Холодный дом.
Часть десятая (последняя).
Глава LXII. Еще открытие.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть десятая (последняя). Глава LXII. Еще открытие. (старая орфография)

ГЛАВА LXII.
Еще открытие.

Я не имела духа видеть кого-нибудь в этот вечер; я даже боялась взглянуть сама на себя: мне казалось, что следы слез тяжело упрекнут мою совесть. Не засвечая свечки, пошла я в свою комнату и в потьмах легла в постель. Мне ненужно было огня, чтоб прочесть то письмо опекуна моего, в котором он спрашивал меня, желаю ли я быть владетельницею Холодного Дома. Я знала его наизусть.

Рано утром проснулась я на другой день и пошла с Черли прогуливаться. По дороге мы купили цветов, принесли их домой и поставили на стол, на котором накрыт был завтрак. После прогулки я занялась с Черли грамматикой; она все еще очень хромала в синтаксических правилах; наконец пришел опекун мой.

-- А, хозяйка! сказал он: - ты сегодня свежее своих цветов.

Мистрисс Вудкаурт была также в прекрасном расположении духа; она цитировала целые строфы из Мьюлинвилленвод, применяла их ко мне, сравнивая меня с вершиною горы, озаренною лучами солнца.

Все это радовало и веселило меня. Мне хотелось поговорить с опекуном, и когда, после завтрака, он ушел в свою комнату, я постучалась к нему, вошла и затворила за собою дверь.

-- Ну что, тётушка Дердон, сказал он мне, разсматривая полученные с почты письма: - тебе нужно денег на хозяйство?

-- Нет, я еще пока очень-богата.

-- Ты просто сама фабрикуешь деньги, тётушка Тротт.

Он положил перо в сторону и смотрел на меня с таким веселым, откровенным лицом, которого я никогда не забуду.

-- Так ты просто сама тётушка Дердон фабрикуешь деньги, повторил он опять.

-- Добрый опекун мой, мне нужно поговорить с вами, сказала я.

-- Говори, друг мой.

-- Вы любите меня попрежнему? Вы не находите во мне никакой перемены?

-- Ты так же мила, так же умна, так же добра, как была всегда; маленькая старушка.

-- Так отчего же, дорогой опекун мой, вы не даете мне ответа?.. Помните, вы спросили меня: хочу ли я быть владетельницей Холодного Дома? я сказала вам "да", и я поцаловала вас... и с-тех-пор вы не говорите ни слова... что жь это значит...

Он нежно обнял меня и смотрел на меня с видом покровительства.

-- Должна я начать первая? так выслужите же, добрый опекун мой; я спрашиваю вас: когда вы введете меня во владение Холодным Домом?.. когда?..

-- Я и сам только-что думал об этом. Когда же ты хочешь, мой друг?

-- Когда вам угодно.

-- В будущем месяце.

-- И это будет день, в который я сделаюсь самым счастливым из смертных.

Я обняла его и поцаловала с такою же любовью, как поцаловала в тот вечер, когда принесла ему ответ на незабвенное письмо его.

В это время человек подошел к двери и доложил о мистере Бёккете. Но мистер Бёккеть не дождался приглашения. Он ужь выглядывал из-за плеча слуги.

-- Мистер Жарндис и мисс Сомерсон, говорил он поспешно: - извините, что безпокою вас. Позвольте мне представить вам господина, который дожидается внизу лестницы? - Благодарю вас. Подымите сюда эту фигурку! закричал мистер Бёккет, нагнувшись вниз через перила.

На это воззвание два носильщика втащили на кресле какую-то человеческую фигуру, неспособную к подвижности, и поставили в дверях. Мистер Бёккет мгновенно и таинственно отделался от носильщиков и запер за собою дверь, выдвинув кресло вперед.

-- Вы знаете меня, мистер Жарндис и мисс Сомерсон знает меня: я инспектор Бёккет, начал мистер Бёккет, положив на пол свою шляпу и вертя указательным пальцем: - это Смольвид, и он меня знает. Это, изволите видеть, учет векселей в человеческом образе, то-есть, не говоря худого слова, просто ростовщик, честный малый.

Мистер Смольвид хотел, кажется, протестовать против такой безцеремоппой рекомендации, по кашель помешал ему.

-- Так и следует! сказал мистер Бёккет: - куда вам противоречить! Сидите и слушайте - вот и все. Изволите видеть, мистер Жарндис: с этим достопочтенным старцем я вел переговоры но делам сэра Лейстера Дедлока, баронета и, следовательно, не раз бывал в его берлоге. Он живет в той самой берлоге, где жил покойник Крук, продавец тряпья и бутылок - вы, кажется, его знавали, мистер Жарндис?

-- Знал, отвечал опекун мой.

-- Очень хорошо-с; он же, это чучело Смольвид, и единственный наследник Крука. Ему досталось столько никуда-негодного хлама, что и пересказать нельзя.

Мистер Бёккет подмигивает, хитро посматривает, а мистер Смольвид напрягает все ослабнувшие нервы слухового органа, чтоб не проронить ни одного словца.

-- Получив это наследие, старый джентльмен начинает в нем рыться - не так ли почтенный старичок? говорит мистер Бёккет.

-- Что начинает... скажите громче... чор... завизжал мистер Смольвид пронзительным голосом.

-- Рыться, рыться, громко произнес мистер Бёккет: - будучи ne промах, вы начинаете рыться в хламе - не так ли?

-- Конечно... конечно... не бросить же как ни попало., простонал мистер Смольвид.

-- Ну, разумеется, отвечал мистер Бёккет: - как оставить такия драгоценности... и вот посреди этого хлама он находит бумагу с подписью: Жарндис - так ли?

Мистер Смольвид смотрит на нас подозрительно, и подозрительно кивает головою в знак согласия.

-- Вот он нюхает эту бумагу со всех сторон, делать ему ведь нбчего, и находит что это духовное завещание - так ли?

-- Не знаю... ооох! не знаю, отвечает мистер Смольвид.

Мистер Бёккет смотрит на старика, который съёжился в креслах и больше походил на связку тряпья, чем на человека.

-- Однако, при всей своей опытности, он изволите видеть, призадумался.

-- Что моей... ох! что такое...

-- Го! гы!..

-- Так вот-с, почтенный старик и призадумался: он знает что дело Жарндисов известно в Оберканцелярии, что Крук скупал всякий хлам, всякое тряпье, всякия бумаги, и думает он, как бы не попасть в западню с этим духовным завещанием.

-- Гм... застонал мистер Смольвид: - не так... клянусь вам не так... все не так... чор... оттрясите меня... не слышу что говорит... о кости мои... о кости моп... о-х!..

Мистер Бёккет в-самом-деле оттряхивает его довольно-сильно, старик стонет, охает, кашляет, по неумолимый указательный палец быстро останавливает эти припадки.

-- Так изволите видеть, продолжал мистер Бёккет: - я бывал у него часто, и он был расположен ко мне и откровенен со мною - так ли?

Трудно описать с каким отвращением, с каким неудовольствием старик кивает головой в знак согласия.

-- И вот мы с ним устроивали делишки, к общему удовольствию и к общей радости, разсмотрели и духовное завещание, и я объяснил ему, ч-т-о о-н-ъ п-о-п-а-д-е-т-ъ в-п-р-о-с-а-к-ъ, е-с-л-и в-з-д-у-м-а-е-т-ъ у-т-а-и-т-ь, безостановочно произнес мистер Бёккет, и мы с ним условились, что он должен возвратить эту бумагу вам и что, смотря по важности этой бумаги, он получит большее или меньшее вознаграждение - так ли?

-- Так... о кости мои!.. так, о составы мои прок...

-- Духовное завещание у вас в кармане, почтенный старичок, доставайте его и отдавайте по назначению.

Мистер Бёккет самодовольно смотрел на нас, торжественно потирал себе нос и держал руку наготове для получения документа, чтоб передать его моему опекуну.

Мистер Смольвид, нехотя, медленно и кряхтя доставал бумагу из своего кармана; говорил, что он бедный человек, живет трудами, обременен семейством... и наконец вытащил засаленный, обожженный лист, передал его мистеру Бёккету, а мистер Бёккет в одну секунду подал бумагу моему опекуну.

-- Условий никаких нет, шептал мистер Бёккет: - насилу с ними сладил - продажные души; внучата ждут его смерти. Я, правду сказать, обещал не более двадцати фунтов стерлингов.

-- Какая бы ни была важность этой бумаги, громко сказал опекун мой мистеру Бёккету: - во всяком случае я вам очень-благодарен и награжу старика в той степени, в какой может быть полезен этот документ.

-- Слышите ли? вы будете награждены, пояснял мистер Бёккет своему доверчивому другу: - не такой суммой, какая вам взбредет на ум, а смотря по тому, на сколько документ может быть полезен.

-- Да, это совершенно так, говорил опекун мой. - Теперь я вас прошу, мистер Бёккет, принять к сведению, что я сам лично не буду разсматривать этой бумаги: я давно отказался от всех прав в этом деле; но сейчас же передам ее в руки нашего адвоката, с тем, чтоб он объявил его всем, запутанным в деле Жарндисов.

-- Таким-образом, совесть ваша, добрый старик, покойна, говорил мистер Бёккет, обращаясь к мистеру Смольвиду: - больше нам с вами здесь делать нечего; пора, я думаю, и но домам.

И он быстро отворил дверь, кликнул носильщиков, пожелал нам доброго утра и, свернув крючком свой указательный палец, удалился, предводительствуя кресло с мистером Смольвидом.

И мы с опекуном отправились тотчас же в Линкольнскую Палату. Мистер Кендж был свободен; мы застали его в пыльном кабинете, посреди книг и бумаг. Мистер Гуппи подал нам стулья. Мы сели. Мистер Кендж выразил душевное удовольствие, что имеет честь видеть у себя в конторе мистера Жарндиса.

-- Я питаю надежду, говорил Кендж-разскащик, повертывая очки: - я питаю надежду, что благодетельное влияние мисс Ссмерсон (он поклонился мне) привело мистера Жарндиса (он поклонился ему) к решимости отвергнуть неприступное доселе равнодушие к процесу и к Оберканцелярии, скажу более: к такому делу на котором, как на незыблемом пьедестале, зиждется вся слава нашей профессии.

-- Я думаю, отвечал опекун мой: - что мисс Сомерсон насмотрелась довольно на благодетельное влияние тяжеб Оберканцелярии и не решилась бы склонять меня к разсмотрению процеса по делу Жарндисов. Меня привело к вам другое дело, мистер Кендж. Вот этот документ... но прежде чем я буду иметь удовольствие представить вам его, позвольте мне объяснить, как он мне попался в руки.

И он объяснил все дело.

-- Яснее ничего не может быть, сэр, говорил мистер Кендж: - дело изложено вами с той определительностью и с тою полнотою, которой требует закон.

-- Без-сомнения, сэр.

Сначала мистер Кендж взял бумагу довольно-неохотно, но по мере, как глаза его пробегали ее, он становился внимательнее.

-- Мистер Жарндис, сказал он: - вы читали ее?

-- Разумеется, нет, отвечал опекун мой.

-- Но, милостивый государь, говорил мистер Кендж: - это последнее духовное завещание, это луч света, света неугасимого на процес, сэр. Взгляните: оно, сколько мне кажется, писано рукою самого завещателя. Его хотели уничтожить, истребить; эти пятна доказывают, как нельзя больше, враждебные намерения... но теперь оно уцелело и будет представлено куда по закону следует.

-- И прекрасно! говорил опекун мой: - только до меня это не касается.

-- Мистер Гуппи! крикнул мистер Кендж. - Извините меня, мистер Жарндис...

Мистер Гуппи явился.

-- К мистеру Во лису. Приказал кланяться и просить по делу Жарндисов.

Мистер Гуппи исчезает.

-- Вы говорите, что вам до этого нет дела, мистер Жарндис. Я изложу перед вами, сэр. Еслиб вы прочли этот документ, вы увидели бы, что достояние ваше из оставленного наследства уменьшается, хотя и составляет значительную сумму. Вы увидели бы, что интересы мистера Ричарда Карстона и мистрисс Ады Карстон, урожденной мисс Клер, громадно возрастают.

-- Кендж, сказал опекун мой: - еслиб все богатство досталось моим родственникам, я бы очень был рад за них. Мне ничего ненужно. Но не думаю я, Кендж, чтоб могло выйдти что-нибудь путное из цроцеса Жарндисов.

-- Вы не думаете, сэр! Предразсудок... предразсудок!... Заметьте, сэр, Англия велика, очень-велика; закон её справедлив, очень-справедлив - это верно, это непреложно.

Явился мистер Волис. Он был почтительно-скромен пред авторитетом мистера Кенджа.

-- Как ваше здоровье, мистер Волис? Потрудитесь сесть рядом со мною. Не угодно ли вам взглянуть на эту бумажку.

мистер. Кендж, иногда возвышал голос и тогда слышались слова: "кассир, контролер, капитал, издержки". Окончив разговор у окна, они подошли к столу и начали говорить громко:

-- Да-с, так это очень-важный документ, мистер Волис - не правда ли, сэр?

-- Совершенная правда, сэр, отвечал мистер Волис.

-- И очень-замечательный документ, сэр?

-- Совершенная правда, сэр, опять отвечал мистер Волис.

Мистер Волис, как ничтожный член той высокой профессии, в которой мистер Кендж играл важную роль, во всем почтительно соглашался с своим принципалом.

-- В будущем месяце, сэр, отвечал мистер Кендж: - мы тотчас же займемся этим документом и вы, сэр, своевременно получите от нас уведомление о дне и часе заседания.

-- Я обращу на него мое обыкновенное внимание.

очень процветает. Англия велика, мистер Жарндис, очень-велика, и судопроизводство в ней должно быть обширно, очень-обширно. Да, мистер Жарндис, это непреложный закон, непреложный!

Он говорил стоя на площадке лестницы, говорил красноречиво и еще красноречивее размахивал руками.