Холодный дом.
Часть пятая.
Глава XXVII. Еще один ветеран.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть пятая. Глава XXVII. Еще один ветеран. (старая орфография)

ГЛАВА XXVII.
Еще один ветеран.

Недалеко ехать мистеру Джорджу, скрестя руки, на козлах; цель их поездки - Поля А Никольской Палаты. Когда извощик остановил своих лошадей, мистер Джордж соскочил вниз, взглянул в окно кареты и сказал:

-- Как, ваш адвокат мистер Телькингорн?

-- Да, мой дорогой друг. Разве вы знаете его?

-- Слыхал о нем, и я думаю видал также; но я его не знаю и он меня не знает.

Засим следует втаскивание мистера Смольвида на лестницу, что совершается в совершенстве, при помощи кавалериста. Его вносит в приемную комнату мистера Телькингорна и слагают на турецкий ковер перед огнем. В настоящую минуту мистера Телькингорна нет дома, но его скоро ожидают назад. Слуга его, сидящий за перегородкой в сенях, высказав им эту новость, сильнее разводит огонь в камине и оставляет триумвират согреваться.

Любопытство мастера Джорджа разъигрывается относительно комнаты: он смотрит и на расписной потолок, осматривает и старый сборник законов, любуется портретами великих клиентов и вслух читает имена на сундуках.

-- Сэр Лейстер Дедлок, баронет, говорит мистер Джордж глубокомысленно: - Гм! владетель Чизни-Вольда. Гм! мистер Джордж долго стоит в созерцании сундуков, как-будто это были картины; наконец возвращается к камину и все-таки повторяет: - Сэр Лейстер, баронет и владетель Чизни-Вольда, гы!

-- Страшные деньги, мистер Джордж! шепчет дедушка Смольвид, потирая себе ноги: - баснословно богат!

-- Про кого вы говорите? про этого старого джентльмена, или про баронета?

-- Про этого джентльмена, про этого джентльмена.

-- Слыхивал и я; и знает, говорят, многое. Какая квартира! говорит мистер Джордж, поворачиваясь вокруг: - взгляните только, что это за полновесные сундуки!

Это воззвание пресекается приходом мистера Телькингорна. В нем, без-сомнения, нет никакой перемены. Одет в ржавое платье; очки в руках; футляр от очков потерт. В манерах сухость и скрытность. В голосе шелуховатость и сиплость. В лице способность видеть насквозь, быть-может, несколько критическая и с примесью презрения. Великие лорды могли бы иметь более-теплого фанатика, более-низкого поклонника, чем мистер Телькингорн, еслиб на свете все узнавалось

-- Доброго утра, мистер Смольвид, здравствуйте, говорить он, входя в комнату. - Вы привезли с собою сержанта, вижу я. Сядьте, сержант, сядьте.

Пока мистер Телькингорн снимает с себя перчатки и кладет их в свою шляпу, осматривает он с полуоткрытыми глазами отдаленный уголь комнаты, в котором стоить кавалерист и может говорит сам себе: "Попался дружище! "

-- Сядьте, сержант, повторяет он, подходя к своему столу, раскинутому но одну сторону намина и садится в свое покойное кресло.

-- Холодно и сыро сегодня, говорит он и греет попеременно то ту, то другую ладонь перед решеткой камина и видит насквозь триумвират, сидящий перед ним полукругом.

-- Теперь я вижу, что мне надо делать (быть может, он это видит двусмысленно) мастер Смоль вид! Прелестная Юдифь стрясывает своего дедушку, чтоб придать ему способность вступить в разговор. - Вы привезли с собою общого нашего друга, сержанта - прекрасно!

-- Что жь скажет сержант относительно этого дела?

-- Мистер Джордж! говорит дедушка Смольвид, и скрюченная рука его дрожит: - вот адвокат мой, сэр!

Мистер Джордж кланяется адвокату, но, вообще говоря, безмолвствует, сидит совершенно-прямо и в таком отдалении от спинки стула, как-будто за его спиной висел огромный ранец с необходимыми вещами для целого дня маневров.

Мистер Телькингорн продолжает:

-- Ну так что жь Джордж., ведь, кажется, вас так зовут?

-- Точно так, сэр.

-- Чтожь вы скажете, Джордж?

-- Извините меня, сэр, отвечает кавалерист - но мне хочется знать, что вы скажите?

-- Вы думаете относительно вознаграждения...

-- Относительно всего, сэр.

Эта страшная пытка для терпения мистера Смольвида невольно вызывает из съёжившихся губ его; "Ах ты негодная скотина!.." но он тотчас же приходит в себя, просит у мистера Телькингорна прощенье, обращается к Юдифи и говорит; "сорвалось с языка, моя милая."

-- Я полагал, сержант, продолжает мистер Телькингорн, развалясь в креслах и положив ногу на ногу; - что мистер Смольвид вам уж достаточно объяснил в чем дело. Впрочем, это просто. Вы некогда служили под начальством капитана Гаудона, были при нем во время его болезни, делали ему много разных послугь и, как и слышал, пользовались большим доверием с его стороны. Так это, или нет?

-- Так, говорит мистер Джордж, в духе военного лаконизма.

-- Вследствие этого у вас могут находиться какие-нибудь бумаги, все-равно какие бы оне не были, счоты, инструкции, приказы, письма, писанные его собственной рукою. Мне бы хотелось сравнить их с бумагами, которые находятся у меня. Если вы мае дадите возможность исполнить мое желание, вы будете вознаграждены за ваши хлопоты. Три, четыре, пять гиней... ведь это, сержант, недурно?.. гм!

-- Благородно, друг мой, благородно! восклицает дедушка Смольвид, сощуривая глаза.

-- Если этого мало, скажите прямо, как честный солдат, сколько вы желаете получить. Бумаги эти вы можете удержать, если хотите, у себя; но мне было бы приятнее, еслиб вы их оставили мне.

Мистер Джордж неподвижно остается в том же положении, смотрит в пол, смотрит на расписной потолок и не говорить ни слова. Бешеный мистер Смольвид цапает по воздуху.

-- Вопрос в том, говорит мистер Телькингорн своим методическим. безкорыстным, мягким голосом: - вопервых, находятся ли в вашем владении бумаги, писанные рукою капитана Гаудона?

-- Вовторых, сколько вы хотите за хлопоты?

-- Вовторых, сколько я хочу за хлопоты, сэр, повторяет мистер Джордж.

-- Втретьих, вы можете сами судить, похожи ли почерком ваши бумаги на эти, говорит мистер Телькингорн и мгновенно всучивает в руку кавалериста целую тетрадь исписанной бумаги.

-- Похожи ли почерком мои бумаги на эти - вот оно что! повторяет мистер Джордж.

Все эти повторения мистер Джордж произносит механически, вытаращив глаза на мистера Телькингорна. На клятвенные показания по делу Жарндисов, всученные ему в руку, он не обращает никакого внимания хотя крепко держит их, и продолжает смотреть с безпокойным размышлением на адвоката.

-- Ну, Джордж, говорит мистер Телькингорн: - что же вы скажите?

-- Ну, сэр, отвечает мистер Джордж, вытянувшись во всю свою громадность: - я бы хотел все это бросить, с нашего позволения

-- За чем бросить? спрашивает мистер Телькингорн, с совершенно-спокойной наружностью.

-- Вот зачем, отвечает кавалерист: - затем, что я в ваших делах ни бельмеса не смыслю; бумаг ваших не понимаю. Выдержу какой угодно огонь: а от ответов на вопросы отказываюсь. Вот я, небольше как с час тому назад, говорил мистеру Смольвиду, что когда я впутываюсь в этакия дела, так мне кажется, что у меня петля на шее, говорить мистер Джорж, озирая всю компанию.

Затем он делает три шага вперед, чтоб положить рукопись на стол, потом три шага назад, чтоб снова принять прежнее положение и, вытянувшись во весь рост, смотрит то на пол, то на расписной плафон, руки закладывает за спину, как-бы в предупреждение всевозможных всучиваний документов со стороны опытного адвоката.

При всех этих проделках, любимое бранное слово мистера Смольвида так вертится у него на языке, что обычную фразу свою: - "дорогой друг мой," он начал-было: "дьявол....", но, опомнившись, останавливается и замолкает на несколько секунд. Наконец, отделавшись победоносно от "дьяволь.....", он начинает самым нежным образом уговаривать своего дорогого друга не горячиться, исполнить все, что от него требует такой знаменитый джентльмен, и исполнить но доброй воле, потому-что все требования его справедливы и прибыточны. Мистер Телькингорн примешивает к этому, как-бы случайно, следующия сентенции: - вы, сержант, всего лучше сами можете судить о своих выгодах. Этим вы себе вреда не сделаете, сержант. Впрочем, как хотите, сержант, как хотите. Вы знаете, что вам надо делать. Все это произносить он повидимому с совершенным равнодушием и, разсматривая бумаги, приготовляется сесть и писать письмо.

Мистер Джордж, в отчаянном положении своем, обращает взгляд свой с распитого плафона на пол, с пола на мистера Смольвида, с мистера Смольвида на мистера Телькингорна, с мистера Телькингорна опять на расписной плафон и переминается с ноги на ногу.

-- Уверяю вас честью, сэр, говорит мистер Джордж: - не в обиду будь вам сказано, но посреди вас и мистера Смольвида, и как-будто посреди двух столбов виселицы. Да, сэр, это верно. Я, джентльмены, вам не подстать. Позвольте мне сделать вам один вопрос, для уяснения дела: зачем вам хочется видеть почерк капитана?

Мистер Телькингорн спокойно качает головою. - Нет. Еслиб вы были деловой человек, сержант, то мне не пришлось бы говорить вам, что в той профессии, к которой я принадлежу, есть тайные причины, совершенно-безвредные в своих основаниях, заставляющия иногда прибегать к сличениям, сравнениям и т. п. Но если вы боитесь повредить капитану Гаудону, то можете успокоиться: страх ваш совершенно-напрасен.

-- Знаю. Он уже на том свете.

-- Будто бы? и мистер Телькинигорн спокойно садится писать.

-- Вот что, сэр, говорит кавалерист, смотря себе в шляпу, после второй убийственной для него паузы: - мне очень-совестно, что я не мог исполнить ваше желание. Но если угодно, чтоб я не избегал путаться в это дело, так позвольте мне посоветоваться с одним из моих друзей: он понимает в делах больше моего; крепкая голова, сэр, и к-тому же старый ветеран. А я... я теперь... то-есть совершенно задушен, говорит мистер Джордж, проводя безнадежно рукою по своему лбу: - советь его будет для меня в некотором роде утешением.

Когда мистер Смольвид узнаёт, что знаменитый авторитет - крепкая голова, старый ветеран, он сильно настаивает, чтоб кавалерист отправился с ним посоветоваться и не забыл бы сообщить ему о пяти гинеях, а может, и больше. Убеждения почтенного старика действуют на мистера Джорджа: он соглашается идти за советом. Мистер Телькинигорн не говорит ни pro, ни contra.

-- Так, с вашего позволения, сэр, и пойду посоветуюсь с другом, говорит кавалерист: - и возьму смелость в-течение дня заглянуть к вам с окончательным ответом. Мистер Смольвид, если вы хотите, чтоб и снес вас с лестницы...

-- Извольте, сэр. Я подожду. И кавалерист уходит в отдаленную часть конторы и снова занимается глубокомысленным созерцанием сундуков всякого калибра.

-- Еслиб я не был так слаб, как дьявольская мямля, сэр, шепчет дедушка Смольвид, притягивая к себе адвоката за фалды фрака и сверкая из злобных глаз своих потухающим зеленоватым огнем: - так я б вырвал у него эти письма. Они у него за пазухой. Я видел, как он их туда клал, и Юдифь видела. Говори же ты, негодная треска, гнусная вывеска для лавки продавца палок!

Это энергическое воззвание он сопровождает неумеренным толчком в спину своей внучки, обезсиливает, валится со стула и увлекает за собою мистера Телькингорна. Юдифь удерживает его и также сильно и энергически оттрясывает.

-- Насилие ни к чему не поведет, друг мой! холодно замечает мистер Телькингорн.

-- Да я знаю, я знаю, сэр. Но это скверно, это мерзко, это... это хуже я несноснее твоей скверной общипанной сороки - бабушки, говорят добрый дедушка, обращаясь к невозмутимой Юдифи, которая безмолвно смотрит на огонь: - знать, что у него в кармане то, что нам нужно и что он не хочет дать. О-н не хочет дать. О-о-н! Бродяга! хорошо же, сэр, хорошо! Недолго ему так куражиться. Он иногда бывает и в моих тисках. Я поприжму его, сэр. Я выжму из него сок, сэр. Коли он не хочет добра, так я его заставлю силой, сэр!.. Ну, мой дорогой мистер Джордж, говорит дедушка Смольвид, отвратительно мигая адвокату: - я готовь к вашим услугам, мой достопочтенный друг!

Мистер Телькингорн стоить на ковре перед камином, греет спину и, несмотря на его самовладение, насмешливая улыбка, возбужденная исчезновением мистера Смольвида, кривят его сморщившияся губы. Одним легким киваньем головы отдает он поклон кавалеристу.

Мистер Джордж находят, что отделаться от старика труднее, чем стащить его с лестницы. В карете он впадает в такую болтовню, по поводу гиней, и так привязывается к пуговицам кавалериста, имея непреодолимое желание отстегнуть их и обобрать карманы, что со стороны мистера Джорджа необходимо некоторое усилие, чтоб удалиться от дверец экипажа. Наконец, сопротивление превозможено и он, в единственном числе, идет на поиски своего оракула.

-- Чрез монастырский Темпль и чрез Уйтфрайер (не без того, конечно, чтоб не заглянуть в Оружейную Аллею, которая кажется ему каким-то образом по дороге) по Блакфрайерскому Мосту и Блакфрайерской Улице, идет мистер Джордж степенным шагом к улице Мелких Торговцев, лежащей, где-то в узле дорог из Кента и Шюрри и улиц с мостов Лондона, сходящихся под кровлю достославного Слона {В этом узле улиц находится огромная гостинница с вывескою слона; к этой гостиннице стекались почти со всех дорог почтовые дилижансы и вообще все извощики; здесь находили они в большом количестве съестные припасы для себя и фураж для лошадей; ныне, с проведением железных дорог в Англии, извощики, если несовсем исчезли, то, по-крайней-мере, очень уменьшились, так-что около знаменитой гостинницы Слона не видат ужь более огромного ряда дорожных экипажей.}, утратившого ныне свой замок, состоявший из тысячи различных карет, под властью более-сильного, чем он, железного чудовища, готового растерзать его в клочки при первом сопротивлении - к одной из небольших лавок, именно к музыкальной, в окнах которой виднеется маленькой выбор скрипок, несколько свирелей, тамбурин, висит несколько листов нот, направляет мистер Джордж свои тяжелые шаги. И увидав женщину гренадерских размеров, с передником на платье, которая выходит из лавки, держа в руках небольшую деревянную чашку, и став на краю троттуара начинает что-то в ней мыть и полоскать, мистер Джордж останавливается и говорит сам-себе: - так и есть: всегда зелень моет. Вез этого занятия я её никогда не видывал, разве только в походной фуре.

Предмет этих размышлений так занят мытьем зелени в настоящую минуту, что не видит стоящого перед нею мистера Джорджа до-тех-пор, пока мытье благополучно не кончается. Прием, который делается мистеру Джорджу, неочень-лестен.

-- Джордж, при виде вас, у меня является сильное желание, чтоб вы были по-крайней-мере за тысячу верст.

Кавалерист, не обращая никакого внимания на такую нежность, идет за леди с гренадерскими формами, в давку музыкальных инструментов; там леди ставит чашку с зеленью на стол и пожимает руку мистеру Джорджу.

-- Я, Джордж, говорит она: - ни минуты не бываю спокойна за Матвея Багнета, когда вы бываете с ним. Вы такой бездомный, такой непоседа.

-- Знаю, мистрисс Багнет, знаю.

-- Что толку, что вы знаете? говорит мистрисс Багнет: - от этого мне не легче. Зачем вы такой?

-- Такая уж натура, я думаю, весело говорит кавалерист.

-- А! отвечает мистрисс Багнет несколько-пискляво: - что мне до вашей натуры? того-и-гляди соблазните моего Мата бросить музыкальную лавку и уплыть в Новую Зеландию, или Австралию.

Мистрисс Багнет далеко недурная собою женщина, очень - широка костью, несколько аляповатых форм, с несовсем-нежной кожей, от влияния ветра и солнца; но здоровая, свежая, быстроглазая, трудолюбивая, деятельная, расторопная, от сорока-пяти, до пятидесяти лет; она одета чисто, пристойно, но так скромно, что единственное украшение во всем её костюме - обручальное кольцо, которое так заросло мясом, что снимется разве только тогда, когда мистрисс Багнет обратится в прах.

-- Мистрисс Багнет, говорит кавалерист: - даю вам честное слово: и не буду смущать Мата. На столько вы можете на меня положиться.

-- Оно так. Да только ужь один вид ваш - а тот такой безпокойный, замечает мистрисс Багнет: - ах Джордж, Джордж! еслиб вы были тогда постепеннее и женились на вдове Джо Пауча, когда он умер в Северной Америке; она за вас готова была бы и в огонь и в воду.

хорошее, но все-таки я не мог решиться. Вот еслиб в выборе жены мне было такое счастье как Матвею - дело другое!

Мистрисс Багнет, в простоте сердечной, обращается без затей с таким славным парнем, как Джордж; но, при любезничаньи с его стороны можем доказать, что и она баба не промах: за комплимент посылает ему в лицо картофелину и уходит в другую комнату, за прилавок.

-- А Квибек, моя куколка, говорит Джордж, следуя за мистрисс Багнет, по её приглашению: - и крошечка Мальта тут же. Ну, подите, подите поцелуйте вашего Блюффи!

Эти юные леди, однакож, не подумайте, чтоб такия имена получили при крещении: Квибек и Мальта были только прозвища, данные им в честь тех городов, в казармах которых они увидели свет; обе серьезно заняты делом, на треногих стульях: младшая, так, лет пяти или шести, учила буквы в карманной азбуке; старшая, лет восьми, а может, девяти, показывала ей и шила очень-прилежно. Обе девочки с радостным визгом встретили своего старого друга и, расцаловавшись с ним, придвинули к нему свои треногие стульчики.

-- Ну, а что делает маленький Вульвич? спрашивает мистер Джордж.

-- Каково! представьте себе, говорит мистрисс Багнет, с закрасневшимся от жара лицом (она теперь стряпает обед); - ведь он занят при театре и играет на дудочке, в военном марше.

-- Ай-да крестничек, молодец! говорит мистер Джордж, прихлопывая себя но коленям.

-- Нечего сказать, молодец! говорит мистрисс Багнет: - настоящий британец, право настоящий британец.

-- И Мат надувает свой фагот, и все ни, от первого до последняго, славные граждане, говорит мистер Джордж: - семейные люди. Дети подрастают. Старушка, мать Матвеева, в Шотландия и ваш старик-отец тоже где-нибудь. Пишут, чай, друг к другу письма. Вы им немножко пособляете. Прекрасно, прекрасно! Понимаю, как не желать, чтоб и был отсюда за тысячу верст; я к таким вещам неспособен.

Мистер Джордж становится задумчив; сидя перед огнем, в чисто-вымытой комнате, в которой пол посыпан песком, слышен запал барака, в которой нет ни пылинки, ни яитнышка, начиная с личика Квибеки и Мальты, до блестящих, из белой жести, горшков и сковород, разставленных на полках; мистер Джордж становится задумчив, сидя здесь и смотря как работает мистрисс Багнет; но вот мистер Багнет и молодой Вульвич возвращаются к сроку домой. Мистер Багнет, отставной артиллерист, прямого стана, высокого роста, с бровями жесткого волоса, с усами, в роде мочалы с кокосового ореха, с совершенно-лысой головой и с загорелым цветом лица. Голос у него отрывистый, густой, звучные голос; не без сходства с тоном того инструмента, которому он себя посвящает. В нем в-самом-деле заметна какая-то несгибаемость, металличность; как-будто он сам был не что иное, как фагот в оркестре человечества. Маленький Вульвич истинный тип и модель маленького барабанщика.

И сын и отец, оба, радушно приветствуют кавалериста. Узнав, что он пришел за советом, мистер Нагнет гостеприимно объявляет ему, что обеда не хочет знать никаких дел, и что друг его не получит никакого совета, если не разделит с ними ветчины и зелени. Кавалерист соглашается на такое любезное предложение и, чтоб не мешать хозяйственным приготовлениям, оба друга выходят на узкую улицу и маршируют по ней таким тяжелым и мерным шагом, как часовые на валганге.

-- Джордж, говорит мистер Нагнет: - ты знаешь меня. Советы даст моя старуха; она всех нас умнее. Но и в этом никогда не сознаюсь перед ней. Прежде всего дисциплина - понимаешь? Дай ей разделаться с зеленью, тогда мы и потолкуем. И как ока скажет, так ты и делай - слышишь?

-- Я тоже так думаю, Матвей, отвечает кавалерист: - и лучше послушаюсь её совета, чем совета целой коллегии.

-- Коллегия, отвечает мистер Нагнет, короткими сентенциями, как-будто наигрывая на фаготе: - найди-ка такую коллегию, которую бы можно было оставить в другом полушарии без фарсинга денег только с салопцем, да с зонтиком, да чтоб она вернулась домой, в Европу - ан нет! А моя старуха, хоть завтра выкинет такую штуку - ей ужь дело бывалое!

-- Ты прав, говорит мистер Джордж.

-- Коллегия, продолжает Багнет: - дай-ка коллегии вершок земли да щепотку песку, да извести на полпенни, да шесть пенсов денег - что она сделает? - ничего! А моя старуха с этого начала хозяйничать - вот оно что!

-- Да; а теперь Бог благословил: любо смотреть, Матвей!

-- И старуха копят, говорит мистер Багнет утвердительно. У нея там, где-то, чулок: в него прячет деньги. Я не видал, а знаю, что прячет. Дай ей с зеленью покончить, и она направит тебя как-раз.

-- Она сокровище! восклицает мистер Джордж.

-- Больше, брат! Но и об этом при ней ни гу-гу! Дисциплина прежде всего - понимаешь? Ведь это она открыла во мне музыкальные способности. Ка-бы не она, я бы и теперь киснул в артилерии. Шесть лет и потел около скрипки, десять около флейты. Старуха говорит: "Нет не йдеть! охота есть, да наклонности не те; попробуй, говорит, фагот". И достала, братец, фагот у капельмейстера Карабинерного Полка. Я, бывало, засяду в траншеи, да и давай дуть. Пошло. Сделал успехи. Завел сам фагот, да вот и живу им.

-- Да чего тут братец: красивее её я не видывал. Чем старше тем лучше, то-есть, что твой майский день. Но при ней я об этом ни гу-гу! Дисциплина прежде всего - понимаешь?

Продолжая теперь разговор кой-о-чем они прогуливаются но улице взад и вперед, отбивая такт мерным шагом, пока Кинбек и Мальта не отзывают их к столу откушать ветчинки и зелени. При угощении этими съестными припасами, как и во всех других хозяйственных отношениях, мистрисс Багнет руководится строгой системой; перед ней ставится каждое кушанье; она делит его на порции, приправляя их подливкой, зеленью, картофелем и даже горчицей, и передает собеседникам. С тою же аккуратностью наливает она каждому по кружке пива и принимается удовлетворять свой аппетит, который, как видно, находится в прекрасном состоянии. Столовый прибор, если можно так назвать соединение всех обеденных принадлежностей, состоит весь из рога и жести и отслужил службу во многих частях света; в-особенности ножик молодого Вульвича, в роде устрицы, с прибавкою сильной пружины, отщелкивание и защелкивание которой не дает иногда спокойно удовлетворить аппетит молодому музыканту, перебывал, говорит, во всех чужеземных странах.

Обед кончился и мистрисс Багнет с помощью двух молодых отпрысков своих (которые вытирают до-чиста свои кружки, тарелки, ножи и вилки) приводит весь столовый прибор в такой же блестящий и опрятный вид, в каком он был до начала обеда, и ставит все на место, счистив прежде всего с очага, чтоб не помешать мистеру Багнету и гостю закурить трубки. Все эти домашния суеты требуют усиленной топотни взад и вперед но заднему двору, непомерного потребления воды, которая на конец-концов имеет честь омыть руки и лицо самой мистрисс Багнет.

Окончив все дела и омовение, мистрисс Багнет, веселая и свежая, является к очагу и садится шить в веселой компании, и только теперь, потому-что только теперь предполагается, что ум её не занят мытьем зелени - мистер Багнет предлагает кавалеристу изложить в чем дело.

а старуха, тоже с полным благоразумием, сидит и шьет-себе. Наконец дело выяснилось и мистер Багнет прибегает к своему спасительному штандарту: дисциплина прежде всего!

-- Вот и все тут Джордж! говорит он.

-- Вот и все.

-- И ты хочешь знать мое мнение?

-- Да я поступлю, как ты мне посоветуешь.

Мнение оказывается следующее, что мистеру Джорджу нечего путаться с людьми, которые очень-тонки для него, и ввязываться в дела, в которых он ни бельмеса не понимает; что главное правило состоит в том, чтоб не бродить в потьмах, не мешаться в тайны и не ставить ноги там, где не видать дороги. Таково мнение мистера Багнета, высказанное его старухой; оно, как-нельзя-больше, по сердцу мистера Джорджа, потому-что соответствует вполне его умственному настроению, изгоняет все сомнения и приводит его к непременному желанию выкурить еще трубку ради такого исключительного казуса и поболтать про былое время с каждым из членов почтенного семейства Багнетов, сообразно с их житейской опытностью.

В таком положении дел мистер Джордж не прежде выпрямляется во весь рост в гостеприимной комнатке, как приходить время фаготу и дудке отправляться в театр, где их ожидает лондонская публика, и даже тогда только-что начинает он прощаться с Квибекой и Мальтой, опускает в карман своего крестника шиллинг на лакомства, поздравляет его с хорошей карьерой, и уже смеркается очень в те минуты, когда мистер Джордж подходит к полям Линкольнской Палаты.

-- Хозяйство, семейство, размышляет он по дороге: - конечно, хорошая вещь: на себя смотришь как на бобыля. Но я хорошо сделал, что не маршировал в супружество. Вряд ли я способен к этому. Я и до-сих-пор такой бродяга, что месяца не содержал бы галереи, еслиб за ней нужен был постоянный уход, да пришлось бы жить не так поцыгански, как я живу. Гм! я никому не в тягость - и этого довольно. Со мной такого счастья не бывало много лет.

И, высвистывая, идет он вперед.

или съискать ручку колокольчика, или просто отворить дверь, и мечется из стороны в сторону. В это время входит на лестницу и мистер Телькингорн (разумеется, тихо) и гневно спрашивает:

-- Кто здесь? Что тебе надо?

-- Это я, сэр. Джордж. Сержант.

-- А разве Джордж, сержант, не видит, что моя дверь заперта?

-- Нет, сэр, не вижу. Во всяком случае я не видал, сэр, говорит Джордж раздражительным тоном.

-- Остался при том же, сэр.

-- Я так и думал. Довольно. Вы можете идти. Хотя вы тот самый человек, говорит мистер Телькингорн, отпирая дверь ключом: - в чьей трущобе прятался мистер Гредли.

-- Да, и тот самый, говорит кавалерист, спустись две или три ступеньки вниз: - так что жь, сэр?

-- А вот что! Я не люблю сообщничества таких людей. И еслиб я знал это заранее, вам бы не видать порога моей двери. Гредли опасный негодяй, злодей, разбойник.

Мистер Джордж принимает очень-оскорбительно такой способ прощанья, тем-более, что какой-то писец, входя в это время на лестницу, слышит конец речи мистера Телькинигорна и очевидно принимает его на счет кавалериста.

-- Славные вещи здесь услышишь! говорит кавалерист, сходя с лестницы и бранясь грозно: - Опасный негодяй, злодей, разбойник - прошу покорно! и взглянув наверх, он видит, что писец наблюдает за ним, стараясь всмотреться, при блеске уличного фонаря, в его лицо. Это так бесит кавалериста, что он минут пять остается в дурном расположении духа. Наконец все это высвистывает до тла и, отбивая такть, идет домой, в свою галерею для стрельбы в цель, и проч.