Холодный дом.
Часть шестая.
Глава XXIX. Молодой человек.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть шестая. Глава XXIX. Молодой человек. (старая орфография)

ГЛАВА XXIX.
Молодой человек.

Чизни-Вольд заперт; копры свернуты и покоятся в углах опустелых комнат; яркий дама находится под чехлами из суровой парусины, резьба и позолота под гнетом тяжелых покровов и предки Дедлоков прячутся опять во мрак неизвестности. Вокруг замка густо падает пожелтевший лист, но падает тихо, с мертвенной неподвижностью. Сколько ни трудись садовник мести газон и отвозить упадший лист далеко, далеко, все-таки лежит он вокруг замка слоем в добрую четверть. Резкий ветер свистит около Чизни-Вольда, хлещет тяжелым дождем но ставням и стеклам и завывает в трубах каминов. Туман ползет по аллеям, застилает виды и саваном подымается над возвышенностями парка. Холод повсюду в опустелом замке и, потянув носом, чувствуешь сырой запах бренными останками Дедлоков, как-будто бы тени их выходят в длинные ночи из своей преисподней и гуляют здесь, по Террасе Привидений.

За-то городской отель редко разделяет состояние духа Чизни-Вольда; редко радуется он, когда радуется Чизни-Вольд, редко печалится он, когда печалится Чизни-Вольд - разве только в случае смерти какого-нибудь Дедлока: так городской отель ожил и блистает. В нем так тепло и ярко, как только может быть в таком фешенэбльном отеле; он так пропитан нежным ароматом пышных цветов, какие только могут доставить теплицы и оранжереи, что в голову не прийдет, будто на дворе зима. Тих он и спокоен, и только стук маятников, да по-временам треск угольев на каминных решетках нарушают безмолвие в залах. И окружает он сэра Лейстера застывшия ноги, словно в шерсть, выкрашенную радужными цветами. И сэр Лейстер Дедлок доволен: он может, в полном блеске величия, покоиться перед камином своей библиотеки, иногда удостоить разсеянным взглядом корешки переплетов, или одобрительно взглянуть на изящные произведения кисти. У него, в библиотеке картины старой и новейшей школы; есть также и модные произведения, в которых искусство нисходит случайно до мастерства и которые как нельзя больше напоминают пестрый аукцион, где только и слышишь: "вот три стула с высокими спинками, стол с скатертью, длинногорлая бутылка (с вином), кружка, полный костюм испанки, трехчетвертной портрет натурщицы мисс Джог, платье Дон-Кихота", или "вот каменная терраса (поврежденная), гондола, в отдалении; полная одежда венецианского сенатора; роскошно-вышитый атласный костюм с профильным портретом натурщицы, мисс Джог, палаш, украшенный золотыми насечками и дорогими камнями, мавританская одежда (очень-редкая) и Отелло".

Мистер Телькингорн приходит и уходит довольно-часто: есть делано имениям, возобновление контрактов и тому подобное. Он также довольно-часто видит миледи, и он и она так спокойны, так равнодушны, так мало обращают внимания друг на друга, как никогда. Но, может, миледи боится этого Телькингорна и, может-быть, он что проведал, быть-может, он преследует ее настойчиво, неутомимо, без капли сострадания, совести, сожаления; быть-может, её красота и весь этот блеск, который окружает ее, дают ему больше желания стремиться к тому, чего он так добивается, и делают его более непреклонным. Может, он холоден и жесток; может, он непреклонен в своих обязанностях, может, обуреваем желанием власти, может, но терпит ничего тайного для себя в том омуте, в котором весь век свой купался в секретах; может, он в глубине души своей ненавидит этот блеск, в котором он только слабая искра; может, он озлоблен презрением и обидами своих великосветских клиентов; может-быть, он питает в сердце своем все это ощущения зараз - только ясно, что молоди чувствовала бы себя во сто крат спокойнее под наблюдением пяти тысяч пар фешонэбельных глаз, чем под наблюдением пары, и то старых глаз ржавого адвоката с узлом на галстухе, с черными, матовыми панталонами, завязанными лентами на штиблетах.

Сэр Лейстер сидит в будуаре миледи, в той самой комнате, в которой мистер Телькингорн читал клятвенное показание по делу Жарндисов, и сидит он в особенно-самодовольном настроении духа. Миледи - как в тот день, сидит перед огнем, прикрываясь опахалом. Сэр Лейстер ощущает большое удовольствие, потому-что отъискал в газетах заметки, соответствующия его образу мыслей, касательно открытия шлюзов и состава общества. Оне так хорошо приноровлены к настоящему случаю, что он не утерпел и пришел из библиотеки, чтоб прочесть их вслух перед миледд. - Человек, который писал эту статью, замечает он в виде предисловия, кивая на огонь - * имеет очень-много здравого смысла.

Смысл писателя статьи не настолько Однакож здрав, чтоб но наскучить до смерти миледи; после томительного напряжения слушать, или. лучше сказать, томительного напряжения притворяться внимательной; ока становится разсеянной, впадает в созерцание огня, как-будто она была еще в Чизни-Вольде. Сэр Лейстер ничего не замечает, читает-себе все дальше и дальше сквозь двойное стекло своих очков, повременам останавливается, чтоб произносить сентенции в роде следующих: "правда, совершенная правда! Очень-хорошо сказано! Я и сам часто так думал!" обыкновенно теряет то место, на котором остановился и отъискивает его довольно-долго, по столбцам газеты.

Сэр Лейстер читает с невыразимой важностью и величием; вдруг дверь отворяется и напудренный Меркурий произносит следующий странный доклад:

-- Миледи, молодой человек, по имени Гуппи!

Сэр Лейстер останавливается, таращит глаза и повторяет убийственно-гордым голосом:

-- Молодой человек по имени Гуппи?

Обернувшись к двери, видит он молодого человека по имени Гуппи, совершенно-переконфуженного и с очень-плохою рекомендациею относительно манер и наружности.

-- Что это значит, говорит сэр Лейстер напудренному Меркурию: - что ты, без всякого предварительного позволения, докладываешь о каком-то молодом человеке, по имени Гуппи?

-- Прошу прощенья, сэр Лейстер; но миледи приказала принять этого молодого человека, когда б он ни пришел. Я не знал, что вы находитесь здесь, сэр Лейстер.

Произнеся это оправдание, напудренный Меркурий бросает презрительный и злобный взгляд на молодого человека, по имени Гуппи, и в этом взгляде ясно выражается фраза: - вишь нелегкая тебя принесла, чтоб заставить меня наделать глупостей.

-- Он прав: я дала ему это приказание, говорит миледи. - Пусть подождет молодой человек.

-- Не безпокойтесь, миледи, если вы дозволили принять его, то я не смею больше безпокоить вас. - Сэр Лейстер, руководимый своей галантерейностью, удаляется, стараясь всячески не заметить поклона молодого человека, которого он считает в своем высокомерии за какого-нибудь башмачника очень-неудачной наружности.

Леди Дедлок величественно осматривает своего посетителя (когда Меркурий удалился из комнаты) с ног до головы, заставляет его стоить около двери и наконец спрашивает: зачем он пришел?

-- Чтоб иметь честь говорить с вами, милостивая государыня, говорит смущенный мистер Гуппи.

-- Вы верно тот самый, от которого я получала так много писем?

-- Да, милостивая государыня; я долго писал к вам, пока не был удостоен милостивым ответом вашим.

Мистер Гуппи корчить рот свой в безмолвное "но", и мотает головой.

-- Вы странно-навязчивы. Я уверена, что все, что ни мне скажете, до меня ни в каком случае касаться не может, а потому извините если, без дальних церемоний, и попрошу нас прямо сказать мне, что нам нужно.

И миледи, играя опахалом, равнодушно поворачивается спиною к молодому человеку по имени Гуппи.

-- С вашего позволения, милостивая государыня, говорит молодой человек: - и тотчас же приступлю к наложению моего дела. Ггм! гм! я, как я уже имел честь, ваша милость, налагать перед вами в первом письме моем, состою по юриспруденции. Как юрист, я имею привычку не упоминать письменно о месте моего служения, на котором, я могу сказать смело, стою довольно-твердой ногой. Теперь я доложу вам, милостивая государыня, но секрету, что я состою в конторе Кенджа и Корбая, в Линкольнской Палате, которая не безъизвестна нашей милости, по поводу оберканцелярского процеса Жарндисов.

Лицо миледи выражает некоторое внимание и изящная ручка больше не играет веером.

-- Теперь я могу смело сказать перед вами, милостивая государыня, говорят мистер Гуппи несколько-ободренный; - что дело, которое привело меня к вашей милости, вовсе не относится к процесу Жарндисов, и что, быть-может, поведение мое покажется докучливым и даже в некоторой степени навязчивым. - Подождав с минуту отрицательного разуверения я не получая его, мистер Гуппи продолжает: - еслиб оно относилось к делу Жарднисов, я бы, милостивая государыня, счел долгом отправиться к вашему ходатаю, мистеру Телькингорну, на Поля Линкольнской Палаты. Я имею удовольствие быть с ним знаком, по-крайней-мере мы кланяемся при встрече друг с другом - так я, милостивая государыня, обратился бы прямо к нему...

Миледи поворачивает слегка головку и говорит;

-- Вам лучше сесть.

-- Благодарю вас, ваша милость. Мистер Гуппи садится. - Теперь, милостивая государыня - мистер Гуппи посматривает на маленький лоскуток бумаги, на котором вкратце написаны примечания касательно всего того, что он хочет говорить, и который, повидимому, запутывает его безвыходно: - я... о, да!... я повергаю себя совершенно в руки вашего сиятельства; каждый намек вашего сиятельства о моем сегодняшнем визите Кенджу и Корбаю, или мистеру Телькингорну, может иметь вредное влияние на мое положение. В этом я сознаюсь откровенно и полагаюсь на честь вашего сиятельства.

Миледи презрительным мановением ручки дает почувствовать, что считает его недостойным никаких намеков с её стороны.

-- Благодарю вас, ваше сиятельство, говорит мистер Гуппи. - благодарю вас. Теперь я... а чорт возьми!.. Дело в том, что я написал здесь только заглавными буквами о чем желал иметь честь говорить с вами; в настоящее время, все перепуталось у меня в голове и я совершенно сбился. Если ваше сиятельство позволите мне на полминутки подойти к окну, л...

Мистер Гуппи подходит к окну, нарушает спокойствие двух инсепараблей и говорит им: "виноват-с, очень виноват-с", и, к душевном разстройстве, никак не может понять свои стенографическия каракульки. Пот он ворчит, потеет и краснеет, то подносит бумажку к самому носу, то отводит ее на руку дистанции: О. С...; что это такое О, С? а это Э, С; да, вот что! Э, С, понимаю, понимаю! и он возвращается назад просвещенным.

-- Не знаю, говорит мистер Гуппи, став между миледи и своим стулом: - случалось ли вашей милости слышать о молодой девушке мисс Эсфирь Семерсон?

Миледи во все глаза смотрит на него и говорит:

-- Прошедшей весной мне случилось видеть эту молодую девушку.

-- Ваше сиятельство не были поражены её сходством с кем-нибудь? спрашивает мистер Гуппи, скрестив свои руки, склонив голову на сторону и почесывая угол рта своим памятным листком.

Миледи не спускает с него глаз.

-- Нет.

-- Вы не заметили в ней семейного сходства с вашим сиятельством?

-- Нет.

-- Я думаю, ваша милость, говорит мистер Гуппи: - с трудом может припомнить черты лица мисс Сомерсон?

-- Ваше сиятельство, смею уверить вас, что, нося образ мисс Сомерсон в груди своей, я признаюсь нам в этом по секрету: мне случилось однажды, быв с одним из моих друзей в Линкольншайре, посетить ваше поместье Чизни-Вольд; и быль до такой степени ошеломлен сходством мисс Эсфири Сомерсон с портретом вашего сиятельства, что в ту минуту я не знал, что со мной делается. И теперь, имея честь видеть близко особу вашего сиятельства (я должен сознаться перед вами, что я пытался не, раз увидать вас, и мне удавалось видеть ваше сиятельство сквозь окно кареты, когда вы изволили прогуливаться в парке, но так близко я имею счастье вас видеть в первый раз), и еще больше поражен этим сходством.

Молодой человек, по имени Гуппи! Было время, когда женщины жили в крепких замках и имели под рукою своею безпощадных служителей. Так, еслиб в то время молодой человек, по имени Гуппи, на тебя смотрели эти прекрасные глазки, точно с таким же выражением, с каким смотрят теперь, жизнь твоя была бы на волоске.

Миледи, тихо играя веером, спрашивает опять: - каким же образом относится к ней это сходство?

-- Ваше сиятельство, отвечает мистер Гуппи, наводя опять справки на своей бумажке: - мы сейчас к этому приидем. Провались эти заметки!.. А! мистрисс Чедбанд. Да!.. мистер Гуппи подвигает свой стул несколько вперед и садится. Миледи совершенно-спокойно прислоняется к спинке своих кресел, быть-может, на один полос, не так грациозно, как обыкновенно, но взор её нисколько не изменяет своей смелости.

-- Ах! позвольте немного... мистер Гуппи опять наводит справку: - Э. С. два раза? А, а! Понимаю, понимаю! и мистер Гуппи, свернув бумажку, продолжает:

-- Ваше сиятельство, рождение мисс Эсфири Семереон покрыто тайной; я знаю это обстоятельство, говоря между нами, по должности моей в конторе Кенджа и Карбоя. И так-как я говорил вам, что образ мисс Сомерсон запечатлен в моем сердце, то, еслиб я мог раскрыть эту тайну, мог бы доказать ей, быть-может, высокое происхождение быть-может, родство с вами, тогда она попала бы в процес по делу Жарндисов и, может-статься, обратила бы более-милостивый взгляд на мои настоящия чувства, между-тем, как теперь она на меня и смотреть не хочет.

Что-то в роде злобной улыбки мелькает по лицу миледи.

-- Далее, очень-странное обстоятельство, ваша милость, говорят мистер Гуппи: - но обстоятельство, часто - встречающееся с нами, юристами - если я смею так себя назвать, потому-что если я и не имею еще вакантного места, однакожь надеюсь тотчас же получить его, как только мать моя, живущая пожизненным доходом, составит достаточную сумму денег, что, конечно, нелегко, необходимую для взноса за патент - что я встретил особу, которая жила в качестве горничной у той леди, в чьем доме, до мистера Жарндиса, воспитывалась мисс Сомерсон. Эта леди была мисс Барбара, ваше сиятельство.

Что эта смертная бледность, покрывающая лицо миледи: отражение её веера, обтянутого зеленой тзфтой, или признав болезни, внутренняго волнения?

-- Случалось ли, вашему сиятельству, говорит мистер Гуппи: - когда-нибудь видеть мисс Барбару?

-- Не знаю. Быть-может, да.

-- Была ли с вами в родстве мисс Барбара? милостивая государыня.

Губки миледи приходят в движение, но она молчит и отрицательно качает головкой.

-- Не родня? говорит мистер Гуппи. - Но, быть-может, ваше сиятельство, наверное не знаете? это очень может быть - да?

После каждого из этих вопросов миледи наклоняет головку.

-- Очень-хорошо, продолжает мистер Гуппи: - только мисс Барбара была очень-скрытна, очень-скрытна для женщины (потому-что, вообще говоря, женщины очень-словоохотливы, по-крайней-мере в обыкновенной жизни), так-что та особа, которая передавала мне некоторые подробности, долго не знала, что у мисс Сомерсон есть родственники, и только однажды, как-то случайно, мисс Барбара проговорилась про этой женщине, что настоящее имя Эсфири Сомерсон - Эсфирь Гаудон.

-- О, Боже!

Мистер Гуппи таращит глаза, леди Дедлок сидит против него точно в том же положении, смотрит на него тем же проницательным взглядом; рот немного открыт, лоб слегка сморщен и в настоящую минуту она похожа на труп.

Он видит, как к ней возвращается сознание; видит, как дрожь пробегает по её телу, словно зыбь на поверхности воды; видит, как уста её судорожно открываются и сжимаются, как силы приходят к ней, и она начинает сознавать и его присутствие и смысл слов его. Все это совершается так быстро, переход от самозабвения к жизни так же мгновенен, как мгновенно долго-сохранившийся труп покойника исчезает в прах при первом прикосновении воздуха.

-- Вашему сиятельству знакомо имя Гаудона?

-- Прежде я слыхала о нем.

-- Нет.

-- Теперь, милостивая государыня, говорит мистер Гуппи: - я прихожу к концу того, что мне известно до-сих-пор; впоследствии и надеюсь открыть больше-и-больше. Да будет известно вашему сиятельству. если до-сих-пор вы этого не знаете каким-нибудь образом, что, несколько времени тому назад, в дому некоего Крука был найден умершим в страшной нищете писец. Никто не знал имени этого писца, но мне удалось открыть недавно, что это был Гаудон.

-- Что жь мне до этого?

мусорщик, грязный мальчишка... Если вашему сиятельству угодно, я могу, в любое время, привести его к вам.

Что за дело миледи до грязного мусорщика, и она не желает его видеть.

-- О, ваше сиятельство, уверяю вас, это целый роман, говорят мистер Гуппи: - как он рассказывает об этом событии, о ручке переодетой леди, о блестящих перстнях

На руке миледи много брильянтов и она, играя веером, заставляет их блестеть ярче-и-ярче, а сама смотрит на мистера Гуппи таким взглядом, за который, в былое время, он поплатился бы жизнью.

-- Думали, ваше сиятельство, что после смерти его не осталось никакого следа о нем; однакожь, это неверно. Я отъискал целую связку старых писем.

-- Они находятся в сохранном и секретном месте; а завтра вечером, ваше сиятельство, перейдут в мое владение.

-- Опять я спрашиваю вас, что жь мне до этого?

-- Этим и заключаю мои слова. Мистер Гуппи встает: - если вы находите достаточный интерес в этом сцеплении обстоятельств, в этом поразите льном сходстве молодой леди с вашим сиятельством (что несомненный факт для присяжных), в её воспитании у мисс Барбары; в изменении истинного имени подложным именем мисс Сомерсон, в нашем положительном то, что это старые письма: до-сих-пор и еще их не видал. Я принесу их сюда, как только получу, и разберу в присутствии вашего сиятельства. Я сообщил вам все. Я сказал вам, что всякий намек о моем визите может быть дли меня пагубен. И пусть это останется тайной.

Все ли высказал молодой человек по имени Гуппи, или осталось у него на душе еще кой-что? В словах его весьма развит предмет, приведший его сюда, или нет? Это задача для миледи. Она может смотреть на него, но он может смотреть в это время на стол и затаить на глубине души своей все, чего не хочет сказать.

-- Вы можете принести письма, если хотите, говорит миледи.

-- Клянусь честью, ваше сиятельство, вы неслишком снисходительны ко мне, говорит мистер Гуппи несколько-оскорбленным тоном.

-- Вы можете принести письма, повторяет она тем же тоном: - если... вы хотите.

На столе, поблизости миледи, стоит богатый ящик, обитый золотыми гвоздями и обтянутой золотыми скобками. Не сводя глаз с мистера Гуппи, она отпирает этот ящик.

-- О! уверяю вас, ваше сиятельство, я не был побуждаем такого рода наградой, говорит мистер Гуппи: - и я ничего принять от вас не могу. Прощайте, милостивая государыня, я вам и без того много обязан.

-- Пока сэр Лейстер, развалясь на отомане, дремлет над газетными новостями, нет ли чего-нибудь в замке такого, что не только может испугать его, но может заставить затрепетать на корнях своих столетние дубы чизни-вольдского парка, оскорбить портреты предков Дедлока и его герб?

долетела хотя легкая вибрация: а этот крик, эти стоны, выходящие из уст отчаянной женщины, стоящей на коленях в будуаре шмели, неслышны близь стоящей в библиотеке баронета.

-- О дитя мое! дитя мое! ты не умерла в минуту твоего рождения, как уверила она... жестокая сестра мои, которая воспитала тебя, отрекшись от меня и моего имени! О дитя мое! дитя мое!...