Изгнанники.
Часть вторая.
Глава X. Гибель "Карого Оленя".

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Изгнанники. Часть вторая. Глава X. Гибель "Карого Оленя". (старая орфография)

ГЛАВА X.
Гибель "Карого Оленя".

Два дня провели наши путники в усадьбе Св. Марии и с радостью пробыли бы и дольше, ибо помещение было удобно, а хозяева радушны; но красные тона осени переходили уже в коричневые; они же хорошо знали, как внезапно снег и мороз появляются в этих северных краях, и как невозможно им будет дойти до места, если их застигнет зима.

Старый дворянин посылал разведчиков по воде и по-суху; но на восточном берегу не нашлось и следа Ирокезов, и было решено, что дю-Лют, очевидно, ошибся. С другой стороны, однако, за рекою продолжали гореть костры, показывая тем, что враги, во всяком случае, близко. Целый день столбы серого дыма видны были из окон замка и из-за палисады, напоминая обитателям усадьбы, что ужасная смерть подстерегает их.

Изгнанники отдохнули и почистились, и теперь единодушно желали продолл"ать путь.

- Когда выпадет снег, нам будет в тысячу раз опаснее, - говорил Амос, - потому что тогда наш след будет ясен и для ребенка.

- И чего нам бояться? - поддерживал старый Бфраим. - Воистину, сие есть пустыня Аравийская, хотя и ведет в долину Ханаана; но Господь Своим покровом защитит нас от сынов Иеровоама. Правь прямо, парень, и не выпускай руля, ибо Общий Кормчий приведет нас в пристань.

- И я не боюсь, Амори; я совсем уже не устала, - говорила Адель. - Нам гораздо лучше быть в английских провинциях, даже и теперь; потому что можем ли мы ручаться, что этот ужасный монах не явится с приказом тащить нас в Квебек и в Париж?...

Действительно, мстительный монах, не найдя их ни в Монреале, ни в Трех-Реках, мог вздумать искать их по Ришелье. Когда де-Катина вспоминал, как тот проплыл мимо них в большой лодке, выставив вперед свое лицо, полное нетерпения, и раскачивая свое темное туловище в такт ударам гребцов, он почувствовал, что беда, на которую намекает жена, не только возможна, но даже и неизбежна. Помещик относился к нему дружелюбно, но он не мог бы отказать в повиновении губернатору. Могучая рука, простираясь от Версаля через море, тяготела над ними и здесь, посреди девственного леса, всегда готовая схватить их и потащить назад, на унижение и горе. Нет, лучше все опасности лесов, чем это возвращение!

Между тем, помещик и сын его, не знавшие о тех настоятельных причинах, в силу которых де-Катина должен был спешить, всячески стремились уговорить его остаться и находили поддержку в молчаливом дю-Люте, немногословное бормотанье которого имело более веса, чем пространнейшая речь, так как он обыкновенно говорил только о том, что ему было известно в совершенстве.

- Вы видели мою маленькую усадьбу, - говорил старый дворянин, указывая вокруг изящным жестом своей покрытой кольцами и украшенной круженною манжетою руки. - Она не такова, как я бы желал, но все же от всего сердца предоставляется мною в ваше распоряжение на зиму, если вы и ваши товарищи пожелаете сделать мне честь и остаться. Что же касается супруги вашей, то не сомневаюсь, что она найдет, чем заняться и развлечься вместе с женой моей. Это напоминает мне, де-Катина, что вы еще не были ей представлены. Терье, поди к барыне и доложи, что я прошу ее пожаловать к нам в балдахинную залу.

Де-Катина был слишком обстрелен, чтобы удивляться по пустякам; но и он был несколько озадачен, когда дама, о которой старый дворянин всегда упоминал с такой преувеличенной почтительностью, оказалась настолько же похожей на чистокровную индиянку, как балдахинная зала - на французскую ригу. Правда, на ней был лиф из красной тафты, черная юбка и башмаки с серебряными пряжками, а у пояса висел на серебряной цепи душистый мускусный шарик; но лицо её цветом уподоблялось коре шотландской сосны, а крупный нос, резкий рот и две косы жестких, черных волос, висевшия вдоль спины, не оставляли ни малейшого сомнения относительно её происхождения.

- Позвольте мне, - торжественно сказал владелец Св. Марии, - представить вас, г. де-Катина, жене моей Онеге де-ла-Ну де-Сент-Мари, владетельнице, вследствие брака со мною, этой усадьбы, а также и замка д'Андели в Нормандии и поместья Варен в Провансе, а по собственному происхождению имеющей наследственное право по женской линии на княжеский титул в племени Онондагов. Мой ангел, я стараюсь убедить наших друзей остаться у нас в Св. Марии, вместо того, чтобы идти к озеру Шамплена.

- По крайней мере, оставьте у нас ваш Беленький Цветочек, - сказала темнокожая принцесса на безупречном французском языке, сжимая своими медно-красными пальцами белоснежную ручку Адели. - Мы сбережем ее для вас, пока не начнет таять лед и не вернутся к нам листья и ягоды. Я знаю моих соотечественников, и скажу вам, что леса полны убийства и что недаром листья приняли цвет крови, что за каждым деревом таится смерть.

Де-Катина был больше тронут прочувствованной речью хозяйки, чем всеми остальными предостережениямя. Несомненно, она лучше всех должна была понимать знамения времени.

- Не знаю, что и делать! - воскликнул он с отчаянием. - Нам необходимо идти, а между тем, могу ли я подвергнуть ее таким опасностям? Я с радостью остался бы на зиму, но даю вам слово, что это невозможно.!

- Дю-Лют, как бы нам устроить это дело? - сказал хозяин. - Какой совет дадите вы моему другу, раз ему так необходимо пробраться в английския провинции до зимы?

Смуглый и молчаливый пионер погладил бороду и задумался над этим вопросом.

- Можно посоветовать одно, - сказал он, наконец, - хотя и то рискованно. Леса безопаснее реки, потому что в тростниках всюду попрятаны челноки. В пяти милях отсюда находится укрепление Нуату, а от него за пятнадцать миль - укрепление Овернь. Завтра пойдем в Пуату лесом и посмотрим, все ли там благополучно. Я пойду с вами и даю вам слово, что, если Ирокезы там, то я уж узнаю. Барыню мы оставим тут, и если все найдем в порядке, то воротимся за ней. Таким же образом пройдем и в Овернь, и там нужно будет подождать, пока услышим, где их военные отряды. Но я так думаю, что ждать придется не очень долго.

- Как? Вы хотите разлучить нас? - вскрикнула пораженная Адель.

- Так будет лучше, сестра моя, - сказала Онега, - ласково обхватив ее рукою. - Ты не знаешь опасности, а мы знаем и недопустим, чтобы наша Белая Лилия подверглась ей. Ты останешься здесь и будешь радовать нас; а тем временем, великий вождь дю-Лют и твой муж, французский солдат, и старый воин, который кажется таким мудрым, и другой вождь, быстрый, как дикая серна, сходят в лес я посмотрят, можно ли тебе идти.

Так было решено, и Адель, несмотря на её возражения, была оставлена на понечении г-жи де-Сент-Мари, между тем как де-Катина поклялся, что без малейшого промедления вернется за нею из Пуату. Старый дворянин с сыном охотно присоединились бы к уходившим, но на них лежала ответственность за целость собственной усадьбы и всех, кто от нея зазависел; да и в лесу небольшому отряду грозила меньшая опасность, чем более многочисленному. Помещик снабдил их письмом к де-Ланну, коменданту укрепления Нуату, и на ранней заре четверо разведчиков, как тени, выскользнули из-за палисады, сопровождаемые тихо произнесенными добрыми пожеланиями сторожа, и моментально пропали во мраке обширного леса.

выше роста человека и ольховник смыкался непроходимыми чащами, разстояние надо было считать вдвойне. Они шли гуськом, - дю-Лют впереди, быстрым, беззвучным шагом дикого зверя, наклоняясь вперед, держа наготове ружье и быстро водя по сторонам своими зоркими темными глазами, замечая все от малейшей отметины на земле или дереве до движения животного или птицы в кустах. За ним шел де-Катина, затем Ефраим Савадж, затем, Амос, все настороже, с ружьями наготове. К полудню они прошли более половины дороги и сделали привал в чаще, ради скудной трапезы из хлеба и сыра, так как дю-Лют не позволил зажечь огня.

- Они еще не дошли сюда, - прошептал он. - И однако я уверен, что они уже переплыли реку. Ах, губернатор де-Лабар не знал, что делает, когда раздражил этих людей; а этот добрый драгун, которого нам послал король, знает еще меньше.

- Я видел их в мирное время, - заметил Амос. - Я торговал с Онондагами и в земле Ceнеков. Я знаю их за прекрасных охотников и мужественных людей.

- Они - превосходные охотники, только дичь, за которой они лучше всего охотятся, это - люди. Я сам водил их скальпировальные отряды, я сражался против них и скажу вам, что если приезжает полководец из Франции, который едва-едва знает, что в битве надо стоять спиною к солнцу, то такой немногого от них добьется. Толкуют о том, чтобы сжечь их села! Это так-же умно, как, разоривши осиное гнездо, воображать, что истреблены все осы. Вы из Новой Англии, сударь?

- Мой товарищ из Новой Англии, а сам я из Нью-Иорка.

- Ах, да. Я должен был догадаться по вашей походке и глазам, что вы в лесу, точно дома. В Новой Англии люди плавают по водам и больше любят бить треску, нежели оленей. Межет быть, поэтому и лица их так печальны. Я сам был на океане и помню, что мое лицо тоже было печально. Однако, ветра почти нет, и потому думаю, что безопасно закурить трубки. При хорошем ветре, я видал, что зажжепная трубка может привлечь отряд за две мили; по деревья задерживают запах, и носы у Ирокезов менее чувствительны, чем у Ciy и у Дакотов. Да поможет вам Бог, сударь, если когда-нибудь у вас будет война с индейцами! Оно скверно для нас, но было бы в тысячу раз хуже для вас.

- А почему?

- Потому что мы сражались с индейцами с самого начала и никогда не забываем о них при постройке. Видите, как вдоль этой реки каждый дом и каждый поселок служит поддержкой для соседа? Но вы... Клянусь Св. Анною из Бопре, у меня собственный скалъп зачесался, когда я дошел до ваших границ и увидал одинокие домики и маленькия расчистки в лесах, без помощи на двадцать мил в окружности. Война с индейцами - это чистилище для Канады, но для английских провинций она была бы адом.

- Мы в дружбе с индейцами, - сказал Амос. - Мы не стремимся к завоеваниям.

- Ваш народ умеет завоевывать, не болтая об этом, - заметил дю-Лют. - Мы же бьем в барабаны, машем знаменами, поднимаем суматоху и не добиваемся ничего особенного. У нас в Канаде было только два заметных человека: г. де-ла-Салль, которого застрелили его собственные люди на низовьях большой реки, и старый Фронтенак, которого придется вернуть, чтобы Новая Франция не обратилась в пустыню стараниями Пяти-Племен. Меня нисколько не удивит, если через два года белый с золотом флаг будет развеваться только на скале Квебека. Но я вижу, г. де-Катина, что вы смотрите на меня с нетерпением, и знаю, что вы считаете каждый час до возвращения в Св. Марию. Итак идем, и пусть вторая часть нашего пути будет столь же мирной, как и первая.

Еще час или более они пробирались сквозь лес вслед за старым французским пионером. Был чудный, почтя безоблачный день, и лучи солнца, проникая сквозь листву, точно накидывали на траву тонкую золотую сетку. Случалось, что лес редел, и тогда яркий свет лился на них; но вслед затем они тотчас опять погружались во мрак, куда только местами сквозь густой лиственный покров пробивался одинокий солнечный луч. Эти внезапные переходы от света к тьме были бы восхитительны, если бы сознание грозной опасностя, таившейся в каждом тенистом уголке, не наполняло душу скорее ужасом, нежели восторгом. Легко и молчаливо шагали четверо мужчин между громадными стволами.

Вдруг дю-Лют присел на колени и приложил ухо к земле; затем встал, покачал головой и лошел далее с серьезным лицом, еще пристальнее всматриваясь в тени по всем направлениям.

- Вы услышали что-нибудь? - прошептал Амос.

Дю-Лют приложил палец к губам, а минуту спустя опять приник ухом на земле, после чего вскочил с видом человека, услышавшого то самое, чего ожидал.

- Идите дальше, - сказал он спокойно, - точно так же, как шли до сих пор.

- Что там такое?

- Индейцы.

- Впереди?

- Нет, сзади.

- Что они делают?

- Выслеживают нас.

- Сколько их?

- Я думаю, двое.

- Не оглядывайтесь, - строго шепнул дю-Лют. - Идите, как до сих пор.

- Это - враги?

- Ирокезы.

- Они преследуют нас?

- Нет, теперь мы преследуем их.

- Далеко ли они?

- За двести шагов, я думаю.

- Значит, им нас не видно?

- Я думаю, но не уверен. Кажется, они идут по нашему следу.

- Что же мы сделаем?

- Обойдем кругом и зайдем сзади них.

Круто повернув на лево, он повел их по лесу, описывая дугу, поспешно, но беззвучно скользя в самой густой тени деревьев. Затем он опять обернулся и тотчас остановился.

- Вот наш след, - сказал он.

- Да, и по нему прошло двое краснокожих! - вскричал Амос, нагнувшись и указывая на подробности, совершенно незаметные для Ефраима Саваджа и для де-Катина.

- Взрослый воин и юноша, - сказал дю-Лют. - Они идут быстро, вы видите: едва вдавлены пятки их мокассин. Они идут гуськом. Теперь пойдемте за ними, как они шли за нами, и посмотрим, не будем-ли счастливее.

Он быстро пошел по следу, держа наготове мушкет, а прочие не отставали от него; но не было ни звука, ни признака жизни в тенистых дебрях перед ними. Дю-Лют остановился и уперся ружьем о землю.

- Они все еще сзади нас, - сказал он.

- Все сзади?

- Да. Вот где мы свернули. Они поколебались, как видно по следам, а потом пошли за нами.

- Если мы сделаем еще круг, да поскорее, то можем нагнать их.

- Нет, они теперь насторожились. Они знают, что мы вторично идем по своим же следам ради них. Прилягте-ка сюда за упавшее дерево: попробуем, не увидим ли мы их.

Немножко в стороне от того места, где они стояли, лежал большой гнилой чурбан, весь зеленый от плесени и поросший розовыми и красными грибами. Француз прилег позади него вместе с тремя товарищами, высматривая между ветками заслонявшого их кустарника. Все та же широкая полоса света лилась между двух сосен; за исключением её кругом было темно и тихо, точно в обширном храме с деревянными колоннами и лиственной кровлей. Не хрустнул сучок; не хлестнула ветка, не раздалось ничего, кроме резкого лая лисицы где то в глубине лесной. Дрожь возбуждения пробежала по телу де-Катина. Это напоминало ему те игры в прятки, которыми забавлялся двор среди версальских дубов и тисовых изгородей, когда Людовик находился в хорошем настроении духа, но там фантом был резной веер или ящичек конфект, а здесь грозила смерть. Прошло десять минут, но ничего позади них не обнаруживало присутствия живого существа.

- Вы их видите?

- Нет.

- Почему же вы знаете?

- Я видел, как белка вышла из норы вон на той большой березе, а потом кинулась обратно, как будто испугалась чего. Из её норы ей видно что делается в тех кустах.

- Как вы думаете, они знают, что мы тут?

- Им нас не видно, но они подозревают. Они боятся западни.

- Что-ж, кинуться нам в кусты?

- Они застрелят двоих из нас и исчезнут как тени. Нет, нам лучше итти своей дорогой.

- Но они пойдут за нами.

- Навряд ли: нас четверо, а их только двое, и они знают, что мы насторожились и что умеем распознавать след не хуже их самих. Ступайте за эти деревья: оттуда нас не видно. Так! Ну, нагибайтесь, пока не минуем ольховник. Теперь надо итти скорей, потому что где два Ирокеза, там, верно, недалеко есть двести.

- Слава Богу, что я не взял Адель! - вскричал де-Катина.

- Да, сударь. Хорошо делать себе из жены товарища, но не на границах области Ирокезов или какой-нибудь другой индейской страны. Ах, вот и речка Аджидиумо, где индейцы ставят сети на осетров. До Пуату еще семь миль.

- Значит, мы не дойдем до сумерок?

- Думаю, что лучше нарочно дождаться сумерок. Раз ирокезские разведчики зашли уж сюда, то их, вероятно, множество вокруг Пуату, и последняя часть пути будет для нас самою опасною, тем более если эти двое побегут вперед и предупредят прочих. - Он помолчал с минуту, наклонивши вбок голову и напрягая слух, потом прибавил: - Клянусь св. Анною, мы от них еще не отделались. Они все идут по нашему следу.

- Вы их слышите?

- Да, они недалеко. Ну, на этот раз они увидят, что могли бы и не ходить за нами. Вот, я вам покажу лесной фокус, которого вы, пожалуй, еще не видали. Снимайте мокасины.

Де-Катина стащил башмаки, то-же сделал и дю-Лют.

- Наденьте их вместо перчаток, - сказал пионер, и минуту спустя Ефраим Савадж и Амос надели себе на руки обувь товарищей.

- Мушкеты можете укрепить на спине. Так. Теперь ступайте на четвереньках, сгибайтесь хорошенько, давите руками покрепче. Великолепно! Так двое будут оставлять след четверых. Теперь следуйте за мною, сударь!

Он начал скакать от дерева к дереву по направлению, параллельному нути товарищей, не особенно отдаляясь от них, потом вдруг кинулся за куст и дернул де-Катина за собою.

- Через несколько минут они пройдут мимо, - прошептал он. - Если возможно будет избежать, не стреляйте! - что то сверкнуло в руке дю-Люта, и его спутник, взглянувши вниз, увидел, что тот вытащил из за пояса острый маленький томагавк. Снова безумный, дикий трепет пробежал по его солдатским жилам, и он пристальнее стал вглядываться в путаницу ветвей, ожидая индейцев, которые должны были показаться под сводами деревьев.

Вдруг он увидел что то движущееся. Оно скользило как тень от ствола к стволу, и так быстро, что де-Катина не мог бы сказать, человек это, или зверь. Снова и снова мелькало у него в глазах: то одна тень, то две тени, молчаливые, крадущияся, точно волк-оборотень, которым нянька пугала его в детстве. Затем, на несколько минут все замерло и, наконец, из кустов выползло страшнейшее по виду изо всех существ, ходящих по земле: ирокезский вождь в военном уборе.

великаном, потому что от унизанных бусами мокассин до верхняго пера его головного убора было поболее сажени. Одна сторона его лица была разрисована сажей, охрой и киноварью на подобие собачьей морды, а другая половина изображала птицу, так что общий вид получался неописанно фантастический и странный. Его набедренная повязка была наверху перетянута вампумовым поясом, а у верхняго края длинных наколенников (штиблет) развевались при каждом его движении с дюжину вражеских чубов. Голова его была наклонена вперед, глаза сверкали зловещим блеском, а ноздри раздувались и сжимались, как у раздраясенмого животного. Его ружье было направлено вперед, и он крался, согнув колени, высматривая, прислушиваясь, то останавливаясь, то кидаясь вперед, являясь истинным олицетворением осторожности. В двух шагах за ним шил мальчик лет четырнадцати, одетый также, но с нераскрашенным лицом и без ужасных трофеев у штиблет. Это был его первый поход, а глаза уже сверкали и ноздри трепетали от той же жажды крови, какая пылала в старшем. Так они подвигалясь, молчаливые, ужасные, выходя из мрака леса, как их племя вышло из мрака истории: с железными телами и душами тигров. Они уже поравнялись с засадою, как вдруг что то привлекло внимание молодого воина, какая нибудь сдвинутая ветка или сорванный листок, и он остановился с выражением подозрения во всех чертах. Еще мгновение, и он предупредил бы своего спутника; но дю-Лют уже выскочил вперед и вонзил свой топорик в череп старшого воина. Де-Катина услышал глухой треск, точно от топора, пролагающого себе путь в гнилое дерево, и индеец упал, как бревно, с ужасным хохотом. Юный воин перескочил, как серна, через погибшого товарища и кннулся в лес; но минуту спустя, впереди, среди деревьев, раздался выстрел, а потом слабый, жалобный крик.

- Это его предсмертный вой, - сказал дю-Лют спокойно. - Жалко было стрелять, а всё лучше, чем упустить. .

В это время подошли остальные, причем Ефраим забивал новый заряд себе в мушкет.

- Кто смеялся? - спросил Амос.

- Вот он, - сказал дю-Лют, кивая на умирающого воина, голова которого плавала в кровавой луже, а грубо размалеванные черты замерли в неподвижной улыбке. - Это у них обычай при получении смертельного удара. Я видел, как один предводитель Сенеков хохотал шесть часов подряд у столба, где его пытали. Ах, он готов!

Пока он говорил, индеец еще раз дернул руками и ногами и вытянулся неподиняшо, усмехаясь, с лицом, обращенным к полоске синяго неба над ним.

- Это великий вождь, - сказал дю-Лют. - Это - "Карий Олень" Могавков, а тот - его второй сын. Мы пролили первую кровь, но не думаю, чтобы она была последней, потому что ирокезы не дают своим военным вождям умирать неотомщенными. Он был могучим бойцом; вы можете убедиться в этом, взглянув на его шею.

На убитом было странное ожерелье из нанизанной на веревку, почерневшей бобовой шелухи, как показалось де-Катина. Когда же он присмотрелся, то увидел с ужасом, что это была не бобовая шелуха, а высохшие человеческие пальцы.

- Все правые указательные, - сказал дю-Лют; - следовательно, каждый представляет собою жизнь. Их здесь всего сорок два. Восемнадцать взято от убитых в бою, а прочие двадцать четыре от замученных пленных.

- Почем вы это знаете?

- Потому что только восемнадцать с ногтями. Если Ирокез берет человека живьем, то прежде всего скусывает ему ногти. Вы видите, что ногтей не хватает на двадцати четырех.

Де-Катина содрогнулся. Что же это за дьяволы, к которым забросила его злая судьба? И возможно ли, чтобы его Адель попала в руки таких чертей? Нет, нет! Без сомнения, Милосердый Бог, ради которого они уже столько перетерпели, не допустит такого бедствия! А между тем, эта горькая участь постигала других женщин, не менее нежных, чем Адель, и других мужчин, таких же любящих, как он. Была-ли хоть одна деревушка в Канаде, где не хранилось бы з памяти страшных событий?

Смутный ужас охватил его. В тех темных изгибах души, где нет сознания, а только инстинкты и впечатления, нам более известно о будущем, чем мы сами полагаем. Какой то тяжелый страх навис над ним, словно туча. Окружающия деревья с большими выдающимися ветвями казались ему тумавными демонами, протягивавшими длинные руки, чтобы схватить его. Пот выступил у него на лбу, и он тяжело оперся на мушкет.

- Клянусь св. Евлалией, - сказал дю-Лют, - для старого вояки вы слишком побледнели, сударь, от небольшого кровопролития.

- Мне нездоровится. Позвольте хлебнуть коньяку из вашей фляги.

- Вот она, товарищ. На здоровье! Ну, отчего бы мне не взять этот славный скальп, чтобы было что принести с прогулки?

Он взял между колен голову индейца и в минуту, круговым движением ножа, отделил отвратительный, мокрый трофей.

- Пойдемте! - сказал де-Катина, отворачиваясь с негодованием.

- Да, пойдем; только я возьму еще этот вампумовый пояс, помеченный знаком медведя. Так! Ну, а ружье! Посмотрите: на замке написано "Лондон". Ах, господин Грин, господин Грин! не трудно угадать, кто снабжает оружием врагов Франции!

Наконец они удалились; дю-Лют нес свою добычу, а краснокожий все с тою-же усмешкой лежал под тихими деревьями. Мимоходом, они увидели и мальчика, который, скорчившись, лежал в кустахе, куда упал. Пионер шел очень быстро вплоть до впадения в большую реку маленького притока. Тут он снял сапоги и штиблеты, и вместе с товарищами прошел с полмили вброд.

и подвигаться опасно, так как лес редеет.

Они пролежали в ольховнике, пока тени из коротких не стали длинными, и белые облака, скользившия над ними, не приняли розоватого оттенка от заходящого солнца. Дю-Лют, с трубкою в зубах, свернулся в комочек и впал в легкую дремоту, прислушиваясь и вздрагивая при малейшем шорохе. Американцы долго шептались между собою; Ефраим рассказывал какую-то длинную повесть о крейсировании брига "Промышленность", ходившого в Джемстоун за сахаром и патокой; но, наконец, успокоительный шелест ветерка в ветвях усыпил и его, и оба заснули. Один де-Катина не спал. Его нервы еще трепетали после того странного и внезапного ощущения мрака, вдруг охватившого ему душу. Что это могло значить? Неужели предостережение, что Адель в опасности? Он слыхал о подобных предчувствиях; но разве не в безопасности она осталась, за частоколом и пушками? Завтра к вечеру он увидит ее вновь. Глядя на небо сквозь сетку медно-красных листьев, под которыми лежал, он почувствовал, что душа его как будто несется вслед за облаками над его головой, и он снова видел себя сидящим на скамье из испанской кожи у окошка, выдающагося над улицей Св. Мартына; снова качался со скрипом золоченый тючок над окном; снова рука его обнимала трепетную, робкую Адель, которая сравнила себя с маленькой мышкой в старом доме и, однако, нашла в себе мужество не отставать от него на таком тяжелом пути. Опять он был в Версали, видел карие глаза короля, ясные черты де-Ментенон, опять скакал по их поручению в Париж... Все это представлялось ему так ясно и живо, что он вздрогнул, придя в себя среди американского леса, потемневшого пред наступлением ночи, и видя, что проснувшийся дю-Лют готов продолжать путь.

- Вы не спали? - спросил пионер.

- Нет.

- Вы ничего не слышали?

- Ничего, кроме уханья совы.

- Мне показалось, что во сне я слышал далекий выстрел.

- Во сне?

- Ну, да. Во сне я так-же слышу, как и на яву, и не забываю того, что слышу. Теперь идите за мною по пятам, и мы скоро будем в форте.

совсем рядом.

- Я и не слыхал их сначала.

- Значит, видели?

- И не видал.

- Так как-же вы узнали, что они тут?

- Вы - настоящий житель лесов.

- Я думаю, что этот лес полон Ирокезов, хотя нам посчастливилось не столкнуться с ними. Такой известный вождь, как Карий Олень, не пойдет без большой свиты и по пустякам. Они замышляют пакости на Ришелье-реке. Вы теперь не жалеете, что пошли без супруги?

- Я благодарю за это Бога.

- Боюсь, что в лесу будет неспокойно до самой весны. Вам придется до тех пор пробыт в Св. Марии, если де-ла-Ну не сможет дать вам конвоя.

- Да, это - дьяволы, какие только мыслимы на земле. Вы поморщились, когда я снял скальп с Карого Оленя; но еслибы вы насмотрелись на индейцев, как я, то и у вас бы сердце ожесточилось. А теперь мы у самого края опушки; укрепление же столт вон там, за кленами. У них плохие сторожа; я вот уже минут десять жду оклика: "кто идет?" Вас не подпустили так близко к Св. Марии; а между тем де-Ланн - такой же старый вояка, как де-ла-Ну. Отсюда не видно, но вон там, у реки, у него бывают учения...

- Часовых нет, а люди - на ученье! - презрительно воскликнул дю-Лют. - Однако, это так: я сам вижу ряды, и каждый стоит, как сосновый пень! Взглянешь на них, так подумаешь, что нет ни одного индейца вплоть до Оранжа. Мы подойдем к ним, и св. Анна - свидетельница, я выскажу их командиру, что думаю о его распорядительности.

произнес ни слова. Было что-то странное в таком молчании, и лицо дю-Люта стало меняться по мере того, как глаза видели яснее. Он повернул голову и взглянул на реку.

- Боже! - закричал он. - А где же форт?

Они миновали группу кленов, но вместо очертаний блокгауза увидели пустое место. Форт исчез!