Холодный дом.
LIV. Взрыв мины.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. LIV. Взрыв мины. (старая орфография)

LIV. Взрыв мины.

Освежившись сном, мистер Боккет встает рано утром и приготовляется к дневной деятельности. Принарядившись при помощи чистой рубашки и мокрой щетки, которою он в торжественных случаях приглаживает свои жидкия кудри, оставленные на голове его хлопотливою и преисполненною забот жизнью, мистер Боккет налегает на завтрак, в основание коего положены две бараньи котлеты и который заключает в себе кроме того чай, яйца, хлеб с маслом и мясом и мармелад, в соответствующих количествах. Потребивши довольно этих укрепляющих веществ и посоветовавшись с своим домашним гением, он передает Меркурию конфиденциальным тоном, чтобы тот "немедленно доложил сэру Лэйстеру, баронету, что если дескать он готов принять меня, то и я готов идти к нему". Когда пришел милостивый ответ, что сэр Лэйстер поспешит окончанием своего туалета и выйдет к мистеру Боккету в библиотеку чрез десять минут, мистер Боккет вступает в этот покой и стоит перед камином, уткнув палец в подбородок и смотря на пылающие угля.

Мистер Боккет задумчив, как надо быть человеку, которому предстоит совершить трудную работу; но он не теряется, он самоуверен, еамонадеян на вид. По выражению его лица, он мог бы быть отличным карточным игроком - игроком на большие суммы, мог бы рисковать сотнями гиней, лихо держать колоду и пользоваться завидною славою, что не сробеет, даже спустивши все свое достояние вместе с последнею картою. Немного волнуется и тревожится мистер Боккет, когда появляется сэр Лэйстер; но он смотрит на баронета искоса, пока тот тихими шагами подходит к своему покойному креслу, смотрит с такою же как вчера наблюдательною важностью, в которой, так же как вчера, только особенно смелому человеку удалось бы найти тень сострадания.

-- Мне очень досадно, что я заставил вас дожидаться, офицер, но я, как нарочно, сегодня встал позднее, обыкновенного. Я не совсем здоров. Безпокойство и негодование, от которых я недавно так страдал, слишком сильно подействовали на меня. Я подвержен подагре. Сэр Лэйстер хотел выразиться общим словом - "недугам", и верно сказал бы таким образом всякому другому; но мистер Боккет знает ощупью все до него касающееся, и последния обстоятельства вполне доказали это!

Пока он усаживается на своем кресле, не без усилия и с видом, выражающем страдание, мистер Боккет подходит несколько ближе, положив одну из своих широких рук на стол, стоящий в библиотеке.

-- Мне неизвестно, офицер, - замечает сэр Лэйстер, поднимая глаза и обозревая лицо мистера Боккета: - мне неизвестно, желаете ли вы говорить со мною наедине; впрочем, это совершенно в вашей воле. Все, что вы ни скажете, я найду дельным и приятным. Если же вы не встретите особого неудобства, мисс Дэдлок очень желала бы...

-- Что вы, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет! - отвечает мистер Боккет, убедительно наклонив голову на сторону и повесив указательный палец на одно из ушей в виде серьги: - нам нужно говорить с глазу на глаз, особенно теперь. Вы сейчас уверитесь, что нам надо быть с глазу на глаз. Всякая леди, при других обстоятельствах, в особенности леди с таким высоким положением в обществе, как мисс Дэдлок, не могла бы не быть для меня чрезвычайно приятною; но забывая о собственных, личных видах, я позволяю себе смелость повторить, что нам должно быть непременно наедине.

-- Я совершенно убеждаюсь этим.

-- И это в такой мере необходимо, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, - повторяет мистер Боккет: - что я готов попросить у нас позволения повернуть ключ в замке двери.

-- Очень возможное дело.

Мистер Боккет с особенною ловкостью и необходимою осторожностью принимает эту полезную меру; он становится даже на колени на несколько минут, сколько в силу усвоенной им привычки, столько и с целью так приладить ключ в замке, чтобы никто не мог смотреть внутрь комнаты сквозь замочную скважину.

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, я упоминал еще вчера, что мне оставалось дополнить наше дело весьма немногими обстоятельствами. Я теперь дополнил его и собрал все доводы против лица, совершившого это преступление

-- Против солдата?

-- Нет, сэр Лэйстер Дэдлок, не против солдата.

Сэр Лэйстер смотрит с изумлением и спрашивает.

-- Ведь этот самый человек взят под стражу не так ли?

Мистер Боккет отвечает ему после некоторого молчания:

-- Дело идет о женщине.

Сэр Лэйстер опрокидывается на спинку своего кресла и восклицает тяжело вздыхая:

-- Праведное небо!

выражение: - теперь я считаю своею обязанностью приготовить вас к такому ряду обстоятельств, которые могли бы сообщить - смею сказать даже - которые сообщат вам сильное потрясение. Но сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, вы джентльмен; а я очень хорошо знаю, что такое истинный джентльмен и к чему он способен. Джентльмен перенесет удар, когда этот удар неминуем, перенесет его мужественно, без ропота. Джентльмен может приготовить свой ум, чтобы выдержать какое бы то ни было потрясение. Ну что же, успокойтесь, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет! Если вам суждено перенести удар, то вы, очень естественно, начинаете думать о своем семействе. Вы спрашиваете сами себя, как все ваши предки, идя до самого Юлия Цезаря, - далее пока нечего забираться, - перенесли бы это несчастие? Вы припоминаете целые дюжины их, которые приняли бы эту долю с должным мужеством, и вы по примеру их перенесете грозящее вам бедствие, перенесете хотя для того, чтобы поддержать фамильный кредит. Вот путь, по которому вы мыслите - путь, по которому вы действуете, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет.

Сэр Лэйстер, растянувшись на снипке стула и схватившись за ручки кресел, сидит и смотрит на оратора с окаменевшим лицом.

-- Итак, сэр Лэйстер Дэдлок, - продолжает мистер Боккет: - приготовляя вас к выслушанию дела, я осмеливаюсь покорнейше просит вас не безпокоиться до времени из-за того, что некоторые факты дошли до моего сведения. Я знаю столько разных вещей о людях высшого и низшого сословий, что известием больше или меньше ничего не значит. Я не предполагаю, чтобы какой бы то ни было ход в этой игре мог удивить меня; но если тот или другой ход состоится, то сведения мои в этом отношении получают некоторую важность; за то всякий возможный ход (хотя бы сделанный вкривь и вкось) являетсы для моего опытного глаза совершенно обыкновенным и понятным. Потому все, что я говорю вам, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, - не сбивайтесь с этой дороги убеждения - основано на совершенном незнании ваших семейных дел.

-- Благодарю вас за ваши приготовительные сведения, - отвечает сэр Лэйстер, после некоторого молчания, не пошевельнув ни рукою, ни ногою, ни малейшею фиброю лица: - я думаю, что подобное вступление, едва ли необходимо, хотя я вполне уверен, что намерение ваше в этом случае весьма хорошо направлено. Будьте так добры, продолжайте. Итак (сэр Лэйстер, повидимому, совершенно исчезает в тени, отбрасываемой фигурой оратора), итак, я попросил бы вас присесть, если вы не встретите к тому препятствия.

-- Совершенно никакого.

Мистер Боккет приносит стул и сокращает размер своей тени.

-- Теперь, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, после такого короткого предисловия, я перехожу к существу дела. Леди Дэдлок...

Бэр Лэйстер приподнимается и смотрит на него с немым ужасом. Мистер Боккет употребляет в дело указательный палец как средство успокоительное.

-- Леди Дэдлок, как изволите знать, составляет предмет всеобщого восторга. Именно, вот настоящее значение миледи; ею все восхищаются, - говорит мистер Боккет.

-- Я бы попросил вас, офицер, - отвечает сэр Лэйстер глухим голосом: - вовсе не упоминать имени миледи при этом случае.

-- Я бы сам не желал этого, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет; но... но это невозможно.

-- Невозможно?

Мистер Боккет наклоняет свою неумолимую голову.

-- Сор Лэйстер Дэдлок, баронет, это решительно невозможно. То, что я намерен сказать, касается прямо миледи. Она составляет ось, около которой все кружится.

-- Офицер, - возражает сэр Лэйстер с разъяренным взглядом и дрожащими губами: - вы должны знать свою обязанность. Исполняйте свой долг, но не переступайте границ, определенных вам. Я не снесу этого. Я не намерен терпеть это. Вы приводите имя миледи в столкновение с этими обстоятельствами под вашею личною ответственностью, под вашею прямою ответственностью. Имя миледи не такое имя, которым всякий встречный мог бы играть по произволу.

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, я говорю только то, что обязан говорить и ничего более.

-- Я надеюсь по крайней мере, что вы докажете это. Очень хорошо. Продолжайте. Продолжайте же, сэр!

Посматривая на разгневанные глаза сэра Лэйстера, которые теперь избегают его взгляда и на разгневанную фигуру его, трепещущую с головы до ног, но усиливающуюся казаться спокойною, мистер Боккет придает себе бодрости при помощи указательного пальца и продолжает говорить тихим голосом:

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, я обязан открыть вам, что покойный мистер Толкинхорн давно уже навлек на себя недоверчивость и подозрения леди Дэдлок.

-- Если бы он только осмелился заикнуться мне об этом, сэр, чего он и не думал делать, то я собственными руками убил бы его! - восклицает сэр Лэйстер, ударяя рукою по столу.

и терпением наклоняет голову то на ту, то на другую сторону.

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, покойный мистер Толкинхорн был человек глубокомысленный и скрытный, и какие идеи переполнили его голову в начале его поприща, я не берусь объяснить вам это. Но я знаю с его собственных слов, что он давно еще подозревал, что леди Дэдлок узнала, при помощи каких-то рукописаний, в этом самом доме и даже в вашем присутствии, сэр Лэйстер Дэдлок, о существовании в величайшей нищете человека, который был её любовником прежде, нежели вы возымели на нее виды, и который необходимо должен был сделаться её мужем... мистер Боккет останавливается и в раздумьи повторяет: - который обязан был сделаться её мужем, в этом нет никакого сомнения. Я знаю с его собственных слон, со слов мистера Толкинхорна, что когда этот человек вскоре затем умер, то мистер Толкинхорн подозревал, что леди Дэдлок посещала его убогую квартиру и еще более убогую могилу, посещала одна, втайне. Я знаю на основании моих собственных исследований, я видел и слышал собственными глазами и ушами, что леди Дэдлок делала эти посещения в платье своей служанки, потому что покойный мистер Толкинхорн поручал мне накрыть миледи, извините, что я употребляю слово, которым мы называем обыкновенно подобное занятие... и я накрыл миледи, накрыл искусно, с полною удачею. Я свел служанку, в комнатах Линкольнинского суда, на очную ставку с свидетелем, который был проводником леди Дэдлок; и тут не может быть и тени сомнения, что она надела платье молодой женщины без её ведома. Сэр Лэйстер Дэдлок, я старался вчера, по возможности, уравнять дорогу, которая вела к этим неприятным результатам, и в этом смысле говорил, что иногда странные вещи случаются и в знатных фамилиях. Все это в самой высшей мере случилось в вашем семействе, с вашею женою и через нее же. Я убежден, что покойный мистер Толкинхорн продолжал свои исследования до самой минуты своей смерти, и что между ним и леди Дэдлок происходили в ту незабвенную ночь весьма неприятные объяснения. Теперь изложите только все это леди Дэдлок, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, и спросите у миледи, не последовала-ли она за мистером Толкинхорном к нему в комнату, когда он вышел от вас, не отправилась-ли она к нему с намерением рассказать ему еще что-то по этому поводу и не была-ли она одета при этом в широкий черный бурнус с длинной бахрамою.

Сэр Лэйстер сидит, как статуя, смотря на жестокий палец, который ощупывает, чувствительно-ли его сердце.

-- Вы объясните это миледи, сэр Лэйстор Дэдлок, баронет, с моих слов, со слов инспектора следственной экспедиции Боккета. И если миледи будет затрудняться допустить вероятность этих обстоятельств, то потрудитесь ей сказать, что это совершенно безполезно, что инспектор Боккет знает все; знает, как проходила она мимо солдата, как вы обыкновенно называете его, хотя он теперь и не в армии; знает, что, проходя мимо его по лестнице, она не могла его не заметить. Итак, сэр, должен ли я был открыть вам все это?

Сэр Лэйстер, который закрыл себе лицо руками, испустив глухой стон, просит его остановиться на минуту. Мало-по-малу он успевает отнять руки от лица, стараясь сохранить собственное достоинство и наружное спокойствие, хотя на лице его не более румянца, чем в седых волосах, так что мистер Боккет немного начинает тревожиться. В приемах сэра Лсйстера заметно что-то леденящее, сосредоточенное, что выходит наружу поверх обычной коры гордости и высокомерия. И мистер Боккет скоро открывает в его разговоре необыкновенную медленность, замешательство, которое с трудом позволяет ему произносить безсвязные звуки. Такими-то безсвязными звуками он возобновляет теперь разговор, замечая, что он не понимает, отчего такой преданный и усердный джентльмен, как покойный мистер Толкинхорн вовсе даже не намекал ему на эти грустные, несчастные, необычайные отношения

-- В том-то и дело, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, - отвечает мистер Воккст: - что вам необходимо сообщить об этом миледи, для разъмснения дела. Сообщите об этом миледи, если вам будет угодно, со слов следственного надзирателя Боккега. Вы убедитесь, что я совершенно ошибаюсь, что покойный мистер Толкинхорн намерен был открыть вам все это, когда дело, по его мнению, окончательно бы созрело, и что он даже дал об этом понять самой миледи. Как знать, может быть, он собирался сделать вам это открытие в то самое утро, когда я осматривал его тело! Вы не можете знать, что я намерен сказать или сделать через пять минут, сэрь Лэйстер Дэдлок, баронет, и если мы предположим, что мне предстоит быть облупленным, как липка, то неужели вы станете удивляться, что я не принял против этого никаких предупредительных мер?

Справедливо. Сэр Лэйстер, в сильном замешательстве, избегая прямого и решительного ответа, говорит: "Справедливо".

При этих словах, сильный говор раздается в зале. Мистер Боккет, прислушавшись, идет к двери библиотеки, тихонько отпирает и отворяет ее, и опять начинает прислушиваться. Потом он поднимает голову и шепчет наскоро, но с уверенностью:

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, это несчастное семейное дело, как я и предвидел, получило огласку; покойный мистер Толкинхорн убрался ведь на тот свет совершенно неожиданно, единственное средство заставить молчать толпу состоит в том, чтобы напустить на незваных гостей ваших слуг. Будете-ли вы довольно терпеливы, чтобы, для пользы вашей фамилии, сидеть здесь покойно, пока я стану справляться с ними? И готовы ли вы соглашаться со мною, когда я стану спрашивать у вас наставлений?

Сэр Лэйстер отвечает невнятно:

-- Офицер, все, что найдете нужным, все, что найдете приличным!

И мистер Боккет, кивнув головой и изогнув палец крючком, прокрадывается к залу, где голоса вслед затем умолкают.

Немного спустя он возвращается, предшествуя несколькими шагами Меркурию и другому однородному с ним божеству, также напудренному и обутому в стиблеты абрикосового цвета; оба они несут стул, на котором распростерт дряхлый старик. Другой мужчина и две женщины идут сзади. Управляя движениями кресла самим развязным и привлекательным образом, мистер Боккет отпускает Меркуриев и запирает свою дверь. Сэр Лэйстер смотрит на это нарушение священных пределов с немым, ледяным удивлением.

-- Теперь, я думаю, мне можно отрекомендовать себя вам, леди и джентльмены, - говорит мистер Боккет конфиденциальным тоном. - Я следственный надзиратель Боккет, вот кто я; а это, - продолжает он, показав из-за пазухи конец оффициального жезла своего: - доказательство моей власти. Итак, вы желали видеть сэра Лэйстера Дэдлока, баронета? Хорошо! Вы видите его теперь; но помните, что не всякому удается иметь эту честь. Ваше имя, старый джентльмен, Смолвид; вот какое ваше имя; я его хорошо знаю.

-- Вы не ошиблись, и смею заметить, что вам, верно, не случалось слыхать ничего худого об этом имени! - кричит мистер Смолвид оглушительным и резким до невозможности голосом.

-- А вам не случалось слышать, за что недавно зарезали поросенка, не случалось? - возражает мистер Боккет, устремив на старика пытливый взгляд, по нисколько не теряя своего хладнокровия.

-- Нет!

-- Как же, его зарезали, - отвечает мистер Боккет: - за то, что у него очень широка была глотка. Не поставьте себя в подобное же положение, потому что оно было бы недостойно вас. Вам не приходится-ли, может быть, говорить с глухими, а?

-- Да, - бормочет мистер Смолвид: - моя жена туга наухо.

-- Это объясняет вашу замашку так ужасно голосить. Но как вашей супруги здесь нет, то если вы спустите свой голосок на октаву или на две, я не только буду вам чрезвычайно обязан, но даже получу к вам более глубокое доверие, - говорит мистер Боккет. - Этот другой джентльмен, кажется, из проповедников, если не ошибаюсь?

-- Когда-то я имел друга и сослуживца-сержапта этого имени, - говорит мистер Боккет, протягивая руку: - и потому ощущаю некоторое удовольствие от подобного знакомства. Без сомнения, мистрисс Чадбанд?

-- И мистрисс Снагзби, - присовокупляет мистер Смолвид.

-- Супруг её поставщик канцелярских припасов, а мой искренний друг, - говорят мистер Боккет: - люблю его, как брата! Ну, в чем же дело?

-- Вы не знаете разве, за, каким собственно делом мы явились сюда? - спрашивает мистер Смолвид, несколько ошеломленный неожиданным оборотом фразы.

-- Ага! Вы знаете, что от меня плохая утайка. Выслушаем же все сначала до конца в присутствии сэра Лэйстера Дэдлока, баронета. Приступайте к изложению.

Мистер Смолвид, кивнув головою мистеру Чадбанду, что-то говорит ему шепотом. Мистер Чадбанд, источая обильный запас елея из паров своего чела и ладоней, произносит звучным голосом: "Да, вам первому!" и отступает на прежнее место.

-- Я был клиентом и другом мистера Толкинхорна, - произносит тогда дедушка Смолвид: - я имел с ним дела. Я был ему полезен и он был полезен мне. Крук, умерший и сошедший с доски, был моим шурином. Он приходился родным братом бримстонской сороке... я хотел сказать - мистрисс Смолвидь. Я вступаю во владение имением Крука. Я разбирал все его бумаги и весь его домашний скарб. Вся рухлядь его была взрыта перед моими глазами. Тут была связка писем, принадлежавших умершему жильцу; она была засунута в шкап возле кровати леди Джэн, возле кровати его кошки. Он всегда припрятывал вещи Бог знает куда. Мистер Толкинхорн очень интересовался этими письмами и искал их, но я открыл их первый. Я человек деловой и я просмотрел их таки. Это были письма от любовницы жильца, и она подписывалась Гонория. Милый мой, это имя не из простых, Гонория, не правда-ли? В этом доме нет леди, которая бы подписывалась "Гонория", не так-ли? Я наверно думаю, что нет! А решительно уверен в том, что нет. И верно не встретишь здесь такого почерка, не так ли? О, нет, я не хочу и думать об этом!

Здесь мистер Смолвид, на которого нападает сильный кашель посреди его триумфа, восклицает:

-- О, моя милая! О, Боже! Я распадаюсь на части.

-- Теперь, если вы готовы, - говорит мистер Боккет, выждав, чтобы тот оправился: - готовы сообщить то, что касается сэра Лэйстера Дэдлока, баронета, то этот джентльмен, как видите, здесь.

-- Не сообщил-ли уже я, что нужно, мистер Боккет? - кричит дедушка Смолвид. - Не объяснил-ли я уже то, что касается джентльмена? Не состоит-ли все дело в капитане Гаудоне, его возлюбленной Гонории и их дитяти, посланном им судьбою в придачу? Мне самому прежде нужно узнать, где эти письма. Это касается вполне меня, если уже не касается сэра Лэйстера Дэдлока. Я желаю знать, где эти письма. Я не хочу, чтобы они исчезли так безнаказанно. Я берег их для моего друга и ходатая, мистера Толкинхорна, и ни для кого другого.

-- Да ведь он заплатил вам за них, и еще хорошо заплатил, - говорит мистер Боккет.

-- Не в том дело. Мне необходимо знать, кто их стибрил. Я объясняю вам, что нам нужно, что нам всем нужно здесь, мистер Боккет. Нам нужно более деятельности и изысканий по открытию этого убийства. Мы знаем цель и побудительную причину этого преступления, и вы недовольно для нас сделали. Если Джордж драгун-бродяга принимал в нем участие, то он был только сообщником и действовал по чьему-нибудь научению. Вы знаете лучше всякого другого, чего я добиваюсь.

-- И вам вот что скажу, - говорит мистер Боккет, вдруг переменив тон, подойдя к нему вплоть и сообщая необыкновенное одуряющее влияние своему указательному пальцу: - чорт меня возьми, если я позволю, чтобы кто-нибудь осмелился портить мои дела, вмешиваться в них, судить и рядить о них, чтобы кто-нибудь на свете отважился на это хотя на секунду. Вам нужно более старания с моей стороны и изысканий? Вам нужно? Видите-ли вы эту руку? И неужели вы думаете, что я не знаю приличного времени, когда нужно будет протянуть эту руку и положить ее на оружие, с тем, чтобы сделать выстрел.

Могущество этого человека так страшно и до такой степени очевидно, что он в эту минуту не хвастает и не пустословит, что мистер Смолвид начинает оправдываться. Мистер Боккет, укротив свой гнев, дает Смолвиду наставление.

-- Я посоветую вам вот что: не ломайте себе много голову над этила убийством. Это уже мое дело. Вы ведь верно хотя мельком читаете же газету; в таком случае, если только вы смотрите в оба, вы верно давно узнали уже оттуда что-нибудь о положении дела. Я знаю свою обязанность, и вот все, что я намерен сказать ваиг по этому предмету. Теперь о письмах. Вам нужно знать, кто их взял. Я не намерен открыть вам это. Я их достал. Не этого-ли пакета вы ищете?

Мистер Смолвид смотрит жадными взорами на маленький сверток, который мистер Боккет вынимает из потаенной части своего сюртука, и признает подлинность этого свертка.

-- Что же вы еще намерены сказать теперь? - спрашивает мистер Боккет. - Не открывайте только, пожалуйста, свой рот слишком широко, потому что это вовсе нейдет к вам.

-- Не правда, вы хотите сказать пятьдесят, - говорит мистер Боккет насмешливым тоном.

Оказывается, впрочем, что мистер Смолвид разсчитывает на пятьсот фунтов.

-- Дело в том, что мне поручено сэром Лэйстером Дэдлоком, баронетом, разсмотреть, разобрать, без всякого права на обещания или заключение условий, это дельцо, говорит мистер Боккет (сэр Лэйстер механически кивает головою) и вы просите меня обсудить предложение суммы пятьсот фунтов. Но видите-ли, это безразсудное предложение! И дважды пятидесяти фунтов было бы многонько, но все-таки лучше, чем пятьсот. Не. согласитель-ли вы лучше на сто фунтов?

Мистер Смолвид объясняет очень отчетливо, что он не желал бы на это согласиться.

-- В таком случае, - говорит мистер Боккет: - послушаем лучше мистера Чадбанда. Боже! Сколько раз слыхал я от моего старого товарища-сержанта об этом имени! Это был умеренный человек, вполне понимавший необходимость ограничений наших желаний.

Получив такой вызов, мистер Чадбанд выступает вперед и после небольшой лоснящейся улыбки, после легкого извлечения масла из своих ладоней, выражается следующим образом.

-- Друзья мои, мы, Рахиль жена моя и я, находимся теперь в жилище богатого и сильного человека. Почему мы обретаемся теперь в жилище богатого и сильного человека, друзья мои? Потому-ли, что мы приглашены? Потому-ли, что нас просили пировать с хозяевами этого жилища, потому-ли, что нас звали веселиться с ними, потому-ли, что нам предлагали играть с ними на лютне, танцевать с ними? Нет. Но в таком случае, зачем же мы здесь, друзья мои? Владеем-ли мы какой-нибудь преступною тайною и требуем-ли мы хлеба, вина, масла или, что тоже, денег за сохранение этой тайны? Должно быть, так, друзья мои.

-- Вы человек деловой, вот что, - отвечает мистер Боккет, слушавший с большим вниманием: - и, следовательно, вы не замедлите объяснить, какого рода тайна, которою вы владеете. Вы правы. Вы не могли бы лучше поступить.

-- Итак, братие, именем христианской любви, - говорит мистер Чадбанд, лукаво щуря глаз: - приступим к делу. Рахиль, жена моя, приближься.

Мистрисс Чадбанд, совершенно готовая на это, выступает так бойко, что приходит в соприкосновение с задним планом своего супруга; она обращается к мистеру Боккету с сумрачной улыбкою.

-- Если вам необходимо знать то, что нам известно, я скажу вам это. Я принимала участие в воспитании мисс Гаудон, дочери миледи. Я находилась в услужении у сестры миледи, которая очень живо чувствовала немилость, навлеченную ею на себя со стороны миледи; она распространила слух и сказала об этом даже миледи, что ребенок умер - он в самом деле быль близок к тому - умер вскоре после рождения. На этот ребенок, эта дочь, жива, и я знаю ее.

С этими словами, сопровождаемыми смехом, причем мистрисс Чадбанд с особенною горечью налегала на слово миледи, мистрисс Чадбанд складывает руки и неумолимо смотрит на мистера Боккета.

-- Сколько могу понять вещи, - отвечает офицер: - вы ожидаете билета фунтов в двадцать или подарка в эту сумму?

Мистрисс Чадбанд только смеется и презрительно выражает свое удивление, как ему не вздумалось "предложить" двадцать пенсов.

-- Ну, а супруга моего друга, поставщика канцелярских принадлежностей? - говорит мистер Боккет, делая мистрисс Снагзби предостерегательный знак пальцем. - Какие могут быть ваши требования, ма'м?

Сначала слезы и воздыхания мешают мистрисс Снагзби определить свойства и пределы её требований; но постепенно выходит на свет и обнаруживается яснее и яснее, что мистрисс женщина, потерпевшая от обид и лишений, что мистер Снагзби обманывал ее, пренебрегал ею и старался оставить её достоинства в тени; что главная отрада её, при этих горестях и несчастиях, состояла в дружеской симпатии покойного мистера Толкинхорна, который выказал ей столько сострадания, когда он являлся на Подворье Кука в отсутствие её вероломного супруга, что она в последнее время совершенно привыкла поверять ему и все свои горести. Повидимому, все и каждый, исключая лишь настоящого общества, составили заговор против душевного спокойствия мистрисс Снагзби. Есть, между прочим, мистер Гуппи, клерк в конторе Кэнджа и Карбоя; этот мистер Гуппи был прежде открыт, как солнце в полдень, но вдруг потом он сделался скрытным и таинственным, как полночь, под влиянием, в том нет никакого сомнения, наветов и убеждений мистера Снагзби. Есть еще мистер Вивль, друг мистера Гуппи, который жил очень скромно на том же дворе; но и он вдался в те же замыслы. Был Крук, теперь уже умерший, был Нимрод, также скончавшийся, и был, наконец, Джо, которого также поминай, как звали; все они участвовали "в этом". В чем именно участвовали они, мистрисс Снагзби не может объяснить со всеми подробностями; она знает только, что Джо был сын мистера Снагзби, знает также хорошо "как бы об этом провозглашали в трубы". Она следила за мистером Снагзби, когда он в последний раз посещал мальчика; а если бы мальчик не был ему сыном, то к чему он вздумал бы тащиться к нему? Единственным её занятием в жизни с некоторого времени сделалось следить за мистером Снагзби взад и вперед, вверх и вниз, шаг за шагом, собирать и совокуплять в одно целое подозрительные обстоятельства - а каждое из обстоятельств, касающихся его, было в высшей степени подозрительно - и стремиться этим путем к предположенной цели - изобличать и выводить на свежую воду её вероломного супруга денно и нощно. Этим способом ей удалось свести вместе Чадбандов и мистера Толкинхорна, переговорить с мистером Толкинхорном о перемене, произшедшей в характере мистера Гуппи, содействовать некоторым образом разъяснению обстоятельств, которые интересуют теперь настоящее общество, не. оставляя в то же время главного пути к важнейшей цели, полному раскрытию беззаконий мистера Снагзби и расторжению брачного союза. Все это мистрисс Снагзби, как женщина обиженная, как подруга мистрисс Чадбанд, как последовательница мистера Чадбанда, как неутешная плакальщица по покойном мистере Толкинхорне, готова подтвердить здесь, под печатью доверия со всевозможным замешательством и запинанием в словах, с возможными и невозможными видами на соответствующее денежное вознаграждение: у нея нет, таким образом, никакой корыстной цели, нет плана или предположения, кроме тех, о которых она упомянула. Она принесла с собою сюда, как приносит всюду, свою собственную сгущенную атмосферу - атмосферу, исполненную пыли, которая летит от постоянного действия мельницы ревности.

Пока произносится эта вступительная речь, что занимает довольно много времени, мистер Боккет совещается с своим добрым гением и обращает свое просвещенное внимание на Чадбандов и мистера Смолвида. Сэр Лэйстер Дэдлок остается неподвижным, с тем же ледяным выражением на лице; он только раз или два взглядывает на мистера Боккета, как-будто усматривая в этом офицере единственного во вселенной человека, на которого он может положиться.

-- Очень хорошо, - говорит мистер Боккет. - Теперь, изволите видеть, я понимаю вас и, получив от сэра Лэйстера Дздлока, баронета, поручение заняться этим дельцем, (сэр Лэйстер снова механически кивает головою в подтверждении этих слов), я могу теперь обратить на него свое полное и исключительное влияние. Теперь я не намерен, впрочем, намекать на общую стачку с целью вытеребить деньги, не хочу упоминать ни о чем подобном, потому что мы люди нынешняго света и наша цел обделывать дела по возможности приличным и приятным образом, и я, во всяком случае, скажу вам, чему я особенно удивился; я удивился, что вы вздумали шуметь внизу в передней. Это было так несовместно с вашими интересами. Вот что меня теперь занимает.

-- Мы хотели непременно войти, - говорит в оправдание мистер Смолвид.

-- Конечно, вам нужно было войти, - подтверждает мистер Боккет снисходительным тоном: - но меня удивляет то, что старый джентльмен, ваших лет, - я называю эти годы почтенными, изволите видеть! - с умом изощренным, сколько могу понять, вследствие невозможности владеть членами, что заставляет всю жизненность, все одушевление сосредоточиваться в голове, не сообразил, что если он поведет дело, подобное настоящему не с должною скрытностью, то оно не будет стоить и выеденного яйца. Видите, как характер ваш увлекает вас; вы решительно теряетесь и всякую минуту готовы сделать промах, - говорит мистер Боккет поучительным и вместе дружеским тоном.

-- Так и есть! В этом-то и состоят порывы вашего характера. Знаете, что если бы вы применили этот характер к другого рода, деятельности, вы нажили бы деньги. Не позвонить ли, чтобы пришли люди снести вас?

-- Где же мы будем толковать еще о деле как следует? - спрашивает мистрисс Чадбанд строгим голосом.

-- Ах, Бог с вами, вот настоящая-то женщина! Ваш прекрасный пол вообще любопытен! - отвечает мистер Боккет с приемами любезного кавалера. - Я буду иметь удовольствие дать вам повестку завтра или после завтра, не забуду и мистера Смолвида и его предложения о ста фунтах.

-- Пятистах фунтах! - восклицает мистер Смолвид.

-- Все равно! Дело не в названии (Мистер Боккет берется за шнурок звонка). Могу ли я пожелать вам пока доброго дня от моего лица и от лица джентльмена этого дома? - спрашивает он вкрадчивым голосом.

Никто не находит в себе столько жестокости, чтобы воспротивиться его намерениям, и вся компания расходится тем же путем, каким и собралась. Мистер Боккет провожает гостей до двери и, возвращаясь, говорит с видом человека, занятого серьезным делом:

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет! Теперь ваше дело разсмотреть, нужно или не нужно откупиться от этих неприятностей. Что касается меня, я бы посоветовал вам откупиться, и я имею причины думать, что можно отделаться в этом случае очень дешево. Вы видите, что этот мозглый соленый огурец, мистрисс Снагзби, перепробовала все стороны спекулятивных происков и наделала несравненно более нам вреда, подмечая всякий вздор и нелепость, чем может быть разсчитывала. Покойный мистер Толкинхорн прибрал к себе в руки всех этих олухов, этих лошадей и верно пустил бы их по своей дороге, если бы вздумал; но он первый вылетел вон из экипажа, а они, собрав кое-как свои ноги, бросаются и мечутся куда попало. Вот каково дело, и жизнь всегда такова. Не стало кошки, и мыши начинают беситься и проказить; растает лед, и вода будет течь и журчать.

Сэр Лвистер, повидимому, дремлет, хотя глаза его совершенно открыты; он пристально смотрит на мистера Боккета, пока мистер Боккет соображается с своими часами.

-- Должно схватить всю эту ватагу здесь же в доме, теперь же, - продолжает мистер Боккет, держа трепетною рукою часы и постепенно воодушевляясь: - и я намерен произвести арест в вашем присутствии. Сэр Лэйстер Двдлок, баронет, не произносите ни слова, не делайте ни малейшого движения. У меня обойдется дело без шума, без хлопот. Я возвращусь вечером, если не помешаю вам, постараюсь выполнить все ваши желания относительно этого несчастного семейного дела и выберу удобнейший путь погасить его. Теперь, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, не безпокойтесь только об аресте, которому я намерен подвергнуть честную компанию. Вы увидите, что все пойдет как но маслу с начала до конца.

Мистер Боккет звонит, идет к двери, шепчет что-то Меркурию, затворяет дверь и становится назади её со сложенными на груди руками. По прошествии минуты или двух дверь тихонько отворяется, и входит француженка, мамзель Гортензия.

В то самое мгновение, как она вступает в комнату, мистер Боккет притворяет дверь и налегает на нее спиною. Неожиданность этого шума заставляет Гортензию обернуться, и тогда в первый раз она замечает сэра Лэйстера Дэдлока, сидящого в кресле.

-- Извините меня, сделайте милость, - говорит она торопливо. - Мне сказали, что здесь никого нет.

Когда она идет к двери, то становится лицом к лицу с минером Боккетом. Вдруг судорожное движение пробегает по лицу её, и она делается бледною как смерть.

-- Это моя жилица, сэр Лэйстер Дэдлок, - говорит минер Боккет, указывая на нее. - Эта молоденькая иностранка была моею жилицею несколько недель тому назад.

-- Да что же сэру Лэйстеру за дело до этого, мой ангел? - спрашивает мамзель шутливым тоном.

-- Погоди, мой ангел, - отвечает мистер Боккет: - мы увидим.

Мамзель Гортензия смотрит на него, нахмурив свое безжизненное лицо, на котором скоро появляется презрительная улыбка.

-- Вы очень скрытны. Уж не пьяны ли вы, чего доброго?

-- Довольно трезв, мой ангел, - отвечает мистер Боккит.

-- Я только что пришла в ваш негодный дом с вашею женою. Ваша жена оставила меня несколько минут тому назад. Мне сказали там внизу, что ваша жена здесь. Я иду сюда, между тем не нахожу её здесь. Скажите же, наконец, к чему все эти глупые проделки? - спрашивает мамзель, сложив отважно руки; при чем что-то похожее на часовую пружину бьется в её темной щеке.

-- Ах, Боже мой, да вы несчастный идиот! - кричит мамзель, мотая головою и громко смеясь. - Пустите-ка меня лучше сойти вниз, старый поросенок.

Слова эти произносятся ею с дрыганием ногою и с угрожающим видом.

-- Теперь, мамзель, - говорит мистер Боккет холодным и решительным тоном: - вы пойдете и сядете на эту софу.

-- Я не сяду ни на что, - отвечает она с целым рядом, ужимок.

-- Теперь, мамзель, - повторяет мистер Боккет, не делая никаких особых увещаний, а наводя только пальцем: - теперь вы сядите на эту софу.

-- Зачем?

-- За тем, что я беру вас под стражу за участие в совершении убийства, о чем, конечно, нечего и рассказывать вам подробнее. Теперь я постараюсь, по мере возможности, быть учтивым с особою вашего пола и с иностранкой. Если я не сумею так держать себя, я должен буду обходиться с вами грубо. Как поступать мне в этом случае, будет зависеть от вас. Потому я вам советую, как друг, прежде нежели пройдет еще полминуты над вашею головою, идти и сесть на эту софу.

Мамзель повинуется, произнося принужденным голосом, между тем как фибры на щеке её начинают биться чаще и сильнее:

-- Вы дьявол!

-- Ну, вот видите ли, - продолжает мистер Боккет одобрительным тоном: - вы теперь очень благоразумны и ведете себя, как должно вести себя молодой иностранке вашего воспитания. За то я дам вам полезный совет, который состоит в следующем: не болтайте слишком много. Здесь вас не будут ни о чем разспрашивать, и вы можете преспокойно держать язык за зубами. Одним словом, чем меньше будете разглагольствовать, тем лучше - вот что!

Мистер Боккет произносит эти слова самым учтивым тоном.

Мамзель, растянув рот как тигрица и сыпля из черных глаз своих искры на Боккета, сидит на софе, вытянувшись в струнку в состоянии окоченения и крепко сплетя руки, и сколько можно угадать, и ноги. Она бормочет невнятным голосом: "Ах, ты Боккет - ты после этого дьявол!"

-- Теперь, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, - говорит мистер Боккет (и с этого времени палец его не приходит уже в успокоение): - эта молодая женщина, моя жилица, была горничной миледи в то время, о котором я говорил вам; эта молодая женщина, возымев сильное негодование и злобу к миледи за то, что была удалена...

-- Ложь! - кричит мамзель. - Я сама отошла от нея.

-- Отчего же вы не пользуетесь моим советом? - отвечает мистер Боккет впечатлительным, почти умоляющим голосом, - Я удивляюсь допущенной вами нескромности. Я могу вам на это сказать именно, что послужит к вашей же невыгоде. Можете быть в том уверены. Я говорю только то, в чем убежден совершенно и окончательно. Это уже до вас не касается.

-- Удалена, как же! - кричит мамзель яростным голосом: - удалена миледи! Уж, признаюсь, славная леди! Да я, да я опозорила бы и себя, если бы осталась еще жить у такой безстыдной леди!

-- Клянусь, что я удивляюсь вам, - отвечает мистер Боккет. - Я думал, что французы вообще учтивый и образованный народ, я в этом был уверен. Теперь же вдруг вижу, что женщина и француженка ведет себя таким неделикатным образом в присутствии сэра Лэйстера Дэдлока, баронета!

знатный, гордый человек! Ах Боже! Срам!

-- Видите ли, сэр Лэйстер Дэдлок, - говорит мистер Боккет: - эта необузданная иностранка забрала себе в голову, что она имеет претензию на мистера Толкинхорна, покойника, потому что ее призывали в его комнаты в свидетели по делу, о котором я вам говорил; между тем ей было щедро заплачено за потерянное время и за хлопоты.

-- (Если вы будете разсуждать), - говорит мистер Боккет в форме вводного предложения: - (то вы должны принять на себя все последствия вашего ослушания). Не знаю, переехала ли она ко мне жить с обдуманным намерением обделать это дело и умаслить меня. Я не могу сказать вам на это решительного мнения; но она жила все-таки в моем доме в то время, когда швыряла деньги по комнатам покойного мистера Толкинхорна с целью завести с кем бы то ни было ссору или спор и преследуя, и запутывая таким образом несчастного жильца.

-- Ложь! - кричит мамзель. - Все ложь!

и дело было поручено мне. Я осмотрел местность, тело, бумаги, одним словом - все. На основании сведения, сообщенного мне клерком того же дома, я взял Джорджа под стражу, так как его видели, что он шатался крутом в ту самую ночь и именно около того времени, когда совершилось убийство; вместе с тем по показанию свидетеля, он как-то еще прежде очень крупно поговорил с покойником, даже угрожал ему. Если вы спросите меня, сэр Лэйстер Дэдлок, принял ли я с первого раза Джорджа за убийцу, я преспокойно отвечу вам, что нет. Но он, впрочем, может быть и виноватым; и против него было довольно обвинений для того, чтобы я счел своею обязанностью взять его и отправить под присмотр. Теперь заметьте!

Пока мистер Боккет наклоняется вперед с некоторым увлечением и предупреждает, что он намерен сказать таинственным колебаньем указательного пальца в воздухе, мамзель Гортензия останавливает на нем свои черные глаза с мрачным видом и крепко, судорожно сжимает свои сухия губы.

-- Я воротился домой, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, ночью и нашел эту молодую женщину за ужином с моею женою, мистрисс Боккет. С самого её появления в вашем доме в качестве жилицы, она выказывала особенное расположение к мистрисс Боккет; но в эту ночь она сделала более, чем когда либо - решительно превзошла себя. Точно также она распространялась в похвалах и в доказательствах уважения к незабвенной памяти покойного мистера Толкинхорна. Не знаю, какое-то непонятное вдохновение подсказало мне в ту минуту, как я сидел против нея за столом и смотрел на все, как она держала в руке ножик... что-то подсказало мне, что это её дело.

Мамзель, сквозь крепко стиснутые зубы и судорожно закрытые губы, произносит едва слышным голосом:

-- Вы дьявол.

иметь дело с искусъной плутовкой, и что найти достаточную улику будет очень трудно; потому я поставил ей ловушку, такую ловушку, какой не ставил еще никогда, и я рисковал при этом случае, как не рисковал ни прежде, ни после. Я все это обдумывал в уме, разговаривая в то же время с нею за ужином. Когда я поднялся наверх к себе в спальню, то, зная, что дом наш не велик, и что слух у этой молодой женщины очень остер, я вотнул конец простыни в рот мистривс Боккет, с тем, чтобы она не могла разсуждать и вскрикнуть от удивления, и затем рассказал ей все но порядку... Перестаньте, мои милая, замышлять еще какие-нибудь проказы, или я свяжу вам ноги.

Мистер Боккет, разгорячившись, подходит к мамзели и кладет свою тяжелую руку к ней на плечо.

-- Что с вами делается? - спрашивает она его.

-- Не вздумайте опять, - отвечает Боккет, убедительно грозя пальцем: - не вздумайте опять выпрыгнуть из окна. Вот что со мною делается. Пойдемте! Дайте мне вашу руку. Не трудитесь приподыматься; я сяду возле вас. Дайте же мне вашу руку. Я, как вам известно, женатый человек; вы знакомы с моею женою. Дайте сейчас вашу руку.

Тщетно стараясь увлажить свои засохшия губы и произнести хотя малейший звук, она борется сама с собою и, наконец, уступает требованию.

Боккет, за которую не грех бы дать пятьдесят тысяч... что я? сто пятьдесят тысяч фунтов! Чтобы отдать эту молодую женщину исключительно под её присмотр, я не показывал уже носа домой, хотя я и совещался, по мере надобности, с мистрисс Боккет в булочной или сливочной лавке. Слова, произнесенные мною шепотом мистрисс Боккет в то время, как угол простыни был воткнут ей в рот, были следующого рода: "Милая моя, можешь ли ты постоянно следить за нею, с целью разъяснить мои подозрения на Джорджа, мои догадки о том, другом, пятом, десятом? Можешь ли ты исполнять это неутомимо, караулить ее день и ночь? Можешь ли ты принять на себя такого рода ответственность, чтобы иметь право сказать потом: "Она не сделает шагу оез моего ведома, она будет моею пленницею, не подозревая того, она не убежит от меня точно так же, как не убежит от смерти; жизнь её будет моею жизнью, её душа моею душою, пока я не дознаюсь, действительно ли она совершила убийство?" Мистрисс Боккет отвечала, мне, в какой мере позволял ей заткнутый рот: "Боккет, могу!" И она выполнила это поручение с достоинством и славою.

-- Ложь! - возражает мамзель: - все это ложь, друг мой!

-- Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, к чему могли привести мои разсчеты при подобных обстоятельствах? Когда я разсчитывал, что эта необузданная женщина непременно перейдет границу разсудительности и благоразумия, был ли я прав или нет? Я был прав. Что же она вздумала сделать? Не позволяйте ей разуверять вас в этом случае. Она решилась обвинить в этом убийстве миледи.

Сэр Лэйстер встает со стула и опять спускается в совершенном безсилии.

-- И к этому подвигало ее между прочим убеждение, что я почти постоянно здесь, о чем ей твердили с намерением. Теперь, откройте мой бумажник, сэр Лэйстер Дэдлок, если мне позволено будет поднести его к вам, и посмотрите на письма, присланные ко мне, - письма, из которых в каждом встречается два слова "леди Дэдлок". Вскройте одно из них, адресованное на ваше имя, но которое я перехватил сегодня утром, и прочтите в нем три слова: "Леди Дэдлок убийца". Эти письма летели на меня точно целый рой божьих коровок. Что вы скажете теперь о мистрисс Боккет, которая из своей засады видела, что все эти письма были написаны этою молодою женщиною? Что вы скажете теперь о мистрисс Боккет, которая в эти полчаса успела припрятать те самые чернила, ту самую бумагу, даже те именно листы бумаги, которые употреблялись при этой корреспонденции, и от которых отрезки теперь можно бы было пригнать? Что скажете вы о мистрисс Боккегь, которая подметила, как эта молодая женщина относила каждое письмо на почту, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет? - спрашивает мистер Боккет в восторженном удивлении пред гениальностью своей супруги.

что самая атмосфера, которою она дышет, как будто становится все гуще и сжатее вокруг нея, точно какая-то тесная сеть или покрывало опутывают все более и более её неподвижную фигуру.

-- Нет никакого сомнения, что миледи была на месте страшного происшествия, - говорит мистер Боккет: - и моя чужеземная подруга видела ее там, кажется, сверху лестницы. Миледи, Джордж и моя милая иностранка как будто следовали друг за другом по пятам. Но это ровно ничего не значит, и потому я не намерен об этом распространяться. Я нашел пыж от пистолета, из которого мистер Толкинхорн был убит. Пыж этот состоял из клочка бумаги, оторванного от печатного описания вашего дома в Чесни-Воулде. Это еще ничего не значит, скажете вы, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет. Но когда моя милая иностранка, по свойственной ей осторожности, улучает свободную минутку, чтобы изорвать остаток этого листа, и когда мистрисс Боккет складывает вместе клочки бумаги и находит, что именно недостает обрывка, который служил пыжом, то дело принимает вид какой-то глухой, безвыходной улицы.

-- Все это очень утомительные нелепости, - замечает мамзель. - Вы уж очень довольно наговорили. Кончили ли вы по крайней мере, или вы еще намерены плести вздор?

того обстоятельства, о котором я намерен упомянуть, доказывает необходимость терпения в нашем деле и предостерегает нас от неуместной поспешности и торопливости. Я следил вчера за этою молодою женщиною, без её ведома, в то время, как она смотрела на похороны в сообществе с моею женою, которая с намерением взяла ее туда с собою, и я подметил столько обстоятельств, которые бы могли служить к её обвинению, я заметил такое выражение на лице её, и сердце мое до такой степени возмущалось при виде её злобы к миледи, притом время было так удобно для того, чтобы оказать ей то, что вы назвали бы воздаянием, что будь я помоложе и понеопытнее, я непременно схватил бы ее. Зато в последнюю ночь, когда миледи, которою по справедливости все восхищаются, возвратилась домой, походя в эту минуту... Боже! иной сравнил бы ее с Венерой, выходящей из океана... так неприятно, так грустно было подумать, что она оклеветана в преступлении, которому непричастна, что я едва-едва не прекратил процессии. Но что я тогда потерял бы? Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, я потерял бы тогда оружие. Пленница моя предложила мистрисс Боккет, по окончании похорон, отправиться в омнибусе куда-нибудь за город, с тем, чтобы пить чай в одном из вокзалов. Теперь, близ этого вокзала, есть какой-то пруд или озеро. Из-за чайного стола пленница моя отправилась за платком, который лежал в комнате, где были чепцы; она оставалась там довольно долго и воротилась как будто успокоенною. Когда оне возвратились домой, все это было передано мне мистрисс Боккет вместе с её замечаниями и подозрениями. Я приказал пройти в этом пруде бреднем при лунном свете в присутствии двоих из моих людей, и карманный пистолет был вытащен оттуда, не пробыв там и шести часов. Теперь, моя милая, возьмите меня крепче за руку и жмите ее без церемонии; я не разсержусь на это.

В одно мгновение мистер Боккет надевает на руки цепи.

Он встает, она встает также.

-- Где, - спрашивает она, вращая своими черными глазами, при чем ресницы почти закрывают их, не лишая их, впрочем, способности смотреть пристально: - где ваша вероломная, ужасная, презренная жена?

-- Она отправилась вперед в полицейскую управу, - отвечает мистер Боккет. - Вы увидите ее там, моя милая.

-- Я бы желала поцеловать ее! - восклицает мамзель Гортензия, дрожа всем телом, как тигрица.

-- О, и с каким удовольствием! (И Гортензия открывает глаза во всю величину их). Я бы желала разорвать ее, изгрызть по частям.

-- Именно, моя милая, - говорить мистер Боккет с невозмутимым спокойствием: - я совершенно был готов услышать от вас это. Особы вашего пола обыкновенно чувствуют сильнейшую ненависть к тем женщинам, на которых не походят. Я думаю, вы и в половину не сердитесь так на меня?

-- Нет, хотя вы настоящий дьявол.

-- Ангел и дьявол по очереди, а? - кричит мистер Боккет. - Но я исполню свою обязанность, вы должны это помнить. Позвольте мне надеть пока на вас шаль. Мне случалось часто исправлять должность горничной. У вас чего-то недостает к чепчику? Кэб стоит у подъезда.

-- Послушайте, мой ангел, - говорит она, после нескольких саркастических ужимок. - Вы очень умны. Но можете ли вы воз... возвратить его к жизни?

-- Конечно, нет, - отвечает мистер Боккет.

-- Это очень забавно. Послушайте меня еще. Вы очень умны. Можете вы сделать из нея добродетельную леди?

-- Или из него гордого и высокомерного джентльмена? - восклицает мамзель, обращаясь к сэру Лэйстеру с невыразимым презрением. - Да посмотрите же на него! Бедный малютка! Ха, ха, ха!

-- Пойдемте, пойдемте, нечего говорить по пустому, - отвечает мистер Боккет. - Ступайте за мною.

Прощайте, седой старичок! Мне жаль вас, и я вас пре... зираю!

и застилает ее будто облаком и уносится с нею точно Юпитер, при чем она представляется предметом его страсти.

Сэр Лэйстер, оставшись один, пребывает в том же положении, как будто он слушает, как будто внимание его занято. Наконец, он осматривает кругом обширную комнату и, находя ее пустою, медленно приподнимается на ноги, толкает назад кресло и делает несколько шагов, придерживаясь рукою за стол. Потом он останавливается и, произнося безсвязнью звуки, поднимает глаза кверху и смотрит на что-то очень пристально.

Бог знает, что он видит в это время. Зеленые ли, густые ли леса Чесни-Воулда, высокородный ли дом, портреты ли своих предков, везнакомых ли людей, которые искажают будто бы эти портреты, полицейских ли комиссаров, которые с наглым видом роются и возятся в его драгоценном домашнем скарбе, тысячи ли пальцев, которые указывают на него, тысячи ли физиономий, которые смеются над ним?.. Но если подобные видения проносятся пред ним и возмущают его, то есть другое видение, которое он может назвать более определительно, и к которому он обращается, схватывая себя за седые волосы и потом протягивая вперед руки.

Это она, в союзе с которою он не знал эгоистической мысли, сознавая, что в продолжение длинного ряда годов она была главным звеном его общественного положения и гордости. Это она, котирую он любил, которою восхищался, которую уважал безпредельно, и выставлял свету, чтобы тот расточал передь нею дань удивления. Это она, которая, среди принужденных форм и условий его жизни, служила предметом нелицемерной нежности и любви, предметом, способным поразить его тем невыносимым страданием, которое он теперь ощущает. Он смотрит на нее, забывая вовсе о самом себе: он не в состоянии поверить, как глубоко упала она с того высокого места, которое украшала с таким достоинством.

И даже в то время, когда, забывая свои собственные страдания, он в каком-то чаду упадает на пол, он еще произносит её имя довольно внятно и скорее тоном грусти и сострадания, нежели тоном упрека.