Холодный дом.
Часть четвертая.
Глава XXII. Мистер Бёккет.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть четвертая. Глава XXII. Мистер Бёккет. (старая орфография)

ГЛАВА XXII.
Мистер Бёккет.

Свежо смотрит аллегория на поля Линкольнской Палаты, на то, что вечер душен. Но комната мистера Телькингорна высока; оба окна открыты настежь и ветер гуляет в ней свободно, охлаждая предметы. Невыгодно открыть окна, когда на дворе ноябрь с туманом и ливнем; еще менее заманчиво открыть их в январе, когда является он со снегом и льдом; но свежий воздух приятен и утомительные дни длинных судейских вакаций: он дает возможность смотреть аллегории так свежо, что её, и без того пухла щечки, в виде персиков, коленки в виде букетов цветов и розовенькия жилки и мускулы на руках, еще более кажутся яркой.

Столбы пыли вздымаются в окна мистера Телькингорна и крепко заседают в подушках его мебели и бумагах. Везде ложится она тяжелым слоем. Если случайный вихрь подымется с полей и, словно испугавшись, бросается то в ту, то в другую сторону, он вертится суетится и бросает столько пыли в глаза аллегории, сколько Фемида, или сам мистер Телькингорн, один из её вернейших предстоятелей, бросают пыли, при удобном случае, в глаза мирян.

В этом складочном депо пыли, в котором вращаются его бумаги и сам он, и все его клиенты, и все вещи мира сего, одушевленные и неодушевленные, сидит мистер Телькингорн у одного из открытых окон и наслаждается бутылочкой старого портвейна. Хотя он человек крутого нрава, сухой, сжатый, молчаливой, но отчего не не наслаждаться ему старым портвейном? У него тут в полях Линкольнской Палаты есть тайный погреб с безценным выбором старого портвейна, и этот погреб также один из его секретов.

Когда он обедает один в своих комнатах, как обедал сегодня, когда подадут ему кусок рыбы и кусок бифштексу, или цыпленка, принесенных из соседней гостинницы, он спускается со свечкой в нижния области опустелого дома, в которых громко раздаются шаги его, и возращается, сопровождаемый отдаленным гулом гремящих дверей, окруженный подземною атмосферой, и выносит бутылку, из которой он извлекает дивный пятидесятилетний нектар, который краснеет в стакане, сознавая свое достоинство и наполняет комнату душистым ароматом южных грозд.

Сумерки. Мистер Телькингорн наслаждается у открытого окна своим портвейном. Портвейн как-будто нашептывает ему о своем пятидесятилетнем заключении и безмолвии. Мистер Телькингорн застегивается плотнее. Более непроницаем, чем когда-нибудь, сидит он и пьет, и углубляется в тайны. И думает он в этот сумрачный час о всех известных ему секретах, связанных с темными лесами Великобритании, с большими, пустыми заколоченными домами Лондона, и, быть-может, оставляет мысля две для себя, своей семейной истории, своему капиталу, своему духовному завещанию - что, без-сомнения, скрыто для каждого непроницаемым покровом - и своему другу юности, человеку такой же масти, как он сам и также адвокату, который жил такою же жизнью, и достигнув до семидесятипяти-летняго возраста, вдруг заметил - по-крайней-мере так говорят - что такая жизнь однообразно-скучна, отдал свои золотые часы парикмахеру и в один прекрасный летний вечер отправился спокойно домой в Темпль и - повесился.

Но мистер Телькингорн не один сегодня вечером и не может предаваться размышлению так бесконечно-длинно, как обыкновенно предается. За тем же столиком, хотя на некотором почтительном удалении, сидит плешивый, сладенький, лоснящийся человечек. Он почтительно покашливает себе в кулак, когда адвокат угощает его еще вином.

-- Ну, Снегсби, говорит мистер Телькингорн: - начнем опять эту странную историю.

-- Если прикажите, сэр.

-- Вы говорили мне тот раз, когда были так добры и пришли ко мне...

-- Прошу прощения, если это с моей стороны была смелость, сэр; но я помню, что вы заинтересовались этой особой и я думал, что, быть-может... вы бы... теперь... пожелали... то-есть...

Мистер Телькингорн не промах, он не выкупит из затруднения, не подскажет никакого конца.

Мистер Снегсби теряется в словах, производит почтительный кашель и говорит:

-- Я должен у вас просить прощенья, сэр, за эту вольность, я знаю что я должен...

-- Вовсе нет, говорит мистер Телькингорн. - Вы говорили мне, Снегсби, что вы надели шляпу и пошли ко мне, не сказавшись жене. Это было с вашей стороны, я думаю, разсудительно, потому-что дело такого рода не требует никакой огласки. Так, пустое дело.

-- Вы знаете, сэр, возражает мистер Снегсби: - моя жёнка - от слова не станется, имеет очень-инквизиторский характер. Она очень инквизитивна. И, бедняжка, она подвержена спазмам; для нея очень-полезно, когда дух её чем-нибудь занят. Потому она и направляет силы своего духа, можно сказать, на каждый предмет, какой ей попадется под-руку, касается ли он до нея, или нет, в особенности, если он до нея не касается. У жены моей очень-деятельный дух, сэр.

Мистер Снегсби пьет и ворчит с почтительно-удивительным кашлем в кулак:

-- Славное винцо, ей-Богу, славное!

-- Поэтому-то вы и удержали в секрете ваш прошлый визит? говорит мастер Телькингорн: - и верно не скажете и про сегодняшний?

-- Да сэр, и сегодняшний. Жена моя - от слова не станется - в настоящее время находится в умеренном настроении, или по-крайней-мере она так думает и намерена посещать Вечерния Упражнения (так они называют почтенный Клуб Умеренности, под председательством мистера Чедбанда). Он, изволите видеть, владеет огромным запасом красноречия - в этом спору нет, но мне стиль его как-то не по нутру. Впрочем, это сюда не относится. Дело в том, что так-как жена моя занята теперь умеренным настроением, то мне очень-удобно посещать вас, не говоря ей об этом ни слова.

-- Налейте-ка, еще стаканчик, Снегсби, говорят он.

-- Благодарю вас, сэр. Я уверен, отвечает поставщик канцелярских принадлежностей, производя в кулак почтительный кашель: - я уверен, что это славное винцо, сэр!

-- Да теперь такого не съищешь, говорит мистер Телькингорн: - ему, Снегсби, слишком пятьдесят лет.

-- Вот что сэр! Это меня не удивляет, то-есть это такое винцо, которому может быть столько лет, сколько угодно.

Отдав эту хвалу, в общих чертах, портвейну, мистер Снегсби, в простоте души своей, прокашливает в свой кулак удивление к такому драгоценному напитку.

-- Повторите-ка опять ту историю, которую рассказывал мальчик? говорит мистер Телькингорн, опустив руки в карманы своих ржавых панталон и развалившись спокойно в креслах.

-- С удовольствием, сэр.

И с совершенною верностью, хотя, быть-может, очень-плодовито, повторяет поставщик канцелярских принадлежностей все, что рассказывал Джо при блистательном обществе, собравшемся у него в доме. Приходя к концу своего повествования, мистер Снегсби вдруг останавливается и вскрикивает испуганным голосом:

-- Боже! мы здесь не одни, сэр!

Мистер Снегсби с удивлением и с испугом видит, что между ним и адвокатом, в некотором отдалении от стола, за которым они сидят, стоят человек с шляпой и с палкой в руках. Он смотрит на них с внимательным любопытством. Мистер Снегсби помнит очень-хорошо, что этого человека не было, когда он входил сам к мистеру Телькингорну и что он не входил при нем ни в дверь ни в окно. В комнате есть шкап, но петли его не скрипели и за полу не слышно было шагов, между-тем посреди их стоял третий человек, внимательно и спокойно слушал; в одной руке держал он шляпу и палку, другая рука была загнута за спину. Это был коротко-рослый, крепко-сложенный джентльмен, очень-плотный на вид, одетый весь в черное платье с быстрыми глазами и средних лет. Кроме того, что он смотрел на мистера Снегсби так внимательно, как-будто хотел снять с него портрет, в нем ничего не было замечательного, разве только его сверхъестественное явление.

-- Не обращайте внимания на этого джентльмена, говорит мистер Телькингорн своим спокойным голосом: - это только мастер Бёккет.

-- Гм! в-самом-деле, сэр? отвечает поставщик канцелярских принадлежностей, выражая своим кашлем, что он, как ви потьмах, относительно особы мистера Бёккета.

-- Я хотел, чтоб он выслушал эту историю, Снегсби, говорит адвокат: - потому-что мне вздумалось (по известной причине) разбрать это дело подробнее. Он на эти вещи мастер. Ну чтож вы думаете, мистер Бёккет?

-- Это очень-просто, сэр. Так-как наши его протурили отсюда, то верно он там; и если мистер Снегсби согласится сходить со мною в улицу Одинокого Тома, то часа через два, не больше, мы этого мальчика представим вам. Я бы конечно мог сходить и один, но с мистером Снегсби это короче.

-- Мистер Бёккет - полицейский агент, Снегсби, говорит адвокат пояснительным тоном.

-- В-самом-деле, сэр? говорит мистер Снегсби, и волосы его имеют сильное поползновение стать дыбом.

-- И если вы не находите никакой положительной причины к отмиу сопутствовать мистеру Бёккету в вышеупомянутую улицу, продолжает адвокат: - то я буду вам очень-обязан.

В минуту нерешительного размышления со стороны мистера Снегсби, мистер Бёккет успел проследить и проникнуть своим опытных взором самые сокровенные мысли его.

-- Вам нечего бояться, творит он ему: - мальчику ничего и достанется. Насчет этого вы можете быть спокойны. Он, по моему мнению, совершенно прав. Мы приведем его сюда только затем, чтоб предложить ему вопрос другой - вот и все. Ему за это заплатят и отправят опять назад. Для него, я вам скажу, это будет выгодно. Я вам даю слово, как честный человек, что мы его отпустим в совершенной безопасности. Не бойтесь: никакого вреда ему не будет.

-- Очень-хорошо, согласен, мистер Телькингорн! восклицает мистер Снегсби, успокоенный и разуверенный: - если только я могу быть уверен...

-- Без-сомнения! Да послушайте мистер Снегсби, продолжает Бёккет доверительным тоном и, отведя его в сторону, похлопывает легонько по груди: - послушайте, вы человек светский, человек деловой, человек с прямым смыслом - вот вы каков, по моему мнению.

-- Да, да, вы точно таковы, мистер Снегсби, говорят мистер Бёккет: - следовательно нет надобности говорить такому человеку вам, вы, занятому такими важными делами, которые требуют человека с быстрым соображением, с изумительною деятельностью и с твердою головою (я знаю, у меня дядя был на вашей дороге)... так нет надобности говорить такому человеку как вы, что самое благоразумное, самое полезное дело то, чтоб о таких мелочах, как эта, молчать. Понимаете? молчать!

-- Конечно, конечно, отвечает поставщик канцелярских принадлежностей.

-- Вам я скажу по секрету, говорят мистер Бёккет с самою наивною откровенностью: - что сколько я могу понимать это дело, мне кажется, что покойник должен был бы иметь некоторую часть наследства, и что эта мнимая горничная съиграла с ним какую-нибудь штуку - понимаете?

-- Гм! говорит мистер Снегсби. Однакож по лицу незаметно, чтоб он понимал ясно.

-- А вам, конечно, хочется, продолжает мистер Бёккет, всетаки поколачивая самым дружеским образом мягкую грудь мистера Снегсби: - а вам, конечно, хочется, чтоб всякий имел свою законную часть, то-есть вам хочется справедливости - так ли?

-- Без-сомнения, отвечает утвердительно мистер Снегсби.

-- Так вот, согласно желанию вашему, и с тем, чтоб обязать вашего... как бишь называете вы их... клиента, или постоянного покупателя?.. Я забыл, как называл их мой дядя.

-- Я обыкновенно называю их постоянными покупателями, отвечает мистер Снегсби.

-- Так и должно, так и следует! отвечает мистер Бёккет, дружески пожимая ему руку: - так вот, согласно желанию вашему и с тем, чтоб обязать вашего постоянного покупателя, вы имеете в воду идти со мною тайно в улицу Одинокого Тома и держать все дело в совершеннейшем секрете. Таковы ваши намерения, сколько я понимаю?

-- Вы совершенно-правильно понимаете, сэр; совершенно-правильно! говорит мистер Снегсби.

-- В таком случае, вот ваша шляпа, отвечает его новый друг, который так ловко обходится с шляпой, как-будто он был шляпный фабрикант: - и вели вы готовы, я совершенно к вашим услугам.

Они оставляют мистера Телькингорна и уходят на улицу. Почтенный адвокат без всякого изменения в лице, этой поверхности, неисчерпаемой бездны, продолжает наслаждаться своим пятидесяти-летним портвейном.

-- Вам не случалась видать малого первого сорта, по имени Гредли - а? говорят Бёккет в дружеском разговоре с мистером Снегсби, когда они оба спускались с лестницы. А что?

-- Нет, отвечает мистер Снегсби, после некоторого размышления: - не случалось.

-- Так, ничего особенного, говорит мистер Бёккет: - он, изволите видеть, немножко-горячого свойства, набурлил, грозил некоторым важным особам, за это велено его посадить, а он где-то укрывается, чего, конечно, благоразумному человеку делать не следует.

По мере того, как они идут по улицам, мистер Снегсби замечает, как новость, что хотя путь их совершается ускоренным шагом, однакож спутник его находит время каким-то особенным образом нырять и подглядывать; также замечает он, что когда надо повернуть вправо, или влево, он, как-будто ошеломленный тем, идет все прямо и вдруг повернет круто в ту, или другую сторону. Повременам, встречаясь с полисменом, мистер Снегсби замечает, что оба, и констэбль и его вожатый, впадают в глубокую метафизику, подходя друг к другу, кажется, как-будто обозревая друг друга, а между-тем смотрят в пространство. Иногда мистер Бёккет, встретясь с каким-нибудь малорослым молодым человеком, в лощеной шляпе и с гладко-причесанными волосами, завернутыми локонами за ухом, касается его слегка палкой, как-будто, не смотря на него: молодой человек оборачивается и тут же стушевывается. По-большей-части мистер Бёккет замечал вещи, вообще с таким же малым изменением в лице, как было мало изменения в траурном кольце, надетом на его мизинце, или в булавке, с очень-малым числом брильянтов и с большим числом листков, застегивавшей его галстух.

Когда они наконец пришли в улицу Одинокого Тома, мистер Бёккет остановился на минуту за углу, взял зажженный фонарь из рук сторожевого полисмена, который, также с другом фонарем, прикрепленным к его поясу, начал сопровождать их. Посреди этих двух вожатых идет мистер Снегсби по отвратительной улице, без канав на сторонам, без всякой вентиляции, покрытой толстым слоем грязи и вонючей воды (хотя во всех других частях города улицы сухи и чисты), издающей смрадную вонь и являющей грязные сцены, так-что он, постоянный житель Лондона, едва может верить своим ощущениям. Из этой улицы и её грязных развалин тянутся ветви других улиц и дворов, так отвратительно-грязных и гадких, что мистер Снегсби упадает телом и духом и ему кажется, что он с каждой минутой, погружается все глубже-и-глубже в адскую пропасть.

-- Отойдем немножко в сторону, мистер Снегсби, говорит мистер Бёккет, встречаясь с чем-то, в роде грязного паланкина, окруженного шумною толпою. - Отойдем в сторону!

Когда бедняк проносится мимо, толпа, бросив этот привлекательный предмет любопытства, собирается около трех посетителей, как хор привидений, и, осмотрев их, разбегается в стороны, прячется за углы, в подворотни, с бранными криками и свистом, продолжающимися до-тех-пор, пока они не уходят от этого места.

-- Это лихорадочные домы, Дерби? холодно спрашивает мистер Бёккет, обращая огонь своего потаенного фонаря на ряд вонючих развалин.

Дерби говорит: - Да, это лихорадочные домы, и рассказывает, что, вот ужь несколько месяцев сряду, народ вальмя-валит туда и выносится оттуда мертвыми и полуумирающими, как паршивые овцы.

В разных домах разспрашивается, где живет мальчик, по имени Джо. Так-как в улице Одинокого Тома знают людей не но их имени, а по данным им прозвищам, или кличкам, то мистера Снегсби постоянно спрашивают: какой это Джо: Морковь или Пугало, или Долото, или Такса, или Тощий, или Кирпич. Мистер Снегсби, не зная наверное его прозвища, описывает его наружность с большими-и-большими подробностями. Много смутных мнений относительно оригинала его описаний. Иные думают, что это Морковь, другие, что это Кирпич. Приводят Таксу; оказывается, что это не тот и даже близко к нему не подходит. Когда мистер Снегсби и его вожатые останавливаются, около них стекается густая толпа, из грязной глуби которой вырываются угодливые советы в пользу мистера Бёккета. Когда они двигаются вперед и освещают путь свой потайными фонарями, толпа разбегается и следит за ними издали, из-за переулков, развалив и углов, как и прежде.

Наконец находят лачужку, где Заскорблыш имеет угол для ночлега. Полагают, что Заскорблыш, не кто другой, как Джо. Начинаются переговоры между мистером Снегсби и хозяйкою дома, окутанной черной тряпкой; голова её торчит из собачьей конуры, где сама она лежит на связке грязных лохмотьев - эти переговоры наводят на мысль, что Заскорблыш не кто другой, как Джо. Заскорблш пошел теперь к доктору, чтоб для какой-то больной женщины принести лекарства, и скоро вернется назад.

-- А кто сегодня здесь ночует? говорят мистер Бёккет, отворяя другую дверь и освещая внутренность открытой комнаты потайным фонарем: - а? Ребята, кажется, нализались порядком, прибавляет он, приподымая руки двух сонных мужчин с из лица. - Что это, ваши мужья, что ли? спрашивает он двух женщин.

-- Да, сэр, отвечают женщины: - это наши мужья.

-- Кирпичники, что ли?

-- Кирпичники, сэр.

-- А вы зачем здесь, вы ведь не лондонския?

-- Нет, сэр, мы из Гертфордшайра.

-- Откуда? из Гертфордшайра?

-- Из Сент-Альбанса.

-- Пришли сюда, чтоб здесь бродяжничать?

-- Мы пришли сюда, сэр, вчера. Там у нас нет теперь работы. Да я сами не рады, что пришли: добра кажется, не будет.

-- Да, начали хорошо работать, нечего сказать, говорит мистер Бёккет, кивая головою на безсознательно-пьяных кирпичников, лежащих на полу.

-- Да, сударь, плохо, возражает женщина со вздохом: - Женни и я, мы не раз уж каялись, что зашли сюда.

Комната, несмотря на то, что футами тремя выше двери, была так низка, что каждый из её посетителей мог бы задеть головой за закопченый потолок, еслиб держался прямо. Она поражает во всех отношениях: даже сальный огарок, горит бледным, мутным огнем в зловредном воздухе. В ней находятся две скамейки для сиденья и высокая скамья вместо стола. Мужчины заснули там, где стояли, а женщины сидели за свечкой. В руках той женщины, которая говорила, лежал очень-маленький ребенок.

-- А сколько лет маленькому? говорит мистер Бёккет: - по виду, кажется, ему не больше двух дней: еще головку не держит, и когда он осторожно освещает ребенка лучом своего потайного фонаря, мистеру Снегсби приходить в голову, что он где-то увидел этого ребенка.

-- Ему нет еще трех недель, сэр, говорят женщина.

-- Это твое дитя?

-- Мое.

-- Ты, кажется, его любишь-таки, как своего родного, говорит мастер Бёккет.

-- У меня был точно такой же маленькой, да Бог взял, сударь.

-- Ах, Дженни, Дженни! говорила другая женщина: - и слава-Богу: жил бы, так маялся; и хорошо, что Бог прибрал.

-- Ужели ты такая жестокосердая, говорит ей мистер Бёккет, строго: - ужели ты желаешь смерти своему детищу?

-- Нет, сэр, отвечает она: - Бог видит, что я бы не хуже другой леди съумела пожертвовать своей жизнью за ребенка.

-- Так зачем же ты говоришь такия вещи? говорит мистер Бёккет, смягчившись: - это нехорошо.

-- Да так, сударь, приходят черные мысли в голову, когда я смотрю на ребенка, говорит женщина с глазами, полными слёз: - а еслиб он скончался, так право я бы сошла с ума - я это знаю. Я видела, как мучилась бедная Дженни, когда лишилась своего ребенка - помнишь, Дженни?.. А вот посмотрите на них, продолжает она, указывая на спящих мужчин: - посмотрите на мальчика, которого вы ждете и который пошел принести мне лекарство. Посмотрите на тех детей, с которыми вам часто приходится иметь дело и которые выростают под вашими глазами.

-- Полно, полно, говорит мистер Бёккет: - ты воспитаешь его честно и он будет для тебя утешением и твоей опорой в преклонных летах.

-- Да уж я употреблю все силы, отвечает она, утирая глаза: - но сегодня вечером я так измучилась; еще же, привязалась ко мне эта лихорадка, на душе словно камень, так и замирает сердце, как подумаю, что с ним будет: муж как взбесится и его будет колотить и меня бить, пожалуй, родительский дом ему опротивеет, уйдет куда-нибудь бродяжничать. Я теперь одна-одинёхонька, из сил для него выбиваюсь; а как он, за все-то труды мои да сделается после негодяем! как, право, надумаешься таких мыслей, так и приедет в голову, что лучше, кабы Бог его теперь прибрал, как ребенка, Дженни, право!

-- Ну полно, полно Лиза, говорит Дженни: - ты устала, да и больна; дай-ка мне его на руки.

Принимая ребенка, она приводит одежду матери в безпорядок, но тотчас же прикрывает грудь её, у которой лежал малютка.

-- Мой покойный светик заставляет меня любить так сильно этого малютку, говорят Дженни; укачивая его на руках стоят: - и он же, мой ангелочек, заставляет и Лизу так сильно любить своего ребенка, что она желает ему смерти. Пока она так думает, я думаю, что я бы все отдала, только бы вернуть моего ненаглядного. А все-таки мы, одно и то же думаем обе, только вы сказать-то не умеем, а тут-то, внутри, у обеих одно и тоже!

Пока мистер Снегсби сморкает нос и производит в кулак симпатический кашель, слышны шаги. Мистер Бёккет направляет луч света к двери и говорит Мистеру Снегсби: - вот, кажется, Заскорблыш. Он это, или нет?

-- Это Джо! говорит мистер Снегсби.

Джо, пораженный стоит под лучом света, как фигура волшебного фонаря; он дрожат от страха: ему кажется, что он оскорбил закон, не убравшись еще далее Улицы Одинокого Тома. Между-тем мистер Снегсби успокоивает его: - Ничего, говорит он ему: - не бойся Джо, ты только войдешь с нами и тебе заплатит. Джо приходят в себя и, будучи отведен в сторону мистером Бёккетом для частных сообщений, объясняется с ним удовлетворительно, хотя все-таки запыхавшись.

-- Я поговорил с ним, говорит, возвращаясь мистер Бёккет - все верно. Теперь, мистер Снегсби, мы совершенно-готовы.

Вопервых, Джо исполняет свою добродушную послугу, подавая лекарство, которое он принес, с следующим лаконическим наставлением: - выпить все за-раз. Вовторых мистер Снегсби кладет на стол полкроны - свою обычную ленту в пользу безчисленно-разнообразных невзгод человечества. В третьих мистер Бёккет берет Джо за руку, несколько повыше локтя и ведет его пред собою: без этих предосторожностей не только Заскорблыш, но и никто в мир не может быть классически доставлен к полям Линкольнской Палаты. По совершении всех этих формальностей, желают они, совокупно, доброй ночи бедным женщинам и выступают снова на горизонт смрадной и грязной Улицы Одинокого Тома.

По шумному пути, которым они спустились в эту нечистую яму, возвращаются они опять из нея. Толпа окружает ж со свистом, визгом и криком до того самого места, где снова реставрируется фонарь во владениях Дерби. Толпа здесь исчезает, как шабаш ведьм и становится больше невидимой.

Сквозь более-чистые и свежие улицы, которые теперь кажутся мистеру Снегсби еще более чистыми и еще более свежими, идут они до ворот дома, в котором помещается мистер Телькингорн.

опытного, как мистер Бёккет, в разнообразных делах подобного рода, он отпирает дверь недовольно-скоро и не без некоторого шума. Впрочем, может-быть, это условный знак.

Наконец они входят в освещенную лампой переднюю и в кабинет мистера Тёлькингорна, в ту комнату, где он только-что наслаждался своим старим портвейном. Самого его нет; но свечи в старомодных подсвечниках зажжены и в комнате довольно-светло.

Мистер Бёккет все еще держит Джо классическим образом; мистер Снегсби не понимает, почему ему кажется, что у мистера Ббккета безчисленное множество глаз. В этом порядке делают они несколько шагов в комнате; вдруг Джо вскрикивает и останавливается.

-- В чем дело? спрашивает мистер Бёккет шопотом.

-- Вот она! кричит Джо: - вот она!

-- Кто?

-- Леди!

Женская фигура, плотно-закрытая вуалью, стоит посреди комнаты, освещенная огнем свеч. Она неподвижна и безмолвна. Лицом она обращена к ним, но не обращает никакого на них внимания я стоит мак статуя.

-- Ну, скажи мне, говорит мистер Бёккет громко: - почем ты знаешь, что это та самая леди?

-- У нея та же вуаль, отвечает Джо, смотря на нее: - и шляпка та же, и платье то же.

-- Точно ли так, Заскорблыш? отвечает Бёккет, пристально наблюдая за ним: - посмотри хорошенько!

-- Я и так смотрю хорошо, говорит Джо, вытаращив глаза: - та же вуаль, та же шляпа, то же платье.

-- Ну, а перстни - помнишь? спрашивает мистер Бёккет.

Статуя снимает перчатку и выставляет правую руку.

-- Ну что же ты скажешь?

Джо мотает головой; - Нет, перстни не те, говорят он: - и рука не та.

-- Что ты говоришь такое? спрашивает мистер Бёккет, очевидно-обрадованный и очень-довольный.

-- Постой же, говорят мастер Бёккет: - а помнишь ты её голос, или нет?

Статуя, говорит: - я буду говорить так долго, как тебе угодно. Ну что, узнаешь? Похож был тот голос на мой?

Джо, смотрят испуганным взглядом на мистера Бёккета и говорит: - ни капли не похож!

-- Потому, говорят Джо несмело, но нисколько не сбиваясь в своих показаниях: - потому, что вуаль и чепец и платье те же самые. И на этой и на той то же самое. А перстни не те и голос не тот; а вуаль, чепец и платье те же и надеты так же, и ростом оне равны между собою, и она дала мне соверин и улизнула.

-- Ну, говорит мистер Бёккет тихо: - от тебя толку не добьешься. Во всяком случае, вот тебе пять шиллингов, не трат их за пустяки и не делай глупостей. Бёккет воровски отсчитывает деньги, как марки, из одной руки в другую - это его особенность, как человека, постоянно-играющого во все случайности, потом кладет их небольшой кучкой на руку мальчика и уводит его за дверь, оставляя мистера Снегсби, очень-взволнованного при таких таинственных обстоятельствах, с женщиною, закрытою вуалью. Но при появлении в комнате мистера Телькингорна, вуаль приподымается и взор его видит очень недурную собой француженку, но не в нормальном расположении духа.

-- Благодарю вас mademoiselle Гортензия, говорит мистер Телькингорн, с своим обычным равнодушием: - больше я не желаю вас безпокоить.

-- Я уверена, что вы так милостивы, сир, не забудете, что я до-сих-пор без места, говорит mademoiselle.

-- И будете так добры, не оставите меня вашей рекомендацией?

-- Ни под каким видом, mademoiselle Гортензия.

Одно слово мистера Телькингорна... сколько оно значит! как оно могущественно!

-- Для вас все будет, mademoiselle Гортензия, не безпокойтесь!

-- Покойной ночи, mademoiselle Гортензия!

Mademoiselle Гортензия уходит с свойственною француженкам любезностью.

Мистер Бёккет, которому нечужды все роли, провожает ее до лестницы с ловкостью церемониймейстера.

-- Ну, Бёккет? спрашивает мистер Телькингорн, по его возвращении.

поставщику канцелярских принадлежностей: - я мам сказал, что ваш Джо уйдет отсюда безо всякой обиды - не правда ли?

-- Вы сдержали ваше слово, сэр, отвечает мистер Снегсби: - и если мистер Телькингорн не имеет во мне больше надобности, то... и думаю, что жена моя очень безпокоится...

-- Благодарю вас, Снегсби, вы мне больше ненужны, говорит мастер Телькингорн: - я вам очень-обязан; я вам причинил много хлопот сегодня...

-- О! нисколько, сэр. Желаю вам покойной ночи.

которому нечего льстить. Вот вы каковы. Когда вы исполнили свой долг, вы это знаете - и дело в шляпе. Вот оно что! Да, и дело в шляпе и концы в воду. Так ли?

-- Нет, мистер Снегсби, вы к себе несправедливы. Вам нечего об этом хлопотать, говорит мистер Бёккет, пожимая ему руку самым нежным образом: - вы таковы - и кончено. Это-то и достойно уважения в человеке вашего ремесла. Поверьте мне.

Мистер Снегсби делает соответственный ответ и идет домой, так взволнованный всеми происшествиями, что он сомневается, во сне ли все это ему кажется, или наяву; сомневается, по улицам он идет, или по воздуху; сомневается, месяц ли смотрит на него из облаков или нет, и проч. Сомнения его, впрочем, скоро разсекаются положительным явлением дражайшей супруги его, которая, в полном комплекте папильйоток и ночном чепце, сидит на софе. Она разсылала Криксу к соседним полицейским караулам предупредить их о внезапной пропаже своего законного супруга, проделала все периоды обмороков с полнотою древних трагедий. И что-же? за все это ожидает ее весьма-слабая благодарность!