Забота.
Глава X

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Забота. Глава X (старая орфография)

X

Это было в июне месяце в солнечный воскресный день.

Из леса тихо доносились звуки духовых инструментов. Странствующую музыкальную капеллу наняли дать в лесу концерт. Со всех сторон съехались деревенские жители; даже дворяне-землевладельцы не постеснялись принять участие в этом празднике, не часто повторяющемся в тихой лесистой местности.

С обеда потянулись ряды повозок мимо дома Мейгефера, и старик Мейгефер, не любивший сидеть дома, когда где-нибудь что-либо устраивалось, вдруг ощутил прилив доброты. Позвав жену и дочерей, он приказал им одеться поскорее, так как он готов был принести себя в жертву и повезти их на концерт.

Сестры-близнецы, давно уж смотревшия в окно блестящими, жадными глазами, выразили шумную радость; Елизавета тихо им улыбнулась и обернулась к Павлу, который, сидя в углу, спокойно срезал сучья у цветка с таким видом, точно все происходящее его не касалось.

- Разве ты с нами не поедешь? - спросила она.

- Павел может править! - небрежно заметил Мейгефер.

Павел поблагодарил и сказал, что у него платье слишком плохо, затем ему нужно было присмотреть за поденщиками, которые с заходом солнца должны были вернуться домой. Завтра должен был начаться сенокос.

Сестры посмотрели на него, стали шептаться и захихикали.

Когда Павел подошел к двери, оне повисли на нем и Катя защебетала:

- А мы что-то знаем!

- Ну, что-же вы знаете?

- Что-то хорошее! - таинственно сказала Грэта.

- Что-же, наконец?

- Лиза Дуглас вернулась!

И, звонко разсмеявшись, оне убежали.

Павел прежде всего сильно разсердился, что оне осмеливаются насмехаться над ним, затем вздохнул, улыбнулся и удивился, что у него вдруг сильно-сильно забилось сердце.

Через полчаса все уехали.

- Приходи и ты сейчас-же вслед за нами! - крикнула ему из экипажа мать.

А Катя приподнялась и сказала ему на ухо:

- Я думаю, что и она там будет.

Девушки-работницы ушли на луг доить коров. Вокруг него не было ни одной живой души. Утки, сидя в своей луже, спрятали под крылья головы, цепная собака полусонно ловила мух.

Павел уселся на забор и смотрел в лес, на опушке которого то здесь, то там мелькали светлые платья, и вдруг что-то сверкало, точно молния, - это солнечные лучи отражались в блестящих частях ожидавших экипажей.

Наступил вечер, Павел все еще не решил, должен-ли он пойти к своим.

Тысячи причин, требовавших, чтобы он сидел дома, приходили ему в голову; но, когда для него стало совершенно ясным, что он никуда не должен уходить из дома, он достал свое праздничное платье и отправился на концерт.

Начало темнеть, когда Павел вышел в душистую степь. Его сердце сжалось от какого-то тайного безпокойства. Он не решался добиваться до сути этого безпокойства, но когда он проходил мимо можжевелового куста, под которым насвистывал тогда Лизе свою самую лучшую песнь, то сильная боль, точно от удара кинжала, пронизала его грудь.

Он остановился и стал раздумывать, не вернуться-ли ему обратно.

"Мой сюртук слишком плох, - подумал он, - в нем нельзя показаться в приличном обществе".

Он снял его и начал осматривать со всех сторон. Швы спины обозначались в виде серых полос, локти блестели, а по краям отворотов образовалась даже маленькая бахромка.

"При всем желании он не может сойти!" - решил Павел и, присев под можжевеловым кустом, начал мечтать о том, какой нарядный вид у него будет, когда он, наконец, сошьет себе новый сюртук.

"Но это будет еще не так скоро, - думал он, - сначала нужно, чтобы Макс и Готфрид прочно сидели на своих местах, затем Кате и Грэте необходимо сделать бальные платья, которые оне так желают иметь, затем нужно наново обить кресло матери"...

Чем больше он думал, тем большее количество вещей приходило ему на память, которые имели преимущество пред его сюртуком.

Затем он снова видел себя в новом с иголочки черном костюме, в лаковых сапогах, в модном галстухе на шее, с гордо поднятой головой, со снисходительной манерой знатного господина входящим в бальный зал, а Лиза, переполненная к нему уважением, встречала его улыбкой.

Вдруг он прервал свои мечтания.

- Я стал настоящим дураком, - выругал он себя, - к чему мне лаковые сапоги и модных цветов галстухи? Возьму и пойду в своем старом сюртуке в лес... Притом уж почти темно! - осторожно прибавил он.

Сильнее зазвучали трубы. Веселье и смех достигли до его ушей через сосновые ветви.

Круглая поляна в лесу была приспособлена для празднества. Посредине возвышался помост для музыкантов, направо от них была лавочка деревенского торговца, продававшого квас и сладкие пирожки, с левой стороны огородили место для танцев; для входа туда требовалась отдельная плата, в количестве десяти пфеннигов, о чем гласила надпись на большой белой доске.

Позади стояли полукругом скамьи и столы, за которыми ужинали семьи, захватившия с собой холодные закуски, а между ними слонялась веселая, смеющаяся, зевающая толпа, жаждущая любовных приключений или драки.

Концерт уже окончился и начались танцы. По гладко утоптанному мху, сталкиваясь и спотыкаясь, вертелись пары танцующих. Свет погасающого вечера падал на поляну, в то время как окружающий ее лес погружался уже во мрак. В лесу приютились рабочие и работницы из близлежащих деревень; даже кучера оставили свои экипажи, так как было свыше их сил наблюдать лишь издали за ухаживаниями молодых людей. Каждый куст в лесу казался живым, а из недр ночи тихо лился влюбленный шопот.

Крадучись, точно преступник, ходил Павел вокруг поляны. Ему вообще была свойственна боязнь чужих людей, но никогда его сердце так пугливо не сжималось, как в это мгновение.

"Здесь-ли Лиза?" - все время мелькало в его уме.

"белого дома", но и его семья, казалось, исчезла безследно. Павлу раз почудился воркующий смех сестер, но оейчас-же этот звук затих.

Два раза он уже обошел вокруг поляны и вдруг - сердце у него остановилось от страха и счастья - он увидел совсем близко от себя отца и мать, сидевших в дружеской беседе за одним столом с семьей Дуглас.

Отец положил руки на стол и что-то с жаром рассказывал господину Дугласу, совершению красный от старания убедит его в чем-то. Широкоплечий старик с седой бородой молча слушал его, изредка кивая головой и улыбаясь про себя. Худощавое, болезненное существо, со впалыми глазами и синяками вокруг них, устало прислонившее голову к стволу дерева и охватившее белыми худыми пальцами руку матери - была крестная мать Павла. Она постоянно казалась ему вестницей с того света. Возле нея... возле нея сидела дама в сером платье без всяких украшений, с гладко зачесанными светлыми волосами...

"Лиза, Лиза!" - радостно затрепетало внутри Павла и вдруг между ним и ею опустилась какая-то завеса, точно облако, заморозившее ею душу и затемнившее его глаза влажным покровом.

Напротив Лизы сидел господин со смелыми светлыми усиками и еще более смелыми голубыми глазами, который дружески к ней наклонялся, причем по её кроткому лицу скользила улыбка.

"Она за него выйдет замуж!" - подумал Павел с уверенностью, которая была сильнее, чем ревнивая подозрительность.

С ясновидением влюбленного он сейчас-же угадал, что эти две натуры должны искать друг друга, как дополняющия одна другую.

А, может быть, может быт, они уже нашли друг друга в то время, как он сам предавался ни к чему не ведущим мечтам!

Как прикованный, стоял юноша и смотрел на того человека, который ясно ему показал, что именно потерял он, потерял, конечно, никогда не обладая этим утраченным.

Таким, точь-в-точь таким, Павел представлял себе идеал мужчины. Отважный, энергичный, победоносный - таким и он хотел сделаться, совершенно таким, как этот чужой молодой человек, который с легкомысленной улыбкой наклонялся к Лизе. На нем тоже были лаковые сапоги и модного цвета бант, а костюм был сшит из тончайшей черной блестящей материи.

Больше часа стоял Павел на одном месте, не смея с него двинуться, пожирая глазами Лизу и её визави.

Наступила ночь, но Павел её почти не заметил.

Вспыхнул ряд лампочек, неуверенно бросавших полусвет на пеструю толпу людей.

"Как хорошо я спрятался!" - думал Павел и радовался той темноте, в которую забрался.

Он не обратил внимания на то, что к нему подошли два человека и начали что-то делать на земле вблизи от него. Вдруг в трех шагах от Павла вспыхнуло пламя бенгальского огня, которое осветило все вокруг ослепительным светом.

Павел хотел как можно скорее спрятаться в тень дерева, но было уже слишком поздно.

- Это не Павел-ли стоит там? - воскликнула мать.

- Где? - спросила Лиза, оглядываясь с любопытством.

- Мальчик, что ты шатаешься там в темноте? - крикнул отец.

Волей-неволей пришлось Павлу подойти.

Вспыхнув от стыда, с шапкой в руке, стоял он пред Лизой, которая, подперев голову руками, улыбаясь смотрела на него.

Молодой человек, сидевший против Лизы, поправил себе волосы на лбу и полудобродушно, полуиронически усмехнулся.

Старик Дуглас встал, подошел к Павлу и взял его на обе руки.

- Подымите выше голову, мой молодой друг, грудью вперед! - раздался его могучий голос, - у вас нет никаких оснований опускать глаза, у вас меньше, чем у кого-бы то ни было на свете. Кто в двадцать лет несет на себе такую тяжесть, какую несете вы, тот - настоящий молодец и не должен прятаться. Я не хочу вас сделать тщеславным, но скажите мне, кто может с вами сравниться. Разве ты, Лев? - обратился он к фатоватому молодому человеку.

- Меня надо брать таким, каков я есмь, дядя! - ответил тот с веселым смехом.

- Если-бы тебя можно было на что-нибудь взят, бездельник! - заметил Дуглас и затем прибавил: - это - мой племянник Лев Геллер... шелопай последняго издания.

- Дядя! тебе достанется!

- Молчи ты, непутевый!

- Дядя, двадцать стаканов! кто первый будет лежать под столом...

- Это он называет почтением.

- Дядя, ты отвиливаешь.

- Молчи, посмотри на этого молодого хозяина. Двадцать лет - и все хозяйство у него идет, как по струнке.

- Однако, господин Дуглас, я, ведь, еще тоже существую! - воскликнул Мейгефер с несколько вытянутым лицом.

- Я не думал обидеть вас, - возразил Дуглас, - но у вас так много дела с вашим акционерным обществом, что вы, конечно, не можете заниматься такими мелочами.

Польщенный Мейгефер поклонился, а Павлу стало за него стыдно, так как он хорошо понял иронию этих слов.

Госпожа Дуглас улыбаясь поманила Павла к себе. Она взяла его руку и погладила ее.

- Вы выросли и стали красивым, - сказала она своим слабым дружелюбным голосом, - у вас появились прекрасные усы...

- Говорите-же ему "ты", - воскликнула мать, которая казалась сегодня веселее, чем всегда. - Павел, попроси свою крестную...

- Да, я прошу вас об этом! - пробормотал Павел, снова краснея.

- Благослови тебя Бог, сын мой, - сказала госпожа Дуглас, - ты достоин этого.

И она опят прислонилась головой к стволу дерева.

Его взгляд упал на Лизу, которая, подперев голову рукой, смотрела на него.

- А со мной ты, кажется, совсем не хочешь поздороваться? - спросила она с легким лукавством.

Это дружеское "ты" придало Павлу храбрости. Он протянул ей руку и спросил, как ей жилось все это долгое время.

Мрачная тень пробежала по лицу Лизы.

- Не хорошо, - ответила она тихо, - но об этом после, когда мы будем одни.

Она подвинулась немного и сказала:

- Садись!

Когда Павел садился рядом с ней, его локоть коснулся её затылка. Его тело пронизала такая дрожь, какой он еще никогда в своей жизни не испытывал.

Лев Геллер протянул ему через стол руку и смеясь сказал:

- Будемте приятелями, примерный мальчик!

- Я, к сожалению, не стою, чтобы меня ставили в пример, - наивно возразил Павел.

- Дай вам Бог счастья за то, я тоже не из примерных. Ничто не может быть противнее примерных мальчиков.

- Зачем-же вы меня так назвали?

Лев смущенно взглянул на него.

- Ах, вы это приняли, кажется, серьезно? - сказал он.

- Простите меня, я так мало привык к шуткам, - заметил Павел и краска стыда залила его лицо.

Повернувшись затем к Лизе, он увидел, что она смотрела на него каким-то особенным глубоким, серьезным взглядом.

Горячее чувство счастья наполнило его душу. Он узнал, что есть здесь кто-то, кто не считает его ни глупым, ни смешным, кто понимает его характер и те условия, которые его создали таким.

В то время, как молодые люди молчали, Мейгефер на другом конце стола продолжал развивать пред Дугласом план своего акционерного общества:

- Если вы имеете ко мне доверие, нет, даже и этого не нужно, если вы не хотите легкомысленно упустить свое счастье, хотел я сказать, а счастье свое упускать не следует, если у вас есть чуточка предприимчивости... о, тогда!... Вы знаете, можно заработать сотни тысяч, болота неистощимы. Зачем вы хотите обогатит других вместо себя? Вперед из мрака к свету! - вот мой девиз. Я могу умереть, но бороться буду до последняго вздоха. Здесь речь идет не о моем личном интересе; по-моему, это дело касается всего человечества. Здесь затронут вопрос о насаждении культуры во всей пустынной местности. Нужно во всю округу влить новую жизнь! Нищета этого раиона заменится общим благосостоянием. Можно таким образом стать благодетелем человечества.

Затем он вдруг повернулся совсем близко к Дугласу, точно хотел приставить дуло пистолета к его груди, и вскрикнул:

- Итак, вы принимаете участие?

Дуглас поймал взгляд своей жены, которая просительно смотрела на него, украдкой показывая на Елизавету; тогда старик полувесело, полусердясь ответил:

- Пожалуй!

Павел снова сконфузился, так как видел по лицу Дугласа, что он ради шутки решился выбросит несколько сот талеров. Павел сам прекрасно сознавал, что ни один разумный человек не мог придавать серьезное значение планам его отца.

- Ты не видел наших девочек? - спросила мать, которая чувствовала себя, повидимому, не менее смущенной, чем Павел.

- Нет, я их нигде не видел! - ответил он.

- Так пойди посмотри, где оне. Оне пошли танцевать. Скажи им, чтобы оне не слишком много кружились, а не то оне могут простудиться.

Павел поднялся.

- Я пойду с тобой! - сказала Лиза.

- А мне можно пойти, кузиночка? - спросил кузен Лев.

- Оставайся здесь! - быстро ответила девушка, на что молодой человек заметил, что должен будет умереть с тоски.

- Веселый малый! - сказал Павел, пробираясь с ней сквозь толпу.

- Да, но и только! - возразила она.

- Любишь ты его?

- Конечно, очень.

"Она выйдет за него!" - подумал Павел.

Вокруг кричала и шумела толпа. Лиза взяла под руку Павла и прислонила голову к его плечу.

Снова охватил его радостный трепет, который он не мог себе объяснить.

- Вот так, теперь я в безопасности! - прошептала она. - Пойдем после в лес, Павел, мне нужно так много тебе сказать - там нас никто не побезпокоит.

Они дошли до места танцев. Трубы тромко звучали, а танцоры вертелись в кругу.

- Давай, потанцуем? - спросила она, улыбаясь.

- Я не умею! - ответил он.

- Это ничего, - сказала она, - для такого рода удовольствий существует Лев.

Павлу вспомнились его мечты под можжевеловым кустом.

"Все вышло так, как я рисовал себе!" - подумал он.

- У меня еще твоя книга, Лиза, - сказал он потом.

- Я знаю, я знаю, - ответила она, с улыбкой глядя на него.

- Прости, что...

- Ах, какой ты мелочный педант! - шутя заметила она. - Лев растаскал всю мою библиотеку и теперь требует, чтобы я ее заполнила, так как ему нечего читать.

"Опять везде этот Лев!"

- Много хорошого ты прочел в этой книге? - спросила Лиза.

- Одно время я знал ее всю наизусть.

- А теперь?

- Теперь? Боже мой, теперь у меня столько повседневных дум, что все вышло из головы!

- Из моей тоже, Павел. Это значит, что мы так много испытали в своей жизни, что поэзия от нас улетела.

- Ты тоже?

Она вздохнула.

- Бедная мама! - проговорила она.

- А что такое случилось?

много мыслей в голову по поводу жизни и смерти, любви и разлуки. Одним словом, в голове составляется собственная книга песен и не хочется читать чужую!... Но уйдем от этого шума - я хотела-бы тебя о многом спросить, а сдесь не слышно и своих слов.

- Сейчас, - ответил он, - я только сперва хочу..

Его глаза скользили по танцовальной площадке. Вдруг он услышал позади себя смех и мужской голос:

- Посмотри туда на этих двух маленьких канашек!

Павел невольно обернулся и заметил двух братьев Эрдманн, которых не видел в течение нескольких лет. Они в это время успели окончить земледельческое училище и разыгрывали из себя важных господ.

- Давай-ка пошалим с ними! - сказал другой.

Затем, смеясь, они вступили в круг танцующих.

Вслед за этим Павел увидел своих сестер. Темные локоны безпорядочно падали на их лица, их щеки горели, глаза блистали влюбленно и дико.

- Какой у них счастливый вид! прелестные созданья! - сказала Лиза.

Павел сделал им маленький выговор, но оне едвали обратили на него внимание, так как с воркующим смехом смотрели на что-то через его плечо. Когда Павел обернулся, то увидал двух братьев Эрдманнов, которые, спрятавшись на помосте за музыкантов, делали девушкам какие-то таинственные знаки.

В это время сестры-близнецы убежали, а вслед за ними исчезли и Эрдманны.

- Уйдем отсюда! - сказала Лиза.

Павел согласился, но стоял, как прикованный.

- Что с тобой? - спросила она.

Он провел рукой по лбу; у него не выходили из головы обидные слова, которые он только что услышал. Его сестры еще молоды - неопытны, своенравны, никто за ними не смотрит; что если оне себе что-нибудь позволят, если оне... Холодная дрожь потрясла его тело. А он, клявшийся быт им верным стражем, он радуется здесь, он...

- Пойдем в лес, - сказала еще раз Лиза.

- Я не могу! - вырвалось у него.

Лиза взглянула на него с удивлением.

- Отведи меня обратно к столу, - попросила она.

Он повиновался. Оба не говорили ни слова.

- Куда? - спросил Павел, остановившись между ними.

- Мы хотели погулять немножко.

Братья Эрдманны приняли тон честных, прямодушных людей; они сердечно пожали ему руки и выразили, между прочим, желание возобновить с ним дружбу, связывавшую их в детстве.

Но за его спиной они грозили ему кулаком.

- Вы пойдете теперь к маме, - сказал Павел сестрам.

Стол наполовину опустел. Семья Дугласов уехала с праздника.

Тогда Павел пошел в лес и стал думать о всем том, что-бы он мог сказать Лизе. Но этому не суждено было сбыться - каждый раз что-нибудь становилось между ними.