Ревекка и ее дочери.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ревекка и ее дочери. Глава I. (старая орфография)

I.

Не отражается ли на натуре человека, в большей или меньшей мере, та местность, в которой он родился и провел свою жизнь? Не бывает ли человек более грубым и диким существом, если он взрос в хижине, стены которой дрожат от всякого порыва ветра, чем еслибы он жил в мирном жилище, среди прекрасной долины, окруженной горами и деревьями, где он имел бы знакомство с непогодой только случайное, только вне дома, а не всегда чувствовал на себе её роковое влияние? Если эта мысль справедлива, то ею можно объяснить, почему народ в Верхнем Киллее такой грубый. Действительно, Верхний Киллей находится на самом краю Фервудской вересковой степи, где вы вполне осязаете всю силу ветра, откуда бы он ни дул, где всегда ветряно, хотя в других местах штиль, и где град бьет человека с такой грозной мощью, словно хочет пробить в нем отверстие, чтоб выйти с другой стороны.

Чтобы судить о силе града в этой местности, вам надо было бы видеть, в каком положении сын пастора в селении Три Креста явился однажды домой; лицо его было покрыто ранами, а один глаз совершенно закрыт.

Сам пастор был бедный, слабый, маленький человечек, который никогда не протестовал против пьянства и даже любил выпить стаканчик не менее своей паствы, но питал удивительную ненависть к драке. Он постоянно проповедовал против кулачного боя и всячески старался уничтожить этот народный обычай, уверяя, что всякий, кто дрался, унижал себя до положения животного. Конечно, он никогда не позволял своим детям предаваться такому грешному препровождению времени и, увидав своего сына в таком ужасном виде, просто сошел с ума от гнева, вполне убежденный, что он ослушался родительских приказаний. Он выпил в то утро более, чем мог вместить и находился не в очень хорошем настроении духа, а потому его сыну досталась бы знатная порка, еслибы он не поклялся, что ни на кого не поднимал руки, и что град так отделал не одного его, а также Дженкина Томаса, с которым он шел тихо через вересковую степь. Действительно, Дженкин Томас был на лицо и доказывал воочию справедливость его слов. Я очень хорошо помню, что это обстоятельство заставило меня впервые обратить внимание на то, что погода была в Фервуде всегда хуже, чем в других местах, так как нигде в окрестностях в этот день не было такой бури и такого града. Меня также очень удивляло, почему пастор считал кулачный бой хуже пьянства, тогда как, насколько я видел, пьяный гораздо более походил на животное, чем человек, который немного поразмял себе руки в честном бою с соседом. Впрочем, вероятно, такой слабый человечек, как пастор, никогда не мог испытать этого удовольствия, потому что при малейшей попытке он был бы, конечно, избит.

Но вернемся к тому, что я говорил. Верхний Биллей так расположен, что его жители естественно должны были иметь стремления к дикости, и когда я был ребенком, то никто ничего не делал для ограничения этой природной наклонности. В те времена люди не старались так, как теперь, развивать друг друга и все полагали, что человек должен во всю жизнь остаться тем, чем он родился. Если родители черные, то и дети не могли быть белыми, если родители были необразованными, то и дети должны были оставаться необразованными во всю свою жизнь, так что тщетны были все усилия их развить. С тех пор, идеи изменились и теперь вошло в моду интересоваться просвещением низших классов. Многие в настоящее время утверждают, что все должны читать, писать и понимать поэзию, историю, географию и естественные науки, что человек без этого не может быть здоров, силен и счастлив, и что школы, церкви и часовни начинали покрывать всю страну. Но в мое время никто еще не изобрел этих идей и часовня в селении Три Креста была единственным "цивилизующим элементом", как теперь говорят. Никто из детей в Киллее не знал, что такое школа и мы весь день с утра до ночи бегали, дурачились и делали всевозможные проказы.

как сумасшедшие. Впрочем, мы это делали, если нас не останавливали, но знатные господа не любили подобного кавардака и приказывали своим кучерам отгонять нас бичами. Мы так привыкли к подобному обращению, что считали не настоящими господами тех, которые дозволяли нам озорничать. Мы всего более любили торговцев из Сванси, которые ездили гулять в Гауэр через Биллей; они нам бросали медные монеты и не обращали внимания на то, сколько мы соскоблим краски с экипажей. Впрочем, это было и понятно, так как экипажи были не их собственные, а наемные. Мы всегда старались бежать как можно ближе к экипажу, так что, повидимому, подвергались большой опасности, хотя в сущности не было и тени её; тогда чувствительные дамы в экипажах закрывали лицо руками и поднимали крик: "Колеса раздавят их! Бедные дети погибнут! О, остановите экипаж! Бога ради, отгоните этих крошек!" А любезные кавалеры, чтобы успокоить своих дам, бросали нам медные монеты, чтобы от нас отделаться.

наполнять до верху тяжелый, громадный дилижанс и заставлять двух несчастных, голодных клячь тащить эту махину рысью двадцать или тридцать миль в гору и под гору на солнечном припеке.