Холодный дом.
Часть девятая.
Глава LI. Открытие.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть девятая. Глава LI. Открытие. (старая орфография)

ГЛАВА LI.
Открытие.

Мистер Вудкаурт, прибыв в Лондон, тотчас же отправился в гостинницу Саймонда; он мне сказал, что считает сделанное мною ему доверие священным, и сказал правду: он никогда не пренебрегал своим обещанием и никогда не забывал его.

Он застал мистера Волиса в конторе, сказал ему о своих отношениях к Ричарду и спросил его адрес.

-- Сейчас, сэр, сейчас, говорил мистер Волис: - мистер Карстон не за сто миль отсюда, да, сэр, не за сто миль. Не угодно ли вам сесть?

Мистер Вудкаурт поблагодарил мистера Волиса за приглашение, но не мог воспользоваться им, потому-что спешил и просил поскорее сообщить ему адрес Ричарда.

-- Сейчас, сэр, сейчас. Потрудитесь присесть, говорил мистер Волис, предлагая все-таки стул мистеру Вудкаурту. - Я думаю, что вы имеете влияние на мистера Карстона, сэр; я в этом даже совершенно-уверен.

-- Право я об этом и не думал, сэр, отвечал мистер Вудкаурт: - быть-может, вы что-нибудь слышали от Ричарда.

-- Сэр, прибавил мистер Волис с самодовольством и своим глухим голосом: - вникать в подробности - это моя обязанность, это мой законный долг. Я заставляю себя изучать людей, доверяющих мне свои интересы, и только с этими знаниями я могу быть полезен обществу; не занимаясь ими, общество, при всей доброй воле, должно было бы от меня отвернуться; но оно не отворачивается, сэр, не отворачивается!

Мистер Вудкаурт напомнил еще раз о своей поспешности и об адресе Ричарда.

-- Позвольте, сэр, говорил мистер Волис: - пробудьте со мной еще минутку. Я должен сказать вам, что мистер Карстон ведет такое дело, которое не может быть ведено без... должен ли я сказать без чего?

-- Без денег? я думаю.

-- Сэр, говорит мистер Волис: - сообщая вам, как честный человек (честность - мое золотое правило; я всегда руковожусь честностью, не обращая внимания, к ущербу, или к выгодам ведет она меня), я должен сказать, что вы угадали сэр, действительно нужны деньги. Что жь касается, сэр, до интересов мистера Карстона, я не выражаю перед вами никакого мнения... никакого!.. Быть-может, было бы очень-неполитично мистеру Карстону отказаться от этой сложной и продолжительной игры; быть-может, ему следовало бы это сделать. Я не говорю ни слова, ни слова, сэр, говорил мистер Волис, кладя руку на верхнюю доску конторки: - заметьте, сэр, ни слова.

-- Вы, кажется, забыли, отвечал мистер Вудкаурт: - что я вас ни о чем и не спрашиваю, кроме адреса, и что я вовсе не интересуюсь тем, что вы мне говорите.

-- Простите меня, сэр; но я вам не верю. Вы несправедливы сами к себе! Нет, сэр, нет, в этой конторе и при мне вы не должны быть к себе несправедливы. Да, сэр, я уверен, что вы интересуетесь всем, интересуетесь всякой подробностью, касающейся до вашего друга. Я знаю, сэр, человеческую природу, я знаю, сэр, что джентльмен, с такими чувствами как вы, не Ямегь не интересоваться обстоятельствами своего друга.

-- Все это, быть-может, справедливо, отвечал мистер Вудкаурт: - но пока я интересуюсь только адресом Ричарда.

-- (Нумер квартиры сэр) говорит мистер Волис, как-будто в скобках: - (мне кажется, я ужь вам сказал). Если мистер Карстон, сэр, желает продолжать эту игру огромных размеров, он должен иметь капиталы. Поймите меня хорошенько: капиталы! Я не требую ничего, но говорю, что должны быть капиталы; и чем дальше, тем больше, или мистер Карстон должен отказаться совершеннейшим образом от того, к чему он стремится, что составляет предмет его внимания. Все это, сэр, я считаю долгом своим высказать вам откровенно, вам, как другу мистера Карстона. Я счел бы себя счастливым и работал бы за мистера Карстона даже и тогда, когда бы у. него не было в виду капиталов; я бы работал на сумму, которая впоследствии может быть выплачена из спорного процеса: но за пределы этой суммы я не должен делать ни шагу вперед. Да, сэр, за пределы этой суммы я не могу двинуться, не повредя кому-нибудь. В противном случае, я причинил бы вред или моим трем милым дочерям, или моему почтенному родителю, который, живя в Тоунтонской Долине, в одном мне имеет свою опору, или, наконец, мог бы повредить кому-нибудь; но мое правило, сэр, мое искреннее желание (назовите это слабостью, сумасшествием или чем вам угодно) не вредит никому.

Мистер Вудкаурт как-то очень-отрывисто и поспешно поздравил его с таким правилом.

касается до меня, сэр, то если я взялся приложить плечо свое к колесу, я не отойду ужь от колеса, и что заслужу - заслужу. И живу я здесь для этой цели. И здесь имя мое высечено на наружных дверях: да знает меня всякий.

-- Вы, однакож, все-таки не дали мне адреса мистера Карстона.

-- Сэр, отвечал мистер Волис: - я ужь имел честь говорить вам, что он живет здесь, в этом самом доме. Во втором этаже вы найдете комнату мистера Карстона. Мистер Карстон желает быть близко к своему законному советнику, и я слишком-далек, чтоб противиться такому желанию, которое, с своей стороны, делает мне честь.

Дослушав наскоро последнюю мучительную речь мистера Волиса, мистер Вудкаурт поспешно раскланивается с ним и бежит По лестнице вверх, отъискивая Ричарда, положение которого и замеченную в нем перемену он ясно понял теперь.

Он нашел его в дурной комнате, бедно и безпорядочно-мёблированной, точь-в-точь, как, незадолго перед этим, я застала его в казармах Диля, с тою только разницею, что теперь он не писал, а сидел перед книгой; но глаза его и мысли не были заняты чтением, а бродили где-то далеко, далеко. Вудкаурт стоял ужь в дверях, отворенных настеж, но Ричард не замечал его, находясь в каком-то забытьи; и мистер Вудкаурт рассказывал мне после, что он никогда не забудет того отчаяния, тех страданий, которые так резко были изображены на лице Ричарда.

-- Вудкаурт, добрый товарищ! воскликнул Ричард, вскочив с распростертыми объятиями: - ты являешься передо мною как привидение.

-- Прибавь: радостное, говорил мистер Вудкаурт: - и поджидающее, как обыкновенно привидения делают, разговора. Ну, каково идут дела твои?

И он сел рядом с Ричардом.

-- Очень-дурно я очень-медленно, говорил Ричард: - процес мой нисколько не подвигается.

-- Какой процес?

-- В Оберканцелярии.

-- Мне никогда не удавалось слышать, отвечал мистер Вудкаурт: - чтоб процесы шли там удачно.

-- Да это известная вещь, говорил Ричард.

Но в одну минуту лицо его прояснилось и он сказал с свойственною ему откровенностью:

-- Вудкаурт, я не хочу, чтоб ты ошибался во мне, если даже ты будешь ошибаться и в мою пользу. Ты должен знать, что я ничего не делал порядочного во время твоего путешествия. Оно протекло для меня без всякой пользы и убедило меня только в одном, что я ни к чему неспособен. Быть-может, вернее было бы бросить ту путаницу, в которой я вожусь, вырваться из сетей, в которых и запутался с самого дня рождения. Нет, впрочем, это не так; я должен развязать этот гордиев узел, во что бы ни стало. Быть-может, тебе скажут, если еще не успели сказать до-сих-пор, что я заблуждаюсь, что делаю вздор - несправедливо. Я тебе скажу коротко: для деятельности моей не было до-сих-пор цели; теперь есть цель, она передо мною, или, может-быть, я перед нею; как бы то ни было, только теперь поздно изменить начатое. Вот я перед тобой, на-распашку: смотри на меня какими тебе угодно глазами.

-- Не безпокойся, говорил мистер Вудкаурт: - и я не в лучших обстоятельствах.

-- Ты, Алан, отвечал Ричард: - совсем другое дело: у тебя есть наука; ты работаешь неутомимо на твоем поприще; цель твоя определена; дорога твоя гладка и не свернешься ты с нея ни под каким видом. Нет, Вудкаурт, ты и я - мы совершенно два разные человека.

Он грустно высказал это мнение и снова погрузился в прежнее, апатическое состояние.

-- Нет, нет! воскликнул он сбросив с себя эту тяжелую задумчивость: - нет, все должно иметь свой конец, какой бы он ни был. Последствия укажут, прав я, или виноват; а теперь пока подождем. Вот все, что я хотел открыть перед тобою, Вудкаурт, и ты в-праве судить меня с такою строгостью, с какою захочешь.

-- Хорошо, хорошо, я тебя раскритикую.

И они, смеясь, пожали друг другу руки с совершенным чистосердечием, я в этом готова дать какую угодно клятву.

что я влюблен в мою кузину Аду?

-- Мисс Сомерсон сказывала мне, отвечал мистер Вудкаурт.

-- Заметь же, отвечал Ричард: - что я не руковожусь эгоизмом; не думай, чтоб я посвящал свою голову и свое разбитое сердце исключительно моим интересам - нет; в несчастном оберканцелярском процесе запутаны и интересы Ады, и их нельзя отделить одни от других. Волис неусыпно работает за нас обоих. Прими это во внимание, мой друг.

Этот предмет казался очень-близок сердцу Ричарда, и мистер Вудкаурт поспешил сказать, что он не считает его поступки несправедливыми.

-- Следовательно ты видишь, говорил Ричард, с таким восторженным, но неподдельным, незаученым чувством: - что я не кажусь перед тобою своекорыстным и прихотливым эгоистом, перед тобою, которого считаю честным человеком и который доставил мне истинное наслаждение своим приходом. Я требую и добиваюсь только того, чтоб интересы Ады не были затоплены канцелярскими крючками, чтоб они всплыли из этого оберканцелярского омута. Скажи же: должен я так действовать, или нет?

Страх, с которым Ричард говорил о канцелярском процесе, произвел на мистера Вудкаурта такое тяжелое впечатление, что, рассказывая мне о своем визите на Подворье Саймонда вообще, он в-особенности обращал мое внимание на это обстоятельство. Это возбудило во мне сильное опасение, что маленькое состояние Ады ужь убито, что и его втащил мистер Волис во всепоглощающую бездну; и потому Ричард, мучимый угрызением совести, должен был горячо и со страхом оправдываться.

Свидание мистера Вудкаурта с Ричардом, которое я только-что описала, происходило именно в то время, когда я начала присматривать за больною Кадди. Теперь я обращаюсь к тому времени, когда здоровье Кадди стало поправляться и когда я заметила, что какая-то тень покрывает милое личико Ады.

Однажды утром я предложила Аде сходить с ней вместе к Ричарду; к удивлению моему, она без особенной радости приняла мое предложение.

-- Что с тобою, моя милая сказала я: - ужь не поссорилась ли ты с Ричардом в мое отсутствие?

-- Нет, Эсфирь.

-- По-крайней-мере, слышала ли ты о нем что-нибудь?

-- Как-же, я о нем слыхала, сказала Ада.

На глазах слезы, а любовь, между-тем видна в каждой черте лица: что б это значило? и право не могла понять.

-- Если ты не хочешь, моя милая, так я пойду одна, связала а наконец.

Нет, Аде не хотелось, чтоб я шла одна.

-- Так пойдем вместе, душа моя.

-- Пожалуй. Она согласилась идти со мной.

-- Пойдем сейчас же!

-- Пожалуй. Она и на это согласна. Нет, я никак не могла понять мою милочку: такое равнодушие, на глазах слезы, а между-тем любовь в каждой черте лица!

Мы скоро оделись и вышли на улицу. На дворе было пасмурно и крупные капли дождя падали по-временам. Это был один из безцветных дней, в которые вся природа кажется тяжелой и туманной. В-самом-деле, домы как-будто косились на нас, пыль ложилась на нас тяжелым облаком и дым покрывал нас мелкой, черной пылью. Словом: ничто не хотело ни церемониться с нами, ни пожалеть о нас. Мне пришло в голову, что такия грязные и смрадные улицы были несвойственным местом для прогулки такой хорошенькой девушки, как Ада; мне даже казалось, что на улице мы встречали больше гробов, чем могли видеть чрез окна.

Прежде всего нам надо было отъискать Саймондову Гостинницу. Я ужь была готова зайдти в соседнюю мелочную лавку, чтоб навести справки, но меня остановила Ада; она сказала мне, что эта гостинница должна находиться близь Канцелярской Улицы,

И в-самом-деле, только-что мы прошли Канцелярскую Улицу, как я увидела надпись: "Саймондово Подворье".

Теперь надо было справиться о нумере квартиры, занимаемой Ричардом.

-- Или, все равно, моя милая, спросим о конторе мистера Волиса, сказала я: - потому-что Ричард живет от него через дверь.

На это мне отвечала Адд, что контора мистера Волиса находится, быть-может, в углу; и в-самом-деле, она угадала. После этого, конечно мы сомневались, в которую дверь нам надо войдти? Я хотела повернуть направо; Ада пошла налево и она опять угадала. Таким-образом, руководясь её предсказательным духом, безошибочно поднялись мы до второго этажа и очутились около двери, на которой было написано крупными буквами: "Ричард Карстон"

Я хотела-было постучать, но Ада полагала, что лучше повернуть рукоятку и войдти пряно.

Мы застали Ричарда за столом, на котором лежали кучи запыленных бумаг; мне казалось, что оне очень-верно изображали ум его в теперешнем состоянии. Куда ни случилось мне взглянуть, я везде видела это магическое слово: процес по делу о Жарндисах; процес по делу о Жарндисах.

Он принял нас очень-ласково я мы уселись.

-- Прийдите вы десятью минутами раньше, начал он: - вы бы застали здесь Вудкаурта. Что это за славный малый! Он находит время заходить ко мне довольно-часто, между-тем, как другой бы на его месте, имея вполовину менее занятий, не нашел бы для приятеля свободной минутки. В нем столько доброты, столько неподдельного чувства, что, право мне кажется, он с собою приносит и уносит радость.

"Да благословит его Бог, подумала я, за такое добросовестное исполнение моей просьбы".

-- Он не так пылок, продолжал Ричард, обращаясь к Аде и бросив грустный взгляд на кучи бумаг, разбросанных перед ним: - как я с Волисом; но ведь он тут человек посторонний и не посвящен в эти тайны; мы с Волисом проникли их насквозь, разумеется, а Вудкаурт немного поймет в этом лабиринте.

Взглянув на него, я заметила, как мутны и как впалы глаза его, как сухи и бледны его губы и как коротки и жолты ногти на пальцах его рук

-- Скажите, Ричард, здесь не вредно жить? спросила я его.

-- Как вам сказать, моя дорогая Минерва, отвечал Ричард, с своим прежним веселым смехом: - разумеется, окрестности неочень-веселы, неочень-заманчивы и можете держать какое угодно пари, что солнечный луч не осенит жильцов этого закоулка и в самый яркий летний день; но квартира эта имеет свои выгоды: она близка к Оберканцелярии и близка к Волису.

-- Быть-может, удаление от того и другого... начала-было я.

-- Было бы для меня полезно? докончил Ричард мою мысль и заставил себя слегка улыбнуться: - я этому не удивляюсь: это справедливо; но удаление мое от этих предметов может быть только одним путем... нет, лучшее казать: двумя путями - или окончанием процеса, или моею смертью. Но мы кончим процес, моя милая, кончим процес.

Последния слова он произнес, смотря на Аду; она спела рядом с ним и спиною ко мне, так-что я не могла видеть выражения её лица.

-- Дела наши идут довольно-хорошо, продолжал Ричард. - Спросите Во лиса: он вам точно так ответит; а он знаток. Поверите ли, мы не даем им покоя. Волис знает все их плутни, все их увертки, и мы нападаем на них со всех сторон; просто, не даем им времени одуматься. И вспомните слова мои: мы повернем по-своену это гнездо лени и вечного сна.

Надежды Ричарда были для меня хуже его отчаяния; в-самом-деле, эти надежды, голодные, слабые, тощия, не были похожи на обыкновенные надежды; в них отражалась какая-то утомительная борьба, в них было видно желание, которому никогда не суждено было исполниться. К-тому же эти неизгладимые следы боязни, сознания своих заблуждений, так глубоко-выраженные на его лице, заставляли болезненно сжиматься мое сердце.

Я называю эти следы неизгладимыми, я была вполне уверена, что еслиб этот несчастный процес кончился сию минуту, и с самым блистательным успехом, на лице Ричарда осталась бы эта плачевная завеса, которая теперь его покрывала.

-- Наша милая тётушка Дердон, говорил Ричард (Ада все еще молчала и сидела неподвижно): - ничего не изменилась на мои глаза: то же милое, доброе, сострадательное лицо, которым я привык любоваться в былые дни.

-- Нет, совершенно и безъизменно то же, говорил Ричард своим дружеским голосом и взявшись за руки с тою братскою любовью, которая не изменилась в нем ни на волос: - и я не могу притворяться при ней. Я скажу ей прямо, что этот несчастный процес приводит меня в отчаяние; я упадаю духом и редко-редко обманчивый луч надежды блеснет нередо мною. Но что делать! надо работать и трудиться неутомимо. Я очень, очень-измучен, сказал он, тихо опустив мою руку, и стал ходить по комнате.

Сделав несколько шагов взад и вперед, он тяжело опустился на сосу.

-- Я ужасно утомлен, говорил он: - ужасно-утомлен. Это тяжелая, очень-тяжелая работа.

Говоря эти слова каким-то глухим и таинственным голосом, он склонил голову на руку и печально смотрел в пол. А моя милочка сняла с себя шляпу, стала перед ним на колени, распустив свои золотистые кудри, и нежно обняв его руками, смотрела на меня таким взором, в котором вся любовь, вся преданность светились самым-ярким лучом.

-- Милая Эсфирь, сказала она мне: - я не пойду больше домой.

Я стояла перед ней, не понимая, в чем дело.

-- Да, милая Эсфирь, я не пойду отсюда, я останусь здесь с моим милым и несравненным мужем. Мы женаты уж два месяца. Ступай домой одна, Эсфирь, а я... я останусь здесь.

С этими словами милочка моя прижала голову его к своей груди и начала перебирать его волосы. И если когда-нибудь случалось мне видеть любовь, которую могла поколебать только одна смерть, так - в эту минуту.

-- Разскажи Эсфири, моя дорогая, говорил Ричард, обращаясь к Аде: - разскажи ей все, к4к было.

Я прижала ее к сердцу и мы обе молчали. На что мне было её признанье? Я была счастлива, чувствуя её горячее дыхание на моих щеках.

-- Душа моя, говорила я: - бедная, бедная девушка!

Я очень любила Ричарда; но то впечатление, которое производил он на меня своими занятиями, состоянием своего духа, заставляли меня горячо сожалеть об Аде.

-- Эсфирь, простишь ли ты мне мой поступок? Простит ли мне его мой братец Джон?

-- Друг мой, сказала я: - сомневаться в доброте его сердца, значит мало ценить его, значит быть к нему несправедливой; что же касается до меня... Что мне оставалось? За что мне было сердиться? Что мне было простить?

Я осушила заплаканные глазки моей милочки, села на софу между ней и Ричардом и предалась воспоминаниям о той незабвенной для меня ночи, когда, сила точно также втроем, они поверяли мне свою тайну, тайну взаимной любви... А теперь они рассказывали мне как они обвенчались.

-- Все что я имею, Эсфирь, принадлежит Ричарду, говорила Ада: - но он отвергал мое предложение; он ничего не хотел из того, что называл моим. Что же мне оставалось делать? Одно только: выйдти за него замуж - и я вышла и люблю его страстно!

-- А вы чудная тетушка Дердон были так завалены делом, что нечего было мешать вам рассказами о наших планах, говорил Ричард: - к-тому же это не была обдуманная заранее, долго-взлелеянная мысль. Однажды утром мы пошли гулять, как брать " сестра, я вернулись домой уж обвенчанные.

-- И после этого Эсфирь, говорила моя милочка: - я все думала как бы рассказать тебе, как бы устроить все к лучшему. Иногда мне казалось, что я должна тотчас же сознаться перед тобою; иногда же, напротив, я думала, что всего лучше скрыть как от тебя, так и от братца Джона; и я терялась в мыслях и не знала, что делать.

О, сколько во мне оставалось еще надменности! Я все думала, что Ада печалилась обо мне, и мне не приходило в голову, что, кроме судьбы моей, могут занимать Аду и другия мысли. Не знаю, что я говорила им в эти минуты; я и грустила за них и радовалась их любви ко мне; гордилась их взаимной любовью и сожалела их; словом: никогда не ощущала я в душе моей таких противоположных чувств в одно и то же время, таких радостных и вместе с тем тяжких мыслей; но не затем я здесь, чтоб омрачить их радость - нет, я не должна этого делать.

Мало-по-малу я заставила себя успокоиться и с удовольствием смотрела, как достала Ада обручальное кольцо, цаловала его и надела на палец. Я сказала ей, что она носила это кольцо и дома, только, когда не было свидетелей.

женитьбе, и опять те же разнородные чувства встревожились в моем сердце, и опять надо было мне унимать их.

Так прошло наше свидание и настала минута разлуки; это была одна из худших минут сегодняшняго дня: милочка моя совершенно упала духом; она повисла у меня на шее, называла меня самыми нежными именами и плакала горько, горько, разставаясь со мною. Ричард был нелучше её. Но всех хуже была я; я бы готова была залиться горючими слезами, готова была бы упасть без чувств, еслиб не сказала себе: "смотри, Эсфирь, берегись терять присутствие духа, иначе я никогда не буду говорить с тобою ни одного слова! "

-- Возьмите, Ричард, говорила я: - возьмите, ради Бога, вашу жену, я право не видывала такой женщины: она вас ни капли не любит, а между-тем я ее держала крепко в своих объятиях и слезы висели на моих ресницах.

-- Даю вал слово, продолжала я: - что вернусь очень-скоро и до-тех-пор буду всякий день являться в гостиннице Саймонд, пока не наскучу своим присутствием. Я не прощаюсь с вами,

Ричард: скоро увидимся.

Я передала ему мою милочку и хотела-было уйдти, но не могла не бросить еще взгляда на её прекрасное личико - так трудно мне было от нея оторваться.

-- Боюсь, что я вам надоела, сказала я: - и несмотря на то, что вы, кажется, не прочь от моих визитов, все-таки я не решусь во зло употреблять ваше снисхождение. Ада взглянула на меня, улыбаясь сквозь слезы; я еще раз прижала ее к своему сердцу, еще раз, последний раз, поцаловала ее и, смеясь, побежала в двери.

Но, Боже, как я плакала, спускаясь с лестницы! Мне казалось, что Ада для меня потеряна безвозвратно; мне так было тяжело идти домой, зная наверное, что там не увижу более моей милой подруги, что там буду одинока!.. Я не могла идти, прислонилась в углу и слезы градом, градом лились из глаз моих.

Но мало-по-малу я успокоилась, села в карету и приехала домой. Опекуна моего не было дома: он пошел навестить того мальчика, которого я нашла в Сент-Альбансе; он и теперь был при смерти болен; даже в это время его не было в-живых, как я узнала впоследствии. Одна, на свободе, я долго не могла остановить слез.

И весьма-натурально: можно ли было так легко и в несколько часов привыкнуть к разлуке с моей милочкой, после стольких лет жизни под одной крышей? Мне как-то было неловко без нея, я привыкла не только быть всегда с ней вместе, но и заботиться о ней, так-что я решительно не могла удержаться, чтоб еще вечером не сходить на Сайнондово Подворье, хотя только для-того, чтоб взглянуть на те окны, в которых виден свет из её комнаты.

к тому дому, где так еще недавно поселилась моя милочка, и я увидела свет сквозь желтые занавесы окна. Раза три или четыре прошла я, смотря на этот магический свет, и вдруг увидала мистера Волиса, выходившого из своей конторы; он также украдкою бросил взгляд на те окна, которые приковывали меня, и его мрачная, черная фигура совершенно гармонировала с моими мыслями; я думала об Аде, думала о Ричарде и мне показалось, что они окружены стенами тюрьмы.

Кругом все было тихо, и я подумала, что, незамечанная, могу пробраться наверх, на лестницу. Я оставила Черли и, не заботясь о лучах света, падавших на меня с уличного фонаря, подошла к их двери, и при этой тишине мне показалось, что я слышу звуки их голосов, и я приложила губы свои к замочной скважине, цалуя мысленно мою милочку и, успокоясь, сошла вниз.

Я не видала Ады, но прогулка моя на Саймондово Подворье сделала мне добро: я была спокойнее духом и легче могла переносить разлуку с моей милочкой. Мне казалось, что эти несколько минут я провела с ней вместе, любовалась её миленьким личиком и слышала её серебристый голосок.

Опекун мой был ужь дома и задумчиво стоял у темного окна. Когда я вошла, он как-будто развеселился, подошел к своему стулу, и я села рядом с ним.

-- Ты плакала тетушка Дёрдон? сказал он мне.

-- Она вышла замуж, моя милая?

Я рассказала ему все и прибавила, что первое её желание: испросить у него прощение.

-- Об этом ей нет надобности и безпокоиться, сказал он. - Да благословит Бог как ее, так и её мужа!

Но тем не менее первое впечатление его было подобно моему.

-- Да, моя милая, Холодный Дом пустеет.

-- Но вы забыли о его хозяйке, добрый опекун мой, скрепя сердце, решилась я сказать; заметив грусть, выражавшуюся в его глазах: - поверьте, она всячески будет стараться доставить всевозможное удовольствие его владетелю.

-- И она успеет в этом, душа моя, успеет.

Опекун мой глядел на меня с своей обыкновенной, отеческой нежностью, попрежнему положил он свою руку на ною и сказал опять:

-- И она успеет в этом; но все-таки Холодный Дом пустеет, тётушка Дёрдон.

Мне-было досадно, что об этом предмете мы более не сказали ни слова; это тревожило меня. Мне казалось, что я не выполнила всего того, чем хотела быть, принеся ответ опекуну моему.