Изгнанники.
Часть вторая.
Глава IX. Владелец Св. Марии.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Изгнанники. Часть вторая. Глава IX. Владелец Св. Марии. (старая орфография)

ГЛАВА IX.
Владелец Св. Марии.

Оставив направо форт Св. Людовика, откуда слышался колокольный звон, наши путники пошли самым скорым шагом, ибо солнце было уже так низко, что от кустов на полянах ложилась тень, точно от деревьев. Вдруг перед ними, между стволов, вместо зеленой травы, сверкнула синяя полоса воды, и они увидели широкую, быструю реку. Во Франции она считалась бы громадной, но их, взоры уже привыкли к еще более величественным размерам реки Св. Лаврентия. Впрочем, Амос и де-Катина уже ранее бывали на реке Ришелье, и сердца их забились, когда они взглянули на нее опять: они знали, что это прямой путь для одного - домой, а для другого - к спокойствию и свободе. Несколько дней пути вдоль реки, еще несколько дней вдоль прелестных, усеянных островками озер Шамилена и Св. Сакрамента, в тени поросшого деревьями Адирондака, - и они очутятся на верховьях Гудзона, и все пережитые ими труды и опасности станут лишь предметом воспоминаний и бесед в долгие зимние вечера.

На другом берегу лежала область грозных Ирокезов, и они увидели дым, в двух местах вздымавшийся к вечернему небу. Они помнили слова иезуита, что ни один военный отряд еще не переправлялся через реку, и поэтому пошли по тропинке вдоль её восточного берега. Однако, через несколько шагов их остановил грозный военный оклик, и перед ними сверкнули два мушкетных дула, направленные на них из чащи над тропинкой.

- Мы друзья! - крикнул де-Катина.

- Так оттуда вы? - спросил невидимый часовой.

- Из Квебека.

- А куда идете?

- Посетить господина Шарля де-ла-Ну, владельца в Св. Марии.

- Очень хорошо! Опасности нет, дю-Лют! Кроме того, с ними есть дама. Приветствую вас, сударыня, от имени моего отца!

Из чащи вышли двое, из которых один мог бы сойти за чистокровного индейца, если бы не эти вежливые слова, произнесенные на безукоризненном французском языке. Это был высокий, тонкий молодой человек, очень смуглый, с пронзительными, черными глазами и резкими, неумолимо суровыми очертаниями рта, которые указывали на несомненное присутствие индейской крови. Его жесткие, длинные волосы были собраны кверху в чуб, который, с воткнутым в него орлиным пером, составлял его едпиственный головной убор. Грубая кожаная куртка и мокасснны из оленьей шкуры напоминали одежду Амоса Грина; но блеск золотой цепи на поясе, сверкание драгоценного кольца на пальце и изящной работы мушкет придавали оттенок щегольства его наряду. Широкая полоса желтой охры на лбу и томагавк за поясом усиливали двойственность впечатления, которое производила его внешность.

Другой был несомненно природный француз, пожилой, темноволосый и жилистый, с жесткой, черной бородой и лицом, выражавшим запальчивость и силу. Он тоже был в охотничьей одежде, но опоясан яркополосатым поясом, за которым торчала пара длинных пистолетов. Его оленья куртка была украшена спереди крашеными иглами дикообраза и каймою из индейских бус, а длинные ярко-красыые штиблеты - бахромою из висячих енотовых хвостов. Опершись на свое длинное, темное ружье, он смотрел на путешественников, в то время как его спутник подвигался на встречу им.

- Извините нашу предосторожность, - говорил тот. - Никогда нельзя предвидеть, что придумают эти негодяи, чтобы обмануть нас. Опасаюсь, сударыня, что вас очень утомил долгий путь?

Бедная Адель, славившаяся аккуратностью даже среди хозяек улицы Св. Мартына, едва осмелилась бросить взгляд на свое запачканное и разорванное платье. Утомлению и опасностям она подвергалась с улыбкою, но её терпение чуть не изменило ей при мысли, что посторонние встречают ее в таком виде.

- Моя мать будет очень рада принять вас и позаботиться обо всем, что может вам понадобиться, - сказал он поспешно, как будто прочитав её мысли. Но вас, сударь, я наверно встречал прежде.

- И я - вас! - воскликнул гвардеец. - Меня зовут Амори де-Катина, бывший офицер Пикардского полка. Вы, без сомнения, - Ахилл де-ла-Ну де-СентМари, я видал вас в Квебеке на губернаторских приемах, куда вы приезжали с вашим отцом.

- Да, это я, - ответил молодой человек, протягивая руку и улыбаясь с некоторою принужденностью. - Неудивительно, что вы не сразу узнали меня, потому что когда мы виделись в последний раз, я был одет совсем иначе.

На самом деле, Катина помнил его, как одного из молодых дворян, которые в большом числе приезжали по разу в год в столицу, где справлялись о последних модах, собирали прошлогодния версальския сплетни и хоть в течение нескольких недель жили тою жизнью, которая соответствовала понятиям их сословия. Совсем другим казался он теперь, с чубом и военной раскраской, под тенью громадных дубов, с мушкетом в руке и с томагавком за поясом.

- У нас одна жизнь в лесах и другая - в городах, - сказал он, - хотя мой добрый отец упорно не желает признать этого и повсюду носит Версаль за собой. Вы знаете его, и мне не нужно вдаваться в объяснения. Но нам пора смениться; поэтому мы можем проводить вас домой.

Двое мужчин в грубых одеждах канадских оброчных поселян, держа мушкеты таким образом, что опытный глаз де-Катина тотчас различил в них хорошо обученных солдат, вдруг появились перед ними. Молодой де-ла-Ну дал им несколько кратких приказаний и затем пошел вслед за изгнанниками по тропинке.

- Вы, может быть, не знаете моего товарища, - сказал он, указывая на другого часового, - но я уверен, что его имя уже знакомо вам. Это - Грейсолон дю Лют.

И Амос, и Катина с величайшим любопытством посмотрели на знаменитого предводителя "лесных бродяг", человека, который провел всю жизнь, двигаясь все далее на запад, говоря мало, не записывая ничего, но постоянно будучи впереди, где только встречалось затруднение или опасность. В эти неведомые западные страны его влекла не вера и не жажда наживы, а исключительно любовь к природе и страсть к приключениям, при таком отсутствии самохвальства, что он ни разу не потрудился описать своих странствий, и никто не знал, где он бывал и где останавливался. На целые годы он исчезал из поселков колонистов и пропадал в обширных равнинах Дакоты или в безпредельных степях северо-запада, а потом, в один прекрасный день, приходил в Санта-Мари или другой форт немножко худее, немножко чернее и не менее молчаливый, чем всегда. Индейцы отдаленнейших частей материка знали его. Он мог поднять целые племена и приводил на помощь французам по тысяче разрисованных людоедов, говоривших на языке, которого никто не знал, и являвшихся с берегов рек, где кроме него никто не бывал. Самые смелые французские пионеры, достигнув после тысячи опасностей какой-нибудь страны, которую считали новооткрытою, всегда рисковали увидеть там дю-Люта, сидящого у костра, с трубкою в зубах. Случалось и путникам, находясь в опасности, не имея друзей ближе, как за тысячу миль, встретить этого молчаливого человека с одним или двумя оборванными товарищами, которые выводили его из затруднения, а затем исчезали так же неожиданно, как и являлись. Таков был тот, кто теперь шел рядом с ними по берегу Ришелье-реки, и де-Катина с Амосом знали, что присутствие его здесь имело зловещее значение, ибо Грейсолон дю-Лют находился всегда в тех местах, где грозила опасность.

- Что вы думаете о тех вон огнях, дю-Лют? - спросил молодой де-ла-Ну. Искатель приключений набил себе трубку скверным индейским табаком, который отделял от пачки скальпировальным ножем. Он посмотрел на два столбика дыма, которые виднелись на красном фоне вечерняго неба.

- Они мне не нравятся, - сказал он.

- Значит, там - Ирокезы?

- Да.

- Это по крайней мере доказывает, что они еще на том берегу.

- Это доказывает, что они - на этом.

- Как?

- Ирокезы на этом берегу, - сказал он. - Они переправились к югу от нас.

- А вы ничего не сказали нам! Как же, вы знали, что они переправились, и не сказали об этом нам?

- Я не знал, пока не увидал этих огней.

- И что же вы по ним угадали?

- Ну, это вам скажет всякий индейский мальчишка! - с нетерпением ответил дю-Лют. - Ирокезы на военном пути ничего не делают без цели. Поэтому они с целью показывают нам этот дым. Если бы все их военные отряды были там, это было бы безполезно. Очевидно, что их храбрецы уже переплыли реку. Они не могли сделать этого на севере, чтобы их не увидели из форта. Значит, они переправились на юге.

Амос закивал с горячим одобрением.

- Так оно и есть, - сказал он. - Это похоже на индейцев. Ручаюсь, что он прав.

- Так они могут быть в лесах и вокруг нас? Пожалуй мы и теперь в опасности! - воскликнул дела-Ну.

Дю-Лют молча кивнул головой и засосал трубку. Де-Катина посмотрел вокруг себя на высокие стволы деревьев, на вянущую листву, на мягкую траву под ногами, перекрещенную длинными вечерними тенями. Как трудно было поверить, что за всею этою мирной красотой таится такая грозная опасность, которая могла напугать и одинокого мужчину, а тем более того, кто вел с собою любимую женщину. У него вырвался глубокий вздох облегчения, когда на большой поляне он увидел крепкий частокол, а за ним высокий каменный дом. У частокола тянулись в линию около дюжины изб, крытых кедровым гонтом, причем крыши загибались кверху на нормандский лад: здесь жили вассалы под защитою господского замка, являя собой странный обломок феодальной системы в глуши американских лесов. Подойдя ближе, они заметили над главными воротами громадный, деревянный щит с нарисованным на нем гербом: на серебряном поле две полосы под углом, между тремя красными значками. На каждом углу из бойницы выглядывала небольшая медная пушка. Когда они вошли в ворота, сторож запер их изнутри, заложив громадной деревянной поперечиной. Мужчины, женщины и дети небольшою толпою стояли у замкового крыльца, где кто-то сидел на стуле с высокою спинкою.

- Вы знаете отца, - сказал молодой человек, пожимая плечами. - Он хочет думать, что никогда не покидал своего нормандского замка и все воображает себя французским помещиком и вельможею древнейшей нормандской крови. Теперь он принимает дань и ежегодную присягу от своих вассалов и счел бы неприличным прервать столь торжественную церемонию, посети его хоть сам губернатор. Но если вам интересно поглядеть, можете отойти сюда и подождать, пока он кончит. Вас же, сударыня, я немедленно провожу к моей матери, если вам угодно будет последовать за мною.

и скромно одетые, с белыми повязками на головах, дети - с разинутыми ртами и вытаращеными глазами, необыкновенно тихия от страха, внушенного почтительным видом старших. Среди них, на резном стуле с высокою спинкою, сидел пожилой человек, очень прямой и неподвижный, с чрезвычайно торжественным лицом. Это был красивый мужчина, широкоплечий и рослый, начисто выбритый, с резкими, крупными чертами, глубокими морщинами, большим носом в виде клюва и густыми щетинистыми бровями, которые поднимались дугами почти вплоть до громадного парика, пышного и длинного, как носили во Франции во дни его юности. На парике красовалась белая шляпа с красным пером, грациозно загнутая сбоку, а её обладатель был облечен в камзол из коричневого сукна, отделанный серебром на воротнике и карманах и еще очень красивый, хотя потертый и, очевидно, не раз подвергавшийся починке. Этот кафтан, черные бархатные штапы по колено и высокие, ярко вычищеные сапоги составляли такой костюм, какого де-Катина никогда не видывал в диких дебрях Канады.

Когда они вошли во двор, из толпы вышел простой земледелец и, став на колени на маленький коврик, вложил свои сложенные руки в руки господина.

- Господин де-Сент-Мари, господин де-Сент-Мари, господин де-Сент-Мари, - сказал он три раза. - Приношу вам присягу на верность, за мой лен Эрбер, которым владею, как вассал вашей милости.

- Будь верен, мой сын. Будь храбр и верен, - торжественно сказал старый дворянин и прибавил, внезапно переменив тон; - Какого чорта там тащит твоя дочь?

Из толпы вышла девушка, неся перед собою широкую полосу коры, на которой наложена была куча рыбы.

- Глупо! - воскликнул помещик. - Не воображаешь ли ты, Андре Дюбуа, что я стану разстраивать мое здоровье и съем сразу семьдесят три рыбы? Не думаешь ли ты, что мне, моим личным слугам, домочадцам и другим членам моего дома нечего делать, как только есть твою рыбу? Вперед приноси в счет твоей подати не более пяти рыб сразу. Где дворецкий? Терье, убери рыбу в наш склад и смотри, чтобы запах не дошел до голубой комнаты, или до аппартаментов барыни.

Человек в очень потертой черной ливрее, совершенно слинявшей и заплатанной, подошел с большим жестяным подносом и унес кучу белой рыбы. Затем, по мере того как ленники поочередно выходили вперед и приносили свою старозаветную присягу, каждый из них оставлял какую-нибудь часть своего промысла на содержание своего господина. Кто принес сноп пшеницы, кто меру картофеля, а некоторые давали оленьи и боброные шкуры. Все уносилось дворецким, пока вся дань не была уплачена, и странная церемония не пришла к концу. Когда помещик встал, его сын, успевший вернуться, взял де-Катина за руку и провел его сквозь толпу.

- Отец, - сказал он, - это господин де-Катина, которого мы встречали несколько лет назад в Квебеке.

Де-ла-Ну поклонился с чрезвычайной снисходительностью и подал гостю руку.

- Это мои друзья. Вот г. Амос Грин и капитан Ефраим Савадж. Жена моя тоже со мной, но ваш любезный сын уже отвел ее к вашей супруге.

- Я польщен, я польщен чрезвычайно! - воскликнул старик с церемонным поклоном. - Я помню вас очень хорошо, потому что родовитых людей не так часто встретишь в этой стране. Я помню и батюшку вашего, мы были вместе при Рокруа, хотя он служил в пехоте, а я - в Красных драгунах у Гриссо. У вас в гербе молоток на перекладине в лазоревом поле, и вот я вспоминаю, что вторая дочь вашего прадедушки вышла замуж за племянника одного из де-ла-Ну-д'Андели, которые принадлежат к младшей ветви нашего дома. Добро пожаловать, свояк!

Он вдруг обнял де-Катина обеими руками и трижды похлопал его по спине.

Молодой человек был более чем доволен таким приемом.

- Целая половина будет отдана в ваше распоряжение, доколе вы сделаете мне честь вашим пребыванием здесь. Чорт возьми! Мне не каждый день приходится принимать человека благородной крови. Ах сударь! Вот это для меня всего чувствительнее в моем изгнании, потому что с кем я здесь могу говорить, как с равным? С губернатором, с интендантом, пожалуй, с одним или двумя священниками, тремя или четырьмя офицерами; - но с кем из дворянства? Едва ли хоть с одним! Здесь покупают себе титулы, как пушной товар, и выгоднее иметь полный челнок бобровых шкур, чем родословное дерево от Роланда. Но я забываю свои обязанности. Вы и ваши приближенные, вероятно, устали и проголодались. Пожалуйте за мной в салон, и посмотрим, чем мои экономы сумеют угостить вас. Вы играете в пикет, если не ошибаюсь? Ах, я уж поотстал, но буду очень рад сыграть с вами партию.

Замок был высок и крепок, со стенами из серого камня. Большая, окованная железом, дверь, через которую они вошли, имела отверстия для мушкетных дул и вела в целый ряд погребов и кладовых, где хранились свекла, морковь, картофель, капуста, солонина, сушеные угри и другие зимние запасы. По винтовой каменной лестнице они прошли в большую кухню, высокую, с полом из плитняка, вокруг которой располагались комнаты слуг или домочадцев, как предпочитал их называть старый дворянин. Еще этажем выше находилось господское помещение, посередине которого помещалась обширная столовая с громадным очагом и грубою домодельною мебелью. Богатые ковры из медвежьих и оленьих шкур сплошь покрывали деревянный пол, и рогатые оленьи головы выглядывали между рядами мушкетов по стенам. Большой, грубо сделанный кленовый стол занимал середину комнаты, а на нем стояли пирог с дичиной, копченая лососина и большой брусничный пирог, которым голодные путники отдали должную честь. Хозяин объяснил, что он уже поужинал; но, позволив уговорить себя закусить с остальными, кончил тем, что съел больше Ефраима Саваджа, выпил больше дю-Люта, а в заключение спел французскую песенку.

есть кое-что.хорошее. Итак, вы прямо из Версаля, де-Катина? Он был построен после меня; но как я помню старую придворную жизнь в Сеи-Жермене, прежде чем Людовик стал серьезным! Ах, что это были за невинные и счастливые дни, когда мы все с восьми часов утра выходили на дворцовые лужайки для наших утренних поединков! Клянусь Св. Дионисием, я еще не совсем забыл благородное искусство и как ни стар, был бы рад случаю поупражняться.

Он приблизился своей обычной, величавой походкой к стене, на которой висели рапира и кинжал, снял их и начал примерное нападение на дверь, то наклоняясь, то откидываясь назад, отражая кинжалом воображаемые удары и притоптывая ногою, с короткими восклицаниями, составлявшими обычные выражения в фехтовальных школах. Наконец, он вернулся к гостям, тяжело дыша и со сдвинувшимся париком.

И он принялся осыпать своего гостя вопросами. До глубокой ночи, когда его товарищи давно уже храпели под одеялами, де-Катина, позевывая и жмурясь, все еще принужден был удовлетворять любопытство старого царедворца и посвящать его во все подробности самых новейших версальских сплетен.