Холодный дом.
LIII. След.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. LIII. След. (старая орфография)

LIII. След.

Мистер Боккет и его жирный указательный палец, при настоящих обстоятельствах, входят между собою в частые совещания. Когда мистеру Боккету приходится обсудить предмет особенной важности и экстренности, жирный указательный палец вступает во все обязанности доброго гения. Мистер Боккет приложит палец к уху, и палец нашептывает ему наставления; он приложит его к губам, и палец навевает на них скрытность и таинственность; дотронется им до носа, и палец изощряет его обоняние: потрясет им перед преступным человеком, и тот цепенеет, теряется к собственной погибели. Авгуры храма Сыщиков постоянно предсказывали, что когда мистер Боккет и этот палец вступают в откровенные объяснения, то в скором времени за тем приходится слышать о каком нибудь страшном возмездии.

Впрочем, кротко наблюдая и изучая человеческую природу, будучи снисходительным философом, нерасположенным к осуждению человеческих слабостей, мистер Боккет обходит огромное количество домов, измеряет ногами бесконечное множество улиц: взглянув на него, можно подумать, что он изнывает, не находя себе пищи для деятельности. Он в самых дружественных отношениях с людьми своего звания и готов пьянствовать с любым из них. Он не трясется над деньгами, он развязен в приемах, словоохотлив и наивен в разговоре; но, хотя поток его жизни тих и светел, он возмущается снизу встречным движением указательного пальца.

Бремя и место не стесняют существа мистера Боккета. Как человек в отвлеченном смысле, он сегодня здесь, завтра исчезает, но это нисколько не мешает ему еще через день быть опять между нами. Сегодня вечером он будет может быть смотреть в замочную скважину двери у городского дома сэра Лэйстера Дэдлока, а завтра утром он будет расхаживать но площадке Замогильного Призрака в Чесни-Воулде, где странствовала некогда тень, которая умилостивляется теперь сотнею гиней. Панталоны, принадлежавшие этой тени, карманы этих панталон, его деловые бумаги и ящики, его бюро, все это мистер Боккет осмотрит самым тщательным образом.

Вероятно, что все эти занятия худо вяжутся с домашними, семейными наслаждениями мистера Боккета; во всяком случае несомненно то, что в настоящую минуту мистер Боккет нейдет домой. Хотя вообще он высоко ценит сообщество мистрисс Боккет - леди с врожденным гением сыщика, гением, который если бы был изощряем служебною практикою, привел бы к великим результатам, но, который, в силу обстоятельств, остановил эту даровитую женщину лишь на уровне просвещенного диллеттантизма, но держится большею частью вдалеке от пользования сим наслаждением. Потому мистрисс Боккет принуждена обращаться к своей постоялке (к счастию, очень любезной леди, которая чрезвычайно интересует ее), чтобы проводить с нею время и вести дружескую беседу.

Густая толпа собирается на Линкольнинских Полях в день похорон. Сэр Лэйстер Дэдлок лично присутствует на этой церемонии; говоря строго, тут только еще три субъекта, а именно лорд Дудль, Вильям Буффи и истертый кузен (приведенный сюда в виде дополнения); за то масса траурных карет необозрима. Сословие перов выражает при этом более четверо-колесных доказательств соболезнования, чем когда либо видано было во всем околодке. На кучерских козлах такое собрание великолепных гербов, что можно подумать, будто вся герольдейская коллегия разом лишилась отца и матери. Герцог Фудль присылает блестящую урну для пепла и праха, урну с серебряными колесами, на патентованных осях, самой лучшей работы, с тремя громадными червями, которые расположились позади, и кажется пухнут от горести. Все лучшие извозчики в Лондоне кажутся удрученными скорбью; и если бы престарелый покойник, заржавевший за живо, питал бы особенную склонность ко вкусу и запаху конины (что едва ли вероятно), то подобный день был бы для него настоящим праздником.

Спокойный посреди хлопотунов и экипажей, посреди этого множества топчущихся ног, окоченевших от горести, мистер Боккет сидит, спрятавшись в одной из траурных карет и совершенно на свободе разсматривает толпу через щелки сторы. У него презоркий глаз в отношении к толпе; да и во всем другом разве он не зорок? И когда мистер Боккет посмотрит туда и сюда то с той, то с другой стороны кареты, то вверх на окна противоположного дома, то на головы собравшейся толпы, ничто не ускользает от его внимания.

-- А, и ты явилась сюда в наше общество? - говорить мистер Боккет сам с собою, заметив мистрисс Боккет, которая, пользуясь всесильным званием мужа, стоит на самом крыльце дома покойника. - Так вот как. И ты сюда пожаловала! Да какая ты сегодня авантажная, мистрисс Боккет!

Процессия еще не трогалась с места; она ждет, чтобы виновник торжества был вынесен из дверей дома. Мистер Боккет, приютившись в карсте облепленной гербами, употребляет в дело оба указательные пальца, чтобы приподнять стору на ширину волоска и выглядывать чрез эту скважинку.

И это много говорит в пользу его супружеской привязанности, потому что он все продолжает заниматься мистрисс Боккет.

-- Так вот и ты сюда пожаловала, а? - повторяет он вполголоса. - И наша жилица с тобою вместе. Я не выпущу тебя из виду, мистрисс Боккет; я надеюсь, впрочем, что ты совершенно здорова, моя милая!

Мистер Боккет не произносит более ни слова; он сидит, посматривая очень внимательно, пока усопший футляр аристократических секретов не сносится сверху. Где теперь все эти секреты? Взял ли он их, держит ли он их при себе? Пойдут ли они за ним в это внезапное путешествие? И пока процессия подвигается, и лицо мистера Боккета принимает то то, то другое выражение. После этого он приготовляется ехать с большим удобством и осматривает устройство карет, полагая, что и такого рода наблюдения могут быть полезны в известном случае. Замечается довольно резкий контраст между мистером Толкинхорном, запертым в своей мрачной колеснице, и мистером Боккетом, запертым в раззолоченной карете. Резкий контраст существует между неизмеримым пустым пространством, оставленным маленькою раною, которая повергла одного из них в глубокий сон, не прерываемый даже тяжкими толчками по каменной мостовой и едва заметным кровавым следом, который приводит другого в состояние бдительности, выражающейся в каждом волосе на голове! Но тот и другой кажутся равнодушными к положению дела, ни тот, ни другой не безпокоятся о нем много.

Мистер Боккет высиживает всю процессию в том же самом непринужденном положении и выходит из кареты при первом удобном случае, который затем ему представляется. Теперь он направляет шаги к дому сэра Лэйстера Дэдлока, которого жилище сделалось для него как бы собственным домом, куда он является и откуда выходит во всякий час суток, где он всегда принят радушно и с уважением, где ему знакомы все подробности хозяйства и где он шествует обыкновенно, окруженный атмосферою таинственного величия.

Для мистера Боккета не существует необходимости стучаться в дверь или звонить в колокольчик. Он выпросил для себя особый ключ и отпирает двери по своему усмотрению. Когда он проходит через переднюю, Меркурий возвещает ему: "К вам есть письмо с почты, мистер Боккет", и отдает ему это письмо.

-- Только одно, а? - говорит мистер Боккет.

Если бы Меркурий и был одарен особенною пытливостью и любопытством в отношении писем, адресуемых мистеру Боккету, то этот последний все-таки слишком осторожен, чтобы не обуздывать подобной страсти в своем ближнем. Мистер Боккет смотрит на него так, как будто лицо его представляет аллею длиною в несколько миль, и обозревает его с тем же самоуслаждением, которое бы он испытывал при обозрении аллеи.

-- Есть с вами табакерка? - спрашивает мистер Боккет.

К несчастию, Меркурий не употребляет табаку.

-- Не можете ли вы мне спроворить где нибудь щепотку? - спрашивает мистер Боккет. - Очень благодарен. Мне все равно, какой бы ни был; я не придерживаюсь никакого сорта. Спасибо!

Запустив с возможною грациею, руку в ящик, открытый где-то в людской и заменяющий по общему отзыву табакерку, посмаковав надлежащим образом табак сначала одною, потом другого стороною носа, мистер Боккет после продолжительного и просвещенного обсуждения предмета, отзывается, что табак настоящого достоинства, и идет далее, взяв с собою письмо.

Теперь, хотя мистер Боккет и идет вверх по лестнице в маленькую библиотеку, которая расположена внутри большей, с видом человека, получающого ежедневно письма десятками, но на самом деле многочисленная корреспонденция не составляет отличительного признака его деятельности. Он не бойкий писака; он обращается с пером как с своею тростью, которой почти никогда не выпускает из руки и которая совершенно сроднилась с его ладонью. Он не располагает и других часто переписываться с собою, потому что кажется человеком слишком простым и прямым для ведения учтивой и утонченной корреспонденции. Кроме того он сам имел случай видать, как слишком откровенные письма выводились на свежую воду и как писавшим их приходилось тогда жутко и накладно. По всем этим причинам он старается как можно менее иметь дело с письмами как в отношении посылки, так и получения их. Но все же в последние двадцать четыре часа он получил их ровно полдюжины.

-- И это, - говорит мистер Боккет, положив принесенное им письмо на стол: - и это тот же самый почерк, те же самые два слова.

Он повертывает ключ в двери, развертывает свой черный бумажник (составляющий для многих книгу судеб), кладет возле другое письмо и читает на обоих бойко написанные слова: "Леди Дэдлок".

-- Да, да, - говорит мистер Боккет. - Но я мог бы получить денежки и без этого безыменного извещения.

Положив письма в свою книгу судеб и застегнув ее опять, он отпирает дверь именно в ту минуту, когда ему приносится обед, изобильный и изящно поданный, с графином хересу. Мистер Боккет часто повторяет в дружеских кругах, где он не стесняется, что он предпочитает добрую флягу старого темного ост-индского хереса чему бы то ни было. Вследствие сего и теперь он наливает и осушает рюмку с гастрономическим чмоканьем губами, и все продолжает еще освежаться своим любимым напитком, когда какая-то идея приходит ему в голову.

Мистер Боккет тихонько отворяет дверь, соединяющую рту комнату с соседнею, и смотрит туда. Библиотека пуста и огонь в камине потухает. Глаз мистера Бокаста, обняв комнату соколиным полетом, останавливается на стене, куда кладутся все получаемые письма. Тут лежит теперь несколько писем на имя сэра Лэйстера. Мистер Боккет подносит их вплоть к глазам и определяет характер и наклонение почерка.

-- Нет, - говорит он: - это совсем другая рука. Только мне письма надписаны тем почерком. Я вскрою всю эту корреспонденцию сэру Лэйстеру Дэдлоку, баронету, завтрашний день.

С этими мыслями он возвращается окончить свой обед и потребляет его с отличным аппетитом. После недолгого отдохновения, он получает приглашение пожаловать в гостиную. Сэр Лэйстер принимал его уже там несколько вечеров, с целью узнать, не имеет ли тот сообщить ему что-нибудь. Истертый кузен (чрезвычайно утомившийся на похоронах) и Волюмния присутствуют тут же.

Мистер Боккет делает членам общества три различные поклона: сэру Лэйстеру поклон, выражающий высокое уважение, Волюмнии поклон, выражающий желание показаться любезным, изношенному кузену поклон, доказывающий лишь, что особа, которой поклон этот назначается, ему небезызвестна. Боккет говорит ему, повидимому: "вы безполезный нарост на человеческом обществе; вы меня знаете, и я знаю вас". Выказав эти легкие признаки житейского такта, мистер Боккет потирает руки.

-- Нет ли у вас чего-нибудь сообщить мне, офицер? - спрашивает сэр Лэйстер. - Не хотите ли вы иметь со мною разговор наедине?

-- Нет, не сегодня, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет.

-- Ибо время мое, - продолжает сэр Лэйстер: - совершенно в вашем распоряжении в видах возмездия за оскорбленное величие закона.

Мистер Боккет кашляет и посматривает на Волюмнию, нарумяненную и украшенную ожерельем, посматривает так, как будто бы он хотел выразить следующую мысль: "Уверяю вас, вы премиленькое создание. Я видал сотнями девиц, которые в ваши лета были хуже, действительно хуже".

Прекрасная Волюмния, которой небезызвестно благотворное влияние её прелестей, перестает писать ноты, похожия на людей в треугольных шляпах, и в радушьи поправляет свое ожерелье. Мистер Боккет оценивает в уме своем это украшение и одобряет его столько же, сколько осуждает занятие Волюмнии ни к чему не ведущими нотами.

-- Если я, - продолжает сэр Лэйстер с чрезвычайным пафосом: если я не просил вас, офицер, употребить все способности в дело для разъяснения этого страшного обстоятельства, то я в особенности желаю воспользоваться настоящим случаем, чтобы восполнить промах, который я сделал. Не останавливайтесь ни перед какими издержками. Я приготовился к тому, чтобы платить за все хлопоты. Вы можете предпринять какие угодно шаги и расходы и я не задумаюсь ни на минуту, чтобы вознаградить вас за них надлежащим образом.

Мистер Боккет снова делает сэру Лэйстеру поклон в виде ответа на его щедрость.

-- Ум мой, - присовокупляет сэр Лэйстер с великодушным жаром: - не пришел еще, как легко можно себе представить, в совершенное успокоение, после этого дьявольского случая. Я не знаю даже, когда я совершенно оправлюсь от этого потрясения. Ныне по крайней мере я преисполняюсь негодованием, подвергшись грустной необходимости опустить в могилу бренные останки верного, усердного, преданного друга.

Голос сэра Лэйстера дрожит, и седые волосы поднимаются у него на голове. На глазах у него слезы; лучшия свойства его природы пробуждаются.

-- Я объявляю, - говорит он: - я торжественно объявляю, что пока это преступление не будет открыто и наказано установленным порядком, я все буду считать, что на имени моем тяготеет пятно позора. Джентльмен, который посвятил мне большую часть своей жизни, джентльмен, который постоянно сиживал за моим столом и находил себе ночлег в моем доме, идет из моего дома к себе и вдруг умерщвляется, спустя менее часа после того, как мы разстались с ним. Я не могу не придти при этом к мысли, что за ним следили при выходе из моего дома, караулили его в моем доме, даже обратили на него в первый раз внимание, потому что он был в близких отношениях к моему дому, что могло внушить идею, что он гораздо богаче и значительнее, чем можно было предполагать, зная его уединенный и скромный образ жизни. Если я не успею при помощи всех средств, которые от меня зависят, при помощи моего влияния, моего общественного положения, вывести наружу виновников этого преступления, то я совершенно потеряю право доказывать, что я уважал этого человека, и что я был верен тому, кто отличался в отношении ко мне постоянною верностью.

Пока сэр Лэйстер распространяется таким образом с большим увлечением и чрезвычайным величием, оглядывая крутом комнату, как будто бы в ней было большое общество, мистер Боккет смотрит на него с наблюдательною важностью, в которой, хотя, впрочем, это довольно смелое толкование, есть частица сострадания.

-- Нынешняя церемония, - продолжает сэр Лэйстер: - чрезвычайно наглядно доказала, каким уважением мой покойный друг (он выдает это слово довольно рельефно, потому вероятно, что смерть уравнивает все состояния) пользовался у здешней аристократии; но это только усилило для меня удар, полученный от этого ужасного и дерзкого преступления. Если бы его совершил брат мой, я не пощадил бы его.

Мистер Боккет смотрит очень важно. Волюмния замечает о покойном, что он был чрезвычайно верный и любезный человек!

-- Без сомнения, потеря его для вас очень чувствительно, мисс, - говорит мистер Боккет примиряющим тоном: - я уверен, что он сам сознавал себе цену в этом отношении.

Волюмния дает понять мистеру Боккету из своего ответа, что её чувствительная душа до того взволнована, что едва ли оправится до конца жизни, что нервы её замерли совершенно, что она решительно потеряла всякую надежду улыбнуться когда нибудь. Между тем она выводит еще треугольную шляпу для страшного престарелого генерала в Бате, шляпу, выражающую меланхолическое настроение духа.

Волюмния вообще желала бы знать, что делается по этому делу? Можно ли надеяться на признание со стороны этого ужасного солдата, и как намерены поступить в том или другом случае? Есть ли у него сообщники или... как их называют по закону? Волюмния желает знать еще некоторые другия столь же истинные обстоятельства.

-- Изволите видеть, мисс, - отвечает мистер Боккет, заставляя свой палец производить убеждающее влияние (он в эту минуту был в таком любезном и наивном настроении духа, что чуть не назвал ее милою мисс Волюмнией): - на эти вопросы не очень легко отвечать в настоящую минуту. В настоящую минуту ничего не могу сказать. Я постоянно занимаюсь этим делом, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет (мистер Боккет привлекает его особу к участию в разговоре по праву его значительности) занимаюсь утром, в полдень, ночью. От рюмки или двух хересу, выпитых мною, я не думаю, чтобы ум мой лишился быстроты и силы соображения. Я мог бы отвечать вам на ваши вопросы, мисс; но долг мой запрещает мне это сделать. Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, скоро узнает все, что сделано уже до сих пор. И я надеюсь, что он выслушает меня (мистер Боккет опять принимает важный вид), выслушает меня с удовольствием.

Дряхлый кузен надеется, что дело не обойдется "без 'азни для п'мера". Он полагает, что гораздо полезнее "п'весить виновного теперь, неж'ли д'ржать его год в т'рме". Он не сомневается, что гораздо лучше повесить "для п'мера, нежели и' вешать".

-- Вы знаете жизнь, вы понимаете, сэр, - говорит мистер Боккет с одобрительным морганием глаз и согнув свой палец крючком: - и вы можете подтвердить то, что я объяснял этой леди. Нечего говорить вам, что на основании сведений, собранных мною, я немедленно приступил к делу. Вы угадываете и соображаете, все, чего, казалось, нельзя бы было ожидать от леди. Боже мой, особенно при вашем высоком положении в обществе, мисс, - заключает мистер Боккет, совершенно раскрасневшись от мысли, что он снова чуть не назвал ее милою.

-- Офицер, Волюмния, - замечает сэр Лэйстер: - совершенно верен, своей обязанности и вполне прав.

Мистер Боккет бормочет:

-- Очень рад, что имею честь слышать от вас одобрительный отзыв, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет.

-- В самом деле, Волюмния, - продолжает сэр Лэйстер: - не совсем-то прилично молодой леди задавать офицеру такие вопросы, какие вы вздумали ему делать. Он лучше всякого может определить ответственность, которая лежит на нем; он действует, зная наперед эту ответственность. И нам, которые присутствуют при составлении и издании законов, нейдет мешать или привязываться к тому, кто приводит эти законы в исполнение, или... - заключает сэр Лэйстер довольно строго, потому что Волюмния хотела прервать его прежде, чем он достаточно скруглил свою фразу: - или кто полагает возмездие за оскорбленное величие законов.

Волюмния смиренно объясняет, что у нея не было ни малейшого любопытства в этом случае, не так как у большей части ветряных особ её возраста и пола, но что она решительно пропадает от сожаления и участия к милому человеку, которого потерю они все оплакивают.

-- Очень хорошо, Волюмния, - отвечает сэр Лэйстер. - Но все-таки и в таком случае не мешает быть скромною.

Мистер Боккет пользуется наступившим молчанием и продолжает разсуждать.

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, я не встречаю с иней стороны препятствия, с вашего позволения и в таком обществе, объяснить этой леди, что я смотрю на наше дело, как на получившее довольно удовлетворительную полноту. Это хорошенькое дельцо, славненькое дельцо, и все то, чем нужно еще дополнить его, я надеюсь собрать в продолжение немногих часов.

-- Очень рад слышать это, - говорит сэр Лэйстер. - Вполне полагаюсь на вас.

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, - отвечает мистер Боккет очень серьезным тоном: - я надеюсь, что дело это в одно и то же время поселит в нас доверие ко мне и поведет к общему удовлетворению. Когда я называю его хорошеньким дельцем, изволите видеть, мисс, - продолжает мистер Боккет, смотря с важностью на сэра Лэйстера: - то я делаю это с моей точки зрения. Разсматривая же этот предмет с других сторон, всегда найдешь в нем более или менее причин к неудовольствию. Очень странные вещи доходят иногда до нашего сведения относительно семейной жизни, мисс; если бы вам рассказать их, вы не могли бы довольно надивиться!

Волюмния, испустив слабый, невинный визг, соглашается с этим мнением.

-- Да, даже в блого... благородных фамилиях, в знатных фамилиях, в известных фамилиях, - говорит мистер Боккет, снова посмотрев с важностью на сэра Лэйстера. - Я имел честь хлопотать прежде по делам знатных фамилий, и вы не можете себе представить... что я говорю?.. я уверен, что даже вы не можете себе представить, сэр (это относилось к истертому кузену), какие штучки там делаются.

"м'быть", что значило на обыкновенном языке: может быть.

Сэр Лэйстер, полагая, что наступило время отпустить офицера, произносит с подобающим величием: "очень хорошо!" и делает мановение рукою, выражающее не только конец заведенного разговора, но и ту мысль, что если знатные фамилии впадают в предосудительные поступки, то должны принимать на себя все последствия их.

-- Вы, конечно, не забудете, офицер, - присовокупляет он снисходительным тоном: - что я в вашем распоряжении во всякое время.

Мистер Боккет все с прежней важностью спрашивает, может ли он придти завтра утром, в случае, если он подвинется вперед в своих изысканиях на столько, на сколько разсчитывает? Сэр Лэйстер отвечает: "мне все равно, во всякое время". Мистер Боккет делает три поклона и выходит из комнаты, когда забытое им обстоятельство приходит ему в голову.

-- Вы не сочтете слишком смелым поступком с моей стороны, сэр Лэйстер, баронет, если я спрошу, для чего вы изволили это сделать?

-- Нисколько. Я выбрал лестницу, как самое видное место в доме. Я полагаю, что не мешает, чтобы это объявление бросалось всякому в глаза. Я желаю, чтобы люди мои поняли всю громадность этого преступления, всю решимость, с которою я намерен наказать за него и всю невозможность избежать этого наказания. Впрочем, если вы, офицер, при вашем познании общого хода обстоятельств, видите какое либо неудобство...

Мистер Боккет не видит пока никакого неудобства; если уже объявление выставлено, то лучше не снимать его. Повторяя свои три поклона, он выходит; от затворяет дверь при слабом визге Волюмнии - при визге, который предшествует её замечанию, что это пленительная ужасная личность напоминает историю о Синей Комнате. По свойственной ему привычке к обществу и уменью прилаживаться к людям всех сословий, мистер Боккет стоит теперь перед камином, светлым и теплым, посмотри на свежую зимнюю ночь, стоит и восхищается Меркурием.

-- А ведь, я думаю, в вас будет шесть футов и два дюйма? - говорит мистер Боккет.

-- Неужели столько? Да, но видите ли, вы широки в меру, потому это не заметно. Вы не принадлежите к числу длинноногих и жидконогих созданий, вовсе не принадлежите. Снимали с вас когда-нибудь слепки?

Мистер Боккет спрашивает об этом, сообщая артистическое выражение, своим глазам и голове.

Меркурий никогда не служил оригиналом для статуи.

-- Так вам надо непременно попробовать, - замечает мистер Боккет. - Один из моих приятелей, о котором вы со временем услышите как о скульпторе Королевской Академии, сочтет особенным удовольствием передать ваши формы мрамору. Миледи нет дома, не так-ли?

-- Выезжают всякий день, не правда ли?

-- Да.

-- И неудивительно! - говорит мистер Боккет. - Такая прелестная женщина, как она, такая привлекательная, любящая и элегантная женщина по истине служит украшением общества, в котором появляется. А что, ваш батюшка сделал такую же карьеру как и вы?

Ответ оказывается отрицательным.

и умер оплакиваемый всеми, кто зналь его. При последнем издыхании он все-таки повторил, что считает службу самою лучшею и благородною частию своей карьеры; и это совершенная правда. У меня есть брат в услужении, шурин также служить. А что, миледи добры нравом?

Меркурий отвечает: так добры, как вы только можете, себе представить.

-- А, - дополняет мистер Боккет: - немножко безтолковы, немножко капризны? Да Боже мой! Можно ли сердиться на них за это когда оне так хороши из себя? Да мы даже вдвое больше любим их за это, не правда ли?

Меркурий, заложив руки в карманы своих светлых, абрикосовых панталон, симметрически протягивает обутые в шолк ноги с видом человека, сочувствующого изящному, и не отрицает сказанного. Раздается стук колес и сильный звон в колокольчик подъезда.

-- Легки на помине! - говорит мистер Боккет. - Вот и оне!

привлекательность для мистера Боккета, не берусь решить. Он смотрит на все это жадным взором и что-то шевыряет у себя в кармане, может быть, полупенсовую монету.

Заметив его издалека, миледи обращает вопросительный взгляд на другого Меркурия, который привез ее домой.

Мистер Боккет делает ножкой и подвигается вперед, проводя пальцем поверх своего рта.

-- Вы верно дожидаетесь сэра Лэйстера?

-- Нет ли у вас чего-нибудь передать мне?

-- Теперь ничего, миледи.

-- Не сделали ли вы новых открытий?

-- Очень немногия, миледи.

недавно низошел в могилу, смотрит как проходит она мимо статуй воинственного вида, которых вооружение ложится длинными тенями на стене, как проходит она мимо вывешенного печатного объявления, на, которое она бросает беглый взгляд, и потом скрывается из виду.

-- Оне очень любезны, право, - говорит мистер Боккет, возвращаясь к Меркурию. - Однако не смотрят совершенно здоровыми.

Но словам Меркурия, миледи в самом деле несовсем здорова. Она часто страдает головною болью.

-- Может ли быть? Это очень жаль!

Мистер Бокжет советовал бы против этого моцион, прогулку.

-- Неужели вы в самом деле уверены, что в вас будет шесть футов три дюйма? - спрашивает мистер Боккет, присовокупляя извинение, что он прервал своего собеседника.

В этом нет никакого сомнения.

-- Вы так хорошо сложены, что я с трудом поверил бы этому. Вот, например, гвардейские солдаты слывут молодцами, а что за уроды по сложению!... Так ходит прогуливаться даже по ночам? Даже когда лунная ночь, все равно!

О, да. Даже когда лунная ночь! Без всякого сомнения. Да и что же тут странного! Приятный разговор и желание согласиться с обеих сторон.

Кроме сего, Меркурий еще и не любит вообще пешую прогулку. Он предпочитает упражнение в езде за каретою,

-- Без всякого сомнения, - замечает мистер Боккет. - Какая же разница! Теперь, сколько я припоминаю, - продолжает мистер Боккет, нагревая себе руки и с умилением смотря на пламя камина: - она выходила прогуливаться в ту самую ночь, когда приключилось это дело.

-- Конечно, выходила! Я еще провел ее в садовую калитку.

-- И потом вы оставили ее там. Конечно, оставили. Я видел это собственными глазами.

вас я не видал, говорит Меркурий.

-- Я тогда очень торопился, - отвечает мистер Боккет: - шел навестить свою тетку, которая живет в Чельси; ей уже девяносто лет, бедняжке, совершенно одинока - и есть кое-какие деньжонки. Да, мне привелось проходить мимо. Позвольте. В котором часу это могло быть? Это было не в десять часов.

-- В половине десятого.

-- Именно, Так и есть. И если я не ошибаюсь, миледи была закутана в широкий черный бурнус с длинною бахромою.

Вопрос этот решен окончательно. Мистер Боккет должен удалиться за каким-то дельцем, которое ему необходимо обделать; но он предварительно считает долгом пожать руку Меркурию за приятный разговор; он, без сомнения, единственная просьба с его стороны, постарается, если только у Меркурия есть свободные полчаса, доставить ему случай быть воспроизведенным в мраморной статуе резцом королевского академического скульптора, к несомненной выгоде обеих стороны.