Холодный дом.
Часть девятая.
Глава XLV. Доверие.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть девятая. Глава XLV. Доверие. (старая орфография)

Часть девятая.

ГЛАВА XLV.
Доверие.

Однажды утром, весело побрякивая ключами, прогуливалась я с всей милочкой по саду; вдруг, взглянув случайно на дом, увидела я на лестнице крыльца длинную тощую тень, очень-напоминавшую мистера Волиса. Бедняжка Ада только-что успела высказать мне свои надежды на охлаждение Ричарда к оберканцелярскому процесу, о котором он так горячо хлопотал, и мне жалко было оскорбить её нежное сердце, указав на зловещую тень хитрого адвоката. Я ей не сказала ни слова.

Вскоре за тенью показалась на крыльце Черли. Быстро ныряя между кустами по извилистым дорожкам, она так раскраснелась и казалась мне такой хорошенькой, что ее скорее можно было принять за спутницу флоры, чем за мою горничную.

-- Мистер Жарндис просит вас к себе, мисс, дичала она мне еще издали.

У нея была замечательно-странная привычка: пошлите ее к кому угодно с каким-нибудь поручением: она побежит быстро, и только-что завидит то лицо, к которому послана, тотчас же начнет выкрикивать данное поручение своим тоненьким голоском, не заботясь можно ли его услышать, или нет. Я сейчас же узнала, по её манерам и по суетливой беготне, что она идет за мной; и когда она подошла ко мне близко, то так запыхалась, что едва была в-состоянии произнести: "мистер Жарндис просит вас к себе, мисс".

Я сказала Аде, что скоро вернусь опять в сад и пошла с Черли к дому; по дороге я спросила ее: нет ли в кабинете у мистера Жарндиса какого-нибудь джентльмена. Черли, которой грамматическия сведения мало делали чести моим педагогическим способностям, отвечала: - да, тот самый, что приехал сюда с мистером Ричардом.

Вряд ли можно отъискать два существа, более-противоположные одно другому, как опекун мой и мистер Волис. Я застала их за столом: они сидели друг против друга - один вполне-откровенный, другой таинственный и вполне-скрытный; один статный и прямой, другой некрасивый и съёженный; один говорит открыто-звучным, полным голосом; другой гнусит сквозь зубы едва выговаривает свои безцветные, бездушные фразы. Взглянув на них я подумала: "более полного контраста быть не может".

-- Ты ведь знаешь господина Волиса, моя милая, сказал мне опекун мой, и я должна сознаться, несовсем-вежливо указываю за своего гостя.

Мистер Волис, затянутый в перчатки, застегнутый на все пуговицы, привстал, поклонился мне и сел точь-в-точь, как сидел с Ричардом в таратайке, с тою только разницею, что, за неимением Ричарда перед глазами, он устремлял свой взор прямо перед собою.

-- Мистер Волис, говорит опекун мой, поглядывая на черную фигуру своего гостя, как на какую-нибудь зловещую птицу: - привез весьма-неприятное известие о нашем несчастнейшем Рике.

И мистер Жарндис произнес с особенным ударением слова: "несчастнейший Рик", как-бы желая показать, что все несчастие Ричарда сосредоточено в мистере Волисе.

Я села между ними. Мистер Волис был вообще неподвижен.

-- Зная, как ты дружна с Ричардом, говорил опекун мой: - мне бы хотелось услышать твое мнение об... Будьте так добры... потрудитесь повторить при ней, что вы мне сейчас говорили, мистер Волис.

Исполняя желание моего опекуна, мистер Волис начал так:

-- Я только сейчас говорил мистеру Жарндису, что мне, как юридическому руководителю мистера Карстона, известны те затруднительные обстоятельства, в которых мистер Карстон находится в настоящую минуту. Не касаясь той суммы, которою он должен вознаградить воспринятое за него ходатайство, на нем лежит несколько частных обязательств, уплата которых должна быть произведена в срок, без всякого промедления. Я, сколько мог, отстранял подобного рода неприятности от мистера Карстона; но и всевозможным отстранениям бывает конец, и мы достигли этого конца. Не раз прибегал я к своему карману, не раз удавалось мне на свой счет выпутать мистера Карстона из затруднительного положения; но я не капиталист, далеко не капиталист; я нуждаюсь в возвращении тех денег, которые потратил на своего клиента, по его просьбе, потому-что обязан содержать престарелого отца в Toyнтонской Долине, и желаю оставить некоторую безбедность моим трем милым дочерям, живущим под моею кровлей. Одним словом: я опасаюсь, что обстоятельства, спутывающия мистера Карстона, могут заставить его подать прошение о продаже своего патента на офицерское звание, и считаю своею обязанностью довести все это до сведения его родственников.

Высказав, или, лучше сказать, прогнусив мне всю эту речь, он смолк и снова стал смотреть прямо перед собою.

-- Вообрази себе бедного Рика, говорил опекун мой: - без всякого пособия, без всякого совета. Что я сделаю? Ты знаешь его, Эсфирь: он теперь ни за что в свете не согласится принять от меня помощь. Я уверен, что всякий намек на пособие заставить его прибегнуть к крайности.

Засим мистер Волис снова обратился ко мне с речью:

нет, я далек от этого. Я приехал сюда с единственною целью, чтоб высказать перед вами всю истину и не подвергаться впоследствии упрекам, что я скрытно вел дела свои - нет, я привык вести дела свои открыто. Я желаю оставить по себе незапятнанное имя. Поверьте, что еслиб я руководился личными интересами, еслиб я старался из выгод угодить мистеру Карстону - меня не было бы здесь. Он, как вы не сомневаетесь, препятствовал бы непреоборимо моему приезду к мистеру Жарндису; притом же, поступок мой не входит в круг юридической деятельности и ни для кого не может быть обязателен по всей строгости законов. Желая разъяснить вам плачевное положение вашего родственника, я попрал, как вы видите, свои выгоды и действовал единственно как член общества и как отец... и как сын, прибавил мистер Воллс, чуть-чуть не пропустив этот важный пункт, намекающий на Тоунтонскую Долину.

Мы ясно видели, что мистер Волис говорил истину, допуская, во всяком случае, что почтенному адвокату хотелось свалить с плеч своих ответственность за такое безвыходное положение Ричарда; мы все-таки знали, что слова его - резкая, неотразимая правда.

Что было делать? Я придумала только одно: съездить в Диль, повидаться с Риком, поговорить с ним и, если удастся, отстранить от него по возможности те бедствия, которых он становился жертвой.

Не говоря ни слова с мистером Волисом, я отвела в сторону опекуна я сообщила ему мой план, а адвокат важно подошел к камину и согревал свои хищные руки, затянутые в погребальные перчатки.

Опекун мой боялся, что дорога утомит меня, но видя мое желание и не находя никаких препятствий, кроме усталости от долгого пути, он согласился, чтоб я ехала повидать Ричарда. Оставалось только развязаться с мистером Волисом.

-- Сэр, сказал мистер Жарндис: - мисс Сомерсон так привязана к Ричарду, что решается навестить его и переговорить с ним лично. Мы будем надеяться, что дела его могут принять более-благоприятное направление; а пока позвольте предложить вам позавтракать с нами.

-- Благодарю вас, мистер Жарндис, говорил адвокат, протягивая свою черную руку, чтоб предупредить звонок: - благодарю вас. Пищеварительные органы мои находятся в разстроенном состоянии, сэр, и я боюсь неумеренного употребления пищи: могут быть опасные последствия, если я позволю себе в это время дня съесть кусочек чего-нибудь. Изложив вам с полною, чистосердечною откровенностью обстоятельства, меня к вам приведшия, я надеюсь, что вы мне позволите пожелать вам доброго дня, сэр.

-- А мне позвольте пожелать, чтоб вы и мы избавились от несчастного оберканцелярского процеса, мистер Волис, грустно, говорил опекун мой.

Мистер Волис несколько склонил голову на бок и замотал ею тихо.

-- Все наше самолюбие, сэр, говорил он: - сосредоточено в одном желании, чтоб на нас смотрели, как на людей, честно исполняющих свою обязанность. Нам остается только напирать плечом колесо - и мы напираем, сэр, напираем со всем усилием и с уважением смотрим на всех своих собратий. Будьте так добры, тсс, при вашем свидании с мистером Карстоном, не упоминайте ему о воем посещении вашего дома.

-- Будьте спокойны, сэр, отвечала а.

-- Благодарю вас, мисс. Желаю вам доброго здоровья. Прощайте мистер Жарндис, будьте здоровы.

И мистер Волис коснулся своей погребальной перчаткой, в которой казалось не было руки, сначала моих пальцев, потом пальцев мистера Жарндиса и удалялся, как удаляется тень.

Мне казалось, что эта тощая, длинная тень, ложась с почтового дилижанса на нивы, освещенные яркими лучами солнца, производит на них разрушительное действие саранчи.

Разумеется, нельзя было скрыть от Ады, куда и зачем я уезжаю. Бедняжка плакала и очень тревожилась за своего Ричарда; сколько приносила она за него извинений, сколько любви звучало в её словах при имени Ричарда! - Вот истинно-любящее сердце! Она написала к нему очень-длинное письмо, которое а взялась передать.

Опекун мой непременно хотел, чтоб я взяла с собою Черли, хотя, по правде сказать, я не нуждалась в её помощи и охотно оставила бы ее дома.

В этот же день после обеда мы все отправились в Лондон и взяли места в почтовой карете. Вечером, когда весь дом обыкновенно ложился спать, мы с Черли катили по берегу моря в Диль.

В карете у нас было особое отделение я потому я провела ночь не так скучно, как путешественники проводят обыкновенно в публичных дилижансах. Самые противоположные мысли приходили мне в голову, как я думаю, пришли бы каждому на моем месте. Мне иногда казалось, что поездка моя принесет большую пользу бедному Ричарду; иногда, напротив, я считала ее делом совершенно-безполезным и удивлялась, как могла я решиться на подобную глупость. Потом я задумалась о том, в каком положения найду я Ричарда, о чем стану говорить с ним, как он будет оправдываться и T- п., а колесы, между-тем, вертясь по песчаному грунту, напевали однообразную песнь и нагоняли сон.

Наконец, въехали мы в узкия улицы Диля - и как оне показались нам мрачны и грязны при сером, туманном утре! По длинному, плоскому, низменному берегу моря разбросаны неправильно домики каменные и деревянные, шпили, кабестаны, днища больших лодок, краны, шалаши и песчаные холмы, заросшие осокой и камышом - вот картина, которая растилалась передо мною! Надо сознаться, неочень-привлекательная картина. Море колыхалось под густым белым слоем тумана; город еще спал и только кой-где мелькали канатные работники, обвитые с ног до головы пенькою. Глядя на них, казалось, что, утомленные настоящим состоянием своим, они старались выпрясться в веревки.

вид. Комната, которую мы занимали, была, к особенному удовольствию Черли, похожа на корабельную каюту и окнами выходила на море. Туман стал подыматься, подобно занавесе, и взору нашему представилось множество кораблей различной величины, множество шлюпок, лодок и яликов. Один из кораблей, только-что прибывший из Остиндии, как лебедь красовался на рейде. Яркие лучи солнца, прорезывая тихия облака, золотили поверхность воды радужными цветами; маленькия шлюпки я ялики, как птички, перелетали от берега к кораблям и от кораблей к берегу; деятельность в полном разгаре и картина были восхитительны.

Корабль, прибывший только в эту ночь из Остиндии, привлекал все наше внимание. Он был со всех сторон окружен лодками и мы понимали, как должны радоваться мореходы, достигнув благополучно материка. Черли с любопытством разспрашивала о морских плаваниях, о жарком климате Индии, о змеях и тиграх; и так-как эти сведения она приобретала с большею поспешностью, чем грамматические уроки, то я не замедлила рассказать ей все, что знала об этих предметах. Я сообщила ей также, каким несчастиям подвергаются мореходцы, как корабли их разбиваются о скалы и как иногда мужество и человеколюбие предприимчивых людей спасает их от погибели. Я рассказала ей также историю последняго кораблекрушения, о котором узнала от мисс Флайт.

Я хотела послать к Ричарду записку и уведомить, что приехала повидаться с ним, однакож, решилась идти прямо, без всякого уведомления. Он жил в казармах и я боялась, что мы не отъищем его скоро. Подойдя к казармам, мы застали там полное спокойствие в этот час утра. Заметив сержанта около сторожевой будки, я спросила его, где живет Ричард. Он велел солдату проводить нас; солдат повел нас по корридорам, по лестницам, подошел к одной двери, постучался и оставил нас однех на площадке дожидаться ответа.

-- Ну, что там нужно? слышан был голос Ричарда за дверью.

Я оставила Черли в корридоре я, подойдя к полуоткрытой двери, спросила:

-- Можно войдти, малый Ричард? Это я, тётушка Дердон!

Он сидел за столом и писал; кругом его на полу в безпорядке были разбросаны щетки, сапоги, чемодан и платье. Волосы его были растрепаны; он был полуодет и имел такой же дикий вид, какой имела вся его комната. Все это я заметила прежде, чем он успел поздороваться со мной. Услышав мой голос, он тотчас же бросился в мои объятия. Добрый, добрый Ричард! он нисколько не изменился ко мне. Удрученный заботами, несчастиями, он принял меня с прежним юношеским восторгом.

-- Боже небесный! милая моя старушка! говорил Ричард: - каин образом вы здесь? Кто б мог подумать, что я увижу вас? Ничего не случилось? Ада здорова?

-- Совершенно-здорова и милее, чем когда-нибудь, Ричард.

-- Ах! говорил он, прислонившись к спинке кресел: - бедная, бедная моя кузина! Сию минуту я писал к вам, Эсфирь.

Несмотря на свою молодость, он был так истерзан и измучен Оберъканцелярией, что грустно было видеть его. Истомленный, сидел он прислонившись к спинке кресел и рвал недоконченное письмо.

-- Вы, верно, были чем-нибудь разстроены, когда писали это письмо, сказала я. - Не рвите его: мне хочется прочесть, что вы ко вне писали?

-- О друг! отвечал он безнадежно: - вы можете все читать: во всех этих бумагах все одно и то же.

Я спешила нежно успокоить его. Я говорила, что, узнав о том неприятном положении, в котором он находится, я поспешила поскорей приехать и подумать с ним вместе, нельзя ли пособить горю.

-- Благодарю, благодарю, милая Эсфирь; но только пособить очень-трудно! говорил он, меланхолически улыбаясь. - Я уезжаю отсюда;

И еслиб вы приехали двумя часами позже, то верно не застали бы меня более в казармах. Делать нечего, и эта служба мне не удается; недоставало только духовного звания: тогда бы я перепробовал все карьеры.

-- Ричард! уже-ли ваше положение так безвыходно? спросила я: - уже-ли действительно вы должны оставить службу?

-- Да, Эсфирь, отвечал он: - это необходимо. Я теперь в таков положения, что все начальство полка желает моей отставки - и оно право: я вовсе не гожусь для военного поприща, запутываюсь в долгах, подвергаюсь жалобам и всем делаю неприятности. Все мои заботы, весь ум, сердце - и все сосредоточено в одном только несчастном деле. Да, пока этот пузырь не лопнет, говорил он, раздирая письмо на часта и бросая кусочки по комнате: - как могу я уехать отсюда? меня хотели назначить за границу, но могу ли я исполнить это поручение? могу ли я, основательно изучив оберканцелярское дело, оставить его на руках Волиса, не следя за ним лично? - Я думаю, что Ричард, по выражению лица моего угадал, о чем а хотела говорить: он взял нежно мою руку и, отделив указательный палец, приложил его к моим губам.

-- Нет, тётушка Дердон, нет, и запрещаю вам говорить только о двух предметах: вопервых, о Джоне Жарндисе, а вовторых, вы сами знаете о чем. Назовите это сумасшествием, но что делать: стадо-быть я неизлечим. Но я вам скажу: это не сумасшествие; это цель, до которой я хочу достигнуть. Не бросить ли мне все после стольких мук, стольких страданий? Разумеется, бросить, чтоб доставить удовольствие многим, очень-многим. Нет, этого не бывать, пока во мне течет хотя капля крови!

Он был в таком духе, что я решилась не говорить об этом предмете ни слова. Я достала письмо Ады и подала ему.

Получив мое согласие, он положил письмо на стол, развернул его и начал читать. Не дочтя еще до половины, он остановился и закрыл лицо руками. Спустя несколько времени, он подошел к окну, как-будто бы ему здесь было темно, и кончал чтение у окна, повернувшись ко мне спиной. Свернув письмо в конверт, он еще несколько времени простоял молча у окна, я когда снова подошел к своему креслу, я увидела слезы на его глазах.

-- Вам, Эсфирь, баз-сомнения известно, что пишет ко мне Ада, сказал он нежным голосом и поцаловал письмо.

-- Известно Ричард.

-- Она предлагает мне, продолжал он, топая ногами об пол: - принять её маленькое наследство, уплатить им долги и непременно остаться в службе.

-- Это искреннее её желание, сказала я: - о Ричард! еслиб вы знали, что это за благородное сердце!

-- Да я это знаю, знаю. И я бы желал... я бы желал умереть в эту минуту.

Он опять отошел к окну, положил руку на подоконник и прилок головою к руке. Мне тяжело было видеть его в таком понижении, но я думала, что он успокоится, выплачется, и я молчала.

Однакожь опытность моя была слишком ограничена, я никак не ожидала, чтоб, успокоясь, он мог перейдти к гневу.

-- И это-то сердце, нежное и любящее, Джон Жарндис, старается удалить от меня, говорил он с негодованием: - и эта-то дорогая девушка решается мне делать свое великодушное предложение, живя под крышею Джона Жарндиса, с милостивого согласия Джона Жарндиса, который, разумеется, смотрит на это предложение как на новое средство купят мою бездеятельность по оберканцелярскому процесу.

-- Ричард! вскричала я, вставая со стула: - я не могу слушать такую постыдную клевету. И в-самом-деле, а на него ужасно разсердилась. Это было в первый раз в моей жизни и, разумеется, продолжалось не больше минуты. Заметив, что он болезненно смотрит на меня с чувством раскаяния в своей опрометчивости, я положила руку ему на плечо я сказала:

-- Милый Ричард, я вас прошу не говорят со мной таким тоном. Вы сами не верите тому, что сейчас сказали.

Он сердился сам на себя, порицал свою опрометчивость, уверял меня, что чувствует несправедливость слов своих я тысячу раз просил у меня прощенья. Я смеялась, шутила над его необдуманностью; но вместе-с-тем я так была взволнована, что судорожное чувство меня не покидало.

-- Принять её предложение, милая Эсфирь... говорил он, садясь рядом со мною я продолжая снова начатый разговор: - еще раз прошу вас, мой ангел, простите меня: мне очень-совестно, говорил он между-прочим: - принять предложение моей дорогой кузины. Вы знаете, что это, в полном смысле слова, невозможно. К-тому же, я могу вам показать некоторые письма и бумага, по которым вы сами убедитесь, что я должен разстаться с красивым мундиром. Одна мысль остается мне в утешение посреди всех неудач и неприятностей, что я, заботясь о своих интересах, забочусь в тоже время я об интересах Ады. Волис следит постоянно за процесом и, работая для меня, он в то же время работает, благодаря Бога, и для Ады!

Пылкия надежды снова заронились в его сердце; его лицо вспыхнуло и оживилось, но он мне казался грустнее и несчастнее прежнего.

-- Нет, нет! воскликнул Ричард восторженно: - еслиб все состояние Ады принадлежало мне, то, клянусь, я не истратил бы из него мильйонной части с тем, чтоб остаться на той дороге, которая не о о-мне, к которой я неспособен. Не безпокойтесь на мой счет: оставив службу, а предамся исключительно одному делу и с большою свободою примусь работать, я работать с помощью Волиса. Я не буду без средств, меня снабдят деньгами, ростовщики, надеясь на будущий выйгрыш, как говорит Волис... Свезите, милая Эсфирь, от меня письмо к Аде; пуще всего успокойте ее и сами не безпокойтесь обо мне. Поверьте, счастье улыбнется когда-нибудь и вашему Ричарду - и все перемениться к-лучшему. Ради-Бога не думайте, что я пропавший человек!

Я не стану повторять то, что говорила Ричарду: я знаю, что слова мои были безплодны; во я говорила от чистого сердца. Он выслушивал меня терпеливо и с чувством; но я видела, всю безполезность касаться тех предметов, о которых он просил не говорить при этом свидании. Я поняла слова опекуна моего, что гораздо-вреднее удерживать Ричарда от его эфемерных планов, чем оставить его на произвол времени.

Наконец я спросила Ричарда: действительно ли он взял отставку и может ли он убедить меня в справедливости слов своих. Он без всякого замедления показал мне бумаги, в которых было ясно выражено, что он оставляет военную службу. Он мне сообщил, что мистер Волис имел копии со всех его бумаг и что он с ним во всем советовался.

-- Приезд мой в Диль не имел, как я видела, никакого успеха; разве только тот, что я наверное узнала об отставке Ричарда, доставила ему письмо Ады и решилась сопровождать его в Лондон. Я пока простилась с ним и пошла в гостинницу. Ричард, набросив шинель, проводил нас за решетку, и мы с Черли пошли по берегу.

По дороге мы встретили большое стечение народа; толпа окружала офицеров, только-что съехавших на берег. Я сказала Черли, что это должно-быть экипаж остиндского корабля, и мы с ней остановились посмотреть.

Моряки выходили на берег, радостно приветствуя встречающих. Видно было, что возвращение на родные берега Англии приводило их в восторг.

И я так скоро побежала в гостинницу, что моя маленькая горничная была в высшей степени удивлена.

Только прийдя домой в свою комнату, похожую на корабельную каюту, и переведя дух, я могла дать себе отчет, почему я так спешила с пристани. Посреди офицеров, съехавших с остиндского корабли, посреди этих лиц, загоревших на солнце, а узнала мастера Вудкоурта и боялась, что он меня узнает. Мне не хотелось, чтоб он увидел мое обезображенное лицо. Встретя его так неожиданно, я утратила душевное спокойствие и мужество.

Я знала, что поступок мой нехорош, и я стала упрекать себя:

"Эсфирь, сказала я: - что это значить, моя милая? никакой нет причины, да я не может быть никакой, чтоб сегодня ты была безобразнее, чем когда-нибудь. Какова ты теперь, точно такою ты была ужь целый месяц - ни лучше, ни хуже. Нет, Эсфирь, это нехорошо; мужайся, мой друг, мужайся!"

Я вся дрожала, потому-что очень-скоро шла домой, и долго не могла успокоиться и прийдти в себя; однакож мало-по-малу я успокоилась и очень была этому рада.

Моряки пришли в гостинницу. Я слышала голоса их на лестнице, мне кажется, я даже узнала голос мистера Алана Вудкоурта.

Мне очень хотелось уехать из Диля, не показавшись мистеру Вудкоурту; но нет, это была слабость, и я решилась переломить себя.

"Нет, Эсфирь, нет; тысячу раз нет!" сказала я себе.

Я развязала ленты шляпки и на половину лица подняла вуаль, то-есть, лучше сказать, спустила ее на половину лица - впрочем это все равно, разница только в словах, а не на деле - и написала на моей визитной карточке, что случайно нахожусь здесь с мистером Ричардом Карстоном, и послала эту карточку к мистеру Вудкоурту. Он тотчас же явился. Я сказала ему как я рада, что первой встретила его по возвращении в Англию. Он; как я могла заметить, очень сожалел обо мне.

вашего поступка с самым живым интересом. Я узнала прежде всего об этом от вашей старой пациентки, мисс Флайт; она приезжала навестить меня во время моей тяжкой болезни.

-- Ах, маленькая мисс Флайт! сказал он: - как-то она поживает?

-- Попрежнему, отвечала я.

Я чувствовала себя совершенно-спокойною, позабыла о вуале и сбросила его совершенно.

-- Благодарность её к вам, мистер Вудкоурт, безпредельна. Она такое преданное, такое любящее существо.

Он так сожалел обо мне, что едва мог говорят.

-- Уверяю вас мистер Вудкоурт сказала я: - я была глубоко тронута её радостью и сочувствием, которое оказала она мне при моем выздоровления.

-- Я был очень огорчен, узнав о вашей болезни...

-- Я была очень-больна.

-- Да, мое здоровье и веселость духа снова воротились ко мне, сказала я. - Вы знаете, как добр опекун мой и какую счастливую жизнь ведем мы под его кровом. Мне только остается быть ему благодарной за его благодеяния, потому-что желать я больше ничего не ногу.

Я чувствовала, что он питает ко мне в душе своей гораздо-больше сожаления, чем я питала сама к себе. Это внушило мне новую твердость и новое спокойствие; я видела, что не сама нуждаюсь в подкреплении, но должна подкреплять другого. Я говорила с ним о его путешествии в чужие край я о Европе, о его планах в будущем; я спрашивала его, не намерен ли он опять отправиться в Остиндию. Он отвечал мне, что вряд ли снова решится на такую далекую поездку, потому-что и в Остиндии фортуна ему мало улыбалась.

-- Я отправился туда бедным флотским врачом, говорил он: - я вернулся назад-тем же.

Пока мы так между собой разговаривали и я радовалась, что успела сделать для мистера Вудкоурта нашу встречу не так тягостною (если я только в-праве так выразиться), Ричард, услышав внизу кто у меня в гостях, радостно прибежал в мою комнату.

лица было для него тягостно, и несколько раз обращал глаза на меня, чтоб убедиться, знаю ли я всю истину, или нет. Ричард был в веселом расположении духа и очень радовался встрече его мистером Аланом Вудкоуртом, которого он всегда любил.

Ричард предложил нам всем ехать в Лондон, но мистер Вудкоурт не мог; впродолжение нескольких дней он должен был еще остаться при своем корабле.

Он отобедал с нами, несмотря на ранний час дня, и все более-и-более напоминал мне прежнего мистера Алана Вудкоурта, то-есть был так прост в обращения, так мал, любезен и родственен со мной, как бывало всегда. Это успокоивало меня: я видела, что своим безыскусственным разговором я успела смягчить то огорчение, которое мучило его в первую минуту свидания со мною. Но сердце его было за Ричарда. Я в этом не ошиблась; и в-самом-деле, когда карета для отъезда в Лондон была готова и Ричард сошел вниз, чтоб присмотреть за укладкою вещей, мистер Вудкоурт не утерпел и стал говорить со мной о нем.

Я не знаю, имела ли я право рассказывать мистеру Вудкоурту историю Ричарда, однакож я ему дала заметить в нескольких словах холодные отношения между мистером Жарндисом и Ричардом, я то, что Ричард совершенно предался оберканцелярскому процесу.

Мистер Вудкоурт слушал меня с большим вниманием и сожалением.

-- Да он очень переменялся, сказал он, качая головой.

Я чувствовала, как кровь приступила к моему лицу, но это продолжалось только одну минуту; я отвернулась и все прошло.

-- Я не скажу, говорил мистер Вудкоурт: - чтоб была значительная перемена в его наружности, не скажу, что он стал моложе или старее, хуже или полнее, бледнее или краснее - нет, но на лице его какое-то тяжелое выражение, нельзя сказать чего, страха я ли грусти, или того и другого вместе, словом: на лице его зреющее отчаяние.

-- Однакожь вы не думаете, чтоб он был болен? спросила я.

-- Мы очень-хорошо знаем, что он лишен душевного спокойствия, продолжала я. - Вы, мистер Вудкоурт, едете также в Лондон?

-- Да, завтра иль послезавтра.

-- Ричард ни в ком так не нуждается, как в друге. Он всегда любил и уважал вас. Будьте так добры, навестите его в Лондоне, не оставьте его вашей дружбой, вашим советом. Вы не можете поверять, какое вы нам сделаете одолжение. Будьте уверены, что Ада я мистер Жарндис, и даже я, мистер Вудкоурт, мы будем вам в высшей степени благодарны.

-- Мисс Сомерсон, сказал он мне, более-растроганной, чем прежде: - клянусь вам, я буду для него истинным другом! Я буду смотреть на наши с ним отношения, как на особенное ко мне доверие с вашей стороны, которым горжусь.

любить. Я передам ей ваши слова и она также, как и я, будет благословлять за вас Бога.

-- Вудкоурт, сказал он, сам не зная как это было кстати: - пожалуйста будем видеться в Лондоне.

-- Видеться? отвечал мистер Вудкоурт - у меня там только один друг, это - ты. Где я могу найдти тебя?

-- Да я еще не имею постоянной квартиры, говорил Ричард с некоторым замешательством: - впрочем, ты можешь меня съискать в гостиннице Саймонда, в квартире Волиса.

Они дружески пожали друг другу руки. Я сидела ужь в карете, Ричард еще стоял около дверец экипажа; мистер Вудкоурт обнимал его одною рукою и смотрел на меня. Я поняла этот взгляд и в лице моем, я уверена, выражалась вся признательность, которою было исполнено мое сердце к этому доброму человеку.

В прощальном взгляде мистера Вудкоурта я ясно видела, что он сожалел и обо мне. Это радовало меня, радовало за прошедшее, как могли бы радоваться умершие, еслиб, вернувшись назад, нашли о себе непомраченную память. Я радовалась, что меня нежно вспоминали, что обо мне сожалели, что меня не совсем забыли.