Холодный дом.
Часть вторая.
Глава XI. Брат.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть вторая. Глава XI. Брат. (старая орфография)

ГЛАВА XI.
Брат.

Чье-то прикосновение к морщинистой руке адвоката, в темной комнате, где он стоит в нерешимости, заставляет его вздрогнуть и вскрикнуть:

-- Кто это?

-- Это я, говорят ему в самое ухо старый хозяев лавки. - Не можете разбудить его?

-- Нет.

-- Где же ваша свечка?

-- Потухла. Возьмите ее.

Крук берет свечку, идет к огню, наклоняется над каминной решеткой и пробует раздуть уголья. Но нет ни одной искры под пеплом и усилия его тщетны. Сделав еще безответный призыв своему жильцу, он шепнул адвокату, что хочет сойдти вниз и привести свечку из лавки, и удалялся. Мистер Телькингорн, по причинам, ему известным, дожидается мистера Крука не в комнате, но на лестнице, за дверью.

Ожидаемый свет скоро является на стене и Крук, в сопровождения зеленоглазой кошки, показывается со свечей.

-- Он всегда так спит? спрашивает адвокат шопотом.

-- Хи!.. не знаю, отвечает Крук, мотая головой и насупив брови. - Я, из его привычек знаю только одну, что он редко показывается.

Так, разговаривая, входят они вместе в комнату. И когда он осветил её стены, глаза в ставнях как-будто закрылись. Но глаза лежащого на постели были все-таки открыты.

-- Господи спаси нас! восклицает мистер Телькингорн. - Он умер!

Крук так быстро опустил тяжелую руку, которую было приподнял, что она свесилась с кровати.

С минуту смотрят они молча друг на друга.

-- Пошлите скорее за доктором, сэр! Позовите мисс Флайт, закричите ей с лестницы! Вот здесь, у кровати, сткляночка с ядом! Зовите скорее мисс Флайт. Кричите, сэр, говорит Крук, растопырив над трупом свои искривленные руки, как крылья вампира.

Мистер Телькингорн выбегает на лестницу и кричит:

-- Мисс Флайт! Флайт! Скорее, сюда, где вы, Флайт?

Крук следит за ним глазами и пока тот зовет мисс Флайт, он считает нужным подойти к старому чемодану и отойдти назад.

от обеда, раздраженного врача, с порядочным запасом табаку на верхней губе и с сильным шотландским произношением.

-- А! перекреститесь хорошенько, говорит Эскулап, взглянув на них, после минутного обзора трупа: - он, мертв, как фараон!

Мистер Телькингорн, стоя у старого чемодана, спрашивает: давно ли он умер?

-- Давно ли, сэр? говорят Эскулап: - надо полагать, что он умер часа три назад.

-- Да, так должно быть, замечает темнолицый молодой человек, стоящий по другую сторону кровати.

-- Принадлежите вы к медицинской профессии, сэр? спрашивает Эскулап.

-- Принадлежу, отвечает темнолицый молодой человек.

-- Ну, так я ухожу, говорит Эскулап: пособить здесь нельзя, и этим замечанием окончил он свой коротенькой визит и возвратился дообедывать.

Темнолицый молодой человек освещает постель и с той и с другой стороны, и тщательно осматривает писца, который доказал достоверность своего имени - сделался никем.

-- Я часто видал его, говорит чернолицый врач: - он покупал у меня опиум года с полтора. Что, из вас кто-нибудь родня ему? спрашивает он, взглянув на трех присутствующих.

-- Он нанимал этот угол от меня, отвечает угрюмо Крук и берет свечку из протянутой руки чернолицого врача: - он говорил мне однажды, что я его ближайший родственник.

-- Он умер, говорит врач, от сильного приема опиума - тут нет сомнения. Вся комната пропитана опиумом. Тут его будет достаточно, продолжает он, взяв из рук Крука старый чайничек: - чтоб положить на месте целую дюжину людей.

-- Вы думаете, что он это сделал с умыслом? спрашивает Крук.

-- Принял-то усиленный прием?

-- Да!

(Крук чавкает губами, ожидая ответа с невыразимым любопытством).

-- Не знаю. Я думаю, что без умысла, потому-что он привык к большим приемам; а впрочем, кто его знает? Он, я думаю, был очень-беден?

-- Я думаю, что так. Каморка его не из роскошных, говорит Крук, глаза которого сверкали, не хуже кошачьих, по всем углам каморки. - Но я в ней с-тех-пор не был, как он поместился, а сам он был скрытен: не говорил мне о своих обстоятельствах.

-- Он вам должен за постой?

-- За шесть недель.

-- Он не отдаст никогда! говорит чернолицый молодой человек, продолжая свои наблюдения: - нет сомнения, что он мертв, как фараон, и, судя по его наружности и обстоятельствам, я думаю, что смерть для него - счастье. Однакож он хорошо сложен и съмолоду, надо полагать, был красив. Он это произнес не без чувства и, смотря на лицо трупа, щупал небьющееся сердце. - Я помню, что однажды я заметил в нем что-то такое, похожее на человека лучшого происхождения. Ошибаюсь я, или нет? продолжал он, озираясь вокруг.

вот все, что я о нем знаю.

Во время этого разговора, мистер Телькингорн с руками, заложенными за спину, стоял у старого чемодана и казался совершенно-чуждым всем трем родам интересов, возбужденных смертью писца: он был чужд и участию, с которым молодой врач смотрел на труп, как на субъект своей профессии, очевидно, отличным от того участия, с которым он смотрел на него, с филантропической точки зрения; он был чужд и тому наслаждению, с которым уродливый старик чавкал губами при виде смертного одра; и, наконец, тому ужасу, который эта картина производила на сумасшедшую старушонку. Его невозмутимое лицо было так же невыразительно, как и его черное платье. Нельзя было даже понять, думал он в это время о чем-нибудь, или нет: ни в одной черте его не выражалось ни терпение, ни нетерпение, ни внимание, ни разсеянность: ничего не было видно в нем, кроме внешней шелуха его.

Вот он вмешивается в разговор, обращаясь к молодому врачу с своей неподвижной, деловой манерою.

-- Я зашел сюда, говорит он: - только-что перед вами; в намерении отдать покойнику, которого я никогда не видывал прежде, несколько бумаг для переписки. Я слышал о нем от моего поставщика канцелярских принадлежностей, Снегсби, с Стряпного Подворья. Так-как никто из здешних не имеет о нем никаких сведений, то не худо было бы послать за Снегсби - а? продолжал он, обратившись к сумасшедшей старушонке, которая часто видала его в Палате, и которую он часто видал там, и которая теперь судорожными знаками вызывалась сбегать за поставщиком канцелярских принадлежностей. - Сходите-ка, в-самом-деле!

Старушонка ушла; чернолицый врач оставляет своя безплодные наблюдения я прикрывает предмет их, штопаным, перештопаным подобием одеяла. Мистер Крук перемолвил с ним слова два. Мистер Телькингорн хранит молчание и все-таки продолжает стоять у стула с старым чемоданом.

Мистер Снегсби поспешно является, в своем сером сюртуке и в черных нарукавниках.

-- Боже мой! Боже мой! восклицает он: - таки свернулся, бедняга! С нами крестная сила!

-- Можете ли вы, Снегсби, дать хозяину этой лавки некоторые сведения об этом несчастном создания? спрашивает мистер Телькингорн. - Он, кажется, должен за постой я притон, вы знаете, его надо похоронить.

-- Слушаю, сэр, говорит мистер Снегсби, производи оправдательное откашливанье в кулак: - я, право, не знаю, какой дать совет... разве только посоветовать послать за священной особой.

-- Вас не спрашивают о совете, возражает мистер Телькингорн: - ни без вас бы мог дать совет.

(-- Без-сомнения, никто лучше вас, сэр, говорит мистер Снегсби, с почтительным откашливанием в кулак).

-- Но мне хотелось только, чтоб вы дали сведения или о его родных, или о его происхождении, или о чем-нибудь, до него касающемся.

-- Уверяю вас, сэр, говорят мистер Снегсби, предпослав ответу своему просительный кашель: - что я столько же знаю откуда он пришел, как и то...

-- Куда он отправился! дополнял врач, чтоб вывести его из затруднительного положения.

Молчание.

Мистер Телькингорн смотрит на поставщика канцелярских принадлежностей. Мистер Крук с разинутым ртом ожидает, кто первый начнет говорить.

-- Что ж касается до его родных, сэр, говорит мистер Снегсби: - то еслиб нашелся человек, который бы мне сказал: "послушай, Снегсби, вот тебе двадцать тысяч фунтов стерлингов, балетами английского Банка, только назови мне хоть одного из его родных", так я не хоть бы этого сделать, сэр! Помнится, что, года полтора тому назад, или около этого, когда он переехал в эту лавку тряпья и бутылок...

-- Да, полтора года, сказал Крук, кивнув головою.

-- Года полтора тому назад, или около этого, говорит мистер Снегсби, очевидно, ободрясь - он пошел в нашу улицу, однажды утром, после завтрака, и, застав жену мою (которую я называю мистрисс Снегсби, когда требуют обстоятельства) в нашей лавке, произвел в её присутствии пробу своему почерку и дал заметить, что он нуждается в работе, и что он - от слова не станется - (любимая поговорка мистера Снегсби, которую он произносил с суеверною откровенностью, слишком зарапортовавшись) - в очень-критических обстоятельствах! Жена моя, вообще говоря, небольшая охотница до незнакомых, в-особенности "от слова не станется", когда они в чем-нибудь нуждаются; но к нему она как-то была снисходительна, потому ли, что он был небрит, потому ли, что голова его не была причесана, или по какой другой, свойственной женщинам, причине, предоставляю обсудить вам, только она приняла пробу его почерка, а также и его адрес. Жена моя неочень-понятлива на имена, продолжает мистер Снегсби, не без того, чтоб не произвести в кулак почтительного кашля - и ей казалось, что Немо все равно, что Нимврод, поэтому она и взяла в привычку говорить мне за обедом: "Мистер Снегсби, вы еще не дали Нимвроду работы?" или "Мистер Снегсби, зачем не отдали вы Нимвроду эти тридцать-восемь листов по делу Жарндиса?" и тому подобное. Такт-то образом, он и стал заниматься от нас работою поштучно, и вот все, что я о нем знаю; могу еще одно только прибавить, что он писал быстро и не спать ночи ему ни почем, и что, примером будучи сказать, если вы ему дадите переписать сорок-пять листов в середу вечером, то он вам принесет их утром в четверк обратно. Все это... мистер Снегсби смолк, и вежливо махнул шляпой на постель покойника, как-будто хотел выразить: Все это, я не сомневаюсь, подтвердил бы и мой почтенный друг, еслиб - от слова нестанется - был не мертв.

-- Не умею, возражает старик с отвратительной гримасой.

-- Снегсби, говорит мистер Телькингорн: - сделайте за него осмотр. Он, пожалуй, может попасться в какие-нибудь неприятности. Находясь здесь, я подожду, если вы поторопитесь, и, в случае надобности, могу засвидетельствовать, что все было произведено в законном порядке. Принесите-ка, приятель, свечку для мистера Снегсби: от тотчас все сделает что нужно, для вашего спокойствия.

-- Вопервых, здесь есть старый чемодан, сэр, говорят Снегсби.

-- Да, есть; мистер Телькингорн прежде, кажется, его не заметиль, хотя стоял так близко от него и хотя в комнате больше ничего не было!

Продавец тряпья приносят свечку и поставщик канцелярских принадлежностей производить обыск. Молодой врач облокотился на угол наняла. Мисс Флайт дрожит и выглядывает из-за двери. Старый, способный ученик старой школы, с матовыми черными штанами, завязанными лентами на коленях, в широком черном жилете, в длиннополом черном "раке, в широком, незатянутом белом галстухе, с бантиком, который так знаком в Палате Перов, стоит на том же самом месте и в том же положения.

В старом чемодане кой-какое платьишко, связка билетов Заемного Банка, этих подорожных к бедности, измятая бумажка, пропахнувшая опиумом, на которой нацарапано для памяти: "в такой-то и такой-то день, принял столько-то гранов, в такой-то день, столькими-то гранами больше", и так далее; замечания эти начаты писать с давняго времени, как-будто с тем, чтоб продолжать их регулярно, но потом брошены. Несколько грязных лоскутков, разрозненных газет, заключающих следствия о мертвых телах - и больше ничего. Снегсби ищет и в стенном шкапе и в ящике опрысканного чернилами стола. Но нет ни в том, ни в другом ни клочка от какого-нибудь письма, ничего подобного. Молодой врач осматривает одежду адвокатского писаря и находит только перочинный ножик и две-три мелкия монеты. Совет мистера Снегсби становился самым благоразумным: надо послать за священной особой.

Маленькая сумасшедшая старушонка бежит за приходским сторожем; остальное общество выходит из комнаты.

-- Не оставляйте здесь кошки, говорит врач: - это не годятся!

Мистер Крук выгоняет ее вперед себя; она крадется по лестнице, опустив свой пушистый хвост и облизывая рыло.

-- Доброй ночи, говорит мистер Телькингорн и уходит к своей аллегория и мечтам.

В это время слух разнесся по улице. Толпы обывателей собираются обсудить дело, и авангард наблюдательного корпуса (преимущественно мальчики) протискиваются к самым стеклам лавки мистера Крука. Полисмен, входивший не раз в лавку и выходивший из нея, стоит теперь у её порога так же величественно, как башня, позволяя себе иногда взглянуть на мальчишек, толпящихся у его ног, которые, при взгляде его, отступают и падают. Мистрисс Перкинс, находящаяся уж несколько недель во враждебном безмолвии с мистрисс Пайпер, по поводу неприятной ссоры, приключившейся за то, что маленький Перкинс пробил голову маленькому Пайперу, в этот день, столько замечательный, вступает опять в дружественные отношения. Цаловальник шинка на углу, привелегированный дилеттант, как имеющий точные сведения о жизни человеческой вообще, и в-частности близкия сношения с нализавшимся до-пьяна, сообщает свои замечания полисмену с видом неприступного головореза, нестрашащагося ни полицейского жезла, ни будки. Народ толкует из окон, через улицу и отдельными толпами бежит с непокрытою головою из Канцелярской Улицы, узнать в чем дело. Общее чувство, кажется, в пользу, мистера Крука: радуются, что смерть не его захватила, конечно, не без примеси некоторого естественного смущения в погрешительности своих предположений. Наконец, посреди всей этой суматохи, является и приходский сторож.

На него смотрят не без популярности, хотя его обязанность состоит собственно в том, чтоб прийдти и только взглянуть на труп. Ощущение возрастает, когда из уст в уста переходит молва, что приходский страж на лестнице. Приходский сторож взошел.

Приходский сторож, между-тем, выходить, и ощущение, несколько-ослабнувшее во время его отсутствия, снова возвышается. Слышно, что он ищет свидетелей в завтрашнему обыску, которые могли бы сообщить некоторые сведения осмотрщику мертвых тел и суду присяжных об умершем. Он тут же обращается к безчисленному множеству людей, которые ему ровно ничего сказать не могут. Он еще более одуревает от постоянных толков, что вот-де сын мистрисс Грин был сам писцом и знал его лучше чем кто-нибудь. Подать сюда сына мистрисс Грин! Наводят справки и узнают, что, кажется, сын мистрисс Грин находится в настоящую минуту на корабле, идущем в Китай, и отправился туда уж три месяца тому назад; но что, однакож, можно переговорить с ним по телеграфу, если члены Адмиралтейства дадут разрешение. Приходский сторож заходит в различные лавки и комнаты, разспрашивает жильцов, заперев, на всякий случай, двери и этим затворничеством, медлительностью и общим неведением приходить в отчаяние публику. Полисмен подмигивает цаловальнику. Интерес публики теряется и переходит и реакцию. Уличные мальчишки начинают поддразнивать приходского сторожа, напевая ему под-нос тоненькими, писклявыми голосами уличную песню, с припевами, в которых говорится, что будто бы он сварил мальчишку и кормит этим супом приют бедных. Полисмен находят наконец нужным поддержать закон, и хватает за шиворот одного певца; остальные хористы убегают и заложник их усмирения отпускается, под условием сейчас же спрятаться туда откуда вылез, и с краткой, но назидательной речью: берегись! Условие тотчас же выполняется. Так замирает ощущение на-время и непоколебимый полисмен (для которого опиума несколько больше, несколько меньше, нипочем) с своею лоснящеюся шляпой с своим тугонакрахмаленным ошейником, в своем несгибаемом сюртуке, с кожаной перевязью и поручнями и со всею своею принадлежностью, идет своею дорогою однообразными тяжелыми шагами, постукивает ладонями, обтянутыми в белые перчатки и останавливается там и сям по углам улиц, и озирается вокруг, чтоб убедиться, нет ли чего-нибудь... от затерявшагося ребенка до убийства.

Под покровом ночи полоумный приходский сторож плетется по Канцелярской Улице с своим списком присяжных, на котором имя каждого присяжного написано неверно, я все написано неверно, исключая его собственного имени, которое прочесть никто или не съумеет мы не захочет. Списки составлены, свидетельства готовы; приходский сторож заходить к Круку, чтоб дождаться нескольких бедняком, которым он назначил свидание; они скоро являются и он ведет их наверх, где они оставляют, под наблюдением больших глаз ставень, что-то для них новое, что составляет последнее жилище ни для кого, и для каждого.

И всю ночь простоял гроб у старого чемодана, и всю ночь пролежал на постели труп того человека, который, странствуя сорок-пять лет по жизненному пути, оставил такой же невидимый по себе след, как трехдневный ребенок.

На следующее утро улица ожила снова, снова затолпился народ, как на ярмарке. Мистрисс Перкинс, более чем помирившаяся с мистрисс Пайпер, тараторит с этою превосходнейшею женщиною без умолку. Осмотрщик мертвых тел заседает в зале гостинницы Солнечный Герб, где два раза в неделю собирается гармонический митинг, под председательством особы первоклассной знаменитости, против которой торчит на стуле маленький Свидьс, комический баритон, надеющийся (судя по билету, прилепленному на стекле окна), что друзья соберутся окрест его и поддержат талант первой руки. Солнечный Герб трещит в занятиях в это утро. Даже дети, под влиянием общого возбуждения, требуют такого подкрепления сил, что пирожник, пристроившийся на углу улицы по случаю таких замечательных обстоятельств, рассказывал, что его пирожки разлетелись как дым. Между-тем, как приходский сторож снует в это время между дверью лавки Крука и дверью Солнечного Герба и показывает любопытный субъект, доверенный его наблюдательности, двум-трем своим наперсникам, за что те воздают ему свое благодарение, в виде стакана эля, или пунша.

В назначенный час является осмотрщик мертвых тел; ожидаемый уж собравшимися присяжными. Приход его приветствуется сильным ударом кеглей, раздавшимся из-за стен сухого жедепома, принадлежащого к зале Солнечного Герба. Осмотрщик любит более посещать питейные домы, чем кого-нибудь из знакомых, то-есть он человек социальный. Сильный запах сырых опилок, пива и табачного дыма вместе с образом смерти, во всех её ужасах, составляет как-бы непременное условие его призвания. Приходский сторож и хозяин ведут его в залу гармонического митинга, где он кладет свою шляпу на фортепьяно, берет кресло и помещается во главе длинного стола, сдвинутого из нескольких маленьких столиков и обрамленного бесконечною цепью липких стаканов и кружек. Все из присяжных, которые могут протиснуться, садятся также за столом; остальные жмутся между плевальниц и чубуков, или прислоняются к фортепьяно. Над головою осмотрщика висит шнур с рукояткой звонка, что с одной стороны дает ему важный вид, а с другой, напоминает висилицу.

Отбирать и приводить к клятве присяжных!

становятся около двери, как вообще ничтожный смертный; но видно, что он очень-близок обществу вокального митинга. Все переглянулись к пробежал вокруг стола шопот: маленький Свильс. Общество считает за непреложное, что вечером во время гармонического собрания, маленький Свильс распотешит всю публику, корча осмотрщика мертвых тел.

-- Итак, джентльмены! начинает осмотрщик.

-- Мол-ча-ать! Слышите ли! взывает приходский сторож. - Это волнение относится, однакож, не к осмотрщику, как можно бы подумать, потому-что страж смотрит на него во все глаза.

-- Итак, джентльмены, продолжает осмотрщик: - вы собраны здесь, чтоб изследовать род смерти некоторой особы. Вам разскажут обстоятельства, сопровождавшия кончину, и вы должны будете произнести ваш приговор смотря на... (кегли! - Приходский сторож, унять их!) - смотря на эти обстоятельства по долгу и совести. Во-первых, мы начнем с того, что осмотрим труп.

-- Дорогу, дорогу! закричал приходский сторож.

И потянулись они длинной процесией, некоторым образом напоминающей похоронную процесию, в маленькую каморку, находящуюся во втором этаже лавки мистера Крука, откуда несколько присяжных выбегают назад бледные, как полотно. Приходский сторож очень старается, чтоб два джентльмена, неочень-чистоплотные относительно обшлагов и пуговиц, видели все, что только видеть можно. Для этой цели он пристраивает к месту, занимаемому осмотрщиком мертвых тел, особенный маленький столик и готовит за ним места дли грязных джентльменов, которые, как ему известно, пользуются популярностью и служат в роде ходячих газет. Слаба человеческая природа, и приходский страж не выше людских слабостей! Он надеется прочесть в печати, что Муни деятельный и предусмотрительный приходский сторож, сказал или сделал то и то, и даже надеется, что имя его станет на ряду с именами великих мужей, которыми так богаты новейшия летописи.

Маленький Свильс ожидает возвращения осмотрщика и присяжных. Тем же делом занимается и мистер Телькингорн. Мистера Телькингорна принимают с большим уважением и сажают между осмотрщиком, этим важным лицом, и ящиком для угольев. Допрос идет своим чередом. Присяжные узнают, как умер предмет их приговора, и больше ничего не узнают о нем.

-- Один очень-важный адвокат присутствует здесь, джентльмены, говорят осмотрщик: - он, как мне известно, был случайно в то время, когда узнали о смерти, следовательно, может повторять только то, что вы ужь слышали от врача, от хозяина лавки, от жильца и от поставщика канцелярских принадлежностей, а потому нет надобности безпокоить его. Нет ли здесь кого-нибудь, кто может что-нибудь сказать больше?

Мистрисс Перкинс выталкивает вперед мистрисс Пайпер.

Мистрисс Пайпер тут же приводится к присяге.

-- Анастасия Пайпер, джентльмены, замужняя женщина. Ну-с, мистрисс Пайпер, что вы имеете сказать?

Мистрисс Пайпер может наговорить много и безостановочно, в-особенности в скобках; но вряд да что-нибудь может сказать. Мистрисс Пайпер, изволите видеть, живет на дворе (где муж её имеет столярную вывеску), и уж давным-давно известно между соседями (именно уж и тогда говорили, когда Бог дал ей ребенка Александра, Джемса Пайпера, такого хилого и писклявого, что они с мужем решились позволить бабке окрестить его, не надеясь, чтоб он прожил и десять минут - бедный страдалец! Джентльмены! Бог благословил: теперь уж ребенку год шесть месяцев и четыре дня, и он ползает на четвереньках). Так еще и тогда говорили, что покойный истец запродал себя врагу. Она думает, что причиною такой молвы был вид покойника. Она часто видала его и находила, что вид его страшен и дик, и что дети боялись его как буки, в-особенности дети робкия (что может также подтвердить и мистрисс Перкинс, потому-что она здесь, и верно постоит за свою честь, равно-как и за честь мужа и детей), что она часто видала, как покойного писца дразнили и сердили мальчишки (потому-что лета, всегда лета, в-особенности, когда они живого и веселого характера, и напрасно было бы требовать от них, джентльмены, чтоб они были какими-нибудь мофузоилами, потому-что и вы сами мофузоилами никогда не были), что, по случаю этих толков и его мрачного выражения, ей всегда казалось, что он, того и гляди, вытащит из своего кармана какую-нибудь мотыгу и размозжит голову Дженяи (этот мальчишка не имеет страха, так бывало и липнет к его ногам). Что, однакож, она никогда не видала, чтоб покойный писец вынимал из своего кармана мотыгу, или какое другое страшное орудие. Что она часто замечала, как он бежал от детей, как-будто ненавистник детский, и никогда с ними не останавливался и никогда не говорил ни с одним из.них, и никогда не говорил ни с одним взрослым человеком (выключая только одного мальчика, который таскается из угла в угол и который, еслиб был на-лицо, мог бы рассказать вам, что он его видал и говорил с ним часто).

-- Здесь ли этот мальчик? спрашивает осмотрщик мертвых тел.

-- Его здесь нет, отвечает приходский сторож.

-- Подать его сюда! говорит осмотрщик, и пока деятельный и предусмотрительный Мунни идет отыскивать мальчика, осмотрщик ведет разговор с мистером Телькингорном.

-- А! вот и мальчик, джентльмены.

Имя? Джо. Другого имени не знает. Не знает, что каждый человек имеет два имени; никогда об этом не слыхивал. Имя Джо ему правится. Не имеет он ни отца, ни матери, ни родственников. Никогда не был в школе. Что значит родительский дон - не знает. Знает, что метла - метла. Что лгать нехорошо. Не помнит, кто ему сказал, что метла - метла, что лгать нехорошо, но знает и то и другое, а потому он будет говорить правду.

-- От него мы толку не добьемся, джентльмены! говорит осмотрщик мертвых тел, меланхолически качая головой.

-- Полагаете ли вы, сэр, что нам ненадо слушать его показаний? говорит один, очень-внимательный присяжный.

-- Без-сомнения, говорить осмотрщик. - Вы слышали мальчика: он ничего не может сказать. Можем ли мы выслушивать вздор пред лицом суда? Конечно, нет: было бы злоупотребление. Возьмите мальчика прочь!

Мальчика отводят прочь, к совершенному назиданию слушателей, преимущественно маленького Свильса, комического баритона.

-- Ну, нет ли еще свидетелей? Более свидетелей не открывается.

Итак, джентльмены! Вот неизвестный человек; доказано, что он имел привычку употреблять опиум в больших приемах. Он умер от слишком-большого приема опиума. Если вы имеете причины думать, что он совершил над собой самоубийство, то вы и приедете к этому заключению. Если же вы думаете, что он умер от несчастного случая, то и решение ваше будет сообразно с вашим мнением.

Решение сообразно с мнением: случайная смерть.

-- Без-сомнения, без-сомнения, джентльмены! дело кончено. Прощайте.

Это несчастное создание знает только то, что покойник (которого он признает но желтому цвету лица и по черным волосам) бывал иногда преследуем на улице. Что, однакож, в холодный, зимний вечер, когда он, мальчишка, дрожал от холода под воротами, недалеко от того места, где жил покойник, покойник, пройдя мимо его вернулся назад, поговорил с ним и, узнав, что он не имеет ни родителей, ни родных, сказал:

-- И я никого не имею на белом свете!

И дал ему денег на обед и на наем ночлега. Что с-тех-пор он с ним часто говаривал и спрашивал, хорошо ли он спит по ночам, и как он переносит холод и голод, и не желает ли он умереть, и делал много подобных странных вопросов, что когда у него не было денег, он говорил проходя мимо:

-- Я также беден сегодня, как ты, Джо!

-- Он был очень-добр до меня, говорил мальчик, утирая глаза оборванными рукавами рубашки: - смотря теперь на него, как он тут, бедняга, лежит, я желал бы, чтоб он услышал меня. Он был очень-добр до меня, очень-добр!...

Когда оборванный мальчик сбегал с лестницы, мистер Снегсби, очевидно дожидавшийся его, сунул ему в руку полкроны и прибавил, приложив указательный палец к носу:

-- Когда ты увидишь меня с женою, то-есть с леди, хочу я сказать, так ни гу-гу! ни слова!

Присяжные остаются еще на несколько времени в зале Солнечного Герба и разговаривают. Спустя несколько минут, полдюжиной исчезают в облаке табачного дыма, которым пропитывается вся гостиная Солнечного Герба. Двое бредут в Гамстид, четверо сговариваются сходит на шарамыгу в вечерний спектакль и повершить дело устрицами. Маленького Свильса подчуют со всех сторон. Спрашивают его мления о случившихся происшествиях; он представляет их в лицах и ломает комедию (это конек маленького Свильса). Хозяин Солнечного Герба, считая Свильса популярным, горячо представляет его присяжным и публике, замечая, что, для характеристических песен, он не знает подобного молодца и, что для костюмов его мало целого обоза.

Свильс с раскрасневшимся лицом. Друзья их соединяются окрест и готовы поддержать талант первой руки. Когда вечер пришел только-что в разгар, маленький Свильс говорит: джентльмены, если вы мне позволите, я постараюсь представить вам краткое описание сцены из действительной жизни, вторая сегодня происходила здесь. Общество в восторге и аплодирует его предложению. Он уходит из комнаты Свильсом и возвращается уж осмотрщиком мертвых тел (то-есть ни капли на него непохожим), отсыхает обыск, прибегая иногда к фортепьяно, и акомпанирует припев типпи-толь-ли-доль... типпи-толь-до-доль... типпи-толь-ли-доль... Дилли!...

в ставнях, сторожат его, среди нескольких часов ночного спокойствия. Еслиб в то время, когда этот несчастный, покинувший свет, человек, был еще грудным ребенком, мать его, к груди которой он приникал и которую он обнимал своею маленькою ручкою, могла прозреть в будущее, и тогда, когда она с нежною любовью смотрела на него, увидать его лежащим здесь, на смертном одре и в таком положения, как бы невероятно показалось ей это видение. О! если были дни, когда он был нежно лелеян женщиной, носившей его у своего сердца: где же теперь эта женщина, теперь, когда труп его еще на земле?

В квартире мистера Снегсби на Стряпном Подворьи, ни больше ни меньше как спокойная ночь. Крикса спит убитым сном, потому-то, как говорил сам мистер Снегсби, "от слова не станется", она кувыркалась из одного припадка в другой. Причина этих припадков состоит в том, что Крикса имела от природы нежное сердце и нечто впечатлительное, что, при других обстоятельствах, развилось бы, но, под благотворным влиянием тутнгского заведения для бедных, заменилось припадками. Впрочем, какая бы ни была причина, только за чаем она так была взволнована рассказом мистера Снегсби об обыске, при котором он присутствовал, что за ужином, опрокинув предварительно кусок голландского сыра, она растянулась в кухне на полу во всю длину свою, пробыла в обмороке необыкновенно-долго, и только-что было очнулась, как опять пришибло ее снова, так-что она прошла сквозь целую цепь припадков, один за другим, с самыми короткими промежутками, которые она употребляла для того, чтоб слезно просить мистрисс Снегсби не отказать ей от места, когда она совершенно прийдет в себя, и также упрашивала оставить ее на каменном полу и идти спать. Даже мистер Снегсби, человек вообще очень-терпеливый, утром, услыхав, как в маленькой молочной лавке петух приходил в безкорыстный восторг, по случаю разсвета! - сказал Криксе: Пфууу... ты! А ведь я думал, ты уж совсем умерла!

Какие вопросы решает эта восторженная птица при первых лучах солнца, или зачем она кричит из всех сил (впрочем, и люди кричат иногда, по поводу различных обстоятельств) на то, что кажется ни в каком случае к ней не относятся - это её дело. Довольно, что приходит разсвет, приходит утро, приходят полден.

Деятельный и предусмотрительный страж - так в-самом-деле, было напечатано в утреннем листке - приходит с своими бедный помощниками к мистеру Круку и уносит тело брата, здесь умершого, на кладбище, окруженное домами, где, быть-может, безпечно веселятся другие наши братья и сестры, а смерть ожидает и их из-за угла, и приходский сторож отведет и им место на том же кладбище.

Настала ночь; темно. Мальчишка, с метлой на плече, подходят тихо и боязливо к кладбищу.

Джо, это ты? Да, ты, ты, отвергнутый свидетель, от которого ничего не добьешься. - Он был добр до тебя, очень-добр! говорил ты; но не видит устрица старой школы в словах твоих, того радостного луча, которым озарится будущая жизнь брата.