| Автор: | Захер-Мазох Л. |
| Категория: | Роман |
Том третий
40. Гром среди ясного неба
Дожди прекратились, ледяной ветер подул над равниной, разорвал серый занавес, свисавший с неба, и быстро высушил улицы и дороги. Солнце приветливо осветило зеленеющие всходы и украсившиеся почками деревья, вороны с радостным карканьем перелетали с места на место, воробьи стайками собирались на плетнях, первые ласточки облетали соломенные деревенские кровли.
В михайловском дворе опять стояли три роковые, крытые холстом повозки, а перед домом - на корточках, на лавках, на досках и на ступеньках - сидели евреи в черных лапсердаках. Это была форменная осада. Поскольку денег ни у кого, даже у Зиновии, не было, двери заперли. Однако настырные кредиторы устроили пост снаружи, готовые наброситься на любого, кто переступит порог. Первым, кто угодил им в лапы, оказался Менев.
Поскольку на этот день была назначена давно запланированная охота на волков. Едва он с ружьем вышел на крыльцо, евреи с жалобными причитаниями окружили его плотным кольцом и принялись хватать за одежду.
- Высокородный барин! Мы будем довольны даже мизерным платежом, - умоляли они, - по десять гульденов на человека.
- Ни копейки, - сухо отрезал Менев и вскочил на лошадь, которую подвел Мотуш.
Теперь появилась Зиновия.
- Милостивая госпожа, - завопили евреи, целуя ее в плечи и в локти, - подсобите нам, скажите высокородным барыням свое слово, чтобы они немного нам заплатили.
- Прочь с дороги, - закричал Менев, - иначе я по вам выстрелю.
Все тотчас же расступились. Он рысью поскакал за ворота, а Зиновия спаслась, юркнув обратно в дом.
Между тем через некоторое время к крыльцу подкатила коляска, и Зиновия вернулась с бабушкой Иваной и Лидией. Разъяренные евреи столпились вокруг дам. Каждый из них норовил отпихнуть сотоварища и, жалобно причитая, размахивал высоко над головой своим счетом. И только благодаря кнуту Мотуша дамам удалось-таки сесть в коляску и благополучно отбыть со двора. Однако озлобленные кредиторы тоже залезли в свой рыдван и преследовали их по пятам по имперской дороге до самой столицы округа.
Только теперь Наталья осторожно высунула голову в окно, потом медленно приоткрыла входную дверь и пересекла двор, чтобы затворить и запереть на засов ворота.
За этим занятием она вдруг услышала сердечное «С добрым утром!». На улице остановился, верхом на лошади, Сергей.
- Вы наконец вернулись? - приятно удивившись, спросила Наталья.
- Я только что прибыл.
- Меня это очень радует, но дома никого нет, кроме мамы, да и той нездоровится. Зиновия же недавно уехала в город. Если вы пришпорите лошадь, то еще успеете ее нагнать.
- Вам со мной, видать, очень скучно, - ответила девушка, простодушно надув губки.
- Напротив, я беседую с вами даже тогда, когда вы ни слова не произносите, когда я могу просто на вас смотреть.
Наталья счастливо улыбнулась.
- Однако вам все же не следует задерживаться подле меня, - сказала она, - потому что сейчас мне лучше побыть одной. Вы не сердитесь за то, что я говорю вам это?
- Нет, разумеется, не сержусь.
- Тогда я немного вас провожу.
Она вышла за ворота и рядом с его лошадью, которую Сергей пустил шагом, двинулась по деревне. Они почти не разговаривали, а только все чаще поглядывали друг на друга. И на ее лице, как и на его, светилась тихая радость. У пересечения улиц Наталья остановилась и протянула ему руку.
- Здесь я попрощаюсь, - сказала она. - Когда я вас снова увижу?
- Как только вы этого пожелаете.
- В таком случае приезжайте еще сегодня. Хорошо?
- Я рад, что могу приехать. Адье!
- До свиданья!
Когда Наталья вернулась, из дома доносился беспорядочный шум, слуги стояли на дворе и шушукались. Потом отчетливо послышались голос Менева и громкий плач Аспазии. Наталья стремглав взбежала по ступенькам и прошла в салон, где ее мать, прижав к лицу носовой платок, лежала в кресле, а отец, гневно сопя, расхаживал из угла в угол, в то время как Лепернир, бледный как покойник, стоял, прислонившись к окну.
- Оставь нас одних, - приказал ей Менев.
- А мне, наоборот, кажется, что мое присутствие здесь крайне необходимо, - спокойно возразила Наталья.
- Впрочем, я не против, чтобы ты узнала, до чего опустилась твоя мамаша.
- Стилян! - вскричала Аспазия. - Пощади меня перед моим ребенком!
Наталья приблизилась к Аспазии и обняла ее, словно желая защитить.
- Моя мама не может сделать ничего плохого, - проговорила она.
Аспазия в порыве нежной признательности схватила руку дочери и поцеловала ее.
- Ты, видать, собираешься ее оправдывать? - снова разбушевался Менев. - Или ты станешь лгать, - продолжал он, обернувшись к жене, - отрицая, что я застал тебя во время любовного свидания?
- Я не стану лгать, - выдавила из себя вконец уничтоженная Аспазия. - Я провинилась, но не настолько, как ты полагаешь.
нам остается делать. В обществе существуют законы, которые никому не позволено безнаказанно нарушать.
- Я полностью к вашим услугам, - проговорил кадет, - но прошу вас пожалеть свою супругу. Она совершенно не виновата.
- Ну, это уж слишком, - вмешалась Наталья, бросаясь к отцу. - Твоя дуэль с Леперниром была бы попросту смехотворной, я даже не вижу причин для нее. Мама самым невинным образом позволила за собой поухаживать, и ничего более.
- Чем ты можешь доказать это?
- Это подсказывает мне мое чувство. Разум может заблуждаться, а сердце - нет.
- Клянусь тебе, - снова заговорила Аспазия, - что между нами не произошло ничего, что хоть в малейшей степени оскорбляло бы твою честь.
- Пустые слова!
- Разве не достаточно того, что моя мать позволила соблазнить себя всякими глупостями? - сказала Наталья. - И разве теперешним конфузом она уже не искупила свою вину? Разве у тебя есть право сомневаться в ней? Да будь она даже во сто крат виновнее, с чего ты набрался смелости судить ее? Или тебя самого не в чем упрекнуть?
Менев смущенно жевал свой ус.
- Долгие годы вы жили в мире и согласии, - продолжала Наталья, - любили своих детей, вас все вокруг уважали, а теперь какой-то каприз, какая-то минутная слабость могут поставить все это под сомнение? Нет, отец, здесь нужно выбрать одно из двух: или ты прощаешь мать, или она немедленно покидает этот дом, но тогда и я уйду вместе с ней.
- Вздор! - проворчал Менев.
Наталья взяла мать за руку и подвела к нему. Менев начал смягчаться, однако еще не капитулировал.
- Что ты надумала? - проговорил он. - Содеянное так быстро не зарубцуется. Может, со временем…
- Прощают или сразу, или никогда.
- Я не могу.
- В таком случае мы пошли, - решила Наталья.
Она повернулась было к дверям.
- Погоди! - крикнул Менев и уже в следующее мгновение протянул жене руку.
- Спасибо вам, барышня, - заговорил Лепернир, извлекая из внутреннего кармана на груди лист бумаги. - Распорядитесь этим письмом по своему усмотрению. Пожалуйста, простите меня, что я столь ребячливым образом нарушил ваш покой, и смею вас заверить, что я всегда буду с глубоким уважением вспоминать о вас. Всех вам благ и прощайте!
Он поклонился и навсегда покинул Милайловку.
Наталья пробежала глазами письмо и затем протянула его отцу. Тот прочитал следующее: «Я приму вас, но лишь для того, чтобы сообщить вам, что как честная женщина не могу ответить взаимностью на ваши чувства, и чтобы просить вас впредь избегать меня и не посещать мой дом. Аспазия».
После этого Наталья проводила Аспазию в ее комнату и оставила там наедине с раскаянием и слезами. Когда она воротилась, Менев уже оседлал лошадь и без шапки ускакал из имения. Ему потребовались свежий воздух и солнце. Буйный ветер, треплющий волосы, благотворно сказывался на равновесии его духа.
Наталья опустилась на стул и глубоко вздохнула. Крупные слезы текли у нее по щекам, но сердце вновь было свободно, и игра добрых, приветливых мыслей отражалась на ее чистом челе.
Наталья прошлась перед домом. Солнце давно закатилось, и лишь с западной стороны над горизонтом еще тлела карминовая полоса, а облака были окаймлены матовым пурпуром. Поле и сад приобрели нежно-зеленый оттенок. Из тумана вдали поднимались макушки исполинских дубов горного леса и высокие стелы на могилах героев.
Под выступом крыши щебетали две ласточки.
В деревне из закоптелых труб тянулся к небу сизый дым.
Наконец послышался стук лошадиных копыт. Но это оказался не возвращающийся домой отец, а Сергей. Он поздоровался с Натальей и въехал во двор. Она подошла ближе, чтобы подать ему руку и потрепать по холке его коня.
Сергей спешился, передал взмыленное животное старому кучеру и проследовал за Натальей в дом.
- Вы, как я вижу, по-прежнему в одиночестве, - заметил он. - Может, мне лучше уйти?
- Нет, оставайтесь, пожалуйста, - проговорила Наталья. - Подсаживайтесь ко мне, ваше присутствие для меня отрадно, особенно сейчас.
Лишь устроившись напротив нее и взяв ее за руки, Сергей обратил внимание на заплаканные глаза.
- Что произошло? - спросил он. - Кто причинил вам боль?
- Ах, здесь разыгралась весьма неприятная сцена! - ответила Наталья. - Но все уже позади, и я надеюсь, что теперь у нас снова воцарятся мир и покой.
- И все же кто вас обидел?
- Никто, это было лишь… недоразумение… между моими родителями.
- И больше ничего?
- Больше ничего. Иначе я бы вам рассказала.
- Доверьтесь мне, Наталья, - продолжал Сергей, - я прошу вас, ради вашей же пользы.
- Разве я не доверилась вам? - Она посмотрела на него правдиво и искренне. - Вы единственный человек, которому я еще верю, но я надеюсь теперь сама разобраться во всем, у меня хватит смелости.
- Борьба требует жертв, милая барышня.
- Я принесу их.
- Почему вы отвергаете друга?
- Разве я отвергаю? Не поймите меня превратно, господин Ботушан, но я хочу действовать сама, насколько мне хватит сил. Если я почувствую себя слишком слабой, если увижу серьезную опасность, я обращусь к вам. Вы ведь окажете мне содействие?
- Располагайте мною во всем и в любое время.
- Благодарю вас.
- Вы, похоже, хотите мне еще что-то сказать, Наталья…
- Да, это так.
- Прошу вас.
- Вы навсегда останетесь моим другом?
- Насколько вы пожелаете.
- Тогда - навеки, - молвила Наталья, - потому что я никогда не выйду замуж. Теперь, лучше познакомившись со светом и людьми, я больше ничему не верю и ни на что уже не надеюсь.
- Это мимолетное настроение, которое рано или поздно пройдет.
- Нет, Сергей, для меня это серьезно.
Оба на некоторое время замолчали. Он предпочел бы прямо сейчас прижать ее к своей груди, к горячо бьющемуся сердцу, но сдержал себя. Еще не настал миг того счастья, которое он видел перед собой словно лазурь небес и золото солнца, но оно уже не казалось ему столь далеким.
- Послушайте, - снова заговорило большое неразумное дитя, - мне хотелось бы доставить вам радость, что я могла бы для этого сделать?
- Вы делаете для меня так много, все, - делаете неосознанно, и оттого это так прекрасно. Вы доставляете радость самим вашим существованием; чтобы порадовать меня, вам не требуется ни слова, ни взгляда: вы, точно фея, во всякое время расточаете дары, даже помимо своего желания.
- Но я все же хотела бы… - залившись румянцем, прошептала девушка.
- Вы требуете как раз того, чего у меня нет, - насмешливо возразила она. - Однако в ближайшие дни я собираюсь отправиться в город и закажу там портрет, которым не будет владеть никто, кроме вас.
- Но тогда я прошу, чтобы вас изобразили не в пышном туалете, чужой и чопорной, а такой, какой вы бываете дома.
- Я именно так и думала, в моей кацавейке…
- С длинными косами…
- Своей просьбой вы делаете меня несказанно счастливым.
Разговор оборвался. Тот, кого переполняет желание что-то высказать, часто теряет дар речи, ибо словам трудно находить дорогу от сердца к губам. Наталья встала и принесла шашки.
- Хотите сыграть? - с естественной непринужденностью предложила она.
- С удовольствием, но мне наперед известно, что я проиграю.
- Потому что буду смотреть не на доску, а только на ваши красивые руки.
Примечания
88
Перев. Н.Любимова. «Дон Кихот», глава XXXIII.