Ревекка и ее дочери.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ревекка и ее дочери. Глава VII. (старая орфография)

VII.

Том Девис не один ухаживал за Мартой. У нея был еще другой поклонник, Пог Морган, живший в Нижнем Киллее, некрасивый, рыжий, маленький человечек, с таким странным визгливым голосом, что однажды услыхав, вы никогда его не забывали. Он был сапожник, но мало занимался своим ремеслом и редко сидел дома; он постоянно находился в отлучках и его часто видали на ярмарках и аукционных продажах, потому что он отличался таким верным глазом при покупке лошадей и скота, что многие фермеры поручали ему делать для них различные покупки. Что касается до меня, то я его не очень долюбливал, особенно с тех пор, как он меня обманул сапогами. Марта же никогда не обращала на него внимания, а с тех пор, как она сошлась с Томом, то перестала и смотреть на него, вследствие чего Пог возненавидел Тома и очень дурно выражался о нем.

Однако, он не настолько был мне противен, чтоб избегать его общества и однажды, в конце 1842 года, я отправился с ним вместе на ярмарку в Кармартен. В то время прошло более двух лет после отъезда мисс Гвенлианы из Пепфора, и я был здоровенным, рослым двадцатилетним юношей.

На ярмарки обыкновенно стекаются люди со всех сторон и пока я разговаривал с встретившимися мне знакомыми, к Погу подошел человек, которого я никогда прежде не видал. Он заговорил с ним и они вместе куда-то ушли. Потом я случайно их снова встретил; они выходили из маленькой таверны и я слышал, как незнакомец спросил у Тома, кто я; тогда он пристально посмотрел на меня. Через несколько часов, Пог отыскал меня и предложил пойти вечером на митинг, где первоклассный оратор, по имени Томас Бейнон произнесет речь об очень важном для нас всех вопросе. Я спросил, что это за человек Бейнон и о чем он будет говорить? Пог отвечал, что Бейнон был тот незнакомец, с которым я его видел днем, что моя наружность ему очень понравилась и он просил его привести меня на митинг, если я дам слово никому не говорить о всем, что услышу, так как Бейнон хотел говорить о вопиющей несправедливости, оказываемой бедному народу правительством. А потому, еслиб власти узнали об его речах, то наверное заперли бы его в тюрьму. То обстоятельство, что власти были против этого митинга, нисколько не отняло у меня охоты быть на нем, потому что большинство бедного народа смотрело на властей как на богатых людей, имевших силу, издававших законы в свою пользу и запиравших в тюрьму всякого, кто нарушал сочиненные ими законы. В наших глазах власти были люди, которые дозволяли нам, беднякам, рождаться, жить, страдать и умирать, и затем не обращали на нас никакого внимания, за исключением тех случаев, когда мы похищали кроликов, которых они считали своей собственностью; или иным образом мешали их забавам. Поэтому, их несочувствие к чему-нибудь, конечно, не могло меня, от этого удержать и, отличаясь, как все валийцы, страстью к красноречию, я охотно дал требуемую клятву и отправился на митинг с Погом Морганом.

Мы вошли с ним в маленькую таверну и сели в кухне к огню. Вскоре хозяин подошел к нам и спросил, не видали ли мы на дороге куртки? Пог отвечал, что видели куртку, вывороченную на изнанку. Это, вероятно, был пароль, потому что хозяин тотчас повел нас чрез корридор в комнату, где сидело за столом около пятнадцати или двадцати человек, в числе которых я узнал Тома Девиса и Гью Риза. Бейнон сидел во главе стола и, как только мы вошли в дверь, он спросил у Пога:

- Ваш друг поклялся никому не говорить о том, что он услышит здесь сегодня?

- Да, отвечал Пог: - иначе я не привел бы его сюда.

- Ну, так я начну, потому что сегодня не жду более никого, произнес Бейнон и начал длинную речь на Балтийском наречии.

С первых слов я понял, что вопиющую несправедливостью, против которой он возставал, были неправильные, гнетущие бедный народ налоги. Сделав несколько общих замечаний, он продолжал:

- Какое право имеет правительство облагать налогами такие предметы, которые необходимы бедному народу, без которых он не может жить? И что оно делает с этими деньгами? Эти люди утопают в роскоши и богатстве, они съедают и выпивают в один обед столько, что хватило бы на месяц для прокормления целого семейства бедного рабочого, они одеваются в самые дорогия материи, местные и иностранные. И эти-то люди не брезгают последним грошом бедняка и, не стыдясь, прибавляют его к своему богатству, которое они безумно расточают на себя, своих детей и знакомых. Словно нельзя найти лучшого употребления для наших шиллингов и пенсов, выработанных в поте лица! Вероятно, знатные господа полагают, что деньги, взятые у нас, лучше употребить на клубнику и зеленый горошек на Рождестве, чем на спасение бедствующих семейств честных работников, но терпеть подобную вопиющую несправедливость, друзья мои, стыд и позор!

Тут Бейнон остановился и среди его слушателей пробежал ропот одобрения.

Затем, он обтер лицо рукой, выпил глоток воды, и возобновил речь. Он говорил так прекрасно и так искренно, что увлек всех своих слушателей. Мы знали, что относительно нас он говорил правду и верили, что все остальное столь же справедливо. Безспорно, что мы платили налоги, и никогда не видали обратно из уплаченных денег ни одного пенса, исключая тех случаев, когда кончали жизнь в богадельне.

- Посмотрите на заставы! воскликнул Бейнон: - и тут, и там, и везде заставы, и у каждой заставы собирают деньги за проезд! Идут эти деньги на исправление дорог? Пустяки. На заставах собирают столько денег, что дороги должны бы быть отличные, еслиб на их исправление шли деньги, но оне отвратительные; значит, деньги употребляются не на это. Заставочный налог просто один из способов выжимать из нас деньги, но справедливый ли это налог, и ложится ли он равномерно на всех? Нет, ни мало. Он не ложится на городских жителей, а гнетет всей своей тяжестью вас, жителей деревень, которые должны возить на рынки произведения своих ферм и покупать там необходимые для себя предметы, а по дороге на рынок вы столько платите денег на заставах, что теряете половину барыша. И эти несправедливо взыскиваемые деньги умножают доходы правительства, увеличивают богатства тех, которые уже и так не знают, куда бросать деньги. Англия, несчастная, рабская, согбенная под игом Англия может терпеть это, если хочет, но она нам не указчик. В наших жилах течет не холодная кровь англичан. Мы сыны Валлиса, того дикого Валлиса, который, в старые времена, не хотел повиноваться никому другому, кроме своих туземных князей, и долго отбивал все попытки английского тирана подчинить его своему игу. Разве мы переродились? Нет, никогда про нас не скажут, что мы недостойные потомки достойных предков! Довольно терпеть несправедливости и оскорбления! Тени наших праотцев поведут нас к победе. Возстанем все, как один человек, и сломаем все заставы. Пусть наши действия говорят за нас, пусть они громко заявят, что мы не хотим более терпеть подобных несправедливостей. Помните наш древний великой лозунг: лучше смерть, чем стыд, и да будет стыдно всякому, кто откажется помочь своей родине свергнуть с себя позорные оковы!

Слыша эти пламенные слова, мы все вошли в азарт и готовы были броситься на ближайшую заставу и разнести ее в щепы. Но время для этого еще не пришло.

- Подождите немного, сказал Бейнон: - пока я подговорю других присоединиться к вам. Много народа в Пемброкшайре и в других местах клятвенно обязались возстать против этой вопиющей несправедливости, но мы должны еще более увеличить наши ряды прежде, чем начать дело. А если мы возстанем слишком рано, то можем все погубить. Будьте готовы, как только я вам скажу или пришлю сказать, что время настало, и когда все заставы в стране загорятся, то наши тираны увидят, что они зашли слишком далеко и что впредь надо осторожно обращаться с Кимврами.

Эта отсрочка борьбы нам очень не понравилась, потому что мы жаждали поскорее дать исход накипевшему в нашем сердце воинственному пылу. Но Бейнону удалось немного успокоить нас уверением, что промедление только увеличивало шансы нашего успеха, и что нам не придется долго ждать.

- Несколько месяцев пройдет быстро, заметил он: - и, приобретя за это время большую силу, мы нанесем врагам более чувствительный удар.

Потом он объяснил нам, что странствовал по всему Южному Валлису, возбуждая народ против застав и подготовляя общее возстание всей страны. Для этого дела он нуждается в помощнике и спросил, не хочет ли кто из нас сопровождать его, бросив на время свой дом и семью ради общого блага. Что же касается до остальных, то он обещал, что они будут получать по возможности известия о нем, хотя необходимость соблюдать величайшую тайну в этом деле делает очень трудными подобные сообщения.

Не успел он окончить своей речи, как я вскочил и выразил желание отправиться с ним. Двое других сделали тоже: то были Гью Риз и Пог Морган.

Бейнон ничего не ответил, но пристально посмотрел на каждого из нас. Потом, обращаясь к Гью, сказал:

- Судя по вашему лицу, я полагаю, что вы были бы верным товарищем, но я вас вижу теперь впервые и не могу решить сразу, такой ли вы человек, какого мне надо.

человека, то берите его.

Раздался общий смех. Гью злобно взглянул на говорившого и нам едва удалось удержать их от ссоры. Когда порядок был водворен, Бейнон уже более не говорил о Гью, а обернулся ко мне.

- Я сомневаюсь, чтобы вы мне пригодились, сказал он: - вы слишком молоды, смелы и горячи для такой деятельности. Я не желал бы лучшого товарища в минуту открытой борьбы, но теперь мне надо человека постарше, хладнокровнее и стойче. И так, прибавил он, указывая рукой на Пога: - остаетесь вы один. Я вас не много знаю, но убежден, что вы будете в настоящее время полезнее двух остальных.

Однако, он прибавил как бы про себя и так тихо, что, вероятно, никто не слыхал его слов, кроме сидевших рядом с ним:

- Хотя я не могу сказать, чтобы ваше лицо мне нравилось более других.

На этом окончился митинг и, на следующее утро, Бейнон и Пог отправились из Кармартена так рано, что я их более не видал.

Что касается до меня, то я вернулся домой с Томом Девисом. Мы были так возбуждены пламенной речью Бейнона, что я с ненавистью смотрел на все заставы, надеясь, что скоро придет время поджечь их.

В продолжении двух недель, мы не имели никаких известий и ничего не случилось важного. Я сгорал от нетерпения и глубоко сожалел, что не мог сообщить Билю Джонсу, какую вопиющую несправедливость составляли заставы, которые мы собирались уничтожить. Но клятва обязывала меня молчать и большим утешением для меня было говорить об этом с Томом и Гью, которые относились к делу далеко не с таким энтузиазмом, как я, потому что Гью был старше и сдержаннее, а Том был поглощен своей любовью к Марте.

Наконец, Гью встретил в Сванси одного из людей, бывших на митинге в Кармартене, и этот человек сказал ему, что наши враги были на стороже, и что нам не следовало упоминать о своем знакомстве с Бейноном, которого полиция старалась поймать. Гью передал это известие мне и Тому. Спустя два дня, пришел к нам в дом какой-то незнакомец и спросил, не знали ли мы Томаса Бейнона, и не произносил ли он речей в околодке. Незнакомец объяснял свой вопрос тем, что он слышал чудеса о красноречии Бейнона и желал бы послушать оратора, который говорил, повидимому, так хорошо и разумно. Искренность и добродушие этого человека так пришлись мне по сердцу, что я непременно подружился бы с ним, еслибы не вспомнил предостережения Гью, и потому держал язык за зубами, а мои родители вполне справедливо объяснили, что Бейнон никогда не бывал в Кинлее, и что они даже не слыхивали его имени.

не полагал, чтоб это посещение могло принести какой-нибудь вред. Но я сильно ошибался, хотя происшедшее от того зло вовсе не касалось Бейнона и начатого им дела.

Вечером Гьго Риз явился в таверну "Белый Лебедь" очень сердитый и спросил у всех присутствовавших, кто осмелился войти в его хижину и шарить в его вещах, когда его не было дома, а мать его сидела в саду? Я объяснил ему, что, вероятно, безпорядок в его вещах произвел незнакомец, спрашивавший у нас о Бейноне, потому что я видел, как он вошел в его хижину.

Гью мрачно насупил брови и тотчас удалился из таверны, даже не выпив стакана пива, что вовсе на него не походило.

В эту самую ночь он и Том Девис исчезли, не сказав никому, куда они пошли, зачем, и когда вернутся. Конечно, Том забежал проститься с Мартой, которая была очень огорчена этим неожиданным уходом и просила его остаться. Но все её слезы и мольбы были тщетны: он был очень взволнован и только мог промолвить, что ему необходимо уйти из Верхняго Киллея, и что он если не вернется, то она должна приехать к нему по месту его нового жительства. Он объяснил, что сам еще не знает, где поселится, но во всяком случае уведомит ее, и вместе с тем умолял не разлюбить его и не верить, если о нем станут дурно говорить.

На следующий день выяснилась причина внезапного бегства Гью и Тома. Незнакомец, посетивший нас накануне, снова явился, но уже с двумя полисмэнами, и хотел арестовать Гью. Они очень разсердились, узнав об его исчезновении и стали наводить справки по хижинам о Гью. Мало по малу, они узнали, когда он отлучался из Верхняго Киллея на земляные работы, сколько времени оставался в отлучке; а равно и о том, что Том сопровождал его. Собрав эти сведения, они объявили, что Гью и Том наверное совершили кражу со взломом в Ните, наделавшую столько шума, и что их арестуют как только найдут.

оффициальной, известной всем одежде, то всякий знает, с кем имеет дело и во всяком случае он борется честным оружием. Но переодеться частным человеком и заставить вас проболтаться, а затем арестовать вас или ваших друзей - это непостижимая низость, и я не понимаю, как находятся люди для такого грязного ремесла.

Как бы то ни было, но переодетый полицейский, войдя в дом Гью для собрания справок о Бейноне, не нашел там никого, потому что мать Гью на время отлучилась из хижины. Тогда, в надежде найти письма или брошюры Бейнона, он стал шарить в столах и комодах, причем нашел нечто, наполнившее радостью его полицейскую душу. Это был мешок с очками, русым париком и таковой же фальшивой бородой. Означенный полицейский производил и розыски по делу о краже со взломом в Ните, и так как сильное подозрение пало тогда на неизвестного человека в очках, длинной бороде и с белокурыми волосами, то он тотчас сообразил, что напал на след преступника. Он поспешно отправился в Сванси за помощью и исполнительным листом судьи об аресте Гью, но когда вернулся на следующий день, то Гью и Том уже исчезли.

Вечером в "Белом Лебеде" поднялся горячий спор о том, куда бежали Гью и Том: одни уверяли, что они отправились в Северный Валлис, другие - в Девоншир, а третьи полагали, что они скрывались в окрестностях Киллея. Но я, в глубине своего сердца, полагал, что они постараются примкнуть к Бейнону и его друзьям, с целью принять участие в борьбе против застав. Конечно, я не мог никому сообщить эту мысль, потому что один был посвящен в тайну подготовлявшагося возстания.

Вернувшись домой, я застал бедную Марту в отчаянии, и это было не удивительно. Полагая, что Том, действительно, стал работящим и бережливым человеком, она дозволила своей наклонности к нему развиться в горячую любовь, и теперь не могла уже разлюбить его, хотя он оказался далеко не тем работящим и бережливым человеком, каким она его считала. К виду его бегства и преследования полицией, всякая надежда на счастье исчезла и бедная Марта всю ночь горько рыдала. Мы с Билем (я спал с ним в одной комнате) слышали её рыдания через перегородку и, паконец, Биль промолвил мне шепотом:

- Ты не спишь, Эван?

- Я все думаю о Томе. Ему, конечно, следовало бы не показываться сюда, но он, вероятно, захочет повидаться с Мартой и в один прекрасный день вернется! Ведь он будет в большой опасности, не правда ли?

- Конечно, возразил он: - но я хотел тебе сказать об этом, чтобы ты был на стороже. Как я рад, Эван, что не ты был принужден бежать.

Он очень редко выражал свои чувства и эти слова меня удивили.

- Он выкарабкается из всякой беды, а ты не съумел бы. Но неужели ты думаешь, что он дороже мне тебя, Эван?