Холодный дом.
Часть десятая (последняя).
Глава LVII. Рассказ Эсфири.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть десятая (последняя). Глава LVII. Рассказ Эсфири. (старая орфография)

ГЛАВА LVII.
Разсказ Эсфири.

Я ужь спала крепким сном, как вдруг разбудил меня стук в дверь. Я услышала голос опекуна; опекун мой стучался ко мне и просил немедленно встать. Я встала поспешно с постели, накинула утренний бурнус и бросилась к двери; добрый опекун мой, приготовив меня предварительно, рассказал мне, что сэр Лейстер Дедлок узнал обо всем; что тайна моей матери открыта; что миледи неизвестно куда скрылась; что внизу у нас дожидается человек, которому баронет поручил отъискать бежавшую, уговорить ее возвратиться и обещать ей от его имени совершенное прощение и покровительство; что поверенный сэра Лейстера умоляет меня сопутствовать ему при розъисках, надеясь, что, может-быть, мои просьбы могут подействовать на леди Дедлок в том случае, если ему не удастся уговорить ее. Вот что смутно поняла я из слов моего опекуна: тревога, поспешность и нечаянность привели меня в такое замешательство, что, несмотря на все мои старания удержать волнение, я могла только после довольно-продолжительного времени совершенно успокоиться.

Я наскоро оделась и, не разбудив никого, ни даже Черли, сошла вниз к мистеру Бёккету, которому было поручено отъискивать мою мать. Об этом рассказал мне опекун мой, пока мы ходили с ним вниз и объяснил даже, каким образом мистеру Бёккету пришла мысль обратиться ко мне. В передней, при свечке, которую держал опекун, мистер Бёккет прочел мне шопотом письмо, которое мать моя оставила на столе, и я думаю, что не более, как через десять минуть после того, как меня разбудили, мы сидели с ним ужь в карете и быстро катили по улицам.

Манеры мистера Бёккета были резки, но почтительны. Он говорил мне, что больший или меньший успех поисков зависит оттого, если я без замешательства отвечу на те вопросы, которые он желает предложить мне. Он спрашивал меня, часто ли я видалась с моей матерью (которую называл леди Дедлок), где и когда я говорила с нею в последний раз и каким образом попал к ней мой носовой платок? Когда я удовлетворительно ответила ему на эти пункты, он просил меня хорошенько обдумать: не знаю ли я, где бы то ни было кого-нибудь, к кому леди Дедлок, при настоящих обстоятельствах решилась бы прибегнуть. Я ни на ком не могла остановиться, как только на моем опекуне. Однако, потом я назвала мистера Бойтсорна. Он пришел мне в голову потому, что отзывался всегда о миледи с каким-то рыцарским чувством, и к тому же я знала его несчастные отношения к мисс Барбаре.

Чтоб нам лучше слышать друг-друга, мистер Бёккет велел кучеру, на время этого разговора, остановиться. Потом он приказал ему ехать дальше; и сообщил мне, подумав несколько минут, что план, по которому нужно действовать, ужь составлен; но, сознаваясь откровенно, я была не в-состоянии понять этого плана - так все перепуталось в голове моей.

Отъехав недалеко, мы остановились в переулке подле дома, освещенного газом и походившого на публичное здание. Мистер Бёккет ввел меня туда и посадил в кресло у ярко-пылающого камина. Уже был нас за полночь, как показывали висевшие на стене часы. Нас встретили два полицейские чиновника, непохожие на людей, просидевших за работою целую ночь - так чисты были их мундиры и так покойно писали они у бюро. Везде было полное безмолвие, только по-временам раздавалось отдаленное хлопанье дверей в подземном этаже, на которое, впрочем, никто не обращал внимания.

Третий человек, тоже в мундире, которого мистер Бёккет подозвал к себе и тихо отдал ему какое-то приказание, оставил комнату; остальные двое советовались между-собою в то время, и один из них записывал то, что ему диктовал вполголоса мистер Бёккет. Они описывали приметы моей матери. Когда описание было копчено, мистер Бёккет поднес бумагу ко мне и прочел ее тихо. Действительно, приметы были очень-верно описаны.

Один из чиновников снял с этой бумаги копию, позвал другого офицера, также в мундире, вручил ее и отправил его опять обратно. Все это происходило быстро, в одну минуту, с удивительной точностью, но никто, казалось, не торопился. Отправя бумагу, оба полицейские чиновника принялись снова за свое прежнее спокойное занятие и писали что-то чисто и тщательно. Мистер Бёккет задумчиво подошел к камину и стал греть у огня попеременно то одну, то другую подошву своих сапогов.

-- Тепло ли вы одеты, мисс Сомерсон? спросил он меня, когда глаза наши встретились: - сегодня проклято-холодная ночь; путешествие для вас несовсем должно быть приятно.

-- Я сказала ему, что холод меня не безпокоит и что я одета тепло.

-- Хлопот, может-быть, предстоит нам очень-много, заметил он: - лишь бы только был хороший конец, мисс.

-- Я только и молю небо об этом.

Он кивнул мне утешительно головою и сказал:

-- Я говорю вам, не заботьтесь вы о чем, что б ни случилось. Будьте хладнокровны, покойны и ко всему готовы: это будет лучше и для вас, и для меня, и для леди Дедлок и для сэра Лейстера Дедлока, баронета.

Мистер Бёккет в-самом-деле был чрезвычайно-добр и внимателен; и в то время, как он стоял подле меня задумчиво, грея ноги и потирая лоб указательным пальцем, я почувствовала такое доверие к его ловкости и находчивому остроумию, которое меня совершенно успокоило. Не было и четверти второго, как я услышала на улице стук колес. - Теперь, мисс Сомерсон, сказал он: - отправимтесь дальше, если нам угодно.

Он подал мне руку и оба полицейские чиновника вежливо проводили меня до самых дверей, у которых мы нашли экипаж, ямщика почтовых лошадей. Мистер Бёккет посадил меня в карету, а сам поместился на козлах. Человек в мундире, которого он посылал за экипажем, подал ему, по его желанию, потайной фонарь; потом он сделал некоторые наставления кучеру и мы отправились в путь.

Я не понимала ясно, на яву ли все это происходит или кажется мне во сне. Мы ехали с ужасной быстротою но лабиринту улиц, так-что вскоре я не могла ужь узнать, где именно мы находимся. Мы переезжали несколько раз Темзу и теперь ехали по узким улицам низменного берега, где повсюду виднелись доки, бассейны, загроможденные амбары, платформы и корабельные мачты. Наконец мы остановились на углу небольшой, узкой и душной улицы, которую не очищал даже ветер, поднимавшийся с реки, и я увидела, при свете фонаря, моего спутника: он тихо разговаривал с толпою людей, походивших частью на полицейских солдат, частью на матросов. На грязной стене, близь которой они стояли, прилеплена была афиша; на ней я прочитала слова: "найдена утопленной". Эти слова и описание невода возбудили во мне ужасное подозрение. Мне не нужно было приводить себе на память, что нахожусь здесь не по собственному желанию; я не позволяла себе увеличивать трудности поисков, предаваться отчаянью и тем ощущениям, которые меня волновали. Я старалась быть покойною, но что я вытерпела в этом ужасном месте - того никогда не забуду.

Страдания мои были страшны, были выше всякого описания. Какой-то человек, покрытый еще тиной, в длинных, пропитанных водою, как губка, сапогах и такой же шапке, был вызван из лодки. Мистер Бёккет поговорил с этим человеком и сошел с ним по узким ступеням вниз к реке. Спустя несколько минут, они возвратились, вытирая руки о платье. Видно было, что они трогали что-то мокрое; но, слава Богу не то, при мысли о чем так сильно замирало мое сердце.

После некоторых еще совещаний, мистер Бёккет (которого, казалось, все знали и уважали как начальника) отправился с ними в ближайший дом, оставя меня в карете. Кучер наш, между-тем, ходил в это время около лошадей, постукивая ногами и похлопывая в ладоши, чтоб согреться.

время отсутствия мистера Беккега, которое продолжалось не более четверги часа, а может-быть даже и гораздо-менее.

Мистер Бёккет возвратился опять, поручив всем тем, которые туг стояли, внимательно караулить, закрыл свой фонарь и сел на прежнее место.

-- Не тревожьтесь и не сердитесь мисс Сомерсон, это не лишнее, что мы сюда заезжали, сказал он, обращаясь ко мне: - я хочу, чтоб дело шло как по маслу. Собственный глаз нужен везде... Пошел, голубчик!

Судя по общему характеру улиц, мне казалось, что мы едем назад по той же дороге. Разумеется, взволнованная, испуганная, я не была в-состоянии заметить ни одного предмета. Мы останавливались на несколько минут у другой полицейской части и переехали вторично через реку. Впродолжение пути спутник мой, сидевший на козлах, не терял ничего из виду. Мимо нас прошла поспешно какая-то женщина; он бросился за ней, остановил и осмотрел ее; на мосту он сошел с козел, осмотрелся вокруг, перегнулся через перилы и смотрел в черную бездну с таким видом, от которого у меня замирало сердце. Страшно было глядеть на эту покрытую туманом и мраком реку, которая неслась так быстро и так безмолвно в плоских берегах, и которая, с своими неясными и страшными фигурами и их отражениями, была таинственна и мрачна как могила. Я часто видала ее потом и при солнце и при лунном свете, по никогда не могла сгладить того впечатления, которое она произвела на меня во время этого путешествия. В моем воспоминании вместе с Темзой представляются всегда фонари моста, горевшие тускло; резкий холодный ветер, обхватывавший безприютную женщину, мимо которой мы проехали; колеса, однообразно-шумевшия и увлекавшия нас вперед, и из воды подымавшееся бледное лицо, вперявшее в меня взоры при мерцании каретных фонарей.

Проехав долгое время по улицам, мы наконец съехали с освещенной мостовой, оставляя постепенно все домы за собою, на гладкую и темную столбовую дорогу. Спустя несколько минут, я узнала знакомый мне путь в Сент-Альбанс. В Барнете приготовлены нам были свежия лошади: мы перепрягли и отправились дальше. На улице было очень-холодно и земля была покрыта снегом.

-- Дорога эта вам давно знакома, сказал мистер Бёккет, стараясь ободрить меня.

-- Да, отвечала я. - Узнали вы что-нибудь?

-- Пока немного; но время еще не ушло.

Он заходил в каждую, еще незапертую или ужь отпертую гостинницу, где виден был огонь (а число их было немало, потому-что в это время много гнали скота) и переговаривал с сторожами каждой шоссейной заставы. Я слышала, как он, разговаривая с ними, подчивал их водкой и пил сам, брянчал деньгами и со всеми был ласков и весел; но лишь только садился опять на козла, лицо его принимало снова выражение неутомимой бдительности и он постоянно одним и тем же деловым тоном говорил ямщику: - "пошел, голубчик, пошел!"

Эти частые остановки замедляли путь наш; и хотя было ужь около шести часов утра, однако нам оставалось еще несколько миль до Сент-Альбанса. Мы остановились и мистер Бёккет вынес мне из гостинницы чашку чаю.

-- Выкушайте, мисс Сомерсон: вам будет это полезно. Вы начинаете понемногу привыкать, не правда ли?

-- Надеюсь, сказала я, поблагодарив его.

-- Вы сначала были, как говорят, озадачены, сказал он: - и, Боже мой! это неудивительно. Не говорите громко, моя добрая. Все идет хорошо. Мы ее скоро отъищем.

Я не знаю, какое радостное восклицание вырвалось, или хотело у меня вырваться, но он поднял кверху палец - и я замолчала.

-- Проходила здесь пешком сегодня около восьми или девяти часов вечера. Я слышал о ней первоначально около шоссейной заставы близь Гайгета, но не мог собрать совершенно-точных сведений, потому-что до-сих-пор в одном месте нападал на её след, а в другом терял его; а теперь ужь верно она недалеко от нас. "Эй, дворник, возьми чашку, и если ты, брат, молодец, так лови другой рукой полкроны. Ну, голубчик, пошевеливайся, пошевеливайся!"

Скоро доехали мы до Сент-Альбанса, остановились там перед самым разсветом, именно в то время, когда я только-что начала отдавать себе отчет в происшествиях последней ночи и сознавать, что все это было не во сне. Спутник мой оставил экипаж в гостиннице, велел приготовить свежих лошадей, подал мне руку и мы отправились к нашему поместью.

Так-как здесь обыкновенное место вашего пребывания, мисс Сомерсон, то я бы охотно желал знать, не спрашивала ли какая-нибудь незнакомка, имеющая описанные нами приметы, вас или мистера Жарндиса. Я хотя этого и не ожидаю, однако все-таки не мешает справиться.

Когда мы подымались в гору, мистер Бёккет зорко осматривался вокруг; в это время было ужь совсем-светло; он напомнил мне, как я однажды вечером, с моей маленькой горничной и бедным Джо, которого он называл Заскорблышем, спускалась но этой дороге.

Я удивилась, как мог он знать об этом. - Вы встретили тогда на дороге человека - помните? сказал мистер Бёккет.

-- Да, и это я тоже хороню помнила.

-- Этот человек был я.

-- Я приехал в тот вечер сюда, чтоб отъискать этого мальчика; вы должны были слышать стук моих колес, когда отправлялись за ним, потому-что я видел, как вы и ваша маленькая горничная подымались на гору в то самое время, когда я остановил лошадь. Я осведомился в городе, где в то время находился Заскорблыш и хотел-было идти искать его у кирпичников, но вдруг увидел, что он идет вместе с вами.

-- Он разве сделал какое-нибудь преступление? спросила я.

-- Нет, его ни в чем не обвиняют, сказал мистер Бёккет, равнодушно приподнимая свою шляпу, чтоб освежить голову: - однако, я думаю, за ним были кой-какие шалости. Мне он был нужен; я должен был заставить его молчать о том, что он знал про историю леди Дедлок; он болтал о тех случайных услугах, за которые покойный мистер Телькингорн заплатил ему хорошия деньги; а болтать про это не следовало - вот и все. Я его прогнал из Лондона, да хотел прогнать и отсюда подальше.

-- Бедный! сказала я.

-- И довольно-бедный, возразил мистер Бёккет: - и довольно-жалкий, и довольно-добрый во всяком другом месте, только не в Лондоне и не здесь. Меня как громом поразило, уверяю вас, когда я узнал, что вы приняли его к себе в дом.

-- Почему это? спросила я его.

-- Почему, моя добрая? сказал мистер Бёккет: - потому-что язык его около трех сажен, я полагаю; а это дурная примета.

Я была тогда в сильном смущении и не могла понять, как понимаю теперь, что мистер Бёккет входил в эти подробности единственно для моего развлечения. С таким же добрым намерением он говорил со мной о разных предметах, но лицо его выражало постоянно-зоркую бдительность и цель нашего путешествия не покидалась им ни на минуту. Таким образом вошли мы в калитку нашего сада.

-- А! сказал мистер Бёккет: - вот мы и здесь. Славное уединенное местечко, напоминает деревенский домик, который можно узнать только по дыму, так мило-клубящемуся вверх. Огонь в кухне разведен во-время: это показывает хорошую прислугу. Главное достоинство прислуги, чтоб у нея было меньше гостей и чтоб господа знали кто эти гости, потому-что если вы не знаете, кто ходит к вашим людям, то вы не знаете, чего можете ожидать от них. И еще я вам дам совет: если найдете когда-нибудь молодого мальчика за дверями кухни, велите схватить его, как подозрительного человека, вкравшагося в дом ваш с худою целью.

Мы стояли теперь перед самым домом. Осмотрев внимательно, не было ли следя на песке, мистер Бёккет взглянул на окна.

-- Вы каждый раз назначаете одну и ту же комнату этому старому молодому человеку, когда он посещаем вас здесь, мисс Сомерсон? спросил он указывая глазами на всегдашнюю комнату мистера Скимполя.

-- Вы знаете мистера Скимполя? спросила я.

-- Как вы его назвали? возразил мистер Бёккет, приблизивши ко мне ухо: - Скимполь - сказали вы? Я часто ломал себе голову, чтоб припомнить как его зовут? Скимполь. Джон или, Джакоб?

-- Гарольд.

Гарольд. Да. Курьёзный малой этот Гарольд, сказал мистер Бёккет и очень-выразительно посмотрел на меня.

-- Он странный человек.

-- Не имеет понятия о деньгах, по берет их однако.

-- Вы его, стало-быть, хорошо знаете, сказала я невольно.

-- Я разскажу вам о нем, мисс Сомерсон: вы себя будете лучше чувствовать, если ум ваш не будет постоянно занят одним и тем же предметом. Для разнообразия, я разскажу вам о вашем Скимполе. В тот вечер, когда я решился, во что бы ни стало, достать Джо, я даже был готов прийдти сюда в дом и требовать его выдачи; и только-что хотел отправиться к вам на лестницу и позвонить, как мне пришло в голову захватить горсть песку и бросить в то окно, где я заметил человеческую фигуру. Как только песок ударил о стекло, ваш Гарольд открыл окно и взглянул на меня. А, брат! тебя-то мне и нужно, подумал я. Чтоб расположить его в свою пользу, я начал говорить, что мне бы не хотелось безпокоить семейство, которое могло ужь почивать; что я очень сожалею, зачем молодые сострадательные дамы дают у себя в доме приют бродягам и проч. По ответам его я тотчас же смекнул, что это была за птица, и потому без дальних церемоний продолжал, что охотно дал бы пять фунтов стерлингов, еслиб мог, не делая шуму и неприятностей, увести отсюда Джо. На это он отвечал мне с самой наивной рожей: - Совершенно-безполезно говорить мне, приятель, о фунтах стерлингов; я в таких вещах - сущее дитя и не имею никакого понятия о деньгах. Конечно, я понял в чем дело, и был совершенно-уверен, что это дитя от денег не прочь. Не сомневаясь, что от него я узнаю все, что мне нужно, я завернул в банковый билет камешек и бросил его в окно. Хорошо! он засмеялся, и лицо его приняло самое радостное выражение, но вместе с тем такое невинное, какого лучше желать нельзя, и он сказал: - Что вы такое бросили; я не знаю цены этой вещи, что мне с ней делать?

-- Истратьте ее, сэр, сказал я ему.

было найдти Джо - и я нашел его.

Я сочла поступок этот со стороны мистера Скимполя за ужасное предательство моего доброго опекуна. Вся обыкновенная детская невинность, которая составляла его отличительную черту в глазах мистера Жарндиса, была, по моему мнению, чистый обман.

-- Невинность, моя добрая? возразил мистер Бёккет. - Я при этом случае дам вам совет, который послужит в пользу вашему мужу, если вы счастливо выйдете замуж и будете иметь семейство. Если кто-либо будет говорить вам, что он невинен, как дитя, во всем, что касается денег, то берегите от него ваши деньги, потому-что можете быть уверены, он оберет их у вас, как только представится удобный случай. Если кто говорит, что он совершенное дитя в практическом мире, то знайте, он говорит это только для избежания отчета; слова - вода, моя милая. Видите ли: сам я человек не поэтической натуры и понимаю поэзию только в песнях у круговой чаши; но за-то я практической человек; и что говорю - знаю по опыту. Вот вам верное правило, правило без исключений: если кто ненадежен в одном, ненадежен и во всем. Теперь, после этого предостережения для неосторожных или неопытных, я осмеливаюсь, моя добрая, позвонить и снова заняться нашим делом.

Я думаю, дело наше по выходило у него, также, как и у меня ни на минуту из головы, и по лицу его заметно было, что он им постоянно занимался. Все в доме удивились, увидя меня без предварительных извещении о моем приезде и в-сопровождении какого-то незнакомца; вопросы мои еще более увеличили это удивление. Мы узнали, что никто не приходил сюда и в достоверности этого показания нельзя было и сомневаться.

-- Нельзя ли, мисс Сомерсон, сказал мне мой спутник, как можно скорее отправиться в хижину кирпичников, которых вы знаете. Большую часть вопросов, которые там нужно предложить, я предоставляю вам, если вы будете так добры и приймете этот труд на себя. Естественный путь - самый лучший путь, а естественный путь - ваш путь.

Через минуту мы были ужь на дороге к жилищу кирпичников. Дойдя до знакомой мне лачужки, я заметила, что дверь была заколочена и, по всей вероятности, в лачужке никто не жил. На зов мой отворялось окно в соседней хижине; женщина, которая меня знала, выглянула из него и сказала мне, что Жешш, Лиза и мужья их живут теперь в другой избушке... на конце поля, там, где обжигают и сушат кирпич. Не теряя времени, отправились мы в означенное место, В-разстояпии не более ста шагов, и так-как дверь была полуотворена, я тотчас отворила ее совершенно и мы вошли.

Только трое из их семейства сидели за завтраком; ребенок спал в углу на кровати. Женни, матери умершого ребенка, не было дома. Другая женщина, увидав меня, встала, а оба крестьянина, сидевшие тут, как и всегда, мрачные и безмолвные, брюзгливо кивнули мне головой. Они переглянулись между собою, когда увидели, что за мною вошел мистер Бёккет, и мне было очень-неприятно заметить, что женщина повидимому хорошо знала полицейского агента.

Я конечно спросила позволения войдти. Лиза встала и предложила мне свой стул; но я поместилась на лавке подле огня, мистер Бёккет на краю постели.

Трудно было мне приступить к разспросам и я не могла удержаться от слез.

-- Лиза, сказала я: - я приехала издалека в эту холодную, свежую ночь, чтоб узнать об одной даме...

-- Вы знаете о той, которая была здесь, прибавил мистер Бёккет, обращаясь с спокойным и вкрадчивым видом ко всем присутствующим. Мисс говорит о молодой даме, о той, которая, знаете, вчера была здесь.

-- А кто вам сказал, что был здесь вчера кто-нибудь? спросил муж Женни, глядя на нас во все глаза, и положил ложку в сторону, чтоб лучше вслушаться в разговор.

-- Один человек, по имени Майкаель Джаксон, в синей манчестерской куртке, на которой нашиты в два ряда белые перламутровые пуговицы, быстро прибавил мистер Бёккет.

-- Думал бы он лучше о своем деле, сердито проворчал другой.

-- Да ведь он, кажется, теперь без дела, сказал мистер Бёккет, в оправдание своего друга Майкаеля Джаксона: - так и привыкает к болтовне.

Лиза еще не садилась и, онершись нерешительно рукою об изломанное кресло, гладела на меня. Я думаю, она сказала бы мне все, еслиб только смела не это решиться. Она все еще стояла в недоумении, как вдруг муж её, который в одной руке держал кусок хлеба и шпигу, а в другой огромный нож, сильно ударил черенком ножа по столу и с бранью велел ей сесть и не мешаться не в свои дела.

-- Я бы хотела видеть Женни, сказала я: - и уверена, что она бы мне все сказала, что знает про ту даму, которую мне так нужно отъискать. Вы не можете себе представить, как мне это нужно. Скоро ли прийдет Женни? Где она теперь?

Женщина имела сильное желание ответить мне на мои вопросы, но муж её с новой бранью толкнул ее своим грубым сапогом. Он предоставил право отвечать мне, что хочет, мужу Женни, который, после упорного молчания, повернул ко мне свою косматую голову и сказал:

-- Не больно-то я люблю, чтоб знатные господа приходили ко мне в дом, как ужь я вам говорил однажды, мисс. Я не безпокою вас в ваших домах, так не безпокойте и вы меня в моем. Поди-ка, чай какого бы шуму наделали, кабы я вздумал прийдти к вам в гости. Еще на вас я не могу так пожаловаться, как на других, потому и отвечу вам вежливо, хотя и говорю вам наперед, что я не малый ребенок какой, потому нечего из меня и выведывать. Скоро ли прийдет Жени? Нескоро. Где она? Ушла в Лондон.

-- Вчера вечером? спросила я.

-- Вчера вечером? Да, вчера вечером, ответил он мне, брюзгливо отвернув голову.

сказала я.

-- Еслиб муж мой позволил мне говорить и еслиб слова мои не сделали вреда... робко заметила женщина.

-- Муж твой свернет тебе шею, коли будешь вмешиваться не в свои дела, сказал её муж, ворча какие-то бранные слова сквозь зубы.

После некоторого молчания, муж Женни с своей обыкновенной брюзгливостью опять ответил мне:

-- Была ли Женни здесь, когда приходила эта дама? Да, была здесь, когда эта дама приходила. Что говорила с нею эта дама? Ну, я вам скажу, что говорила с нею эта дама. Она говорила: вы помните, что я однажды приходила к вам, чтоб осведомиться об одной молодой леди, которая прежде посещала вас? Вы помните, что я заплатила вам деньги за то, чтоб вы отдали мне носовой платок, который она у вас оставила? Да, она об этом помнила, и мы тоже помнили. Потом она спросила: нет ли здесь теперь этой леди? Нет, её здесь нет. Ну, слушайте же дальше. Дама эта пришла одна-одинёхонька, что нам показалось очень-странным, и спросила: может ли она отдохнуть с часок на том месте, где вы теперь сидите? Может, и она отдохнула; потом опять ушла. Это должно-быть было одиннадцатого, а может-быть и двенадцатого двадцать минут; ведь у нас нет здесь ни карманных, ни стенных часов, чтоб поверять солнце. Куда она пошла - я не знаю, куда она пошла. Она пошла в одну сторону, а Женни пошла в другую. Одна пошла прямо в Лондон, а другая пошла прямо в противную сторону - вот и все. Спросите вон хоть у того: он все слышал и все видел и тоже знает.

-- Ну да, сказал другой: - и повторять нечего.

-- Плакала эта дама? спросила я.

-- Ни капли, чорт возьми! возразил первый: - башмаки у нея были все в дырах, платьишко плохое, но не видно было, чтоб она плакала.

Лиза сидела скрести руки и потупя глаза в землю. Муж её повернул её стул несколько к себе, так, чтоб лучше се видеть, и толстый его кулак, походивший на молот, лежал наготове, чтоб, в случае ослушания со стороны жены, привести угрозы свои в исполнение.

-- Я надеюсь, что вы не будете сердиться, если я спрошу у вашей жены, какова была эта дама с виду, сказала я.

-- Говори ты, кукла, воскликнул он: - аль не слышишь, что тебя спрашивает; да у меня чур лишняго не болтать.

-- Худа, возразила женщина: - бледна, изнурена, очень-худа.

-- Много она говорила?

-- Немного, и голос был такой хриплый. (Прежде чем отвечать, она каждый раз спрашивала взором позволения у своего мужа).

-- Она очень была встревожена? спросила я. Просила она здесь чего-нибудь пить или есть?

-- Она выпила немного воды, мисс; Женни принесла ей хлеба и чаю, но она почти и не дотронулась.

-- А когда она отсюда уходила? спросила я еще... но вдруг муж Женни прервал меня нетерпеливо:

-- Когда она отсюда уходила, то пошла вперед по большой дороге. Спросите хоть у кого угодно, если мне не верите, и узнаете, что я говорю правду. Вот и дело с концом. Больше мы ничего не знаем.

Я посмотрела на моего спутника и заметив, что он ужь встал и готов был удалиться, я поблагодарила их за все, что они мне сказали, и простилась с ними. Когда мы выходили, Лиза посмотрела значительно на мистера Беккега, а мистер Бёккет посмотрел также на нее.

-- Что я вам скажу, мисс Сомерсон, говорил мне мистер Бёккет в то время, как мы поспешно шли назад: часы-то леди Дедлок находятся в руках этого народа - это верно.

-- Разве вы их видели? воскликнула я.

время? Если будет делить его на часы, да на получасы, так и этого ужь много. Нет, видите ли, мисс, или леди Дедлок отдала ему часы сама, или просто он отнял их у нея. За что б могла она отдать ему часы? За что бы?

Мистер Бёккет повторил этот вопрос несколько раз вполголоса, и пока мы шли вдоль но дороге, он колебался, какой ответ должен был выбрать из тех, которые представились его уму.

-- Еслиб у меня было время - а его-то и недостает для нашего дела - я бы выпытал все из этой женщины; но при настоящих обстоятельствах нельзя пускаться на неверное. Впрочем, это такие люди, которыми не надо пренебрегать. Всякий знает, что женщина избитая, измученная как она, не станет ничего рассказывать при своем муже. А как хотите, они что-то скрывают. Жаль, что нам не удалось увидеть другую-то и переговорить с ней.

Я в-особенности сожалела об этом- я знала, что Женни имела благодарное сердце, и была вполне уверена, что, при моих просьбах, ничего бы от меня не скрыла.

-- Очень может быть, мисс Сомерсон, сказал мистер Бёккет, занимаясь все той же мыслью: - очень может быть, что леди Дедлок послала ее в Лондон, к вам, с каким-нибудь поручением и очень может быть, что за это дала её мужу часы. Это не так верно, как бы я хотел, чтоб это было, но мне так кажется. Ну только я не стану тратить деньги сэра Лейстера Дедлока, баронета, на этих оборвышей, и еще не вижу на первый случай, может ли это быть полезно, или нет. Итак, мисс Сомерсон, дальше вперед лежит прямо наша дорога; только об этом деле ни слова.

Мы зашли еще раз к нам в дом, где я наскоро написала маленькое письмецо моему опекуну, и поспешили в гостинницу, где стояла наша карета. Лишь только нас там заметили, тотчас вывели лошадей и через несколько минут мы были ужь опять в дороге.

С разсветом дня пошел снег и шел все сильнее-и-сильнее. От туманной погоды и хлопьев снега, но всем направлениям, вдаль, ничего не было видно. Хотя было очень-холодно, но снег замерзал только сверху и из-под копыт лошадей выступала вода и грязь с таким шелестом, как-будто мы ехали по берегу, усыпанному мелкими раковинками.

Дорога была очень-испорчена; лошади везли нас с трудом, то скользя, то оступаясь в ямы, и мы должны были часто останавливаться, чтоб дать им вздохнуть. Одна из лошадей падала даже три раза на первой станции и так надорвалась, что кучер должен был встать и вести ее на поводу.

Я не могла ни есть, ни спать, и эти остановки и медленность, с которой мы ехали, так меня тревожили, что во мне родилось странное желание выйдти из экипажа и идти пешком. Осторожный спутник мой отсоветовал мне, и я осталась в карете. Истинное удовольствие, которое он находил в исполнении предпринятого им дела, поддерживало в нем бодрость и он живо соскакивал с козел у каждого дома, мимо которого мы проезжали, разговаривал с людьми, которых не видывал с-роду, как с старыми знакомыми, грелся у каждого огонька, шутил, пил и пожимал руки всем, кого встречал в каждом трактире, дружески обходился со всеми извощиками, каретниками, кузнецами, таможенными сборщиками, и все-таки не теряя ни минуты времени, садился снова на козла с своим недремлющим оком, с своим деятельным выражением лица и приговаривал обыкновенно: "пошел голубчик!"

Когда мы в последний раз меняли лошадей, он вышел из конюшни и вброд но колена по снегу прошел к экипажу, что делал часто с-тех-пор, как мы оставили Сент-Альбанс. Мокрый снег покрывал его платье. Он подошел ко мне и говорил со мной через окно:

-- Ненадо унывать, мисс. Леди Дедлок точно проходила здесь - нельзя в этом и сомневаться по описанию одежды, в которой ее здесь видели.

-- Все еще пешком! сказала я.

-- Все еще пешком. Я думаю, что дом этого господина, как вы его назвали, мисс?.. Бойтсорн, кажется, должен быть целью её путешествия. Одно мне только не нравится: говорят живет-то он очень-близко от владений сэра Лейстера.

-- Не знаю, сказала я: - здесь может-быть и живет кто поблизости, о ком я ничего не слыхала.

-- Справедливо. Доставьте мне только одно удовольствие, моя добрая: не расплачьтесь и не тревожьтесь более чем следует... "Пошел голубчик! "

по болоту. Когда я думала о том времени, которое протекло с нашего отъезда, оно казалось мне долгим, бесконечным сном, и мне представлялось самым странным образом, будто-бы я никогда не была освобождена от той заботы и того ужаса, которые угнетали меня в это время.

Когда мы дальше продолжали путь свой, во мне начали рождаться злые предчувствия, что спутник мой скоро потеряет все надежды; он обходился попрежнему ласково со всеми людьми, которых встречал на дороге, но принимал все более-и-более озабоченный вид, когда садился на козла. Я видела, как он впродолжение всей тяжелой станции тревожно шевелил губы своим указательным пальцем. Я слышала, как он стал спрашивать у кучеров дилижансов, которые попадались пал на встречу, каких пассажиров везут они. Ответы их не очень ободряли его. Он постоянно кивал мне успокоительно пальцем и глазами; но когда сел в последний раз на козла, мне казалось, что он произнес не с обыкновенной своей уверенностью: "Пошел голубчик! "

Наконец, когда мы снова меняли лошадей, он сказал мне, что давно потерял след и что это его начинает безпокоить. Это бы еще ничего: потерять его на некоторое время и потом снова найдти; но в этот раз он так непонятно исчез, что я никак не могу напасть на него.

Это подтвердило те опасения, которые возникли во мне, когда он начал осматривать проезжих и останавливаться, по-крайней-мере по четверти часа, на каждом перекрестке.

Но я не должна была терять бодрости, говорил он мне, потому-что, может-быть, на первой же станции все прийдет в надлежащий порядок.

и хорошенькия её дочери подошли к нашей карете и просили меня войдти и отдохнуть, пока будут впрягать лошадей, просили так приветливо, что я не имела духа отказать им в этом. Оне ввели меня но лестнице в теплую комнату, где и оставили меня одну.

грязью кареты, и видна была дорога, по ту сторону которой тяжело колебалась в воздухе вывеска этой гостинницы; из другого окна видна была сосновая роща. Сучья этих сосен были обременены снегом, который без всякого шума валился с них сырыми хлопьями на землю, во все время, пока я стояла у окна. Настал вечер, и дурная погода, в противоположность приятному огоньку, который отражался и блистал на стеклах окон, навевала еще большую грусть. Смотря сквозь эти сосновые деревья, как таяли и просачивались водою кучи снега, я невольно подумала: "как счастливы эти дочери хозяйки гостинницы, видя всегда перед собою мать свою, а моя мать, может-быть, в эту минуту умирает в подобном же лесу под кучею мокрого снега!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я испугалась, когда увидела всех хозяек вокруг себя, но припомнила, что я была в обмороке, хотя всячески старалась возстановить в себе бодрость и не упадать духом. Оне положили меня в постель и прекрасная моя хозяйка сказала мне, что сегодня мне нельзя ехать дальше, что я должна остаться ночевать. Мысль, что, может-быть, оне в-самом-деле удержат меня, привела меня в такое волнение, что хозяйка испугалась и предложила мне только отдохнуть по-крайнеий-мере полчаса.

Хозяйка моя была предобрая и премилая женщина. Три её прелестные дочери и сама она ухаживали за мною с большим усердием. Принесли мне теплого супу и жареного цыпленка, и пока мистер Бёккет сушил свое платье и закусывал в другой комнате, оне накрыли мне маленький круглый столик перед камином и угощали очень-радушно; но я не в-состоянии была ничего отведать, хотя и очень сожалела, что не могла доставить им этого удовольствия. Однакожь я проглотила ложки две супу и съела кусок поджаренного хлеба.

простилась с ними, младшая дочь содержательницы гостинницы, цветущая, девятнадцатилетняя девушка, которая должна была всех прежде выйдти замуж, как она мне говорила, стала на ступеньки и поцаловала меня. С-тех-пор я её никогда не видала, но всегда вспоминаю о ней, как о дорогой сердцу приятельнице.

Окна гостинницы, ярко освещенные огнем камина, составляли большую противоположность с холодной и темной ночью. Мы поехали и гостеприимная гостинница скоро исчезла из виду. Колеса наши с трудом пробивались по рыхлому, глубокому снегу; дорога стала еще хуже чем прежде, но станция была за-то только в-девяти милях.

Спутник мой курил на козлах (я просила его об этом в последней гостиннице: мне было очень-приятно видеть, как он, стоя у камина, пускал огромные клубы табачного дыма). Он был так же бдителен, как и прежде, так же быстро соскакивал с козел у каждого дома, который мы проезжали, и к каждому человеку, которого встречали на дороге. Он зажег свой маленький потайной фонарь, несмотря на то, что зажжены были и фонари нашей кареты; от времени до времени он направлял свет фонаря на меня, чтоб посмотреть, что я делаю; впереди кареты было спущено окно, и я не хотела поднять его: мне все казалось, что стекло отдалит от меня мои надежды.

Мы приехали и на эту станцию, по все еще не могли напасть на след моей матери. Когда мы остановились менять лошадей, я с страшными ожиданиями посмотрела на мистера Бёккета и, но серьёзному выражению лица его, поняла, что он еще ничего не слышал. Не прошло минуты, как я прислонилась назад к карете, заглянул он ко мне ужь с совершенно-изменившимся, взволнованным лицом.

-- Что такое? сказала я, быстро приподнявшись: - она здесь?

Снежные хлопья висели у него на волосах и на его платье. Лицо его также было засыпано снегом; он должен был отряхиваться несколько раз, чтоб свободнее дышать и продолжать разговор.

-- Теперь, мисс Сомерсон, сказал он, постукивая пальцами но кожаному чахлу: - не пугайтесь, это будет безполезно. Не заботьтесь о моем намерении. Вы меня знаете: я инспектор Бёккет, и вы можете на меня положиться. Мы далеко проехали, но так и быть, делать нечего! "Четверку лошадей и назад на ближайшую станцию! Живо! голубчик! "

На дворе засуетились и из конюшни выбежал человек в недоумении, чтоб спросить мистера Бёккета: думает он ехать назад или вперед?

-- Назад! говорю я, назад, назад! Не-уже-ли это неясно? Назад!

-- Мисс Сомерсон, отвечал он: - мы поворачиваем назад. Прямо назад, как стрела. Вы знаете меня: не тревожьтесь. Я спешу теперь отъискивать другую.

-- Другую? повторила я: - кого же?

-- Как вы назвали ее?... Женни, кажется, не правда ли? Я еду за ней. "Давайте жь скорее лошадей, будет на водку. Живо, эй вы! голубчик! "

-- Но вы не оставите и ту даму, которую мы ищем? Вы не оставите ее в такую ночь и в таком состоянии, в каком, я знаю, она теперь находится? сказала я с отчаянием, схватив его за руку.

"Впрягайте живее! Пошлите нарочного верхом на ближайшую станцию и оттуда пусть тоже пошлют повсюду вплоть до самого Лондона, заказать по четыре лошади на каждой станции!" - Милое дитя мое не тревожьтесь.

Приказания и живость, с которою он бегал по двору, произвели там всеообщее волнение, которое действовало на меня так же изумительно, как и внезапная перемена нашего путешествия. Но посреди этого сильного смятения, посланный верховый проскакал вперед на станцию заказывать перекладных, и лошади наши поспешно были запряжены.

больше ни слова, но вы знаете меня-т-не правда ли, знаете?

-- Я старалась выразить, что доверяюсь ему вполне, что он лучше понимает, какое избрать решение при настоящих обстоятельствах; но уверен ли сам он в справедливости принятой меры? Не могу ли я ехать одна вперед и, увлеченная моей печалью, я снова схватила его за руку и шепнула ему: "чтоб отъискивать мою мать!..."

-- Я знаю, я знаю, моя добрая, ответил он: - и не-уже-ли вы думаете, посоветую вам не то, что следует. Инспектор Бёккет, вы знаете меня - да, не правда ли?

-- Так не отнимайте жь у меня бодрости и будьте уверены, что я и для вас готов все сделать, как для сэра Лейстера Дедлока, баронета; только будьте на все готовы.

-- Готова на все, сэр!

-- Ну, так вперед. "Пошел, голубчик!"

И мы снова неслись по той же самой скучной дороге, и колеса наши высоко вскидывали замерзшую землю, посыпанную мокрым снегом.