Изгнанники.
Часть вторая.
Глава VII. По реке.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Изгнанники. Часть вторая. Глава VII. По реке. (старая орфография)

ГЛАВА VII.
По реке.

Для путешествия у них было все необходимое. Капитан брига, на котором американцев отправили из Квебека, хорошо знал Ефраима Саваджа; да и кто не знал его на новоанглийском берегу. Поэтому он взял с него вексель, с условием уплаты через три месяца, и за столько процентов, сколько только мог из него выжать, дал ему три превосходных ружья, достаточный запас аммуниции и сумму денег, которой могло хватить на все его нужды. Таким образом тот получил возможность нанять челнок и индейцев да запастись говядиной и сухарями, по крайней мере, дней на десять.

- Я просто ожил, с тех пор, как чувствую ружье за спиною и запах деревьев, - сказал Амос. - Что-ж, отсюда не более ста миль до Альбани, если идти напрямки.

- Да, парень; но как нашей девчонке пройти тысячу миль по лесу? Нет, нет; останемся лучше на воде и положимся на Господа.

- Тогда у нас только одна дорога. Нужно про-плыть всю реку Ришелье и взять направо в озеро Шамплен и Сен-Сакрамент. Там мы будем совсем у верховьев Гудзона.

- Это - опасный путь, - сказал де-Катина, который понимал разговор своих спутников, хотя не мог принимать в нем участия. - Нам придется пробираться вдоль границы Могавков.

- Другого пути нет, я думаю. Нам не из чего выбирать.

- А у меня есть приятель на реке Ришелье, который, я уверен, окажет нам всякую помощь, - сказал де-Катина с улыбкой. - Адель, ты слыхала от меня о Шарле-де-ла-Ну, владельце Св. Марии?

- Которого ты называл канадским герцогом, Амори?

- Вот именно! Его поместье находится на Ришелье немножко к югу от форта (укрепление) Св. Людовика, и я уверен, что он облегчит нам наше странствование.

- Прекрасно! - воскликнул Амос. - Если у нас там найдется друг, то мы справимся отлично. Штука самая подходящая, и мы будем держаться реки. Так возьмитесь же за весла, потому что тот монах непременно постарается наделать нам пакостей.

Целую неделю наши путники прилагали все усилия, чтобы быстро двигаться по великому водному пути, все придерживаясь южного берега. По обе стороны потока рос густой лес, но там и сям в нем попадалась выемка, и узкая полоска желтого жнива отмечала место, где земля была под хлебом. Адель с любопытством разсматривала деревянные домики с выступающими верхними этажами и чудными коньками на крышах, прочные, каменные дома помещиков и мельницы в каждом поселке, служившия для двойной надобности: размалывания зерна и защиты жителей в случае вражеского нападения. Горький опыт научил канадцев тому, в чем английские поселенцы убедились только впоследствии: что в стране дикарей безумно строить дом земледельца уединенно, в центре его полей. Здесь лесные расчистки лучами расходились от сел, и каждая избушка была расположена сообразно потребностям обороны всего поселка, так чтобы защита могла отстаивать все его пункты, и наконец, сосредоточиться на каменном помещичьем доме и на мельнице. Из за каждого пригорка или холмика вблизи селений сверкали мушкеты часовых, так как известно было, что скальпировальные отряды Пяти Племен бродят повсюду, и никто не мог сказать, где они появятся, так что ждать их приходилось всзде.

В самом деле, куда бы теперь ни направился путник: по Св. ли Лаврентию, к западу ли, на Озера, на берега ли Миссисипи, или к югу, в страну Широкиев и Криков, он всюду нашел бы обитателей в одинаковом ужасном состоянии тревожного ожидания, и все по той же причине. Ирокезы, как их называли французы, или Пять-Племен, как они звали себя сами, нависли, точно туча, надо всею обширною страною. Их союз являлся естественным, так как они происходили от одного корня и говорили одним наречием, и все попытки разъединить их не приводили ни к чему. Могавки, Каюги, Онондаги, Онеиды и Сенеки гордились своими племенными значками и отдельными вождями; но в военное время все они становились Ирокезами, и враги одних считались врагами всех. Численность их была не велика, ибо они никогда не могли выставить в поле и двух тысяч воинов: область их тоже была не обширна, так как поселения их были разбросаны на пространстве между озером Шамплена и озером Онтарио. Но они крепко стояли друг за друга, были лукавы, отчаянно храбры и нападали с дикой дерзостью и энергией. Занимая центральное положение, они делали набеги во все стороны поочередно, никогда не довольствуясь простым поражением противников, но уничтожая и истребляя их окончательно. Война была для них делом, а мучительство - развлечением. Они побеждали окрестные племена одно за другим, пока на пространстве около тысячи квадратных миль не осталось ниеого, кроме тех, чье существование они допускали. В одном ужасном побоище они стерли с лица земли Гуронов и гуронския миссии. Они истребили племена северозапада, так что даже далекие Саки и Лисицы стали дрожать при их имени. Они прошли в опустошительных набегах далеко на запад, так что их скальпировальные отряды начали натыкаться на своих родичей, индейцев - Сиу, властителей великих равнин, как Ирокезы были властителями лесов. Новооанглийские индейцы на востоке и Шавпии и Делавары далее к югу платили им дань, и страх перед их оружием достиг границ Мериланда и Виргинии. Может быть, никогда не встречалось примера в истории мира, чтобы такой малочисленный народ так долго господствовал над такой обширной территорией.

лесных поселках, лишь время от времени позволяя себе какой-нибудь отдельный пограничный набег, но в общем выжидая более удобной поры для настоящих военных действий. Теперь им казалось, что эта пора наступила. Они истребили все племена, которые могли бы стать союзниками белых, и следовательно, оставили их без помощников. Они запаслись хорошими ружьями и обилием боевых припасов от голландцев и англичан из Нью-Иорка. Длинная, узкая линия французских поселений была открыта перед ними. Они сгруппировались в лесах, как собаки на сворах, ожидая от своих предводителей приказания, которое должно было спустить их с пылающими головнями ит омагавками (оружие индейцев, род топора) на линию сел.

Так обстояли дела, пока наши изгнанники плыли вдоль берега реки, видя в ней единственный путь к спокойствию и свободе. Однако, они хорошо знали, что путь этот опасен. Вдоль всей реки Ришелье были французские передовые посты и укрепления, ибо, когда в Канаде вводилась феодальная система, то различным вельможам и туземным дворянам были розданы поместья в тех местах, где это было наиболее выгодно для всей колонии. Каждый помещик со своими вассалами {Так назывались в средние века землевладельцы, обязанные исполнять разные повивности своему господину (феодалу), от которого получили эту землю (лен). феодальной системой.}, приученными владеть оружием, представлял собою военную силу совершенно как в средневековой Европе {Или в древней Руси, где каждому, кто был пожалован от государя поместьем, предписывалось по первому зову являться в войско конну, людну и дружну.}, где ленник владел своим леном под условием выступления в поход с оружием в руках, по первому требованию. Поэтому старые офицеры Кариньянского полка и наиболее закаленные из колонистов получили участки по линии Ришелье, текущей под прямым углом к Св. Лаврентию, по направлению к области Могавков. Блокгаузы (укрепления) могли постоять за себя; но кучка путников, принужденная переходить от одного к другому, подвергалась величайшей опасности. Правда, Ирокезы воевали не с англичанами; но находясь на военном пути, они мало способны были разбирать, и американцы, если бы даже захотели, не могли отделить судьбы своей от участи французской четы, которой сопутствовали.

"лесные бродяги" везли звериные шкуры для отправки в Европу; то на маленьком челночке попадался загорелый, седоватый человек в порыжелой, слинявшей от дождей и солнца, рясе, пристававший то к тому берегу, то к другому, и выходивший у каждой индейской хижины. Если что нибудь было неладно в церкви Канадской, то в этом никак не были виновны такие деревенские священники, не щадившие ни трудов, ни условий, ни даже жизни своей, чтобы внести утешение и надежду и хоть не много просвещения в эти дикия дебри. Не раз эти встречные путяики пытались заговаривать с изгнанниками, но те спешили далее, несмотря на их сигналы и оклики. С низовьев же реки никто не перегнал их, потому что они работали веслами с ранняго утра до поздней ночи. Когда они останавливались, то втаскивали челнок на берег и разводили костер из хвороста, ибо в воздухе чуялось уже дыхание близкой зимы.

В то время как молодая француженка целыми днями просиживала на корме челна, её изумленные взоры останавливались не только на местных обитателях и их жилищах: муж и Амос Грин учили ее также любоваться картинами леса и, плывя вдоль берега, указывали ей на многое такое, чего она и не распознала бы при помощи лишь собственных пяти чувств. То выглядьшала из древесной разселины пушистая морда енота; то выдра плыла под защитою прибрежных кустов, таща во рту белую рыбку. Порою дикая кошка кралась вдоль толстого сука, не сводя злобных желтых глаз с белок, мирно игравших на другом конце его; порою стремительно и с треском пролагал себе путь сквозь спутанную поросль смолистых кустарников и черники канадский дикообраз. Она научилась отличать крик трясогузки и трепет её крыльев среди листвы; нежное щебетанье белой с черным стрепатки и протяжное мяуканье американского дрозда, по туземному - кошки-птицы. На лоне широкой, голубой реки, слушая чудную музыку природы, долетавшую с берегов, любуясь всеми красками умирающого леса, о которых только мог бы мечтать художник, она вновь стала улыбаться, и её щеки и губы окрасились цветом здоровья, какого никогда не могла дать Франция. Де-Катина видел в ней эту перемену, но испытывал не радость, а гнетущий страх: он знал, что хотя природа создала эти леса раем, но люди превратили их в ад, и что за красою этих вянущих листьев и роскошных цветов таится неописанный ужас. Часто, ночью, у потухающого костра, на своем ложе из сосновых веток, глядя на закутанную в одеяло фигурку, мирно покоящуюся рядом с ним, он думал, что не имеет права подвергать ее таким опасностям и что наутро повернет лодку к востоку, чтобы покориться всему, что ждет его в Квебеке. Но вместе с зарею приходили мысли об унижении, об унылом возвращении на родину, о разлуке, которая ждала бы их на галерах или в крепостной тюрьме, и намерение его менялось.

На седьмой день, они остановились всего в нескольких милях от устья реки Ришелье, где де-Сорень построил большой блокгауз - Форт-Ришелье. От форта было недалеко до поместья того дворянина, которого знал де-Катина и на поддержку которого они разсчитывали. Они переночевали на маленьком островке, посреди реки, и рано на заре принялись стаскивать свой челночек с песчаной отмели, на которой он стоял, когда Ефраим Савадж заворчал себе под нос и указал на реку.

Против течения неслась большая лодка с такого быстротою, какую только могли придать ей её двенадцать весел. На корме сидела темная фигура, наклонявшаяся вперед при каждом усилии гребцов, как будто пожираемая стремлением лететь вперед. Даже на таком отдалении ошибиться было невозможно. То был францискаиский монах, которого они бросили дорогою.

Спрятавшись в кустах, они дождались, пока их преследователи проплыли мимо и скрылись за поворотом реки; а потом в смущении посмотрели друг на друга.

- Ну, этого уж не изменишь, - ответил Амос.

- Однако, как же нам далее плыть? - уныло проговорил де-Катина. - Этот мстительный дьявол предупредит всех и в форте, и далее. Он побывал в Квебеке. У него губернаторская лодка: она в полтора раза быстрее вашей.

- Дайте подумать! - Амос Грин уселся на упавший кленовый ствол и оперся головою на руки.

- Чтож! - сказал он, наконец. - Если нельзя двигаться ни вперед, ни назад, то остается еще путь, а именно: в сторону. Не так ли, Ефраим? А?

- На север нам нельзя; значит - двинем на юг.

- Оставить лодку?

- Больше ничего не остается. Пойдем прямо сквозь лес к этой усадьбе на Ришелье. Монах тогда собьется со следа и уж не повредит нам, если останется на реке Св. Лаврентия.

- Больше ничего не поделаешь, - сказал с сожалением капитан Ефраим. - Не люблю ходить берегом, когда можно плыть водою, и не нырял ни на сажень в лес с самого короля Филиппа. Так уж ты держи курс и не сбивайся Амос.

- Ах; вы себе и представить не можете, как хорошо я умею ходить! На этом чудном воздухе все шла бы да шла.

- Так давайте переезжать.

Скоро они были уже у того берега и причалили у лесной опушки. Ружья и заряды, а также провиант и скудный багаж, разобрали мужчины; затем, расплатившись с индейцами и наказав им никому не говорить, куда они пошли, они повернулись к реке спиною и углубились в безмолвный лес.