Изгнанники.
Часть первая.
Глава V. Битва в доме.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Изгнанники. Часть первая. Глава V. Битва в доме. (старая орфография)

ГЛАВА V.
Битва в доме.

Дом купца-гугенота представлял собою высокое, узкое здание, занимавшее угол улиц Си. Мартына и Бироновой. Он был четырех-этажный, такой же сууровый и мрачный, как и его владелец, с высокой островерхой крышей, длинными окнами с мелкими ромбовидными стеклами, фахверком {Фахверком называется сделанная для каждой стены рама из четырех брусьев, с еще двуми, внутри перекрещивающимися по диагонали, а остальное пространство стены состоит из глины или покрыто штукатуркой.} из окрашенного в черную краску дерева с промежутками, заполненными штукатуркою, и пятью ступенями крыльца, которое вело к узкому и темному входу. Верхний этаж был просто складом для запасного товара; ко второму же и третьему были приделаны балконы с крепкими деревянными перилами. Выйдя из коляски, дядя и племянник очутились перед густою толпою, чем то, очевидно, взволнованной и смотрящей вверх. Взглянув по тому направлению, офицер увидал зрелище, при котором лишился способности чувствовать что-либо, кроме глубокого изумления.

С верхняго балкона висел головой вниз человек в ярко голубом кафтане и белых штанах королевских драгун. Шляпа и парик с него слетели, и стриженая голова медлению качалась взад и вперед на высоте семи сажен над мостовой. На лице его, обращенном к улице, было выражение смертельного ужаса, а глаза крепко зажмурены, точно он боялся открыть их перед ожидающей его участью. Голос его громко раздавался по всей окрестности, наполня воздух воплями о помиловании.

Над ним, в углу балкона стоял молодой человек и, наклонившись над перилами, держал висящого драгуна за щиколотки. Но он смотрел не на свою жертву, а через плечо на толпу солдат, собравшихся в комнате, у балконной двери. В повороте его головы выражался гордый вызов, между тем как солдаты топтались взад и вперед на пороге, не зная, броситься на него или уходить.

Молодой человек выпустил одну из ног драгуна и продолжал держать его только за другую, между тем как та нога безпомощно болталась в воздухе. Драгун безуспешно цеплялся руками за стену позади себя, не переставая вопить пронзительнейшим голосом.

- Втащи меня назад, чортов сын, втащи меня! голосил он, - что ты, убить меня собрался, что ли? Помогите, добрые люди, помогите!

- Вам хочется влезть наверх, капитан? - сказал державший его молодой человек ясным и твердым голосом на прекрасном французском языке, но с таким выговором, который показался странным смотревшей снизу толпе.

- Да, чорт бы вас взял! Да!..

- Так отошлите ваших людей.

- Убирайтесь, болваны, сумасшедшие! Что-ж, вам хочется, чтобы я разбился об мостовую? Прочь, говорю я, вон отсюда!

- Вот так-то лучше, - сказал юноша, когда солдаты скрылись из виду. При этом он потянул драгуна за ногу и поднял его достаточно высоко, чтобы тот мог обернуться и ухватиться за нижний угол балкона. - Как вы себя теперь чувствуете? - спросил он.

- Держите меня, ради Бога, держите меня!

- Я держу вас очень крепко.

- Так втащите меня совсем!

- Не так скоро, капитан. Вы прекрасно можете разговаривать и в этом положении.

- Втащите меня, судар, втащите меня!

- Все в свое время.

- Ах! Вы убьете меня!

- Да благословит вас Бог!

- Но только с условием.

- Ох, я согласен! Я сейчас упаду.

- Вы покинете этом дом вместе с вашими солдатами и больше не будете безпокоить ни старика, ни девицу. Даете обещание?

- О, да! Мы уйдем.

- Честное слово?

- Разумеется. Только втащите меня!

- Не спешите. Мне так удобнее с вами беседовать. Я еще не знаю, каковы здесь законы. Может быть, такия вещи тут запрещаются; так вы обещайте мне, что это дело не навлечет на меня неприятностей.

- Никаких, никаких! Только тащите!

- Очень хорошо. Пожалуйте.

Он стал тянуть драгуна за ногу, а тот цепляться за перила, пока, при одобрительном ропоте толпы, ему не удалось перевалиться через перила на балкон, куда он шлепнулся, как мешок, и некоторое время пролежал неподвижно. Затем, поднявшись на ноги и не взглянув даже на своего противника, он с ревом бешенства кинулся в балконную дверь.

Пока все это происходило наверху, молодой гвардеец стряхнул с себя свое оцененение и стал расталкивать толпу с такою силою, что вскоре, вместе со своим спутником, очутился почти у самого крыльца. Его мундир сам по себе мог олужить паспортом повсюду, а лицо старого Катина было так известно в околотке, что все, стоявшие у дома, немедленно пропустили его. Дверь перед ними распахнулась, О в темном корридоре их встретил старый слуга, ломая руки.

- Ох, хозяин! Ох, хозяин! - кричал он. - Какие дела! Какое злодейство! Они убьют его!

- Кого?

- Да этого храброго господина из Америки. Ох, Боже мой! Послушайте-ка, что там делается.

Пока он говорил, возня и крики, вновь поднявшиеся наверху, вдруг завершились ужаснейшим грохотом, перемешанным с залпами ругательств, стуком и шумом, так что весь старый дом содрогнулся на своем основании. Вновь прибывшие тотчас кинулись наверх и, миновав первую лестницу, начали подниматься на вторую, когда навстречу им слетели большие, недельного завода, часы, перескакивая чрез четыре ступени сразу, перепрыгнули всю площадку и угодили прямо в противоположную стену, где разсыпались в кучу металлических колес и деревянных обломков. Минуту спустя, с лестницы скатился клубок из четырех людей и кусков разломангых перил; люди продолжали борьбу и на площадке, вскакивая, падая и дыханием своим напоминая тягу ветра в трубе. Они так тесно сплелись друг с другом, что вряд ли было бы возможно различить их, если бы средний не был одет в черное фламандское сукно, а трое обхвативших его - в солдатскую форму. Впрочем, человек, на которого нападали, был так силен и крепок, что, как только ему удавалось встать на ноги, он таскал остальных за собой по всей площадке, как дикий кабан тащит виснущих на нем собак. Вслед за дерущимися сбежал офицер, сунулся между ними, чтобы схватить статского за горло, но тотчас отдернул руки с ругательством, ибо тот своими крепкими, белыми зубами больно укусил его за левый большой палец. Прижимая рану ко рту, офицер выхватил шпагу и заколол бы своего безоружного противника, если бы де-Катина, бросившись вперед, не схватил его за локоть.

- Вы - подлец, Дальбер! - крикнул он. Внезапное появление короловского лейб-гвардейца произвело магическое действие. Дальбер отскочил назад, не выпуская пальца изо рта и, мрачно гляди на вновь прибывшого, опустил шпагу. Его длинное, желтоватое лицо было искажено гневом, а маленькие чорные глаза горели злобою и адским пламенем неудовлетворенной мести. Его солдаты выпустили свою жертву и выстроились в ряд, задыхаясь, между тем, как освободившийся от них юноша прислонился к стене и, счищая пыль с свобго черного платья, смотрел то на своего избавителя, то на противников.

- Мне давно надо посчитаться с вами, Дальбер, - сказал де-Катина, вынимая рапиру.

- Я - гго приказу короля, - проворчал тот.

- Я здесь по долгу службы, говорю вам!

- Очень хорошо. Вынимайте шпагу, сударь!

- Я не имею повода к ссоре с вами.

- Нет? - Де-Катина шагнул висред и ударил его рукою по лицу. - Мне кажется, что теперь имеете, - сказал он.

- Черти и дьяволы! - заорал капитан. - к оружию, ребята! Эй, вы, там наверху! Уберите-ка этого молодца и хватайте вашего пленника. Ну, именем короля!

На этот зов торопливо сбежало с лестницы еще с дюжину солдат, тогда как трое бывших на площадке опять двинулись к своему недавнему противнику. Тот, однако, двинулся от них и, выхватив из рук старого купца его толстую дубовую палку, стал около гвардейца со словами:

- И я с вами, сударь.

- Уберите вашу челядь и сражайтось со мной, как дворяинн! - закричал де-Катина.

- Дворяеин! Послушайт-ка этого мещанишку-гуненота, семья которого барышничает сукиюм!

- Ах, ты, трус! Я напишу на лице твоем, что ты лжешь!

Он кинулся вперед и нанес удар, который попал бы в сердце Дальберу, если бы тяжелая сабля одного из драгун не опустилась сбоку на его изящное оружие и не нерерубила его у самой рукояти. С воплем торжества его враг бешено наскочил на него и занес рапиру, но был обезоружен молодым иностранцем, который сильным ударом налки вышиб у него из рук оружие, со звоном упавшее на пол. Тем временем, один из бывших на лестнице солдат вытащил пистолет и прицелился в голову гвардейца. Но тут какой-то низенький старичек, спокойно вошедший с улицы и с заинтересованным видом следивший за быстрой сменой событий, улыбаясь, как при забавном зрелище, вдруг выступил вперед и таким решительным и властным голосом приказал всем бойцам опустить оружие, что все шпаги одновременно ударились о пол, как будто на ежедневном учении.

- Ну, господа! Ну, господа! - сказал он, строго смотря на всех поочереди. Это был очень маленький подвижной человек, худой, как селедка, с выдающимися зубами и в громадном парике, с массою длинных локонов, совершенно скрадывавших его морщинистую шею и очертания его узких плеч. Одет он был в длиннополый кафтан из бархата мышиного цвета с золотой отделкой, а высокие кожаные сапоги и небольшая треуголка с золотым галуном напоминали о чем-то военном. Его осанка и движения отличались изяществом и важностью; по манере высоко держать голову, по острому взгляду черных глаз, по тонким чертам и самоуверенной повадке, всякий признал бы в нем лицо, власть имеющее. И действительно: как во Франции, так и за её пределами мало кому было неизвестно имя этого человека, стоявшого теперь на площадке гугенотского дома с золотою табакеркою в одной и с кружевным платком в другой руке. Кто мог не знать последняго из могущественных французских вельмож, храбрейшого французского полководца, всеми любимого Конде. При виде его худощавого, желтого лица драгуны и их начальник замерли, выпучив глаза, а де-Катина поднял обломок своей рапиры, отдавая честь.

- Э, э! - воскликнул старый воин, всмотревшись в него. - Вы были со мною на Рейне, да? Я знаю вас в лицо, капитан.

- Я был в Пикардском полку, Ваша Светлость. - Моя фамилия - де-Катина.

- Да, да. Ну, а вы, сударь? Кто вы такой, чорт бы вас взял.ъ?

- Капитан Дальбер, Ваша Светлость, Лангедокских Синих драгун.

- Э! Я ехал мимо в карете и видел, как вы висели кверху ногами. Молодой человек оставил вас в живых с условием, как я понял...

- Он поклялся, что уйдет из этого дома, - закричал молодой иностранец, - а когда я его втащил, то натравил на меня своих людей, и мы спустились сюда все вместе.

- Честное слово, вы за собой не много оставили, - улыбнулся Конде, глядя на обломки, покрывавшие пол. - Так вы нарушили слово, капитан Дальбер?

- Вы, кажется, могли заключать условия, но не исполнять их. А вы почему же отпустили его, сударь, когда перевес был на вашей стороне?

- Я поверил его обещанию.

- Вы, видно, доверчивы от природы?

- Я привык иметь дело с краснокожими.

- Да? И вы думаете, что на краснокожого скорее можно положиться, чем на королевского драгунского офицера?

- Час назад я этого не думал.

- Гм! - Конде захватил большую понюшку табаку, а потом стряхнул своим кружевным платочком пылинки, упавшия на его бархатный кафтан.

- Вы очень сильны, милостивый государь, - сказал он, внимательно глядя на широкия плечи и высокую грудь юноши. - Вы, полагаю, из Канады?

- Я из Нью-Иорка.

Конде нокачал головой. - Чтож, это - остров?

- Нет; сударь; это город.

- В какой провинции?

- В Нью-Иоркской.

- Значит, главный город.

- Нет; главный город у нас - Альнани.

- А почему же вы говорите по-французски?

- Моя мать - родом из Франции.

- А давно ли вы в Париже?

- Одне сутки.

- Он надоедал девице, сударь, а я попросил его перестать; тогда он выхватил шпагу и убил бы меня, если бы я с ним не схватился. А он позвал своих людей на помощь. Вот, чтобы их-то держать подальше, я и поклялся, что сброшу его вниз, если они сделают хоть шаг. Однако, как только я его выпустил, они опять на меня напали, и не знаю, каков был бы конец, если бы этот господин не вступился за меня.

- Гм! вы поступили очень хорошо. Вы молоды, но догадливы.

- Я вырос в лесу.

- Если там много таких, как вы, то моему приятелю де-Фронтенаку будет не мало хлопот с основанием той империи, о которой он мечтает. Но что же это значит, капитан Дальбер? Чем вы можете оправдаться?

- Королевским приказом, Ваша Светлость.

- Как? Вам приказано было обижать девицу?

- Мне приказано, Ваша Светлость, употреблять все меры для привлечения этих людей в лоно истинной Церкви.

- Честное слово, вы очень похожи на апостола и борца за святую веру, - сказал Конде, насмешливо прищурив свои сверкающие черные глаза и устремив их на грубое лицо драгуна. - Уберите отсюда ваших людей, сударь, и никогда более не смейте переступат порог этого дома!

- А как же королевский приказ, Ваша Светлость?

- Я скажу королю, когда его увижу, что нашел здесь вместо солдат разбойников. Ни слова, сударь! Вон! Ваш позор вы берете с собою, а честь ваша остается здесь.

Из жемаино-высокомерного и насмешливого старого щеголя он в одну минуту превратился в сурового воина с неподвижным лицом и пламенным взором. Дальбер отступил перед его мрачным взглядом и пробормотал комаиду, по которой драгуны, топая ногами и погромыхивая саблями, вереницею направились вниз.

- Ваша Светлость, - сказал старый гугенот, выступая вперед и распахивая одну из дверей, выходивших на площадку, - воистину, вы явились ныне избавителем Израиля и камнем преткновения для дерзновенных. Не удостоите ли опочить под моею кровлею и откушать кубок вина, прежде чем шествовать в дальнейший путь?

Конде поднял свои густые брови, услышав библейския выражения купца, но учтиво поклонился в ответ на приглашение и вошел в комнату, роскошь убранства которой удивила и восхитила его. Такая комната, с панелями из темного полированного дуба, лакированным полом, величественным мраморным камином и великолепною лепною работою на потолке, была бы уместна в любом дворце.

- Моя карета ждет внизу, и мне некогда медлить, - сказал он. - Я не часто покидаю свой замок в Шантильи для поездок в Париж, и только счастливая случайность дала мне сегодня возможность услужить порядочным людям. Когда на доме вместо флага вывешен кверху ногами драгунский офицер, то мудрено не полюбпытствоват в чем дело. Но я опасаюсь, сударь, что, пока вы останетесь гугенотом, вам не будет покоя во Франции.

- Закон действительно жесток к нам.

- И станет еще более жестоким, если верны придворные слухи, дошедшие до меня. Не знаю, отчего бы вам не покинуть родину?

- Мои обязанности и дела удерживают меня здесь.

- Конечно, всякому свои дела виднее. А не умнее ли будет склониться под грозою?

- Ну, ну, я сказал только так. А где же та красная девица, из за которой вышел шум?

- Где Адель, Пьер? - спросил Катина старого слугу, внесшого на серебряном подносе плоскую бутылку и цветные венецианские бокалы.

- Я запер ее в свою комнату, барин.

- А где ж она теперь?

- Я здесь, батюшка! - девушка вбежала в комнату и обняла отца. - Надеюсь, эти злые люди не обидели вас, милый!

- Нет, нет, дорогое дитя; все мы невредимы, благодаря вот Его Светлости, принцу Конде.

Адель подняла глаза и тотчас их отпустила перед испытующим взором старого вояки.

- Да заплатит Бог Вашей Светлости, - пролепетала она.

От смущения кровь бросилась ей в лицо. Нежный и изящный овал его, большие серые глаза и волна блестящих волос, оттенявших своим темным цветом алебастровую белизну шеи, привели в восторг даже Конде, который в течение шестидесяти лет перевидал всех красавиц при дворах трех королей, и он залюбовался молодой гугеноткой.

- Без сомнения, мадмуазель, вам хотелось бы выезжать в большой свет, слушать приятную музыку, видеть все прекрасное и наряжаться в драгоценности, а не смотреть лишь на улицу Св. Мартына, сидя в этом большом и мрачном доме, пока не увянут розы на ваших щечках?

- Где живет мой отец, там и мне хорошо с ним, - сказала она, кладя обе руки на руку отца. - Мне ничего не нужно, кроме того, что у меня есть.

- А я думаю, не лучше ли тебе пойти опять к себе, - строго заметил старик, которому не понравились слова принца; и она поспешила повиноваться.

- Вам нечего бояться за вашу маленькую голубку, - сказал Конде, когда она ушла. - Я вижу, что она столь же хороша душою, как наружностью; чего же более? Моя карета ждет, господа. Желаю всем вам счастливо оставаться!

когда они спешили из Версаля.

- Правду сказать, - обратился он к молодому американцу, - при всей нашей благодарности принцу, надо признаться, сударь, что вам мы обязаны еще более. Мы рисковали жизнью за мою кузину, и, если бы не ваша палка, Дальбер проткнул бы меня насквозь. Вашу руку, сударь! Такия вещи не забываются.

- Да, следует благодарить его, Амори, - прибавил старый гугенот, который вернулся, проводивши знаменитого гостя до кареты. - Он воздвигнут был, яко защитник угнетенным и помощник находящимся в нужде. Прими благословение старика, Амос Грин, ибо родной сын не сделал бы для нас более, чем сделал ты, чужестранец.

Но их молодой собеседник казался более смущенным этими выражениями благодарности, чем всеми предшествующими событиями. Краска покрыла его загорелое, ясное лицо, гладкое, как у ребенка.

- У меня есть мать и две сестры за морем, - сказал он застенчиво.

- Мы все там почитаем их. Может быть, оттого, что их у нас так мало. Вы здесь, в старом свете, совсем не знаете, каково без них. Я всегда бродил вдоль озер за мехами, месяцами живал, как дикарь, в вигвамах краснокожих, грязных и в жизни, и в речах, вечно сидящих на корточках вокруг своих костров, точно жабы. Так вот, когда я после того возвращался в Альбани, где тогда жили наши, и слушал, как сестры играют на клавикордах и поют, а матушка рассказывает о Франции былых времен, времен её детства и отрочества, и обо всем, что они перестрадали за правду, - тут вот я каждый раз чувствовал, что значит добрая женщина, и как она, подобно солнцу, вызывает наружу из души нашей все, что в нас есть лучшого и благородного.

- Право, дамы должны очень ценить вас: вы так же красноречивы, как храбры, - сказала Адель Катина, которая, стоя на пороге только что отворенной ею двери, слышала последнюю часть его речи.

Он на минуту забылся и потому высказался без стеснения; но при виде Адели покраснел снова и опустил глаза.

- Я много жил в лесах, - сказал он, - а там так мало говоришь, что вовсе можешь разучиться. Вот потому-то отец и послал меня на время во Францию: он не хотел, чтобы я ничего не знал, кроме охоты и торговли.

- Пока Ефраим Савадж не приедет за мною.

- Кто-ж он такой?

- Капитан "Золотого Жезла".

- Это ваш корабль?

домой.

- А как вам нравится Париж?

Молодой человек улыбнулся.

- Мне говорили, что это - очень оживленный город и, право, после того, что было сегодня утром, я нахожу, что это - самый оживленный город, какой мне приходилось видеть.

- И в самом деле, - ответил де-Катина, - вы спустились с этой лестницы весьма живо и вчетвером, с голлалдскими часами впереди, вместо курьера, и с целою свитою обломков позади. Но города вы еще не видали?

четыреста человек милиции, чему я даже едва верю; но и там из каждой части города можно увидеть какое-нибудь творение Божие: деревья, зеленую траву, отблеск солнца на заливе и реках. А здесь, куда ни взглянешь, - дерево да камень. Право, у вас должно быть очень крепкое здоровье, если вы не хвораете в таком месте.

- А мы думаем, что вы крепкого здоровья, потому что можете жить в лесах и степях! - воскликнула молодая девица. - И удивительно, как вы находите дорогу в этих безлюдных местах, где так легко заблудиться!

- Вот! А я удивляюсь, как вы не заблудитесь среди этих тысяч домов. Что касается меня, то я надеюсь, что будет ясная ноч, когдая пойду бродить по городу.

- Зачем это вам?

- Чтобы увидеть звезды.

- То-то и есть. Если буду видеть звезды, то легко пойму, как идти, чтобы опять попасть в этот дом. Ну, днем я, конечно, могу брать с собой нож и делать зарубки на дверях, мимоходом, потому что прижняго следа своего здесь не разберешь: тут проходит столько народа.

Де-Катина громко разсмеялся.

- Ну, Париж вам покажется еще оживленнее, осли вы будете делать зарубки на дверях, точно на деревьях в лесу. Пожалуй, вам лучшо сначала ходить с провожатым. Дядя, если у вас в конюшне найдутся две свободных лошади, я могу взять в Версаль нашего нового друга. Там я отбуду дежурство, а он погостит у меня, если не побрезгает солдатской квартирой, и увидит больше интересного, чем на улице Св. Мартына. Что вы на это скажете, господина Грин?

- Я очень бы рад ехать с вами, если бы здесь все было благополучно.

- А я воспользуюсь тем временем, которое мне осталось, - проговорил гвардеец, удаляясь к окну, где поджидала его Адель.