Холодный дом.
LVI. Преследование.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. LVI. Преследование. (старая орфография)

LVI. Преследование.

Безчувственный, как и следует по своему высокому происхождению, столичный дом Дэдлоков смотрит выпуча глаза в соседние дома, отличающиеся от других зданий каким-то особенно угрюмым великолепием, и не подает никакого виду, что внутри его дела, идут не своим чередом. Кареты стучат по мостовой, уличные двери ни на минуту не остаются в покое, модный мир меняется визитами; устарелые прелестницы, с шеями скелетов и персиковыми щечками, в которых дневной свет обличает искусственный румянец, именно в то время, когда эти очаровательные создания представляют из себя соединение смерти и леди, помрачают глаза мужчин. Из холодных конюшен выводится легкие экипажи коротконогими кучерами в пеньковых париках, кучерами, утопающими в мягких козлах; позади экипажей торчат прелестные Меркурии, вооруженные булавами и накрытые треугольными шляпами - умилительное зрелище!

Столичный дом Дэдлоков не изменяет своей наружности, и часы, которые проходят мимо его величавой мрачности, теряют свое однообразие только внутри. Прекрасная Волюмния, подчиняясь более другим преобладающей скуке и чувствуя, что она нападает на расположение её духа с некоторым ожесточением, решается наконец уйти в библиотеку для перемены сцены. Она нежно стучит в дверь, и не получая ответа, открывает ее, заглядывает и, никого не видя там, вступает в комнату.

Веселая мисс Дэдлок в древнем, покрытом бархатистой муравой, городе Бате слывет за одержимую недугом крайняго любопытства - недугом, принуждающим ее при всех удобных и неудобных случаях ходить подбоченясь с золотой лорнеткой в глазу и устремлять взор свой на предметы всякого рода Разумеется, она и теперь не упускает случая птичкой попорхать над письмами и бумагами своего родственника: то клюнет она коротеньким носиком этот документ; то, склонив головку на бок и прищурив глазки, клюнет другой, и таким образом перескакивает от одного стола к другому, с лорнеткой в глазу, с выражением любознательности и какого-то безпокойств в лице. Во время этих розыскании она вдруг спотыкается на что-то, и направив лорнетку по тому направлению, видит, что родственник её лежит на полу, как колода.

Обыкновенно легкий, нежный, едва слышный визг Волюмнии приобретает при этом изумительном открытии необычайную силу, и весь дом быстро приходит в страшное волнение. Слуги опрометью бегают вверх и вниз по лестницам; колокольчики сильно звонят, послали за доктором, везде ищут леди Дэдлок и нигде не находят. Никто не видел и не слышал ее, с тех пор, как она в последний раз звонила в колокольчик. На столе находят её письмо к сэру Лэйстеру; но не получить ли он уже другого письма из другого света на которое отвечать он должен лично; быть может, для него теперь все живые и все мертвые языки - одно и то же.

Его кладут на постель, отогревают, трут, освежают, прикладывают лед к голове и вообще употребляют все средства к приведению в чувство. Между тем сон проходит, и в его спальне уже ночь прежде, чем тяжелое дыхание его начинает успокаиваться, и его неподвижные глаза начинают оказывать сознание свечи, нарочно перед ним поставленной. Как началась эта перемена, так она и продолжается, и от времени до времени он кивает головой, поводит глазами или машет рукой в знак того, что он слышит все и понимает.

Он упал сегодня по утру, прекрасный видный джентльмен, правда, подверженный в некоторой степени недугам, но все же мужчина прекрасной наружности и с довольно полным окладом лица. Теперь лежит он в постели, как престарелый человек со впалыми щеками, так изнуренная, дряхлая тень его самого. Его голос был звучный и приятный, и он так долго убежден был в силе и важности, которые имели все его слова для всего человечества, что они действительно звучали наконец так, что как будто в самом звуке их скрывалось какое-то значение. Теперь же он только шепчет, и в его шопоте слышны какие-то немые звуки - звуки непонятного языка.

Его любимая и преданная домоправительница стоит у его постели. Это первый факт, который он замечает, и из которого он, очевидно, извлекает удовольствие. После тщетных попыток передать свои мысли изустно, он делает знаки, чтобы ему подали карандаш. Знаки эти так невыразительны, что с первого раза невозможно понять их; одна только домоправительница постигает наконец, чего он хочет, и приносит ему аспидную доску.

После непродолжительной паузы, он медленно царапает по ней, совершенно не своим почерком: "Чесни-Воулд?"

-- Нет, - говорит ему домоправительница, он в Лондоне. Сегодня утром он захворал в библиотеке. Слава Богу, что ей привелось быть в это время в Лондоне, и что она имеет теперь возможность находиться при нем.

-- Это не такая болезнь, чтобы ждать дурных последствий, сэр Лэйстер. Вам завтра же будет лучше, сэр Лэйстер. Так говорят все джентльмены.

При этих словах по старому, но прекрасному лицу домоправительницы катятся обильные слезы.

Окинув взглядом комнату, и обратив особенное внимание на пространство вокруг кровати, где стоят доктора, он пишет: "миледи".

-- Миледи уехала, сэр Лэйстер, до вашего припадка и, вероятно, еще не знает о вашей болезни.

Он снова и с величайшим безпокойством указывает на слово миледи. Все стараются успокоить его, но он снова указывает с возрастающим безпокойством. Когда окружающие, взглянули друг на друга, не зная, что сказать, он еще раз берет доску и пишет: "Миледи. Ради Бога, где?" И при этом из груди его вылетает умоляющий стон.

Решено за лучшее, что его старая домоправительница передаст ему письмо леди Дэдлок, содержание которого никто ни знает и никто не может отгадать. Она распечатывает его и кладет перед ним для прочтения. Прочитав дважды с величайшим усилием, он оборачивает письмо так, чтоб никто его не видел и лежит, стоная. Он впадает в обморок, и проходит час времени, прежде чем он снова открывает глаза и склоняется на руку своей верной и преданной домоправительницы. Доктора знают, что при ней ему делается лучше и, с окончанием своих усиленных хлопот около него, становятся в отдалении.

В аспидной доске снова оказывается надобность; но он не может вспомнить слово, которое хочет написать. Его безпокойство, его желание, его горесть в этом состоянии вполне достойны сожаления. Казалось, что он должен сойти с ума от необходимости, которую он чувствует в скорейшем исполнении его желания, и в совершенной невозможности выразить то, что нужно сделать и кого привезти. Он написал букву Б и на этом остановился. Но вдруг, достигнув самой высшей степени своего несчастного положения, он прибавляет перед написанной буквой слово "мистер". Старая домоправительница подсказывает: "мистер Боккет". Ну слава Богу! Именно это и хотел он написать.

Мистер Боккет находится внизу по приглашению. Не позвать ли его наверх?

Никаким образом нельзя теперь перетолковать иначе пламенное желание сэра Лэйстера увидеть этого человека, нельзя перетолковать иначе и другого желания, чтобы из комнаты удалились все, кроме домоправительницы. Это сделано весьма поспешно и мистер Боккет является. Сэр Лэйстер, повидимому, упал с высоты своего величия, чтоб возложить все свое доверие и всю свою надежду на этого человека.

-- Сэр Лэйстер, баронет, мне очень жаль видеть вас в таком положении. Надеюсь, вы поправитесь. Я уверен, что вы понравитесь для блага фамилии.

Сэр Лэйстер вручает ему письмо миледи и внимательно смотрит ему в лицо. В то время, как мистер Боккет читает письмо, по одному его глазу можно заключить, что в голове его блеснула свежая мысль. Согнув свой жирный указательной палец и продолжая читать, он как будто говорит: "сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, я вас понимаю".

Сэр Лэйстер пишет на доске: "Полное прощение. Найдите..." Мистер Боккет останавливает его руку.

-- Сэр Лэйстер Дсдлок, баронет, я найду ее. Но мои поиски должны начаться немедленно. Не должно терять ни минуты.

С быстротою мысли он следует за взглядомь баронета, указывающим на шкатулку на столе.

-- Принести ее сюда, сэрь Лэйстер? Извольте. Отпереть одним из этих ключиков? Извольте. Самым маленьким ключиком? Так и есть. Вынуть оттуда ассигнации? Я выну. Сосчитать их? Сию минуту. Двадцать и тридцать - пятьдесят, еще двадцать - семьдесят, да пятьдесят - сто двадцать и еще сорок - сто шестьдесят. Взять их на издержки? Очень хорошо, и, разумеется, представить счет. Не жалеть денег? Нет, нет, я не стану жалеть.

Быстрота и точность, с которыми мистер Боккет угадывал все мысли и желания баронета, изумительны. Мистриссь Ронсвел. державшая во все это времи свечку, замечает, что у нея кружится голова от быстроты движения глаз и рук мистера Боккета, и замечает это в то время, как он, совсем ютовый в путь, быстро выходит из комнаты.

-- Вы, кажется, матушка Джорджа? - наверное я

-- Точно так, (Яр; я его мать, которая очень сокрушается о немь.

-- Так я и думал, судя потому, что он сказал мне за несколько минут. Ничего, ничего, я нам вот что скажу, вам больше не нужно сокрушаться. Ваш сын совершенно прав. Уж не хотите ли вы плакать? Напрасно; не забудьте, что вы должны беречь сэра Лэйстера Дэдлока, баронета, а как же вы будете беречь его, если станете плакать? Что касается вашего сына, так он прав, он посылает вам уверение в своем сыновнем долге к вам и надеется, что и вы исполните свой долг к другим. Он оправдался благородно, как и следовало ему оправдаться, даже и тени не оставил подозрения, словом сказать - вышел из суда человеком безукоризненного поведения. Вы можете поверить мне, потому что я взял его под стражу. При этом случае он вел себя отлично; он прекрасный мужчина, как прекрасны и вы, сударыня; редкая матушка и редкий сынок. Ну просто отличная парочка, можно было бы показывать за образец в каком угодно собрании... Сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, что вы возложили на меня, я непременно исполни". Не бойтесь, я не стану свертывать с дороги ни вправо, ни влево, не стану спать, ни мыться, ни бриться, пока не найду того, что взялся отыскать. Сказать от вас, что вы совершенно прощаете? Непременно скажу, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет. Желаю вам всего лучшого, и чтобы ваши семейный дела сгладились, как сглаживается... ах, Боже мой! множество дел и будет сглаживаться до скончания века.

С этим заключением своей речи, мистер Боккет, застегнутый на все пуговицы, быстро выходит из комнаты, внимательно смотря вперед, как будто приступая к отысканию миледи, он уже проникал своим взглядом мрак ночи.

Первым приступом его к делу было отправиться в комнаты леди Дэдлок и поискать в них каких-нибудь пустых указаний, которые бы могли помочь ему. Комнаты миледи во мраке. И когда мистер Боккет идет по ним с восковой свечкой, которую держит над головой, и в уме составляет опись множества изящных предметов, так странно не согласующихся с ним, - эта картина послужила бы занимательным зрелищем; но ее, впрочем, никто не видит, потому что он запер за собою двери.

-- Чудесный будуар! - говорит мистер Боккет, который благодаря утреннему толчку, чувствует в некоторой степени способность употреблять французския слова: - должно быть стоил денег, да и денег. Жалко оторваться от таких вещей; я думаю она была крепко привязана к ним.

-- Другой бы подумал, что я век свой обращаюсь в фэшенэбельномь сословии и готовлюсь теперь на блестящий аристократический бал, - говорит мистер Боккет. А почем знать: быть может, из меня бы вышел отличнейший щеголь.

Продолжая осматривать вещи, он открывает внутри комода изысканной работы ларчик. Его огромная рука, перебирая перчатки, которые едва ощутительны для него, так легки оне и так мягки в его руке, встречается с белым носовым платком.

-- Гм! Дай-ка мне взглянуть на тебя, - говорит мистер Боккет, опуская свечку. - По какому это случаю положили тебя отдельно от других вещей? Что за причина такому отличию? Принадлежишь ли ты миледи или кому нибудь другому? На тебе есть метка, если и не ошибаюсь.

Он находит действительно метку и говорить: "Эсфирь Соммерсон".

Он заключает свои наблюдения так спокойно и тщательно, как он начал им и продолжал, оставляет каждую вещь в том самом положении, в каком находил ее, и после пяти минут времени, проведенных в этом занятии, выходит на улицу. Бросив взгляд на тускло освещенные окна в комнате сэра Лэйстера Дэдлока, он отправляется со всевозможной быстротою к ближайшей извощичьей бирже, выбирает лошадь и приказывает вести себя в галлерею для стрельбы в цель. Мистер Боккет не выдает себя за опытного знатока лошадей; но все же он истрачивает небольшую сумму денег на пари во время замечательнейших конских скачек и обыкновенно выражает свое суждение по этому предмету замечанием такого рода, что тогда только и может узнать достоинство лошади, когда увидит ее бег.

В настоящем случае, он делает безошибочный выбор. Он мчится по каменной мостовой во весь опор, и между тем направляет свои проницательные взоры на каждое более или менее подозрительное создание, мимо которого несется он по улицам, покрытым полуночным мраком, на огоньки в окнах верхних этажей, где жители легли или ложатся спать, на все перекрестки, на небо, покрытое тяжелыми облаками, и на землю, где лежит тонкий слой снега - ночам знать, быть может, из того или другого неожиданно представится случай, который послужит ему в пользу? Он мчится к месту назначения с такой быстротой, что когда останавливается, то клубы пара от лошади едва его не задушают.

-- Проведи ее немного; пусть она освежится. Через полминуты я опять поеду.

Он пробегает по длинному деревянному корридору и застает кавалериста за трубкой.

умер Гридли? Кажется, я не ошибаюсь в её имени... нет?... Так и прекрасно! Где она живет?

Кавалерист только что оттуда и сообщает адрес: близь Оксфордской улицы.

-- Ты не будешь сожалеть об этом, Джордж. Спокойной ночи!

Он снова выходит с полным убеждением, что видел Филя, который сидел подле скудного огня и смотрел на него, разинув рот и выпуча глаза; снова мчится по улицам и снова выходить из кареты в клубы лошадиного пара.

Мистер Джорндис, во всем доме единственный человек, который не спит, но и он собирается лечь в постель; услышав усиленный звон в колокольчик, он встает от книги и в халате спускается к уличной двери.

В один момент, посетитель без всяких церемоний входит в приемную, затворяет дверь и оставляет руку на замке.

-- Я имел уже удовольствие видеться с вами. А полицейский агент Боккет. Взгляните, сэр, на этот платок. Он принадлежит мисс Соммерсон. Четверть часа тому, я сам нашел его отдельно между вещами леди Дэдлок. Ни минуты нельзя терять. Дело идет о жизни или смерти. Вы знаете леди Дэдлок?

-- Знаю.

-- Сегодня сделано там открытие какой-то тайны... семейной тайны. С баронетом Лэйстером Дэдлоком сделался припадок апоплексии или паралича, его долго не могли привесть в чувство, и драгоценное время потеряно. Леди Дэдлок исчезла сегодня после обеда и оставила мужу весьма неблаговидное письмо. Пробегите его. Вот оно.

-- Не знаю. Это похоже на самоубийство. Во всяком случае опасность подобного предположении увеличивается с каждой минутой. Я бы дал за час сто фунтов стерлингов, чтоб только не дойти до этой поры без всякого дела. Мистер Джорндис, сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, поручил мне преследовать ее и отыскать - спасти ее и передать ей его прощение. У меня есть деньги и власть; но мне не достает еще одного: мне не достает мисс Соммерсон.

Мистер Джорндис с озабоченным видом и боязливым голосом повторяет:

-- Послушайте, мистер Джорндис! (Мистер Боккет во все это время следит за изменением лица его с величайшим вниманием) я говорю с вами как с джентльменом, имеющим человеческое сердце, и говорю при таких важных обстоятельствах, которые не часто случаются. Если медленность бывала когда нибудь опасна, так она опасна теперь. И если вы впоследствии не. захотите считать себя виновником её, так теперь самое лучшее время позаботиться об этом. Восемь или десять часов с тех пор, как исчезла леди Дэдлок, стоят как я уже сказала, вам, ста фунтов стерлингов каждый. Мне поручено отыскать ее. Я полицейский агент Боккет. К тому же, что всего более тяготит ее, так это ложное обвинение её в убийстве. Если я стану преследовать ее один, она, в неведении своем о том, что сэр Лэйстер Дэдлок, баронет, сообщал мне, быть может дойдет до отчаяния. Но если я отыщу ее в обществе с барышней, к которой она питает нежную любовь - заметьте, я ничего не спрашиваю и больше этого ничего не стану говорить - она убедится в моих дружелюбных намерениях. Позвольте же мне отправиться с ней и дайте мне возможность овладеть миледи с помощью любимого ею создания, спасти ее и убедить в чистосердечии слов её мужа, если только она жива. Позвольте мне отправиться с одной только ей, и я сделаю с своей стороны все лучшее; но я не отвечаю, в чем будет заключаться все лучшее. Время летит; скоро ударит час. Когда пробьет час, значит прошел еще один час, - а этот стоит уже тысячи фунтов, а не сотни.

то он подождет, и делает совсем другое - вместо того он следует за мистером Джорндисом на верх и не выпускает того из виду. Во время переговоров он остается на лестнице в глубоком мраке. Через несколько минут мистер Джорндис спускается и говорит ему, что мисс Соммерсон сию минуту будет готова и, поручив себя его защите, будет сопровождать его куда угодно. Мистер Боккет, как нельзя более довольный, выражает высокое одобрение и у самых дверей ждет её прихода.

После этого он сооружает в голове высочайшую башню смотрит с нея во все стороны на далекое пространство. От его взгляда не ускользает множество одиноких, прокрадывающихся по улицам фигур, множество фигур под заборами на дорогах и под стогами сена. Но между ними не оказывается фигуры, которую он ищет. Он примечает их в углублениях мостов, видит, что они глядят через перила: примечает многих в более мрачных местах над уровнем Темзы; и мрачный, не. имеющий никакого определенного вида предмет, несомый по прихоти течения, более одинокий, чем все другие, более других приковывает к себе его внимание.

Где же она? Живая или мертвая, где она? Если бы, в то время как он развертывает носовой платок и бережно складывает его, если бы этот платок волшебною силою перенес бы его на то место, где она нашла его, и открыл бы перед ним местность, объятую мраком ночи, и хижину, прикрывавшую умершого младенца, нашел ли бы он ее там? На том пустынном пространстве, где в кирпичеобжигательным печах горит бледно-синеватый огонек, где соломенные кровли жалких навесов, под которыми приготовляется кирпич, развеваются по ветру, где глина и вода проникнуты насквозь жестоким морозом и где мельница, в которой огромная лошадь с завязанными глазами ходит целый день по колесу, кажутся орудиями человеческой пытки, там он видит одинокую облепленную снегом и гонимую ветром фигуру, видит, что она проходит по этому пустынному, безлюдному месту, повидимому, отчужденная от всякого сообщества, с людьми. Это фигура женщины; но она очень, очень бедно одета; така и одежда никогда не появлялась в приемной и никогда не выходила из парадных дгерей столичного дома Дэдлоков.