Холодный дом.
Часть девятая.
Глава XLVII. Последнее желание Джо.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть девятая. Глава XLVII. Последнее желание Джо. (старая орфография)

ГЛАВА XLVII.
Последнее желание Джо.

Утро; лучи восходящого солнца играют на шпилях высоких церквей; атмосфера так чиста и так светла, что разстояния, казавшияся вечером далекими, теряющимися в пространстве, теперь близки и незначительны; весь город словно ожил после ночного спокойствия.

Проходя с Джо по ярко-освещенным улицам города, Алан думает: как и куда бы пристроить бедного мальчика.

"Странное дело, говорит он про себя: - что здесь, в самом сердце просвещенного мира, легче пристроить заблудшагося пса, чем человека, нуждающагося в крове".

Но странно или нет, а делу этим афоризмом не пособишь и затруднение останется в полной силе.

В начале пути Алан часто поглядывает назад, чтоб убедиться, следует ли за ним Джо. Джо ползет по другой стороне улицы, придерживаясь тощей рукой об стену, с одного кирпича на другой, с одной двери на другую, и повременам взглядывает внимательно на своего проводника. Убедясь окончательно, что Джо не намерен дать тягу, Алан бодрее идет вперед и ужь с большим спокойствием и напряжением мысли начинает обдумывать, что ему надо делать.

Лавка с закуской, пристроенная на углу улицы, напоминает первое дело. Алан останавливается, осматривается вокруг и подзывает к себе Джо. Шатаясь, прихрамывая и повертывая пальцы правой руки на ладоне левой (словно растирает грязь пестиком в ступке), переходит Джо улицу.

Все, что могло быть лакомым кусочком для Джо, тотчас же ему подается, и он начинает глотать кофе и жевать хлеб с маслом, осматриваясь боязливо по сторонам, как какой-нибудь напуганный зверь.

Но беднага так слаб и изнурен, что даже и голод его покинул.

-- Я думал, что умираю с голоду, сэр, говорит он, отодвигая свой завтрак: - да, верно, и в этом я ничего не смыслю: ничего в горло не йдет... ни пить, ни есть не хочется.

И Джо встает на ноги, дрожит всем телом и с удивлением смотрит на завтрак.

Алан Вудкоурт щупает его пульс, кладет руку ему на грудь и говорит:

-- Дохни, Джо!

-- Тяжело, сэр, очень-тяжело... Оо-ох! словно телегу тащишь. "И скрипит как телега", мог бы он прибавить, но он только бормочет про-себя:

-- Иду, сэр, близко... очень-близко.

Алан ищет глазами аптеки, но аптеки нет пососедству. Вблизи видна харчевня; она также хорошо, а может быть и лучше пособит в этих обстоятельствах.

Он берет небольшую порцию вина и дает мальчику выпить несколько глотков; пальчик начинает оживать, по-мере-того как глотает крепительную жидкость.

-- Проглоти еще немного, Джо, говорит Алан, смотря на него внимательно: - вот так, так! Мы отдохнем минут с пять и пойдем дальше.

Посадив мальчика около съестной лавки, на скамейку, Алан Вудкоурт начинает прогуливаться взад и вперед по солнечной стороне, посматривая повременам на Джо, однакож так, чтоб он ее мог заметить. Видно, что Джо несколько согрелся и освежился; и если про такое мрачное лицо можно сказать, что оно прояснилось, то, пожалуй, он и прояснился. Мало-по-малу берет он, безнадежно-оставленный кусок хлеба с маслом, и снова начинает его кусать. Заметив эти признаки возстановляющихся сил, Алан вступает с ним в разговор и узнаёт, к немалому своему удивлению, о молодой леди под вуалью, словом: узнает всю историю, со всеми её последствиями. Джо медленно жует и медленно рассказывает. Дожевав хлеб и кончив рассказ, он встает и идет вперед за мистером Вудкоуртом.

Не зная, где приютить мальчика, Алан надеется съискать добрый совет у своей прежней пациентки, ревностной и всегда-готовой к услугам - мисс Флайт, и потому направляет путь на то подворье, где они впервые встретились с Джо. Но все изменилось в лавке тряпья и бутылок. Маленькая мисс Флайт не живет больше там; дверь её заколочена и какая-то женская фигура, с очень-резкими чертами лица, загрязненная пылью и которой никак не угадаешь сколько лет, то-есть собственно говоря, девственная Юдифь, жадная и на слова, делает им очень-короткие ответы. Впрочем, эти ответы достаточно объясняют посетителям, что мисс Флайт, вместе с своими птицами, поселилась в доме мистрисс Бляйндер, в Улице Бель-Ярд. Алан Вудкоурт и Джо отправляются в эту улицу, где мисс Флайт (верная привычке своей посещать в ранний час дня палату, председательствуемую другом своим лордом-канцдерон) сломя голову летит с лестницы и, с глазами, полными слез радости, бросается в объятия своего спасителя.

Она, разумеется, говорит немножко-странно, но в ней столько, неподдельного чувства, сколько дай Бог встретить в самых разумных субъектах.

Алан с терпением выслушивает её восторженные восклицания, и когда она окончила их, он указывает ей на Джо, который дрожит всеми членами и говорит ей о цели своего прихода.

-- Дайте добрый совет, мисс Флайт, куда бы мне пристроить этого беднягу; у вас столько знакомых и столько здравого смысла, что я на вас вполне надеюсь.

Мисс Флайт, очень-довольная этим комплиментом, задумывается; но нескоро мысль осеняет её встревоженную голову. Однакож мысль приходит; оказывается, что дом мистрисс Бляйндер кругом заселен жильцами и даже сама мисс Флайт занимает угол покойного Гредди.

-- Гредли! вскрикивает мисс Флайт, скрестив на груди руки: - Гредли! Кто бы это подумал!... Дорогой доктор мой, нам пособит генерал Джордж... непременно пособит.

Невозможно было бы добиться, от мисс Флайт, кто такой генерал Джордж, поэтому Алан Вудкоурт и не предлагает ей ни одного вопроса относительно его превосходительства, а просит маленькую старушку сходить поскорее наверх за своей оборванной шляпой, старенькой шалью и документами. Она церемонно отправляется в свою комнату и, возвращаясь во всех регалиях, объясняет отрывистыми фразами, что генерал Джордж, которого она часто посещает, знает её милую Фиц-Жарндис и принимает живое участие во всем, до нея касающемся.

Выслушивая эти рассказы, Алан Вудкоурт начинает думать, что он попал на истинный путь и говорит в виде ободрения, обращаясь к Джо, что шатанью их скоро конец и они как-раз будут у генерала. К-счастию, квартира его превосходительства очень-недалеко.

По наружному виду джорджевой галереи для стрельбы в цель и прочее, по её длинному корридору и внутренней чистоте, Алан Вудкоурт составляет о ней самое лестное мнение. Также почерпает он твердые надежды из обзора личности Джорджа. Кавалерист, оставив свои утренния экзерциции, подходит к ним, с трубкой в зубах; на нем нет галстуха и его мускулистые руки, развитые фехтованьем и гимнастическими шарами, рельефно выражают физическую силу.

-- Ваш слуга, сэр, говорит мистер Джордж, с военным поклоном.

И с самой добродушной улыбкой, сияющей не только на всем широком лице его, но даже, кажется, и на курчавых волосах, выслуживает он краткий церемониал рекомендации, с которым мисс Флайт важно и с разстановкой представляет посетителей. Оченьдовольный визитом, он снова говорит: - ваш слуга, сэр, и снова делает военный поклон.

-- Извините, сэр. Вы, кажется, моряк, говорит мистер Джордж.

-- Мне очень-лестно, что я похож на моряка, отвечает Алан: - но, к-сожалению моему, я только корабельный врач.

-- В-самом-деле, сэр! Я готов был пари держать, что вы истинный матрос.

Алан надеется, что в таком случае мистер Джордж охотнее простит ему несвоевременное посещение и будет продолжать курить трубку, которую кавалерист, в порывах вежливости, готов был поставить в угол.

-- Вы очень-добры, сэр, отвечает он: - я знаю по опыту, что трубка не безпокоит мисс Флайт; и если табачный дым вам неприятен, то...

И он оканчивает эту сентенцию тем, что снова берет чубук в зубы; между-тем Алан приступает к повествованию всего того, что он знает о Джо. Кавалерист вникает в рассказ очень-внимательно.

-- Это он и есть, сэр? спрашивает мистер Джордж, указывая на Джо, который стоит у входа в галерею, выпучив глаза на крупные буквы вывески, неимеющия для него никакого значения.

-- Это он, отвечает Алан: - и, сказать правду, он меня ужасно безпокоит. Я бы его поместил в госпиталь, мог бы выхлопотать, чтоб его немедленно туда приняли, но я предвижу, что он там не останется и десяти минут. Что жь касается до богаделен, до благотворительных приютов... я готов был бы испытать все хлопоты, перенести все прижимки, все неприятности, все злоупотребления... но, знаете, это такая система, которая мне не по-сердцу.

-- Да и никто её не жалует, сэр, отвечает мистер Джордж.

-- Я убежден, что он не пробудет и минуты ни в том, ни в другом месте; он, я вам скажу, питает сверхъестественный страх к тому человеку, который запретил ему показываться на глаза; по невежеству своему, он думает, что этот человек находится везде и все знает.

-- Извините сэр, говорит мистер Джордж: - но кто жь этот проныра? или может-быть это тайна?

-- Бёккет, сыщик, сэр?

-- Да, он.

-- Я его знаю, сэр, отвечает кавалерист, выпустив облако дыма и выпрямись во весь рост: - мальчик прав: это я вам скажу... тонкая бестия, сэр.

И высказав это мнение, мистер Джордж затягивается трубкой очень-сильно и многозначительно посматривает на мисс Флайт.

-- Мне хочется, чтоб мистер Жарндис и мисс Сомерсон узнали, что Джо найден; и еслиб им вздумалось, могли бы повидать его и выслушать странную историю, которую он рассказывает. Потому я желал бы поместить его в бедную квартирку, но к честному человеку. Но вот дело в чем, говорит Алан, смотря на кавалериста и потом на своего спутника: - вот дело в чем, мистер Джордж, что честные-то люди и Джо, как вы видите, между собою незнакомы. Не знаете ли вы, мистер Джордж, кого-нибудь пососедству, кто б решился пристроить его на короткое время; я бы вперед заплатил за помещение?

Делая этот вопрос, Алан замечает маленького, грязнолицого человечка, который стоит у локтя кавалериста и с преданностью смотрит ему в глаза. Затянувшись еще раза два трубкой, кавалерист взглядывает вниз на грязного человечка и грязный человечек подмигивает кавалеристу.

-- Вот что я вам скажу, говорит мистер Джордж: - я так уважаю мисс Сомерсон, что, для её удовольствия, позволю пробить себе голову насквозь - вот оно каково сэр! Клянусь вам, что сочту за честь сделать для этой молодой леди какую угодно послугу. Мы здесь, сэр, конечно ведем с Филем цыганскую жизнь - вот посмотрите сами; но если вам не противно, вы всегда сыщете здесь покойный уголок для вашего молодца; платить ненадо, пусть только кормится на свой счет. Мы, изволите видеть, очень не в цветущем положении, сэр. Нас, того и гляди, вытурят отсюда в три шеи. Но пока, сэр, нога моя здесь, это все к вашим услугам.

И выразительным взмахом трубки мистер Джордж передает ею свою движимость во владение своего посетителя.

-- Я должен однакожь спросить вас, прибавляет он: - не страдает ли этот несчастный какой-нибудь заразительной болезнью?

-- Нет, нет, отвечает Алан.

-- А то, видите ли, сэр, говорит мистер Джордж, печально качая головой: - ужь мы за это довольно поплатились.

Грустное выражение, при этих словах, также заметно и на лице посетителя.

-- Я должен предупредить вас, говорит Алан, повторив снова, что болезнь Джо не имеет заразительного свойства: - мальчик доведен до жалкого состояния и, может-быть - я не говорю наверное - он не перенесет своей болезни.

-- Стало-быть, сэр, он находится в опасности? спрашивает кавалерист.

-- Да, мне так кажется.

-- В таком случае, сэр, отвечает кавалерист решительно: - мне кажется, что чем скорее пристроить его, тем лучше. Эй, Филь! качай!

Мистер Сквод избоченясь, лавирует к двери и спешит исполнить команду; кавалерист докуривает трубку и ставит ее в угол. Джо вводится.

Не похож Джо на токкагупского индийца, облагодетельствованного мистрисс Пардигль; не похож он на ягненка мистрисс Желлиби, разводящей кофейные плантации в Барриобула-Гха - нет он не похож, и дальность родины и чужеземность не выставляют его в более-снисходительном свете; он не дикарь, взросший на необитаемом острову; он просто отечественное произведение Англии. Грязный, отвратительный для всех пяти чувств; по виду обыкновенное уличное создание, по душе - язычник. Отечественная грязь покрывает его, отечественные паразиты точат его тело, отечественные язвы гноятся на его членах и отечественное рубище прикрывает его. Врожденное невежество - плод английской почвы, ставит его безсмертное начало в-уровень с тлением животного. Встрепенись Джо, стряхни с себя эту грязь! с головы и до ног все отвратительно в тебе!

Медленно вползает он в галерею мистера Джорджа, стоит в ней, понурив голову и смотря в землю. Он, кажется, знает, что все готовы от него отвернуться, и сам отворачивается от всех.

-- Джо, говорит Алан: - посмотри: это мистер Джордж.

Джо несколько времени смотрит в пол, потом на-минуту подымает глаза наверх и потом снова опускает их в пол.

Джо переминается с ноги на ногу и бормочет сквозь зубы: - спасибо... очень-спасибо...

-- Здесь ты будешь безопасен, Джо; будь послушен, укрепляйся и говори правду.

-- Умри я на месте, если солгу, говорит Джо, прибегая к своему любимому выражению: - вы все знаете, что я делал... я ничего не делал... голодал как собака - вот и все...

-- Верю, верю, Джо. Послушай: мистер Джордж хочет тебе что-то сказал.

-- Я хотел только, замечает мистер Джордж, этот статный и широкоспинный детина: - показать ему, где он может лечь и хорошенько всхрапнуть. Вот посмотрите... и кавалерист, приведя их на другой конец галереи, отворяет одну из маленьких кают. - Вот тебе место, видишь, тут есть и матрац: ты можешь тут отдыхать сколько будет угодно мистеру... извините сэр... и Джордж начинает внимательно разсматривать карточку, данную ему Аланом... мистеру Вудкоурту. Не пугайся, если услышишь выстрелы; они направлены в щиты, а не в тебя. Еще одно обстоятельство я намерен сообщить вам, сэр, говорит кавалерист, обращаясь к Алану: - эй Филь! сюда!

Филь, по принятой им тактике, бросается на призыв, словно в штыки.

-- Вот он, сэр, будучи еще грудным ребенком валялся уже в канаве; следовательно не лишен некоторых достоинств и может принять участие в этом несчастном мальчуге. Правда, Филь?

-- Приму, от чистого сердца приму, командир! отвечает Филь.

-- Теперь я думаю, сэр, говорит мистрис Джордж точно таким тоном, как будто-бы подавал голос в военном совете: - что было бы нехудо, еслиб Филь сводил его в баню и купил ему кой-какое платьишко...

-- Мистер Джордж, истинный друг мой, говорит Алан, вынимая кошелек: - вы говорите совершенную правду, лучше ничего нельзя придумать!

Филь Сквод и Джо немедленно отправляются на улучшение. Мисс Флайт в восторге от своего успеха; она спешит в Оберканцелярию, боясь, что, в противном случае, друг её, оберканцлер, будет безпокоиться её отсутствием или без нея решит дело. - А ведь это, дорогой доктор, ваше превосходительство... после стольких лет ожидания... было бы до глупости несчастливо!.. Алан уходит в ближайшую аптеку за необходимыми лекарствами. Возвратясь в галерею для стрельбы в цель и проч., он застает мистера Джорджа марширующим взад и вперед, становится с ним плечо к плечу и продолжает марш.

-- Я уверен, сэр, говорит мистер Джордж: - что мисс Сомерсон вам хорошо знакома?

-- Да, она мне знакома

-- Вы не в родстве с ней, сэр?

-- Нет, не в родстве.

-- Извините за любопытство, говорит мистер Джордж: - но мне кажется, вы потому принимаете такое участие в этом мальчуге, что мисс Сомерсон имела несчастие принимать в нем участие; я понимаю вас и сам так же поступаю.

-- Да, мистер Джордж, вы правы.

-- Кавалерист осматривает загорелое лицо Алана, любуется его смелым, черным глазом, быстро меряет его рост и сложение и остается повидимому доволен своей рекогносцировкой.

-- Пока вы выходили, сэр, за лекарством, мне пришло в голову, что я видывал те комнаты на полях Линкольнской Палаты, в которые Бёккет брал мальчика. Мальчик-то не знает как видео; я вам скажу за него, в этих комнатах живет мистер Телькингорн - вот кто, сэр.

Алан смотрит на него вопросительно и повторяет имя Телькингорна.

-- Да, Телькингорн, сэр, Телькингорн. Я знаю, он и прежде был в сношениях с Бёккетом. Тут, знаете, вечная ему память, был один человек, которого они теснили. Я знаю этого Телькингорна, сэр, знаю его, к моему несчастию.

-- Какого он сорта человек? то-есть на вид вы думаете?

-- Нет, что мне до его вида: каков он вообще?

-- Гм! каков он вообще. Так я вам скажу, сэр, говорит кавалерист, остановясь и скрестив руки на своей могучей груди, между-тем, как гнев и бешенство сверкают в его глазах: - он возмутительно-скверный дезертер, он жарит на медленном огне, в нем столько же крови и тела, сколько в старом, заржавом карабине. Это такого сорта человек, который поделал мне столько мерзостей, столько неприятностей, сколько мерзавцы обоих полушарий вместе не могли бы сделать. Он даже поссорил меня с самим собою - вот это какой человек! Вот это какая птица мистер Телькингорн!

-- Мне жалко, говорит Алан: - что я вас затронул за живое.

-- За живое? Кавалерист раздвигает ноги и, послюнив пальцы правой руки, хватается ими за воображаемый ус: - нет сэр, в этом не вы виноваты. Я вам разскажу, что он со мной сделал: так вы посудите сами какой он человек. Он взял меня в свои тиски и может, как я вам сейчас говорил, выгнать меня отсюда в три шеи. Он меня постоянно терзает и мучит на каждом шагу. Если мне надо снести к нему деньги, или попросить отсрочки, или зачем бы то ни было прийдти к нему, он меня не примет, он не захочет и видеть меня, посылает меня к Мельхиседеку в Клифордскую Палату, а Мельхиседек в свою очередь посылает меня к нему, и заставляют меня прогуливаться целый день, как-будто я такой же каменный, как и они. Я все время таскаюсь только около его двери. Ему что за дело; ему это ни почем, то-есть он просто, как я вам сказал, старый, заржавый карабин. Он ест и гложет меня до-тех-пор... а чтоб ему нелегкая!.. и кавалерист снова принимается маршировать: - только ужь одно, что он стар; а будь он молод, я бы пришпорил своего коня и встретил бы его в чистом поле... уверяю вас, сэр, встретил бы его!

Мистер Джордж так взволнован, что находит нужным утереть лоб свой рукавом рубашки. Даже засвистывая свое огорчение национальным гимном, он не может удержаться от судорожного сотрясения головы и тяжелого дыхания. Повременам даже руки его невольно подымаются к застежке воротника; ему как-будто кажется, что скрюченные лапы мистера Телькингорна душат его за горло. Словом сказать, Алан Вудкоурт нисколько не сомневается, что в открытом поле был бы карачун знаменитому адвокату.

Между-тем Джо и его предводитель возвращаются из бани. Наблюдательный Филь укладывает буднягу в постель; Алан дает ему лекарство, а Филю медицинския наставления. Утро скоро сменяется на день. Мистер Вудкоурт возвращается в свою квартиру позавтракать и переодеться и, не отдохнув, идет к мистеру Жарндису рассказать о своем открытия.

Мистер Жарндис возвращается с ним в галерею для стрельбы в цель и проч. и говорит но секрету Алану Вудкоурту, что рассказ мальчика надо по некоторым причинам держать в тайне, и показывает вообще в этом деле большой интерес.

Джо рассказывает мистеру Жарндису все то, что рассказывал утром без всякого существенного изменения. Только дыхание бедняги стало тяжелее и в груди что-то очень хрипит.

-- Пусть я тут полежу спокойно, бормочет Джо: - и если кто из вас будет так добр, пройдет мимо того места, где я, бывало, мел улицу, пускай скажет мистеру Снегсби, что Джо, которого он знавал, идет шибко вперед; я за это скажу большое спасибо, очень-большое.

Джо так часто повторяет этот намек на поставщика канцелярских принадлежностей, что Алан, посоветовавшис с мистером Жарндисом, добродушно решается сходить на Странное Подворье, тем-более, что Джо приближается к концу.

Мистер Вудкоурт отправляется на Стряпное Подворье. Мистер Снегсби за прилавком; на нем серый сюртук и каленкоровые нарукавники; он разсматривает документ, писанный на различных листах пергамента и только-что полученный от писаря: огромная пустыня писарского почерка и гербовой бумаги, в которой, для утомлемленного путешественника виднеются только редкие промежутки. Увидев входящого посетителя, мистер Снегсби прокашливается кашлем, изображающим готовност приняться за дело.

-- Вы не помните меня, мистер Снегсби?

Сердце поставщика канцелярских принадлежностей начинает сильно биться, потому-что все прежния опасения еще не успели оставить его. Едва-едва собрался он с силами, чтоб ответить:

-- Нет сэр, не могу сказать, чтоб я вас помнил. Мне сдается, даже - от слова не станется - что я вас никогда прежде не видывал.

-- Вы меня видели два раза, говорит Алан Вудкоурт: - однажды при смертном одре одного несчастного, другой раз...

"Опять туда же!" думает горемычный поставщик канцелярских принадлежностей, припоминая черты лица своего посетителя. "На бедного Макара шишки валятся". Однакожь у Макара оказывается на-лицо еще столько духу, что он уводит посетителя в маленькую кантору и запирает за собою дверь.

-- Вы женаты, сэр? спрашивает он, прокашливаясь отчаянно.

-- Нет, я не женат.

-- Хоть вы и не женаты, говорит мистер Снегсби, меланхолическим шопотом: - попробуйте, однакожь, говорить как можно тише, потому-что, видите ли, жена моя подслушивает нас где-нибудь - я в этом уверен, я готов прозакладывать всю лавку и еще пятьсот фунтов стерлингов в придачу.

И с глубоко-разстроенным духом садится он на стул, спиною к конторке.

жены. Я бы не решился, я бы - от слова не станется - не посмел иметь от нея какую-нибудь тайну. Но, несмотря на это, сэр, я окружен, я порабощен секретами и загадками до такой степени, что жизнь становится мне в тягость, сэр, ей Богу, в тягость...

Посетитель изъявляет большое огорченье к подобной жизни и спрашивает поставщика канцелярских принадлежностей, помнит ли он Джо? Мистер Снегсби отвечает со вздохом: - к-несчастью, сэр, к-несчастью, очень помню! Этот Джо... поверьте, сэр, нет на свете живого существа, исключая меня самого, против которого была бы так сильно возстановлена жена моя, как против этого Джо.

-- Что ж это значит? спрашивает Алан.

-- Что это значит? повторяет мистер Снегсби, хватаясь с отчаяньем за клок волос, уцелевший на затылке его совершенно-лысой головы: - как могу я знать, что это значит? Вы, впрочем, странный человек, сэр, и дай Бог, чтоб вам никогда не приходилось делать таких вопросов женатому человеку.

Произнеся это благонамеренное желание, мистер Снегсби прокашивается кашлем угнетенной решимости и приготовляется к услышанию того, что посетитель имеет ему сообщить.

-- Вот опять! говорит мистер Снегсби шопотом и побледнев: - вот опять тоже, только с другой стороны: одна особа требует от пеня, под клятвой, не говорит о Джо никому на свете, даже жене моей. Другая, именно вы, сэр, позволяет мне говорить о Джо кому угодно, но требует, тоже под клятвой, не проговориться о Джо первой особе. От этого просто с ума сойдешь, то-есть - от слова не станется - это просто Бедлам, сэр! с отчаянием говорит мистер Снегсби.

Однакож, сверх его ожиданий, дело оказывается не так дурно, как он было-думал: под него никто не роет мины, никто не углубляет колодца, в который он свалился. Но, будучи добросердечен к тронут рассказом о состоянии Джо, он обещается "заглянуть вечерком" если только успеет ускользнуть из дома тихонько. И в-самом-деле, он заглядывает вечерком, так тайно, как только возможно; но кто поручится, быть-может и мистрисс Снегсби следит за ним так же тайно.

Джо очень обрадовался, увидав своего старого друга, и говорит ему, оставшись с ним наедине, что он очень-благодарен за посещение такого заброшенного, как он.

Мистер Снегсби, глубоко тронутый положением Джо, немедленно выкладывает на стол полкроны - этот магический бальзам против всех сердечных ран гнетомого ревностью поставщика канцелярских принадлежностей.

-- Ну как ты себя чувствуешь, мальчуга? спрашивает он Джо, симпатически прокашливаясь.

-- Я счастлив, мистер Снегсби, право счастлив, отвечает Джо: - и ни в чем не нуждаюсь, и чувствую себя лучше, чем вы думаете; мне только горько, что я ей сделал зло; но право я не хотел этого сделать, ей-Богу не хотел...

Поставщик концелярских принадлежностей тотчас выкладывает еще полкроны на стол и спрашивает:

-- Что же ты такое сделал, Джо? Отчего тебе так горько?

-- Мистер Снегсби, говорит Джо: - я заразил леди, которая была та самая, да и не та самая, что под вуалью-то - помните... и она, голубушка, мне ничего не сказала; оне такия добрые, а я такой несчастный. Леди-то пришла сюда вчера посмотреть на меня, и говорит: "Ах Джо! ах Джо! говорит: - мы думали, что ты совсем пропал, Джо! и села тут да улыбается, и ни слова бранного не сказала мне, и смотрела так ласково, индо стыдно стало, и я повернулся к стене, мистер Снегсби. И мистер Жандер был, и он отвернулся, и мистер Вудкут тоже хотел-было дать мне какого-то снадобья; он мне и по ночам чего-то дает принимать, тут нагнулся надо мною, и говорил так ласково, а слезы-то из глаз так и лились на меня, мистер Снегсби.

Тронутый поставщик канцелярских принадлежностей выкладывает еще полкроны на стол.

Только повторение этого спасительного средства может облегчить сколько-нибудь его взволнованную душу.

-- Вот что, мне думается, мистер Снегсби, продолжает Джо: - можете ли вы писать очень-крупно?

-- Благодаря Бога могу, Джо, отвечает мистер Снегсби и готовится еще положить на стол полкроны.

-- Очень-крупно? говорит Джо, с одушевлением.

-- Могу, могу, бедняга.

Джо радостно улыбается.

-- Видите, мастер Снегсби, что мне приходят в голову: я ужь теперь иду... иду... и скоро совсем уйду... знаете, туда... так, может, вы иногда и будете так добры я напишете над моей... могилкой, так крупно... чтоб всякий видел... чтоб всякой мог прочесть, что если я сделал зло этой леди... так сделал неумышленно... право неумышленно... Я знаю, что мистер Вудкут плакал, очень плакал... пусть он увидит, что надомной надписано... он верно простит.

Джо опять радостно улыбается.

-- Благодарю вас, мистер Снегсби; вы очень до меня добры... благодарю вас... я очень... очень-рад.

Сладенький, недоросший поставщик канцелярских принадлежностей, с прерывчатым и невыкашлившимся кашлем, выкладывает на стол четвертую полкрону (никогда не случалось ему потребности в такой трате целительного бальзама) и радостно уходит. И не встретиться ему с Джо более на этом пути, не встретиться.

Да, тяжело дышет Джо, словно тащит он тяжелую телегу по каменнистому грунту, и близка эта телега к концу своего пути; скоро разсыплется она, и вряд ли солнце осветит в другой раз её томительный и тяжкий путь.

Филь Сквод, с лицом, закопченным пороховым дымом, работает за двух: он в одно время и сиделка у больного и слесарь за своим маленьким столиком в уголку. Часто подходит он к больному и пощупывает свою зеленую байковую ермолку, ободрительно подымает вверх свою одинокую бровь и говорит:

-- Навертывай, брат, навертывай!...

Часто приходит мистер Жарндис и Алан Вудкоурт безвыходно бывает здесь. Оба они думают: как странно судьба связала это ничтожное существо с их жизненными интересами. Кавалерист также часто бывает; выпрямится он в дверях во весь рост, здоровье так и прыщет с его атлетической фигуры на бедного Джо, и бедняга как-будто оживает в его присутствии и громче обыкновенного отвечает на приветливый, звучный баритон кавалериста.

поворачивается лицом к больному, точь-в-точь как он сидел в комнате умершого писца, и нежно касается его груди и прислушивается к биению сердца.

Тяжелее-и-тяжелее дышет бедняга, словно тащит тяжелую телегу по каменистому грунту.

Кавалерист стоит в дверях тихо и безмолвно. Филь перестал работать и не шумит более своим маленьким молоточком. Мистер Вудкоурт смотрит на больного, и на лице его видно глубокое сострадание и внимательность; взглянув значительно на кавалериста, он мановением руки дает знать Филю, чтоб тот унес дальше свой рабочий столик. И когда снова молоточек будет употреблен в дело, на нем окажется ржавое пятнышко {В простом народе Англии существует поверье, что на том молотке, которым приколачивают крышку гроба, появляется ржавое пятнышко.}.

-- Ну, Джо, что с тобой, чего ты так испугался?

-- Мне померещилось, говорит Джо, вскочив испуганно с изголовья и озираясь вокруг: - мне померещилось, что я в Улице Одинокого Тома. Здесь никого нет, кроме вас, мистер Вудкут?

-- И меня никто не тащил в Улицу Одинокого Тома?

-- Никто.

Джо закрывает глаза, ложится на изголовье и едва-внятно бормочет:

-- Спасибо, очень-спасибо!

-- Джо, знаешь ли ты какую-нибудь молитву?

-- Ничего не знаю, сэр.

-- Даже самой коротенькой?

говорили, что мы скверные, грубые, богопротивные, и молиться-то не умеем; но как молиться - нам не показывали. Я ничего никогда не слыхивал... никаких молитв не знаю.

После нескольких минут сна, или безчувственного состояния, Джо приподнимается с изголовья и делает страшное усилие вскочить с постели.

-- Что с тобой, Джо?

-- Мне пора идти на погост, сэр, отвечает он с диким взглядом.

-- Ляг, Джо, успокойся. О каком погосте ты говоришь?

он. Он был очень-добр до меня, очень-добр. Мне пора идти туда и лечь с ним рядом... Мне пора, право пора... Он говорил мне: "я так же беден, как и ты, Джо"; право говорил, и я скажу ему, что я так же беден, как и он, и лягу с ним вместе.

-- Успокойся, Джо, успокойся!

-- Дайте мне слово, сэр, что вы меня туда снесете и положите с ним вместе, а то меня, пожалуй, туда не пустят.

-- Даю тебе слово, Джо.

... Ах, сэр! темно, очень-темно. Уже-ли я не увижу света?

-- Увидишь, Джо. Скоро разсветет.

Близок конец пути, очень-близок.

-- Джо, бедный друг мой! слышишь ли ты меня?

-- Джо, можешь ли ты повторить, что я тебе скажу?

-- Попробую, сэр, быть-может, могу.

-- Отче наш.

-- Отче наш!...

-- Да, мой друг, скоро, скоро разсветет. Да святится имя Твое!

-- Да святится... имя... Твое...

И радостный луч света ярко осветил мрачный, непробитый путь, по которому тащилась тяжелая телега... Джо умер!...