Холодный дом.
LX. Перспектива.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. LX. Перспектива. (старая орфография)

LX. Перспектива.

Я приступаю к другим отделам моего повествования. От доброты и искренности, которые я видела во всех окружающих, меня, я чувствовала такое утешение, о котором не могу подумать без сердечной отрады. Я уже столько говорила о себе, и мне остается передать еще столь многое, что я не буду останавливаться на описании моей горести. Я была больна, но болезнь эта недолго продолжалась; я не упомянула бы вовсе об этой болезни, если бы могла совершенно забыть участие, которое мне оказывали при этом случае в доме моего опекуна.

Я приступаю, таким образом, к другим отделам моего повествования.

Во все продолжение моей болезни мы были в Лондоне, куда, по приглашению моего опекуна, приехала и мистрисс Вудкорт, чтобы погостить у нас. Когда опекун мой нашел, что я довольно укрепилась и оправилась для того, чтобы по-прежнему нести с ним беседу, хотя я могла бы приступить к этому скорее, если бы он захотел поверить мне, я принялась за свою работу и придвинула свой стул к его креслу. Он сам назначил время моему выходу и на первый раз мы были одни.

-- Тетенька Трот, - сказал он, приветствуя меня поцелуем: - Ворчальная опят повеселеет с твоим приходом, моя милая. У меня есть маленькое предположение, которое я намерен развить, маленькая хозяюшка. Я намерен остаться здесь, может быть, месяцев на шесть, может быть, на более продолжительное время, как случится. Одним словом, я хочу переселиться сюда на некоторый срок.

-- И следовально оставить Холодный Дом? - спросила я.

-- Э, моя милая! Холодный Дом должен же привыкать сам о себе заботиться, - отвечал он.

Мне показалось, что выражение, с которым он произнес эти слова, отзывалось грустью; но взглянув на него, я увидела, что лицо его озаряется самою чистосердечною улыбкою.

-- Холодный Дом, - повторил он, и голос его, как показалось мне, не отзывался уже унынием, - должен приучаться думать своею головою. От Ады до нас теперь довольно большое разстояние, моя милая, а между тем твое присутствие дли Ады необходимо.

-- Это совершенно похоже на вас, опекун, - сказала я, - вы составляете этот план с тем, чтобы сделать нам обеим приятную неожиданность.

-- Я не так безкорыстен, моя милая, как ты стараешься меня представить, потому что если бы ты была в постоянных разъездах, ты редко могла бы проводить со мною время. А между тем я желаю как можно чаще видаться с Адою, как можно больше слышать о ней при этой печальной разладице с Риком. Я желал бы иметь известие не о ней лишь, но и о нем, бедняжке!

-- Видели вы сегодня мистера Вудкорта, опекун?

-- Я вижу мистера Вудкорта всякое утро, бабушка Дорден.

-- Он продолжает говорить о Ричарде то же самое?

-- Все одно и то же. Он не признает в нем прямого телесного недуга, он думает даже, что в нем нет никакой болезни. За всем тем он недоволен им; да и кто мог бы быть довольным?

Моя милочка приезжала к нам последнее время всякий день, иногда даже по два раза в день. Но мы предвидели, что это продолжится только до тех пор, пока я совершенно оправлюсь. Мы очень хорошо знали, что её нежное сердце было также полно любви и привязанности к её кузену Джону, как и прежде; мы никак не думали, чтобы и Ричард отклонял ее от посещений нашего дома; но мы понимали в то же время, что она считала в отношении к нему своим долгом быть умереннее на визиты к нам. Проницательность моего опекуна скоро заметила это, и он всегда старался высказать ей, что, по его мнению, она была права.

-- Милый, несчастный, обманутый Ричард, - сказала я. - Когда он опомнится от своего заблуждения?

-- Он вовсе не на той дороге, моя милая, чтобы одуматься, - отвечал мой опекун. - Чем более он страдает, тем более вооружается против меня, потому что он сделал меня главным олицетворением своего несчастного дела и главным виновником своих страданий.

Я не могла удержаться, чтобы не прибавить: "как это безразсудно!"

в сердце и груди его, безразсудство и несправедливость с начала до конца, если только у него будет когда-нибудь конец. Как же ты хочешь, чтобы бедный Рик, который возится с этим делом, почерпнул из него правила благоразумия? Это также невозможно, как собирать виноград с терновника или фиги с репейника, как говаривали в старину.

Про кротость и участие к Ричарду, которые выразились всегда так ясно, когда он говорит о нем, до того тронули меня, что после этого я почти не заговаривала с ним об этом предмете.

-- Я воображаю себе, как лорд-канцлер, вице-канцлеры и весь Верховный Суд - эта батарея с пушками большого калибра - удивятся безразсудству и несправедливости в одном из своих опекаемых, - продолжал мой опекун. - Когда эти ученые мужи начнут разводить махровые розы в пудренных кудрях своих париков, я тоже начну удивляться.

Он прервал себя тем, что стал смотреть в окно, наблюдая, откуда дует ветер, и оперся в это время на свинку моего стула.

-- Хорошо, хорошо, маленькая хозяюшка! Надо идти тою же дорогою, моя милая. Мы должны предоставить эту подводную скалу времени, случаю и благоприятнейшим обстоятельствам. Мы не должны допускать Аду разбиться об этот камень. Ни он, ни она не приобретут ни малейшого преимущества от разлуки и разлада с другом. Потому я в особенности просил Вудкорта и теперь также прошу тебя, моя милая, не возбуждать этих вопросов с Ричардом. Оставь его в покое. Через неделю, через месяц, через год, рано или поздно, а он увидит меня более ясными глазами. Я могу ведь подождать

Я призналась, что разсуждала уже с ним об этом предмете и что мистер Вудкорт также говорил уже с ним.

-- Он упоминал мне об этом, - отвечал мой опекун. - Он очень добр. Он представлял свои возражения и доводы, бабушка Дордень, свои, и следовательно теперь уже нечего распространяться о том же самом. Теперь обратимся к мистрисс Вудкорт. Как она нравится тебе, моя милая?

Я отвечала на этот вопрос, который показался мне чрезвычайно неожиданным, что я полюбила ее и нахожу, что теперь она приятнее, чем была прежде.

-- Я то же думаю, - заметил мои опекун. Поменьше фраз о родословных? Не так много о Морган-апе? Так что ли его имя?

Я именно была того же мнения, хотя Морган-ап был очень безвредным и спокойным лицом даже и тогда, когда о нем разсуждалось гораздо больше.

-- Впрочем, говоря вообще, он кажется гораздо привлекательное и более в своей тарелке, пока не покидает своих родных гор, сказал мой опекун. - Я согласен с тобой. Итак, маленькая хозяюшка, хорошо я сделаю, если удержу здесь на время мистрисс Вудкорт?

Да. Впрочем...

Опекун мой посмотрел на меня, выжидая, что я намерена еще сказать.

Мне нечего было сказать. По крайней мере в эту минуту мне ничего не приходило в голову. Во мне оставалось какое-то неопределенное впечатление, что лучше бы было, если бы у нас была какая-нибудь другая гостья, но я не могла объяснить это даже самой себе. А если не могла объяснить себе, то тем менее кому-нибудь другому.

-- Видишь-ли, - сказал мой опекун. - Наш околодок лежит как раз на пути Вудкорту, и он может приезжать сюда для свидания с нею так часто, как ему вздумается, что, конечно, приятно им обоим. Она же очень коротка с нами и искренно любит тебя. Да. Это несомненно.

Мне нечего было сказать против этого. Я не могла бы придумать лучшого распоряжения; но в то же время я не могла быть покойною. Эсфирь, Эсфирь, почему же нет? Эсфирь, подумай хорошенько!

-- Это очень хороший план, в самом деле, милый опекун, и лучше нельзя ничего придумать.

-- Решительно, маленькая хозяюшка.

-- Решительно. Я подумала с минуту, считая долгом убедиться в своих ощущениях, и осталась в полной уверенности что это так.

-- Хорошо, - сказал мой опекун. - Быть по сему. Решено единогласно.

-- Решено единогласно, - повторила я, принимаясь за работу.

Это было покрывало для его книжного столика, которое я теперь приготовлялась оканчивать. Оно было впялено еще до моего печального ночного путешествия и с тех пор я не принималась за него. Теперь я показала опекуну мое рукоделие, он очень хвалил его. Когда я объяснила ему узор и расположение рисунка, также эффект, которого надо было ожидать от соединения тех и других цветов, мне казалось, что я желаю возвратиться к прежнему предмету разговора.

продолжительного пребывания его там. Случалось вам наводит его на этот разговор?

-- Да, моя хозяюшка, даже очень часто.

-- Он решился на это предприятие?

-- Кажется, что нет.

-- Может быть, у него теперь в виду какие-нибудь другие планы? - спросила я.

-- Да, может быть, вероятно, - отвечал мой опекун довольно решительным тоном, - Уже с полгода тому назад или около этого открылось место врача при госпитале для бедного сословия где-то в Йоркшейре. Местность привлекательная, край вполне приятный: горные потоки и улицы, город и деревня, мельницы и трясины. Место это как будто создано для человека его свойств. Я считаю его человеком, которого надежды и стремления выходят из обыкновенного уровня - это, впрочем, заметно у большей части людей - но которого этот обыкновенный уровень в состоянии удовлетворить, если с ним соединена дорога к полезной деятельности и добросовестной службе - дорога, не ведущая ни к какой другой дороге. Я полагаю, что все возвышенные души честолюбивы; но честолюбие, которое спокойно доверяет себе и обрекает себя идти по такой дороге, не усиливаясь судорожно перепрыгнуть ее, всегда заслуживает с моей стороны особенного одобрения. Таково честолюбие Вудкорта сколько могу понять.

-- И он получит это место? - спросила я.

-- Не знаю, - отвечал мой опекун, улыбаясь: - я не оракул и потому не могу сказать утвердительно; но я думаю, что мог бы получить. Репутация его очень завидная. Во время кораблекрушения там было много людей из этого края. Бывает, что и хорошему человеку все-таки достается когда нибудь лучшая доля. Не думай, чтобы я разумел значительное содержание. Что касается до денег, то тут должно разсчитывать на безделицу, моя милая; тут надо ожидать большой работы и скудной платы. Впрочем, не надо покидать надежду, что при благоприятных обстоятельствах дела его поправятся.

-- Бедные люди этого края будут иметь причину благословлять выбор, если он падает на мистера Вудкорта, опекун.

-- Ты права, маленькая хозяюшка; я уверен, что они будут считать себя счастливыми.

Мы не сказали уже более об этом ни слова, и он также ничего не говорил о будущей участи Холодного Дома.

Я теперь начала навещать мою милочку всякий день, в том мрачном углу, в котором она жила. Я обыкновенно выбирала для этого утро; но если в другое время мне выходил свободный час, я надевала чепчик и спешила к ней. Они оба так радушно принимали меня во всякий час дня и так становились веселы, когда слышали, что я отворяю дверь и вхожу к ним (будучи у них совершенно как дома, я никогда не стучала предварительно), что я вовсе не боялась наскучить или помешать им своими визитами.

При этих посещениях, я часто не заставала Ричарда с Адой. Его или не было дома, или он писал, или читал бумаги по своему делу, сидя за столом, совершенно заваленным деловыми документами. Иногда я ходила за ним и вызывала его из конторы мистера Вольза. Иногда я встречала его где нибудь по соседству, встречала глядящим по сторонам и кусающим себе ногти. Я часто видела его блуждающим у Линкольнина, близь того места, где я впервые встретилась с ним. Но как он теперь переменился, Боже, как переменился!

Я очень хорошо знала, что деньги, принесенные Адою, таяли вместе со свечами, которые горели по вечерам в конторе мистера Вольза. Сумма эта не была значительна и в начале. Он, женясь, вошел в долги, и я скopo поняла истинное значение любимой фразы мистера Вольза, что он налег на колесо и заставил его вертеться - фразы, которую я так часто слышала от Ричарда. Милочка моя старалась хозяйничать изо всех сил и пробовала всячески соблюдать экономию; но я знала, что они с каждым днем становятся беднее и беднее.

Она сияла в этом бедном углу как прекрасная звезда. Она так украшала его, так отражала на него свои прелести, что он совершенно изменился. Будучи бледнее, чем была она дома, и спокойнее, чем можно бы ожидать от её восприимчивой натуры, поддающейся надеждам, она сохраняла такое ясное личико, что я почти убедилась, что из любви к Ричарду она ослеплялась даже насчет его обманчивой карьеры.

Однажды, под влиянием этой мысли, я пришла к ним обедать. Когда я поворотила к Сэймонд-инну, я встретила маленькую мисс Фляйт. Она только что возвращалась от питомцев Джорндиса, как она обыкновенно называла Ричарда и Аду, и находилась еще под приятным впечатлением сделанного визита. Ада уже говорила мне, что она всякий понедельник являлась к ним в пять часов с особым белым бантиком на чепце - бантиком, которого не было видно в другое время, и с огромным ридикюлем в руке, наполненным документами.

-- Милая моя! - начала она. - Какая счастливая встреча! Как ваше здоровье? Очень рада вас видеть! И вы тоже идете присутствовать при докладе к питомцам Джорндиса? Наверное! Наша красавица дома, моя милая, и в восторге будет повидаться с вами.

-- Так значит Ричард еще не возвратился? - спросила я. - Я очень рада этому, потому что я боялась, что опоздаю.

-- Нет, он еще не воротился, - отвечала мисс Фдяйт. - Он долго пробыл в суде. Я оставила его там с Вользом. Вы верно не любите Вольза? Не любите его пожалуйста. Опасный человек!

-- Я думаю, что вы видитесь теперь с Ричардом чаще, чем когда нибудь? - спросила я.

-- Милая моя, - отвечала мисс Фляйт: - ежедневно и ежечасно. Вы помните, что я вам говорила о притягательной силе, которою одарен канцлерский стол? Теперь, представьте себе, Ричард делается после меня самым неутомимым истцом в целом суде. Он начинает решительно забавлять наше маленькое общество, очень приятное, хотя и маленькое общество; не так ли?

Грустно было слышать это из уст бедной сумасшедшей старушки, хотя тут не было ничего удивительного.

душеприказчиком. Выбрала, назначила и утвердила. Это все есть в моем завещании. Да-а.

-- В самом деле? - спросила я.

-- Да-а, - повторила мисс Фляйт самым сладким и вкрадчивым тоном: - он мой душеприказчик, администратор и претендатель за мои права (это наше канцелярское слово, моя милая). Я разсудила, что если мне придется покончить с жизнию, то он будет совершенно способен наблюдать за делом. Он и теперь так аккуратен в своем ходатайстве.

Это заставило меня вздохнуть при мысли о Ричарде.

-- Я когда-то назначала было, - сказала мисс Фляйт, отозвавшись на мой вздох: - назначила и совершенно определила, и уполномочила бедного Гридли. Он также был очень аккуратен, моя милочка. Уверяю вас, что он был образцовый человек. Но он приказал долго жить, потому я избрала ему преемника. Только не говорите об этом никому. Все это сказано было вам по секрету.

Она осторожно полуоткрыла свой ридикюль и показала мне внутри его сложенный сверток бумаги, говоря, что это и есть документы, относящиеся к назначению администратора и душеприказчика.

-- Еще секрет, моя милая. Я сделала новое приобретение для своей коллекции птичек.

-- В самом деле, мисс Фляйт? - спросил я, зная, с каким удовольствием она принимала всякое выражение участия к её интересам.

Она несколько раз кивнула головою, и лицо её сделалось унылым и мрачным.

-- Еще две птички. Я называю их питомицами Джорндиса. Оне посажены в клетки но примеру других. Оне сидят вместе с Надеждою, Радостью, Юностью, Миром, Спокойствием, Жизнью, Прахом, Пеплом, Пустотою, Нуждою, Раззорением, Безумством, Смертью, Коварством, Глупостью, Болтовнею. Париками, Лохмотьями, Овчиной, Грабежом, Предыдущим, Наречием, Окороком и Шпинатом!

Бедняжка поцеловала меня с таким тревожным видом, какого я никогда не замечала в ней, и пошла прочь. Её манера торопливо произносить имена своих птиц, как будто она боялась слышать их даже из своих собственных усть, неприятно удивила меня.

Для меня не было особенно отрадною неожиданностью, и я могла бы обойтись без этого сюрприза, что Ричард (который пришел минуту или две спустя после меня) привел мистера Вольза к себе обедать; хотя обед был очень полный, Ада и Ричард выходили из комнаты на несколько минуть, распоряжаясь приготовлением некоторых блюд, которые должны были появиться на столе. Мистер Вольз воспользовался этим случаем, чтобы вступить со мною в разговор, который он вел вполголоса. Он подошел к окну, у которого я сидела, и начал говорить о Сеймонд-Инне.

-- Скучное место, мисс Соммерсон, для человека, который не ведет оффициальной жизни, - сказал мистер Вольз, протирая стекла очков черною перчаткою, чтобы яснее видеть меня.

-- Да, здесь не на что и посмотреть, - сказала я.

-- И нечего послушать, мисс, - отвечал мистер Вольз. - Кое-когда приходит музыка, но мы, законники, не музыкальный народ и отклоняем ее большею частью. Я надеюсь, что мистер Джорндис в таком вожделенном здоровье, какого только могут желать ему его друзья?

Я поблагодарила мастера Вольза и сказала, что он здоров.

-- Я сам не имею удовольствия быть принятым в число его друзей, - сказал мистер Вольз: - и я очень хорошо понимаю, что джентльмены нашего сословия иногда пользуются не совсем благоприятною репутациею в обществе, к которому принадлежит он. Впрочем, у нас постоянная привычка, приятно то или неприятно другим, наш господствующий предразсудок (а мы все жертвы предразсудка) вести дела откровенно, начисто, на распашку. Как вы нашли мистера Карстона, мисс Соммерсон?

-- Он смотрит очень хорошо. Он чрезвычайно озабочен и встревожен.

-- Именно, - сказал мистер Воль;

Он стоял позади меня, при чем его черная фигура едва не доставала до потолка этих низких комнат; он ощупывал неровности своего лица как какие нибудь орнаменты и говорил так скрытно, так замкнуто, как будто в нем вовсе не было человеческой страсти, человеческого чувства.

-- Мистер Вудкорт кажется очень попечителен в отношении к мистеру Карстону? - спросил он.

-- Мистер Вудкорт самый безкорыстный из его друзей, - отвечала я.

-- Это не приносит много пользы такому несчастному характеру, - сказала я.

-- Именно, - заметил мистер Вольз.

Он казался в эту минуту таким мешковатым, неподвижным, мрачным, таким безкровным, бездушным существом, что я живо представила себе, как Ричард таял, уничтожался под влиянием взоров такого руководителя, и я находила в нем все свойства вампира.

-- Мисс Соммерсон, - сказал мистер Вольз, медленно потирая руки, обтянутые перчатками, как будто для его огрубевшого чувства осязания было все равно, покрыты ли руки лайкою или нет: - женитьба мистера Карстона была вовсе неблагоразумна.

Я просила, чтобы он избавил меня от необходимости разсуждать об этом.

-- Они дали друг другу слово, когда оба были еще очень молоды, - сказала я ему, несколько разгорячившись: - и когда будущность представлялась им более привлекательною и ясною, когда Рячард не поддался еще тому несчастному влиянию, которое совершенно омрачило его жизнь.

-- Именно, - снова заметил мистер Вольз. - Итак, привыкнув вести дела на-чисто, я, с вашего позволения, мисс Соммерсом, скажу вам, что я разумею этот брак неоснованным ни на каком разсчете. Я обязан иметь по этому предмету самостоятельное мнение, не только в отношении к родственникам мистера Карстона, в глазах которых я, конечно, не желал бы казаться виноватым, но и в интересах собственной репутации, слишком дорогой для меня, как для должностного человека, старающагося снискать общее уважение, дорогой для моих трех дочерей-девушек, которым я пытаюсь, по мере сил, доставить хотя малую независимость, дорогой, прибавлю в заключение, для моего престарелого отца, которого я считаю долгом поддерживать.

-- Этот брак получил бы совершенно другой характер, он казалси бы гораздо более счастливым и удачным браком, - заметила я: - если бы Ричард решился развязаться с тем опасным направлением, по которому вы идете вместе с ним.

Мистер Вольз, с беззвучным кашлем, или, скорее, вздохом, направленным внутрь одной из черных перчаток, наклонил голову, как будто он не хотел спорить даже и с эти.мь замечанием.

-- Мисс Соммерсон, - сказал он: - это очень может быть; я с охотою допускаю, что молодая леди, которая приняла имя мистера Карстопа таким неблагоразумным образом... вы верно не посетуете на меня, что я снова выражаюсь таким образом, сознавая свою обязанность в отношении родственников мистера Карстова... что эта молодая леди очень миленькая леди. Дела постоянно мешали мне вступать в общество иначе как по оффициальным отношениям; но во всяком случае я считаю себя вправе заметить, что она крайне миленькая леди. Что касается собственно красоты, я не берусь судить об этом, ибо я никогда не обращал на сей предмет большого внимания с самого детства; но смею заметить, что и с этой точки зрения молодая леди представляется равномерно привлекательною. Она пользуется подобною репутациею, как мне случалось слышать, между клерками Суда, а их мнению я верю в этом случае более, нежели своему собственному. В отношении же интересов, которые преследует мистер Карстон...

-- О, вы хотите говорить о его интересах, мистер Вольз!

-- Извините меня, - отвечает мистер Вольз, продолжая все тем же замкнутым и безстрастным тоном. - Мистер Карстон ожидает некоторых выгод от завещания, оспариваемого исковым порядком. Это выражение, которое мы обыкновенно употребляем. В отношении преследования мистером Карстоном своих интересов, я упомянул вам, мисс Соммерсон, в первый раз, когда имел удовольствие вас видеть, упомянул по свойственной мне наклонности вести дела открыто; я именно употребил эти самые слова, потому что впоследствии я даже отметил их в своем дневнике, с которым можно справиться во всякое время... я упомянул вам, что мистер Карстон принял за правило наблюдать за своими интересами, и что когда кто либо из моих клиентов руководствуется каким нибудь правилом, которого по существу нельзя назвать безнравственным (то есть незаконным), то я считаю своею связанностью приводить это правило в исполнение. И я приводил его в исполнение, я и теперь привожу его в исполнение. Но я не намерен ни в каком случае смягчать обстоятельства дела даже пред родственниками мистера Карстона. Точно так же, как я был откровенен с мистером Джорндисомь, я буду открыт с вами. Я смотрю на это, как на свою оффициальную обязанность, хотя бы никто не возлагал на меня подобной обязанности. Я скажу начисто, как это ни будет неприятно, что делам мистера Карстона дано очень дурное направление, что, по мнению моему, сам мистер Карстон идет по совершенно ложному пути, и что брак их я считаю очень неблагоразумным и неудачным... Здесь ли я, сэр? Да, очень вам благодарен; я здесь, мистер Карстон, я веду очень приятный разговор с мисс Соммерсон, за что также должен особенно благодарить вас, сэр.

Он произнес это в ответ Ричарду, который заговорил с ним, входя в комнату. В это время я слишком хорошо поняла затейливые уловки мистера Вольза, с целью защитить себя и свою репутацию, слишком хорошо поняла, чтобы не убедиться, что наши опасения насчет судьбы его клиента были совершенно основательны.

Мы сели за стол, и я с полным удобством могла наблюдать за Ричардом. Мне не мешаль в этом случае и мистер Вольз (который снял перед тем свои перчатки), хотя он сидел против меня за маленьким столом; потому что едва ли во все продолжение обеда, смотря, повидимому, во все стороны, он хоть раз спустил глаза с хозяина дома. Я нашла Ричарда исхудалым и болезненным на вид; он одет был очень небрежно, казался разсеянным, принужденным и от времени до времени погружался в мрачное раздумье. Глаза его, столь ясные и оживленные прежде, потускли и приняли тревожный характер, который их совершенно изменил. Я боюсь употребить это выражение, но он показался мне значительно постаревшим. Молодость испытывает разрушение, которое отличается от естественной старости, и такого-то рода разрушению подверглась молодость Ричарда и его юношеская красота.

Он ел мало и был совершенно равнодушен к тому, что ему подавали, казался несравненно более нетерпеливым, чем бывал прежде, и обходился довольно резко даже с Адою. Я думала сначала, что его прежнее легкомыслие и безпечность совершенно исчезли; но между тем они проглядывали и теперь, сколько я могла заметить, приняв наблюдательное положение. Он не перестал еще смеяться; но смех его походил на отголосок какого-то радостного звука и отзывался грустью и унынием.

Впрочем, по свойственному ему радушию, он выказывал полное удовольствие, что видит меня у себя, и мы словоохотливо говорили о былом времени. Все это, повидимому, не занимало мистера Вольза, хотя он по временам издавал какой-то вздох, заменявший в нем, кажется, улыбку. Он встал вскоре после обеда и сказал, что с позволения леди он намерен отправиться в свою контору.

-- Всегда занят делами, Вольз! - вскричал Ричард.

посреди своих собратий по сословию и посреди общества в его обширном смысле. Добровольное отречение с моей стороны от удовольствия пользоваться таким приятным сообществом имеет тесную связь с вашими интересами, мистер Карстон.

Ричард выразил совершенную уверенность в этом и посветил Вользу выйти из комнаты. По возвращении он сказал нам, повторив несколько раз, что Вольз славный человек, надежный человек - человек, который делает то, что обещает, одним словом, вполне хороший человек! Он говорил это с таким убеждением, что мне показалось бы чрезвычайно странным, если бы он когда нибудь стал сомневаться в Вользе.

Затем Ричард лег на диван в совершенном утомлении, а мы с Адой стали приводить все в порядок, потому что у них не было людей кроме женщины, которая должна была присмотреть за всем. У моей милочки было здесь фортепьяно, за которое она теперь села, чтобы пропеть любимые романсы Ричарда; лампу вынесли в соседнюю комнату, потому что Ричард жаловался, что ему трудно смотреть на свет.

Я сидела между ними возле моей милой подруги и с грустным смущением прислушивалась к её приятному голосу. Я думаю, что Ричард испытывал то же самое, и что потому он велел вынести из комнаты огонь. Она продолжала петь, вставая по временам, чтобы наклониться к нему и сказать с ним несколько слов, когда мистер Вудкорг вошел в комнату. Он сел возле Ричарда и полушутливо, полусерьезно, с совершенною непринужденностью и откровенностью стал говорить о себе и о том, как он провел день. Теперь он предложил сделать с ним маленькую прогулку на один из мостов, так как в то время была ясная л5иная ночь; и они отправились.

Они оставили мою милочку за форгспьяно, а меня возле нея. Когда они вышли из комнаты, я обняла рукою её талию. Она положила свою левую руку в мою руку (я сидела с этой стороны), но правую оставила на клавишах, проходя по ним от времени до времени, но не издавая, впрочем, никакой ноты.

Я возразила моей подруге, что едва ли справедливо приписывать это исключительно мне, потому что мистер Вудкорть появился сначала в доме её двоюродного брата Джона и познакомился там со всеми нами в одно время, что он всегда любил Ричарда, а Ричард всегда был расположен к нему, и так далее.

-- Все это так, - сказала Ада: - однако мы обязаны тебе чем, что он сделался для нас таким искренним другом.

Я сочла за лучшее не прерывать мою милочку и не начинать еще говорить об этом предмете. Я выразила ей свою мысль. Я высказала ее слегка, потому что почувствовала, что Ада трепещет.

-- Эсфирь, моя душа, мне нужно учиться быть хорошею женою, нужно стараться быть очень, очень хорошею женою. Ты будешь учить меня.

Я не сказала ничего более; я заметила, что рука её тревожно пробегает по клавишам, и я поняла, что не мне нужно было говорить в эту минуту; я поняла, что подруга моя намерена что-то передать мне.

-- Когда я вышла замуж за Ричарда, я не была равнодушна к тому, что ожидало его в будущем. Я долгое время была совершенно счастлива с тобою, я не знала тогда тревог и безпокойства, пользуясь твоим вниманием и привязанностью; но я понимала опасность, к которой он стремился, милая Эсфирь.

-- Знаю, знаю, моя милая.

-- Когда мы были обвенчаны, я возымела маленькую надежду, что мне удастся разуверить его в его заблуждении, что он будет смотреть на свои поступки с другой точки зрения, сделавшись мужем, и не станет безразсудно стремиться к недостижимой цели, как он делает теперь, желая упрочить мое благосостояние. Но если бы даже у меня и не было этой надежды, я все равно вышла бы за него, непремеино бы вышла, милая Эсфирь.

-- Не думай, моя милая Эсфирь, чтобы я не замечала того, что ты замечаешь, чтобы я не боялась того, чего ты опасаешься. Никто не в состоянии понять его лучше меня. Глубочайшая мудрость, когда либо жившая на этом свете, едва ли могла бы знать Ричарда лучше, чем знает его любовь моя.

Она говорила скромно и тихо, и её дрожащая рука выражала много тревоги и волнения, переходя взад и вперед по беззвучным клавишам. Моя милая, милая подруга!

-- Я вижу его в самые тяжкия для него минуты ежедневно. Я слежу за ним во время его сна. Я знаю всякую перемену, которая происходит у него на лице. Но когда я вышла за него, я твердо решилась, Эсфирь, если небо поможет мне, никогда не показывать, что я огорчаюсь его поступками, чтобы не сделать его таким образом вдвое более несчастливым. Я стараюсь, когда он возвращается домой, чтобы на лице моем не было следов безпокойства. Я стараюсь, когда он смотрят на меня, казаться ему такою, какою он желал бы меня видеть. Я вышла за него, чтобы поступать таким образом, и это меня поддерживает.

Я чувствовала, что она дрожит более прежнего. Я ожидала, что она намерена сказать далее, и теперь я начинала предугадывать это.

Она остановилась на минуту. Она умолкла, но рука её не переставала трепетать.

говорит красноречивее всяких слов, и что было бы в состоянии лучше, чем я сама, показать Ричарду его истинное положение и привязать его к жизни.

Рука её теперь остановилась. Она прижала меня к груди своей, и я также крепко ее обняла в эту минуту.

-- Итак, я смотрю вперед, милая Эсфирь, смотрю на свое будущее; смотрю подолгу, далеко забегаю тревожною мыслью и вижу, как после длинного ряда годов, когда уже я состареюсь или, может быть, умру, прелестная собою женщина, дочь его, в счастливом супружестве, будет составлять его гордость и благословлять его. Или что статный, отважный мужчина, столь же красивый собою, как он сам был прежде, столь же как он полный надежд, но более его счастливый, станет прохаживаться с ним на вешнем солнце, с уважением глядя на его седины и говоря самому себе: "Благодарю тебя, Боже, что это мой отец! Благодарю тебя, что, потерпев от гибельного для него наследства, он снова возстановлен мне!"

-- Эти надежды поддерживают меня, милая Эсфирь, и я знаю, что оне не перестанут меня поддерживать. Иногда, впрочем, и оне оставляют меня перед тревогою, которая овладевает мною, когда я смотрю на Ричарда.

Я старалась успокоить мою милочку и спросила ее, что это значит? Рыдая и с трудом заглушая вздохи, она произнесла тогда:

-- Я боюсь, что он не доживет, пока у него родится ребенок!