Холодный дом.
Часть десятая (последняя). Глава LX. Судьба.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть десятая (последняя). Глава LX. Судьба. (старая орфография)

ГЛАВА LX.
Судьба.

Перехожу к другим отделам моего повествования. Я много уже говорила о себе и много еще остается сказать. Любовь, которою окружали меня все, заставляла забывать горести. Я была больна, но непродолжительно и ни слова бы не сказала об этом обстоятельстве, еслиб вместе с ним не было связано сладостное воспоминание о той симпатии, которую оказывали мне мои благодетели.

Перехожу к другим отделам моего повествования.

Во время болезни моей мы жили еще в Лондоне, и мистрисс Вудкаурт, но приглашению опекуна моего, гостила у нас. Когда я оправилась и начала ужь выходить, жизнь наша пошла попрежнему, и мы попрежнему беседовали с мистером Жарндисом.

Однажды мы были с ним одни.

-- Тетушка Трот, сказал он, цалуя меня нежно: - мы опять с тобою в Воркотне. Я очень-рад за мою любимую комнатку. Мне хочется поговорить с тобою об одном деле. Я, видишь ли, думаю пожить в Лондоне, может, месяцов шесть, а может и побольше.

-- А Холодный Дом останется один? сказала я.

-- Что жь делать! моя милая; пусть сам за собою присматривает.

Мне послышалось грустное выражение в словах его; но лицо его было весело и озарено улыбкою.

-- Холодный Дом должен сам о себе заботиться, друг мой. Он так далеко отсюда, а твое присутствие здесь необходимо. Ада без тебя совершенно пропадет.

-- Вы всегда один и тот же, опекун мой; вся ваша цель делать другим удовольствие и устроивать счастие других.

-- Ну не так-то безкорыстно, моя милая; туг, думаю, кроется и эгоизм отчасти. Еслиб мы жили в Холодном Доме, тебе пришлось бы часто ездить в Лондон, а мне бы реже видеть тебя и болтать с тобою. Видишь, в чем дело, тетушка Дердон. Признаться сказать, мне хочется знать не только об Аде, но и о бедном Рике.

-- Виделись вы сегодня с мистером Вудкауртом, добрый опекун мой?

-- Я вижусь с ним, тётушка Дердон, всякое утро.

-- Он все то же говорит о Ричарде?

-- Все то же. Он не считает его больным физически - это правда; но все-таки за него побаивается. Да и кто, мой друг, не боится за него?

Милочка моя в последнее время была у меня каждый день, иногда даже два раза в день. Но мы знали очень-хорошо, что эти посещения повторяются только по причине моей болезни. Разумеется, нежное её сердце было полно любви и признательности к мистеру Жарндису, и она готова была бы проводить с нами часы своего досуга; но, с другой стороны, боязнь оскорбить этим Ричарда заставляла ее бывать у нас впоследствии редко, и добрый опекун мой не только не сердился на нее, но всегда, напротив, показывал ей, что оправдывает её поведение.

-- Бедный, бедный Ричард! сказала я: - когда он поймет свое заблуждение?

-- Никогда, друг мой, отвечал мистер Жарндис: - чем более он запутывается в это несчастное дело, тем более возрастает его заблуждение и тем более питает он ко мне враждебные чувства.

-- И так несправедливо! не могла я, чтоб не прибавить.

-- Ах Трот, Трот, хочешь ты справедливости в процесе по делу Жарндисов! ни правосудия, ни справедливости нет в нем ни на волос.

-- Ужь эти мне парики! Скорее можно допустить, что на их напудренных головах расцветут розы, чем искра справедливости западет им в душу.

-- И он взглянул в окно, чтоб увидеть флюгерного петуха.

-- Теперь, милая хозяйка, хлопотать о Ричарде нечего; надо поберечь Аду и не возбуждать вопросов, решение которых несвоевременно. На Ричарда я не сержусь: я знаю, что, рано или поздно, а он будет смотреть на меня справедливыми слезами. Пусть его лечит время. Подождем.

Я созналась, что не раз говорила с Ричардом о его заблуждениях и что мистер Вудкаурт, с своей стороны, старался открыть перед ним истину.

-- Да, я знаю. Поговорим теперь о другом предмете. Как тебе правится мистрисс Вудкаурт?

Вопрос такой мне показался очень-странным.

-- Она мне кажется очень-милой женщиной, отвечала я: - и я ее полюбила более, узнав ее короче. - Так я и думал. Меньше бреда о знаменитом происхождении. Об этих... как-бишь их Ап-Керигах, что ль?..

Я была точно такого же мнения; хотя Ап-Кериг, разумеется, был несколько скучен, однакож совершенно-безвреден.

-- Конечно безвреден, говорил опекун мой: - но все-таки приятнее, когда он прогуливается по горам своего Валлиса и сюда заглядывает, как можно реже. А как ты думаешь, если я предложу мистрисс Вудкаурт погостить еще с нами?

-- Конечно. Впрочем...

-- Опекун мой ожидал ответа более-положительного.

Но мне нечего было отвечать. То-есть, конечно, мне было бы, быть-может, приятнее проводить время с кем-нибудь другим... впрочем, право, я неясно понимала те чувства, которые возбуждались во мне присутствием мистрисс Вудкаурт.

-- Видишь ли, продолжал опекун мой: - мы живем, как-раз на перепутье для мистера Вудкаурта: идя в должность он может зайдти к нам повидаться с своей матерью. Она же с нами дружна и любит тебя искренно.

Да, это правда. Против этого я ничего не могла сказать, но меня что-то безпокоило в её присутствии. Эсфирь, Эсфирь, говорила я себе... подумай!

-- Это, в-самом-деле, счастливая мысль, добрый опекун мой, сказала я наконец.

-- Мне право так кажется. Сегодня, с легкой руки и с твоего согласия, я сделаю ей предложение погостить у нас подольше.

-- С моего согласия, повторила я, принимаясь за работу.

В то время я вышивала ковер для письменного стола моего опекуна. Я показала ему вышивку; он очень хвалил рисунок. После этого я опят перешла к нашему разговору.

-- Правда ли, опекун мой, спросила я, что мистер Вудкаурт снова едет путешествовать?

-- Да, старушка, прежде он об этом думал.

-- А теперь?

-- Теперь, кажется, нет.

-- Нет... да... видишь ли здесь открывается место врача для бедных в Йоркшайре. Прекрасный климат, чистый воздух, зелень, трава, вода... то-есть природа ничего лучше не могла создать для Вудкаурта. Местоположение совершенно в его духе.

-- Ему дадут это место? спросила я.

-- Не могу сказать наверное, старушка; но надеюсь, что ему не откажут. Он человек достойный, трудолюбивый и при благоприятных обстоятельствах дела его могут принять счастливый оборот.

-- Он будет большим утешением для бедных.

-- Я в этом вполне уверен, отвечал опекун мой.

Больше мы ничего не говорили об этом предмете. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В каждую свободную от хозяйственных занятий минуту я посещала дорогих сердцу, Ричарда и Аду; они жили бедно, очень-бедно. Маленькое состояние Ады все перешло в контору мистера Волиса.

Иногда случалось мне не находить Ричарда дома: или он был занят бумагами по своему несчастному делу, или сидел в разрушительной для него конторе. Боже, как он изменился!

Однажды, идя к ним обедать, я повстречала мисс Флайт.

-- Милая Фиц-Жарндис... здравствуйте, сказала мне маленькая старушка: - счастливая встреча... сегодня решается дело Жарндисов... птицы!..

-- Ричард еще не вернулся?

-- Нет, милая Фиц-Жарндис... нет... лорд-канцлер... присутствие... седьмая печать... Вольз... опасный человек... Фиц-Жарндис не любит его... знаю!..

-- Вы часто видите Ричарда? спросила я.

-- Милая Фиц-Жарндис... булава притягивает... Ричард неутомим... не пропускает присутствия... он будет моим душеприкащиком... я-было метила на Гредли... приказал долго жить... вот документы... Ричард будет следить за моим делом... он неутомим... неутомим... это секрет, моя милая... ни гу-гу...

Выслушивая эти намеки бедной сумасшедшей старушки, я чувствовала, что сердце обливается у меня кровью... а бедный, бедный Ричард!..

-- Милая Фиц-Жарндис, я еще купила птичку...

-- В-самом-деле? сказала я, зная, как она дорого ценит участие к своим затворницам.

-- Да, двух... Жарндисов... я их так называю... полная коллекция: надежда, радость, молодость, мир, покой, жизнь, пыль, пепел, истощение, недостаток, отчаяние, сумасшествие, смерть, хитрость, глупость, слава, парики, лохмотья, пергамент, грабеж, первенство, триктрак, шпинат, салат, петля, гибель.

Бедное создание поцаловало меня и, улыбнувшись как-то грустно, поплелась вперед с своими документами.

Мне было очень-неприятно видеть, что Ричард, прийдя несколько минут после меня, привел с собою мистера Волиса. Пока хозяин и хозяйка хлопотали об обеде, мистер Волис подошел ко мне и вступил в разговор:

-- Скучное место, мисс Сомерсон, для людей, непосвятивших себя официальной жизни, сказал он, протирая стекла очков своей черной перчаткой.

-- Вы правы, отвечала я.

мистер Жарндис находится в вожделенном здоровьи?

Я поблагодарила мистера Волиса, и отвечала, что опекун мой, благодаря Бога, здоров.

-- Я не имею удовольствия быть другом мистера Жарндиса... скажу более, люди нашего звания не всегда даже принимаются радушно в тех слоях общества, к которому принадлежит мистер Жарндис; что делать! общий недостаток наш - назовите его предразсудком, заблуждением, как хотите - это вести дело прямо и открыто... Как находите вы, мисс, мистера Карстона?

-- Мне кажется, он очень-несчастлив, сказала я.

-- Совершенно так, мисс, совершенно так; и я полагаю, что мистер Вудкаурт принимает все необходимые предосторожности?

-- Мистер Вудкаурт - один из его безкорыстных друзей, отвечала я.

-- Точно так; но, я говорю о предосторожностях, мисс, в медицинском значении этого слова.

-- Медицина мало дает средств против душевных болезней, сказала я.

-- Точно так, мисс Сомерсон, точно так.

И его черная фигура была так безжизненна, так безкровна, что производила на меня самое неприятное впечатление.

-- Мисс Сомерсон, сказал мистер Волис, тихо потирая руки одна о другую: - я думаю, я имею основания думать, что женитьба мистера Карстона - шаг необдуманный.

Я просила его избавить меня от разсуждений об этом вопросе, и сказала ему с некоторым негодованием, что они были помолвлены еще тогда, когда оба были очень-молоды и когда жизнь Ричарда не омрачалась несчастным оберканцелярским процесом.

-- Точно так, мисс, продолжал мистер Волис: - но, любя истину, идя по пути прямому, я не могу отказать себе в желании говорить с вами открыто, как потому, чтоб не принять на себя более, чем требует справедливость, ответственности за дела и поступки мистера Ричарда Карстона, так и потому, что все честолюбие мое сосредоточено в невинном стремлении к исполнению обязанностей отца и сына... три дочери... престарелый отец в Таутонской Долине... Да, мисс Сомерсон, положа руку на сердце, я должен сказать вам... брак мистера Карстона - шаг необдуманный.

-- Мнение ваше, мистер Волис, отвечала я: - быть-может изменилось бы об этом браке, еслиб в Ричарде достало столько характера, чтоб бросить этот несчастный процес, в котором он, с вашею помощью, борется с прижимками и несправедливостями.

Мистер Волис с безвучным кашлем в одну из черпых перчаток своих, наклонил голову, в знак согласия.

-- Точно так, мисс Сомерсон, сказал он: - я охотно сознаюсь, что мистрисс Карстон, приняв имя мистера Ричарда Карстона... необдуманно... простите мне это выражение, как человеку, любящему истину, как человеку, который хочет быть справедливым пред лицом родственников мистера Ричарда Карстона... приняв необдуманно... леди высоких достоинств и добродетелей во всех отношениях. Я мало знаю женщин, мало изучал этот пол поэтический и нежный: другая забота, другая наука - наука жизни втянула меня в уединенную хижину отшельника - в мою контору; но при всем том, сознаюсь откровенно, что мистрисс Карстон, леди высоких достоинств и добродетелей. Я незнаток в красоте, не суждено мне было посвящение в тайны изящного, но, судя по отзывам палатских клерков, людей, заслуживающих в этом отношении доверие, мистрисс Карстон, в-добавок ко всему, еще прелестна и собою. Что жь касается, мисс Сомерсон, до интересов мистера Карстона...

-- Жалкие интересы! мистер Волис.

-- Виноват, мисс Сомерсон, тысячу раз виноват; но я должен сказать вам, что интересы мистера Карстона законны, что он имеет желание сам следить за ними и я держу плечо у колеса; да-с, я могу сказать смело, все, что могло быть сделано, мною сделано... по, мисс Сомерсон, вызнаете мое непреложное правило: откровенность; и искажу вам, скажу всем родственникам мистера Карстона, что дела его запутаны, что он на ложной дороге, что брак его... необдуманный шаг... Здесь ли я? здесь, мистер Карстон, здесь! и наслаждаюсь приятно-разумною беседою с мисс Сомерсон.

Эти слова были произнесены в ответ Ричарду.

Мы сели за стол, и я стала наблюдать за бедным Риком. Боже, как он изменился! пропал цвет лица, потускли глаза; повременам он впадал в раздумье; манеры его были резки даже с Адой... бедный, бедный Ричард!..

Однакож он был рад моему приходу; иногда смеялся, говорил о прошедшем как-будто с удовольствием; но. потом опять задумывался и склонял вниз голову.

Мистер Волис во все время обеда не спускал глаз с своего клиента; он смотрел на него, как смотрит хищная птица на свою добычу. Обед кончился, адвокат встал и просил позволения удалиться в свою контору.

-- Вечно за работой! воскликнул Ричард.

Ричард верил Волису, верил каждому его слову; он хвалил его нам; говорил, что это человек, на которого можно положиться, что это истинный друг. После ухода Волиса, утомленный трудами, Ричард бросился на диван, а мы с Адой стали прибирать комнату, потому-что у милой хозяйки в прислуге была одна только женщина.

Приведя все в надлежащий порядок, Ада села за фортепьяно и начала петь любимые романсы Ричарда. Ричард, жалуясь на слабость зрения, просил вынести лампу в другую комнату.

Я села между ними возле моей милочки и прислушивалась к звукам её меланхолического голоса; я думаю, что эти звуки наводили унылое расположение на Ричарда, поэтому-то он и просил унести огонь из комнаты. В это время вошел мистер Вудкаурт; он был мил и любезен, как всегда, рассказывал о происшествиях дня и в-заключение увел с собою Ричарда подышать свежим воздухом и полюбоваться лунной ночью.

Они ушли, а я осталась вдвоем с моей милочкой. Я обняла ее за талию; она мне подала левую руку, а правой перебирала клавиши фортепьян.

-- Милая Эсфирь, сказала она мне: - как я рада, когда приходит Алан Вудкаурт. В его присутствии Ричард оживает и мне становится легко, очень-легко... и этим, друг мой, мы также обязаны тебе.

-- Почему же мне, моя милая? Он прежде познакомился с мистером Жарндисом и притом всегда был дружен с Ричардом.

-- Это так; но за ту дружбу, которую он питает к нам, мы единственно обязаны тебе.

Рука её трепетала и сжималась судорожно; я видела, что ей хочется что-то передать мне, и потому сама не начинала говорить.

-- Эсфирь, милая Эсфирь, сказала вдруг Ада: - я должна выучиться быть доброй женой; я должна стараться составить счастие моего Рика... Научи меня, что мне делать?

-- Научить, моя милочка!

-- Когда я вышла замуж, я еще неясно понимала всю бездну, которая лежала под ногами Ричарда; ласкаемая им, ласкаемая тобою, я была вполне-счастлива; но теперь, Эсфирь, я понимаю все, я понимаю опасность, которой он подвергается.

-- Не огорчайся, моя милочка.

мне этой надежды, я бы вышла за него замуж... непременно бы вышла.

В словах её была видна твердая решимость.

-- Не думай, Эсфирь, чтоб я не питала в душе тех опасений насчет Ричарда, которые питаешь ты. Поверь, что я все знаю, и, быть-может, вся человеческая мудрость не в-состоянии была бы понять его так хорошо, как я поняла своею любовью.

Рука её дрожала; в словах её было столько скромности и преданности... Милая, милая женщина!

-- Я вижу отчаяние его всякий день. Я слежу за ним во время его сна; подмечаю каждую перемену в его лице. Когда я выходила за него замуж, единственною молитвою моею была молитва о том, чтоб Бог помог мне скрыть от него мои опасения, и я стараюсь казаться ему спокойной, между-тем, как душа ноет... и только это старание поддерживает меня в тяжкия минуты нашей жизни.

-- И еще, Эсфирь, поддерживает меня одна надежда...

Она смолкла на-минуту, но рука её дрожала попрежнему.

-- Мне кажется, когда Ричард смотрит на меня, у сердца моего трепещет что-то, что могло бы указать ему настоящую цель жизни, могло бы устранить его от той погибели, к которой он стремится.

Она бросилась ко мне, и мы крепко обняли друг друга.

великодушного мужественного, сына моего Ричарда, слышу, как он говорит с гордостью, указывая на него: это мой добрый отец, любовь моя спасла его от погибели. И эти надежды поддерживают меня, Эсфирь... но и посреди их тяжелое сомнение теснится мне в душу...

-- Что жь такое, моя душенька? спросила я, желая ее утешить.

Со слезами, с рыданиями отвечала мне моя милочка:

-- Боюсь, Эсфирь, что он не доживет до этого времени.

Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница