здесь.

Его испытующий взгляд, следя за нею, пока она идет, выражает минутное опасение, чтобы она не вздумала выпрыгнуть в окно и броситься через перила на нижнюю террасу с целью лишить себя жизни; но после мгновенного наблюдения над её лицом, пока она стоит перед окном, смотря на звезды - не на те звезды, которые мерцают вверху, а на те, которые блещут на самом горизонте - он тотчас успокаивается. Оглядев ее со всех сторон он становится несколько позади её.

-- Леди Дэдлок, я еще не успел до сих пор прийти к удовлетворительному результату в деле, которое теперь занимает меня. Я еще не сознаю вполне, что должно делать и как именно поступать теперь. Между тем я считаю долгом просить вас сохранять вашу тайну, как вы сохраняли ее прежде, и не удивляться, что я тоже буду молчать о ней,

Он останавливается, но она ничего не отвечает.

-- Извините меня, леди Дэдлок. Это очень важное обстоятельство. Вы удостаиваете еще меня вашим вниманием?

-- Без сомнения.

-- Благодарю вас. Я должен был увериться в этом, видев доказательство твердости вашего характера. Я мог бы и не делать подобного вопроса, но у меня в обычае изведывать ту позицию, на которой я стою, и следить за каждым шагом, который я делаю. Единственное лицо, которого интерес требует особенного соображения в этом несчастном деле, есть сэр Лэйстер.

-- В таком случае для чего же, - спрашивает она тихим голосом и не отрывая грустного взора от отдаленных, едва видимых звезд: - для чего вы удерживаете меня в этом доме?

-- Потому что интересы вашего мужа требуют особого соображения. Леди Дэдлок, ни разу еще не приходилось мне говорить вам, что сэр Лэйстер очень гордый человек, что его доверенность к вам безпредельна, что падение этого месяца с высоты неба не удивило бы его так, как ваше падение с высоты того положения, которое вы занимаете, будучи его женою.

Она дышет тяжело и прерывисто, но стоит с тем же уклончивым видом, который она всегда сохраняла посреди большого общества.

-- Я объявляю вам, леди Дэдлок, что со всеми теми немногими данными, которые есть у меня об этом деле, я также скоро мог бы надеяться вытащить с корнем собственной моей силой, собственными моими руками самое старое дерево в этом именьи, как и поколебать ваше влияние на сэра Лэйстера и безграничную уверенность в вас и доверие к вам самого сэра Лэйстера. Но даже и при теперешних обстоятельствах я еще колеблюсь - не потому, чтобы он мог сомневаться (что даже и для него невозможно), но потому, что его ничто не в состоянии приготовить к удару.

-- Ни даже мой побег? - спросила она. - Подумайте об этом еще раз.

-- Когда я говорю о сэре Лэйстере исключительно, я подразумеваю тут его честь и честь его фамилии, что одно и то же. Сэр Лэйстер и баронетство, сэр Лэйстер и Чесни-Воулд, сэр Лэйстер и его предки и его родословная... (мистер Толкинхорн становится при этом необыкновенно сух) мне ненужно говорить вам, леди Дэдлок, между собою они нераздельны, они составляют одно.

-- Продолжайте!

-- Поэтому, - говорит мистер Толкинхорн, систематически излагая свое дело: - мне предстоит о многом подумать. Это непременно должно скрыть, если только можно. Но не знаю, до какой степени это возможно, принимая в соображение то обстоятельство, что если сэр Лэйстер сойдет с ума или сляжет в постель. Еслиб я нанес ему этот удар завтра поутру, каким бы образом стали объяснять столь внезапную в нем перемену? Что могло быть её причиной? Что могло разъединить вас? Леди Дэдлок, пасквили на стенах и нелепые слухи распространятся немедленно, и припомните, что подобное распространение не столько огорчит вас (которую я ни под каким видом не присоединяю к этому делу), сколько вашего мужа... вашего мужа, леди Дэдлок!

-- Есть еще другая точка зрения, - продолжает он: - с которой это обстоятельство представляется в другом виде. Сэр Лэйстер предан вам почти до ослепления. Он бы не в состоянии был преодолеть это ослепление даже и в таком случае, если бы узнал то, что мы знаем. Я привожу крайность, но это может случиться. Если так, то лучше, если бы он ничего не знал. Лучше по здравому смыслу, лучше для него, лучше для меня. Я все это должен принять в соображение, и все это вместе крайне затрудняет меня принять какое нибудь определенное решение.

Леди Дэдлок стоит, устремив свои взоры на те же самые звезды, и не говорит ни слова. Звезды начинают бледнеть, и, повидимому, холодный свет их оледеняет ее.

-- Опыт научает меня, - говорит мистер Толкинхорн, который в это время заложил руки в карманы, и продолжает делать свои соображения, как машина. - Опыт научает меня, леди Дэдлок, что большая часть людей, которых я знаю, сделали бы гораздо лучше, если-б не вступали в брак. Это избавило бы их, по крайней мере, на три четверти от хлопот. Так я думал, когда сэр Лэйстер женился, так всегда я думал и после. Но довольно об этом. Теперь я должен руководиться обстоятельствами. Между тем прошу вас хранить все это в тайне, как и я сам буду хранить.

-- И я должна влачить настоящий образ моей жизни и переносить все её муки, к вашему удовольствию, изо дня в день? - спрашивает она, продолжая смотреть на отдаленный небосклон.

-- И вы думаете, что мне необходимо оставаться на привязи у этого столба?

-- Я уверен в необходимости того, что предлагаю вам.

-- И я должна оставаться на этих блестящих подмостках, на которых так долго разыгрывалась роль моего жалкого обмана, и которые должны подломиться подо мной по вашему сигналу?

-- Но не без предварительного извещения, леди Дэдлок. Я не предприниму ничего, не предуведомив вас.

-- Мы будем встречаться попрежнему?

-- Совершенно так, если вам угодно.

-- И я должна скрывать свое преступление, как я скрывала его в течение многих лет?

-- Как вы скрывали его в течение многих лет. Я бы не сделал этого намека сам, леди Дэдлок, но теперь я могу напомнить вам, что ваша тайна через это не станет тяжелее того, чем она была, - словом, ни хуже, ни лучше прежнего. Я знаю это, хотя кажется, мы никогда вполне не доверяли друг другу.

-- Не имеете ли еще чего сказать сегодня?

-- Мне бы хотелось, - методически отвечает мистер Толкинхорн, слегка потирая себе руки: - мне бы хотелось увериться, леди Дэдлок, в вашем согласии с моими распоряжениями.

-- Прекрасно. В заключение всего я хотел бы напомнить вам, в виде делового предостережения, и то если представится необходимость сообщить этот факт сэру Лэйстеру, что во время нашего свидания я весьма определительно выразил мое единственное внимание к чувствам и чести сэра Лэйстера и к фамильной репутации. Я быль бы счастлив оказать и вам, леди Дэдлок, высокое уважение, если-б обстоятельства дела допускали это; но к несчастию они не допускают.

Как до, так и после этого разговора она остается неподвижною и погруженною в свои думы; но, наконец, делает движение, и, с сохранением натурального и приобретенного навыком присутствия духа, оборачивается к двери. Мистер Толкинхорн отворяет обе двери точно так, как он отворял их вчера, или как отворял их за десять лет тому назад; делает старинный свой поклон, и леди выходить. Взгляд, в знак прощального привета, который он получает от хорошенького личика, в то время как оно удаляется в темную глубь, нельзя назвать обыкновенным взглядом, и движение миледи, хотя и весьма легкое, нельзя назвать обыкновенным движением. Впрочем, как размышляет он, оставшись наедине, это женщина приучала себя к необыкновенному принуждению.

Он узнал бы о всем этом гораздо лучше, если-б увидел, что эта женщина как безумная ходит по своей комнате, с распущенными волосами, с руками, закинутыми за голову, и самая фигура её сгорблена, как будто под влиянием тяжких страданий. Он бы еще более узнал, если-б увидел, как эта женщина но целым часам безпрерывно ходит скорыми шагами по комнате, не зная усталости, преследуемая неизменными шагами на площадке Замогильного Призрака. Но он запирает окно и вместе с ним закрывает себя от влияния холодного ночного воздуха, задергивает оконную занавесь, ложится спать и засыпает. И когда звезды совершенно потухли, и бледный день заглядывает в башенную комнату, он застает его таким страшным, как будто могильщику уже сделано от него приказание, и приказание это будет скоро исполнено.

Тот же самый бледный день украдкой бросает взгляд на сэра Лэйстера, величественно прощающого во сне заблуждения целого государства, и на кузенов, вступающих в различные публичные должности, во главе которых стоит должность получать жалованье, и на целомудренную Волюмнию, назначающую пятьдесят тысяч фунтов стерлингов приданого отвратительному старому генералу, с полным комплектом вставных зубов во рту, как полный прибор фортепьянных клавишей, генералу, который долгое время был предметом восторга в Бате, и предметом ужаса во всяком другом обществе; заглядывает также в комнаты на высоких чердаках, в людския на задних дворах, где более скромное честолюбие мечтает во сне о блаженстве жить в квартире домоправителя, или в брачном союзе с Виллем или Салли. Но вот поднимается светлое солнце, и вместе с собой поднимает все на земле - и Биллей, и Салли, и скрывающиеся в земле испарения, и опустившиеся листья и цветы, и птичек, и животных, и пресмыкающихся, и садовников, чтоб выметать луга, покрытые утренней росой, и открывать изумрудный бархат, где пробегает каток, подымает и дым из трубы огромной кухни, который извивается прямо и высоко и незаметно сливается с светлым воздухом. Наконец, поднимается флаг над безсознательной головой мистера Толкинхорна, весело провозглашая, что сэр Лэйстер и леди Дэдлок находятся в своем счастливом доме, и что гостеприимство и радушие в Линкольншэйрском поместье доступно для всех без изъятия.