| Автор: | Захер-Мазох Л., год: 1870 |
| Категория: | Роман |
XXXVI. Новые подкопы
Представитель полицейской власти принял иезуита в своем рабочем кабинете, усадил его на диван под портретом императрицы и предложил ему сигару.
-- Я пришел к вам по одному чрезвычайно щекотливому вопросу, -- конфиденциальным тоном начал патер Глинский, потирая руки, -- и рассчитываю на вашу всем известную скромность.
-- Это отличительная черта моего характера, -- согласился Бедросов, -- говорите прямо, что ваш граф опять натворил и из какой истории мне придется на этот раз выручать его.
Мой бывший питомец страстно влюбился в одну молодую особу и собирается на ней жениться. Она дочь весьма почтенных родителей и во многих отношениях была бы подходящей для него партией, но есть обстоятельства, которые заставляют меня опасаться этого брака.
-- Кто она такая?
-- Малютина.
-- Эмма?
-- Вы ее знаете?
Еще бы! Я был другом ее отца и носил ее на руках, когда она была ребенком, я и теперь вижусь с ней очень часто.
-- Вы не подозреваете ее в убийстве?
Бедросов улыбнулся.
-- Извините меня, ваше преподобие, -- сказал он, -- откуда явилась у вас такая странная мысль?
-- Вы не допускаете возможности совершения преступлений под влиянием необузданного фанатизма?
Эмма вовсе не экзальтированная девушка; я нахожу, что она холодна и благоразумна не по годам.
-- Вы полагаете, что она неспособна увлечься сумасбродною идеей... например, политической?
-- Ни в коем случае: я уже заметил вам, что Эмма Малютина очень сдержанная и скромная девушка.
-- Я знаю наверно, что она имеет тайные сношения...
-- С кем?
С купцом Сергичем.
-- Это старый знакомый ее матери, очень добрый и скромный человек.
-- По ночам в его доме она переодевается в мужское платье и отправляется в Красный кабачок. Неужели это не кажется вам странным?
Да... только это ничего не доказывает. Поручик Ядевский влюблен в Эмму и надеется на ней жениться, она же, как видно, предпочитает сделаться графинею Солтык - поощряет ухаживания графа, но скрывает от него свои тайные свидания с Ядевским. Вот вам простое объяснение ее ночных прогулок. Малютина - девушка безукоризненная во всех отношениях, даже не кокетка в буквальном смысле слова. Желание ее сделаться женой богатого графа нельзя назвать преступлением.
-- Ее подозревают в убийстве Пиктурно.
И это для меня не новость. Эмма была причиной американской дуэли между этим студентом и графом Солтыком. Молодому человеку не посчастливилось, и он был принужден лишить себя жизни.
-- Допустим, что все это правда... но меня тревожит мысль о том, что граф будет замешан в какую-нибудь интригу политического свойства.
-- Повторяю вам, тут главную роль играет любовь, -- усмехнулся Бедросов, -- тем не менее, я воспользуюсь вашими указаниями и приму все зависящие от меня меры для того, чтобы разъяснить этот вопрос... прикажу полицейским агентам следить за Эммой.
-- Недурно было бы, если бы вы лично переговорили с ней об этом предмете... От вашего внимания не ускользнут некоторые оттенки, которые кажутся мне неудобопонятными.
-- Извольте, я готов сделать и это. Вы же со своей стороны постарайтесь удержать графа от визитов к Малютиной хоть на несколько дней. Займите его чем-нибудь, придумайте для него постороннее развлечение.
Постараюсь всеми силами и, если узнаю что-нибудь новенькое, немедленно сообщу вам.
Собеседники расстались. Улыбку Бедросова можно было бы перевести словами: "Куда как ты наивен, приятель, несмотря на то что ты член ордена иезуитов!" А дружеское рукопожатие патера означало: "Этот полицейский крючок чрезвычайно недальновиден!".
Глинский немедленно послал эстафету к родственнику графа, господину Тараевичу, отъявленному кутиле и страстному игроку. Когда тот приехал в Киев и остановился в "Европейской гостинице", патер тотчас же отправился к нему для переговоров. Иезуит знал, что за известную сумму денег этот человек будет слепым орудием в его руках.
Спустя час после их встречи нежный родственник, как бомба, влетел в кабинет Солтыка и чуть не задушил его в своих объятиях.
-- Милый мой Богуслав! -- воскликнул он. -- Вот я и опять в Киеве! Я готовил тебе приятный сюрприз и потому не известил тебя заранее о моем приезде. Как мы покутим здесь с тобою, милый друг!..
Граф вздохнул свободнее, узнав, что Тараевич приехал в Киев не надолго, и тотчас же приказал своему камердинеру привезти из гостиницы его багаж и приготовить помещение в доме.
-- С чего же мы начнем наши невинные развлечения? Надо составить программу.
-- Как тебе угодно.
-- Сегодня мы обедаем в клубе, поиграем в картишки; оттуда поедем в театр... Что сегодня дают?
"Травиату".
-- Отлично!.. Прямо из оперы катнем к цыганам. Говорят, там завелась такая красавица, какой никогда и не видывали... Земира... Неужели ты с ней еще не познакомился?
-- Слышал кое-что.
-- Красавица-дикарка, чистейшая баядерка!
Программа Тараевича заинтересовала графа - ему захотелось взглянуть на хорошенькую цыганку. После обеда в клубе сели играть в макао. Приезжий гость был, как говорится, навеселе и играл отчаянно, но фортуна улыбалась ему, и он уехал из клуба с полными карманами денег. В театре он вел себя почти неприлично, поднес примадонне великолепную бонбоньерку и после каждой арии кричал во все горло "Браво!".
Послушай, мой милый, веди себя сдержанней. Цыганки кокетливы и любят, чтобы за ними ухаживали, но строгость их нравов не подлежит сомнению. Не затевай скандала, иначе их смуглые рыцари без церемоний пустят в дело кинжалы.
-- Знаю, знаю! -- проворчал Тараевич.
позах сидели и лежали украшенные драгоценностями загорелые дочери Индии. Большие черные глаза их напоминали глаза газели, улыбка не покидала их уст, белоснежные зубы так и сверкали при ярком освещении. Они были окружены целой толпой поклонников. Две-три пары молодых цыганок плясали посреди залы под звуки тамбурина.
Граф стоял у колонны, между тем как его родственник вполголоса разговаривал со старой безобразной цыганкой. Эта последняя как бы в знак согласия кивнула головой, и тут же к Солтыку подошла стройная черноокая красавица. Плечи ее были обнажены, волосы перевиты жемчугом и кораллами. Костюм ее состоял из широких турецких панталон, короткой пестрой юбки и ярко-красной бархатной курточки, украшенной драгоценными камнями. На ногах были надеты вышитые золотом туфли.
Здравствуй, граф, -- улыбаясь, сказала она.
-- Разве ты меня знаешь?
Знаю... А ты меня не знаешь. Я Земира, так называемая киевская звезда. Нравлюсь ли я тебе?
-- Обратись с этим вопросом к своему жениху.
-- У меня нет жениха... ей-богу нет!
Цыганским клятвам никто не верит.
Уж больно ты умен, барин, как я вижу, -- заявила черноокая красавица. -- Говорят, все киевские знатные дамы от тебя без ума. Почему же не может влюбиться в тебя простая бедная цыганка? Ну, скажи, по крайней мере, что я хороша.
-- Этого я не отрицаю.
-- Хорошее всем нравится... так полюби меня!
Солтык засмеялся.
Не смейся! -- и цыганка топнула ногой. -- Я хочу, чтобы ты меня полюбил! Выпей вот это, -- прибавила она, подавая ему пузырек с жидкостью, -- и ты наверняка в меня влюбишься.
-- Меня ты не очаруешь ни огненным взорам, ни любовным напитком.
Земира отступила на несколько шагов, протянула руки к графу, а затем прижала их к груди, нашептывая какие-то непонятные слова.
-- Колдовство действует только на тех, кто ему верит! -- пошутил Солтык.
Да ведь и ты не каменный!.. Покажи-ка мне свою руку.
-- Ты видишь что-то недоброе?
-- Мало ли что написано в книге судеб!
Но я желаю узнать, что меня ожидает в будущем?
Твоя жизненная линия внезапно пресекается... ты умрешь скоро... и умрешь ужасной, насильственной смертью.
-- Ты хочешь уехать домой? -- спросил тот.
Нет... мне пить хочется. Стакан хорошего вина развеет и этот удушливый запах цветов, и эти резкие звуки скрипок, и неприятное впечатление от этих лукавых смуглых красавиц. Мне так и мерещится, что они вот-вот превратятся в ядовитых змей!
Между тем как Солтык и Тараевич опорожняли одну бутылку за другой, Бедросов получил от своего агента следующее донесение:
"Эмма Малютина действительно бывала в Красном кабачке и приходила туда в мужском платье. Студент Пиктурно ухаживал за содержательницей кабачка, Рахилью Басси, посещал ее почти ежедневно. В ту ночь, когда он пропал без вести, ни Малютиной, ни еврейки не было в Киеве".