Ревекка и ее дочери.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ревекка и ее дочери. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Митинг в Кармартене произвел громадную перемену в моей жизни. До тех пор я жил спокойно, но теперь я пылал нетерпением вступить в борьбу. Просвещенный красноречивой речью Бейнона я так жаждал вступить в открытый бой с тиранами, что с искренним горем видел, как проходила зима и от Бейнона не получался обещанный сигнал к возстанию. Мне часто казалось, что я был бы гораздо счастливее, еслиб отличался такой же апатией, как Биль Джонс, который никогда не волновался и поднимал на смех мою горячность. Бедной Марте было бы также лучше, еслиб у нея была холодная натура, потому что она очень безпокоилась о Томе и стала видимо чахнуть, когда недели проходили за неделями без известий о нем.

Наконец, в конце марта 1841 года, начали доходить до Верхняго Киллея слухи, что в предъидущем месяце произошло возстание в Пемброкшире с целью уничтожения застав. Разсказывали, что люди, переодетые женщинами и с запачканными сажей лицами, сломали и сожгли много застав. При этом известии, кровь у меня еще более закипела и я никак не мог понять, почему Бейнон не подавал сигнала, чтоб Гламорганшир последовал примеру Пемброкшира.

Но если я и не мог бороться открыто, то, во всяком случае, от меня зависело приобретать новых сторонников Бейнону, и когда в "Белом Лебеде" стали разсуждать о возстании Ревекки (это название противники застав взяли из Библии, где говорится: "пусть твое, т. е. Ревекки, семя овладеет вратами тех, которые его ненавидят"), я начал смело повторять все слышанное от Бейнона, выдавая, однакож, его мысли за свои, из боязни нарушить данную клятву или подвергнуть его опасности разоблачением вверенной мне тайны. Многие из моих слушателей соглашались со мною и прибавляли, что мы слишком долго терпели несправедливые налоги и заставы, а потому давно пора кому-нибудь возстать против такого вопиющого зла. Но двое особенно горячились, принимая сторону Ревекки. Это были Дженкин Томас из селения Три Креста и Джим Дженкинс. Они приходили ко мне несколько раз на дом и предлагали, составив отряд дочерей Ревекки, уничтожить ближайшую заставу. Однакожь, хорошо помня совет Бейнона, я проповедывал им терпение, уверяя, что вскоре Ревекка возстанет и в Гламорганшире и что необходимо подождать, пока все будет готово к начатию борьбы. Все, что мы могли теперь делать, это, но возможности, увеличивать число сторонников Ревекки, и мы так энергично занялись этим, что вскоре почти все наше селение сочувствовало возстанию, так что, еслиб Бейнон тогда явился в Киллее, то все его жители пошли бы за ним.

Отец мой очень оригинально смотрел на это движение. Он, в сущности, был не против Ревекки, но не хотел примкнуть открыто к её сторонникам из зависти ко мне, ибо я приобрел важность тем, что первый стал развивать новые идеи. Он никак не мог понять, откуда я вдруг почерпнул такия разумные мысли, и ему было даже обидно, что он сам не догадался, что заставы - вопиющая несправедливость, пока его не научил этому его собственный сын.

- Откуда тебе, мальчишке, знать, как следует поступать? говорил он с сердцем каждый раз, когда я начинал с ним речь о Ревекке.

Дженкин Томас, Джим Дженкинс, я и еще двое или трое соседей добыли себе даже женское платье и были, таким образом, совершенно готовы к борьбе, хотя старательно скрывали это от других. Наконец, до нас стали доходить слухи, что возстание распространяется по Кармартенширу и приближается к нам.

Во все это время Пог Морган ни разу не возвращался домой, и потому я был очень удивлен, увидав его в одно прекрасное июньское утро у дверей своей хижины.

- Ну, что нового, Пог? воскликнул я, подбегая к нему: - когда придет наша очередь возстать против проклятых застав?

Он с безпокойством оглянулся, боясь, чтоб нас кто-нибудь не подслушал, и отвечал шепотом:

- Чего ты кричишь, как дурак, иди хочешь, чтоб нас арестовали? Я могу тебе передать от Бейнона только то, что он просит всех друзей дела еще немного подождать и быть, наготове. По его словам, никак не позже августа Гламорганшир узнает, что такое Ревекка.

- А где теперь Бейнон? спросил я: - и ты долго здесь останешься?

- Я наверно не знаю, где он, отвечал Пог: - а я здесь не намерен долго оставаться. Он прислал меня по делу и я по дороге зашел домой, но тотчас отправлюсь снова в путь.

Мне очень хотелось выведать от него все подробности о том, что они делали, но он избегал разговора о Ревекке и был вообще в большом волнении. Видя, что он старался как можно скорее от меня отделаться, я оставил его в покое, а когда прошел мимо его хижины, через несколько часов, то она снова была пустой.

Только в июле месяце увидал я его вторично, когда он явился вечером в воскресенье в таверну. Его так давно не видали в "Белом Лебеде", что все вскрикнули от удивления.

- Э, Пог Морган, произнес один из присутствующих: - неужели это вы? Где вы пропадали?

- Он так долго странствовал, заметил другой: - что износил более сапогов, чем может наработать в целый год.

- Пог не такой дурак, чтобы ходить пешком, прибавил третий: - он все ездил и все-таки принес много денег домой; не даром он мастер дешево покупать и дорого продавать скотину.

- Может быть, он помогал Ревекке, сказал четвертый со смехом: - покупал лошадей у её врагов и перепродавал их её друзьям.

- Нет, воскликнул Джим Дженкинс: - он, вероятно, поставлял коров для солдат, которые преследуют Ревекку. Впрочем, довольно болтать, послушаем, что он скажет сам.

Все эти вопросы не очень понравились Погу, особенно когда речь зашла о Ревекке, но он отвечал шутя и не выражая прямого порицания этому народному движению. Впрочем, он оставался в таверне недолго и когда вышел, то я последовал за ним, чтобы узнать, какие вести он принес лично для меня. Эти вести были, поистине, радостные. Ревекка имела большой успех в Пемброкшире и Кармартеншире, а теперь настало время перейдти ей и в Гламорганшир. Все её друзья должны были собраться в следующую среду ночью у Патардюлеса с запачканными сажей лицами, в женской одежде и с наивозможно большим количеством оружия в руках. Там они найдут Бейнона и другого предводителя, которые поведут их против ближайшей заставы. Конечно, все это надо было сохранять в самой строжайшей тайне.

Я объяснил Погу, какие ревностные сторонники Ревекки были Джим Дженкинс и Дженкин Томас, и что я обещал им, что они примут участие в уничтожении первой заставы близь Киллея. Поэтому, я заявил желание взять их с собою в Понтардюлес. Но Пог возстал против этого, уверяя, что лучше не вербовать новых сторонников, а первый успех привлечет сам собою бойцев со всех сторон. Так, по его словам, было везде. Он находился в каком-то лихорадочном волнении и боялся всякого нового сообщника. Но, найдя, что эти люди никогда не изменят нашему делу, и что они оскорбятся, если я их обману, я настаивал на своем и, наконец, после долгих прений, Пог согласился, чтобы я привел их с собою. Потом он передал мне пароль, и спросил, где ему найдти Гью Риза и Тома Девиса для передачи им того же известия. Когда я рассказал ему о случившемся, то он очень удивился и на лице его ясно выразилась радость, что с Томом случилась беда и что он не может вернуться в Верхний Киллей.

- Это прекрасно, произнес он, потирая руки от удовольствия: - Том попался и должен теперь бросить всякую мысль о первой красавице Киллея. Может быть, и Марта, не видя его, перестанет о нем думать и милостиво взглянет на честного человека.

Эти слова меня взорвали, потому что я любил Тома гораздо более, чем маленького хитрого Пога Моргана.

- Марта никогда не забудет старого друга, отвечал я с сердцем: - да и почему мы можем знать, что она более с ним не видается?

- О! о! произнес он, насупив брови: - значит, Том приходит тайком к своей красавице или она ходит к нему? Но берегитесь, Эван, чтобы полиция не узнала об этих свиданиях и тогда Марта пожалеет об них.

Мне стало досадно, что я дал ему мысль о возможности свиданий и старался его уверить, что я только смеялся, и что в действительности мы нетолько не видали Тома, но и не знаем, где он. Однако, хотя Пог и замолчал, но я видел ясно, по выражению его лица, что он мне не верил и был убежден, что мы знали, где скрывался Том.

На следующий день, Пог снова ушел из Верхняго Киллея, чтобы оповестить еще некоторых друзей Ревекки об её появлении в нашем околодке. Через два дня, т. е. во вторник, Биль Джонс, вернувшись из Сванси, привез еще очень важную новость для меня. Тюдоры должны были вернуться в Пепфор в этот день или на другой. Я был очень взволнован известием о приезде мисс Гвенлианы, потому что, несмотря на нетерпеливое желание принять участие в возстании Ревекки, я все-таки был, по прежнему, горячо предан мисс Гвенлиане, жаждал ее увидеть, услышать её голос и посмотреть, переменилась ли она. Я часто думал о возможности её возвращения и решил в глубине души, что если она не переменилась, то я поговорю с ней об всем, что меня мучило, о Томе, о Марте, о несправедливости застав и о необходимости их уничтожить, так как мне не входило и в голову, что она могла считать возстание делом дурным.

А если она меня забыла? Если она не захочет меня видеть и слушать мои рассказы? Действительно, к чему ей было помнить грубого деревенского мальчика, к которому она когда-то была добра? Что было во мне необыкновенного и достойного памяти? Без сомнения, она видела множество людей, которые были во всех отношениях достойнее меня и могли совершенно изгладить из её памяти воспоминание обо мне. Однако, как бы богаты, красивы и образованы ни были все эти люди, но в одном отношении я от них не отставал: я отдал бы за нее с радостью свою жизнь, и никто из них не мог сделать большого ради нея. Человек, хотя низшого класса, может любить искренно, и если он любит искренно, то может в некотором отношении подняться до уровня любимой женщины. Во всяком случае, моя любовь к мисс Гвенлиане, вместе с тем развитием, которым я был ей обязан, значительно возвысила меня над уровнем обитателей Верхняго Киллея. Впрочем, был ли я только грубый деревенский детина или из меня вышел человек более или менее мыслящий, во всяком случае, я принадлежал всецело ей и глубоко сознавал, что не мог ни к кому другому питать той же пламенной преданности и глубокой любви, как к ней.

наше окно. Мы посмотрели друг на друга с удивлением и, после минутного молчания, я произнес:

- А если это Том?

- Пойди и посмотри, отвечал Биль: - но не шуми; если это, действительно, он, то не надо никого будить в доме.

Я тихонько спустился с лестницы и отворил дверь. Это, действительно, был Том. Я отвел его подалее от нашей хижины и спросил, что он делал все это время. Он отвечал, что отправился вместе с Гью прямо в Пемброкшир, где их никто не знал, и поступил в дочери Ревекки. С тех пор они оба принимали участие во всех действиях Ревекки, как там, так и в Кармартеншире; а теперь, узнав, что Ревекка переходит в Гламорганшир и желая, во что бы то ни стало, увидать Марту, он решился побывать в Верхнем Киллее, несмотря на полицию. Объяснив, таким образом, свое неожиданное появление, он умолял меня устроить ему тотчас свидание с Мартой.

Я вернулся домой и тихонько вызвал Марту, так что никто этого не заметил, и повел ее к тому месту, где находился Том. Увидав его, она так удивилась, что едва не закричала, хотя я предупреждал ее о необходимости молчания; но, по счастью, я был тут и в ту же секунду закрыл ей рот рукой. После этого она была совершенно тиха и я оставил их вдвоем; но через несколько времени снова подошел к ним и сказал, что им пора разстаться, так как Тому надо было отдохнуть в виду предстоящей на следующую ночь работы в Понтардюлесе. Вместе с тем, я дал Тому хлеба и холодного мяса, так как ему, вероятно, трудно было найдти себе пропитание. Влюбленные разстались очень грустные, мрачные, да и неудивительно: после дела в Ните Тому было не безопасно оставаться в Англии, а теперь его участие в возстании Ревекки еще увеличило грозившую ему опасность. Все это совершенно уничтожало планы Марты, которая всегда разсчитывала выйдти замуж за всеми уважаемого, работящого и бережливого молодого человека. Она дозволила себе полюбить Тома только тогда, когда ей показалось, что он именно такой человек, какого она желала, но теперь, хотя она и видела свою ошибку, было уже поздно. Она так пламенно его любила, что скорее согласилась бы просить милостыню, чем жить без него.

На следующий день я отправился в Пепфор, чтобы повидаться с мисс Гвенлианой; но ее ждали только вечером, а так как мне надо было отправиться заранее в Понтардюлес, то я и не мог дожидаться её. Вернувшись домой, я зашел за Джимом Дженкинсом и мы оба отправились в Понтардюлес.

Нечего сказать, мы были страшными женщинами с черными лицами и бакенбардами, торчавшими из под белых чепцов. Нам не очень нравилась эта женская одежда и мы были благодарны судьбе, что не навсегда осуждены носить такой неловкий костюм. Мы поймали три лошади, которые паслись на вересковой степи и, вскочив на них, продолжали верхом свой путь. Вскоре присоединился к нам Дженкин Томас из селения Три Креста. Он был также верхом и одет по женски, но так как он всегда отличался любовью к франтовству, то съумел придать платью и шали кокетливый вид.

- Вы, наверное, самая красивая из дочерей Ревекки, воскликнул я со смехом: - так и кажется, что вы родились женщиной!

- Неужели? зато вы уже вовсе не походите на женщину, отвечал он: - неужели вы никогда не видали близко женщины, что не умеете надеть прилично шаль.

С этими словами он сдернул шаль, которую я закрутил как веревку вокруг своей шеи и прилично надел мне ее частью на голову, частью на плечи. Не удивительно было, что я не знал, как одеваются женщины: я никогда не обращал внимания ни на одну женщину, кроме мисс Гвенлианы, а она не носила ни таких платьев, ни таких шалей.

Мы доехали почти до Понтардюлеса без всяких приключений, как неожиданно, в разстоянии одной мили до сборного пункта, увидали женщину, сидевшую на краю дороги. Она окликнула нас, выразив удивление, что молодые девушки разъезжают так поздно, и спросила, куда мы едем. Я знал от Моргана, что это был пароль и отвечал, как он меня научил, что мы ехали к нашей матери.

- Да, конечно, отвечал я.

- Ладно, воскликнула она, вскакивая с места: - она и моя мать. Все обстоит благополучно. Вы едете из Верхняго Киллея и я вас караулю.

И этот человек, который был такой же женщиной, как и мы, бросился в кусты, привел оттуда лошадь и присоединился к нам. Он был один из дочерей Ревекки, досланных на рекогносцировку и сказал, что о врагах не было ни слуху, ни духу, а потому, по всей вероятности, никто не помешает исполнению нашего плана.

Прибыв на сборный пункт, мы застали там человек двадцать. Они все были замаскированы, как мы, и вооружены дубинами, копьями, лопатами, кольями, топорами, старыми саблями, одним словом, всяким оружием, какое только попало под руку. Слишком было темно, чтобы узнать друг друга и я только узнал но голосу Пога Моргана и Бейнона. Вскоре к нам присоединились еще несколько товарищей и тогда человек, который явился с целью предводительствовать нами, произнес краткую речь. Он напомнил нам, какую вопиющую несправедливость составляли заставы, объяснил, что до сих пор Ревекка везде имела блестящий успех, и пригласил нас следовать за ним к ближайшей заставе, участь которой была решена!

Следуйте за мной и, главное - молчание.

Раздался тихий ропот одобрения и мы только-что собрались в путь, как мне вошла в голову мысль, что уничтожить заставу было совершенно справедливо, но сжечь дом и имущество сторожа было слишком жестоко. Поэтому, я подошел к нашему предводителю и сказал смиренным тоном.

- Извините меня, но разве справедливо сжечь дом сторожа вместе с заставой? И что нам делать, если сторож будет защищать свое имущество? Надо и его сжечь?

- А вы кто? воскликнул предводитель, взглянув на меня с нетерпением: - как вы смеете разсуждать, когда ваше дело молча исполнять свое дело?

Многие из окружавших нас стали ворчать на меня и я думаю, что не отделался бы легко за свою выходку, еслибы Бейнон не шепнул что-то на ухо предводителю. Я только разслышал, что он два раза повторил:

Тогда предводитель обратился ко мне:

- На этот раз, сказал он: - я вам объясню ваше заблуждение. Знайте, что Ревекка, заклятой враг всякой несправедливости, сама никогда не может сделать столь ненавистной жестокости. Если застава, при проезде через которую берут. деньги с бедного народа, есть вопиющая несправедливость, то сторож, приставленный к заставе, конечно, помогает осуществлению этой несправедливости. Еслибы никто не шел в сторожа, то и заставы исчезли бы сами собою. Но находятся люди, которые ради денег берут на себя исполнение этой несправедливости и получают жалованье из тех самых денег, которые вырываются у бедного народа. Значит эти люди вполне заслуживают наказания. Если они не сопротивляются, то мы им не делаем никакого вреда, но если они осмеливаются нам мешать, то пусть несут за это ответственность.

Я удовлетворился этими объяснениями и молча последовал за другими. Вскоре мы достигли до заставы.

- Вот наш враг! воскликнул предводитель, указывая рукой на заставу: - чтобы через пять минут не осталось и следа от него. Мы дружно бросились вперед. В одно мгновение шлахбаум был снят с петлей и сломан на мелкия части. Потом мы уничтожили столбы и, наконец, приступили к дому сторожа. Некоторые из нас зажгли лучины, нарубленные из остатков заставы, и при свете этих мерцающих факелов увидали в окне домика испуганное лицо сторожа, который с ужасом следил за нашей работой.

- Мой дом! Мой дом! воскликнул сторож: - я бедный человек и все мое имущество в этом доме. Разве вы несжалитесь над бедным человеком?

Но никто не слушал его.

Сторож словно ждал только этого и в тоже мгновение выскочил из окна и пустился бежать через соседния поля, оглашая воздух неистовыми криками. Он хорошо сделал, что не медлил, потому что еще минута и его дом загорелся, как свечка. Я, кажется, никогда не забуду этой странной, необыкновенной сцены; дом пылал среди бешеной толпы с черными лицами и в женских платьях, которая с дикой радостью бросала в огонь обломки заставы.

лучше. Предводитель снова произнес краткую речь, поздравил нас с первой победой, просил быть готовыми снова явиться по первому кличу Ревекки и указал на необходимость скрывать наши действия в строжайшей тайне. Затем мы все разошлись, а Том Девис отправился с Бейноном в более безопасную для него местность, чем Верхний Киллей.

Как мы были счастливы и как гордились своим подвигом! Ложась спать на разсвете в своей скромной комнате, я всем сердцем радовался, что борьба против ненавистных застав была, наконец, начата в Гламорганшире и что мне удалось участвовать в первом открытом бою с тиранами.