Забота.
Глава XX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Забота. Глава XX (старая орфография)

XX

- Чем это занимается там отец? - сказала Катя Эрдманн своей сестре, подъезжая вместе с нею к родной усадьбе, которую им хотелось навестить, пользуясь при этом случае и возможностью излить пред братом все накопившееся в их сердцах.

Старик стоял в углу за овином и рылся в сложенных тут скирдах соломы. Заслышав стук подъезжавшого экипажа, он с испугом обернулся и стал потирать себе руки, как человек, старающийся не выдать своего смущения.

Сестры взглянули друг на дружку и Грета сказала:

- Надо сообщит это Павлу.

Обе оне очень изменились, эти резвушки, изменились как по наружности, так и внутренне! Их непокорные кудри были теперь гладко зачесаны за уши, а блестящие глазки подернулись усталым налетом, как-будто ознакомясь с тайным плачем в тиши каморки... У Кати было уже трое задорных мальчуганов; Грета, видимо, ожидала к своим трем еще кого-нибудь четвертого, а известно, что частое материнство резко изменяет всякую женщину.

Павла не было дома, он по обыкновению был занят на болоте, и старик подошел к дочерям, говоря с усмешкою:

- А что? Я хотя и с костылем, а хожу не хуже молодого!... Недавно я прогулялся до самого Елененталя!

Сестры посмотрели на него почти с испугом. Он не бывал там после своего выезда оттуда.

- Как-же тебя там приняли? - спросила Грета,

- Приняли?.. Ах, вы думаете, верно, что я был там с визитом по соседству?... Не угадали!... Я пойду скорее к дворовой собаке в гости, чем туда!

- Так зачем-же надо было тебе идти?

- А я заглянул в ворота, посмотрел на часы и назад. Сколько времени, думаете вы, требуется мне чтобы дойти туда? Не можете угадать?... Полтора часа. Конечно, если несешь что-нибудь, то выйдет и два.

- И ты ходил только для того, чтобы это вычислить?...

- Только для этого, милые, только для этого, - проговорил старик, зловеще сверкнув глазами.

Потом, когда сели пить кофе на веранде, он стал бранить Павла и своих зятьев, но делал это как-бы только по привычке; мысли-же его были, очевидно, заняты чем-то другим.

- Войдем лучше в дом, - сказала Катя, - здесь так дует.

- Ночью будет буря, - заметила Грета, вставая, и обе оне вздрогнули вдруг, потому что старик разсмеялся так, что им стало жутко.

- Что-же, если и буря? - сказал он, немного смутясь. - Это - не беда... Разве у вас, в супружестве никогда бурь не случается?

Катя лукаво усмехнулась почти попрежнему, но; Греты губки опустились, как-будто она собиралась заплакать; однако, обе оне совершенно развеселились, когда пришел Павел, совсем почернелый от торфяной пыли. Оне принялись его обнимать и тормошить.

- Странно, - сказала Грета, - стоит только на него взглянуть, чтобы забыть всю печаль.

- Да, - ответила Катя, - но сам-то он сегодня еще грустнее обыкновенного.

- Развеселись, Павел! - стали говорит ему оне обе, когда он воротился. - Для нас такой праздник, когда мы здесь! Будь-же порадостнее и ты!

- Разве вы забыли, какой день сегодня? - спросил он, гладя им волосы.

Оне испугались, думая о годовщине смерти матери. Но, нет: то приходилось под Иванов день.

- Сегодня, восемь лет тому назад, загорелся наш овин! - сказал Павел и все притихли.

Только старик усмехнулся украдкой. 

* * *

Стемнело: лишь на равнине алела еще полоса, подобная отдаленному зареву, а за окнами завывал ветер.

В комнату вошла ключница, болтливая старуха всегда с готовым запасом новостей.

- Что скажете, Янкус? Что новенького? - крикнула ей Катя, обрадовавшись возможности отклонить разговор от тягостного воспоминания.

- О, сударынька, разве вы ничего не знаете? - воскликнула старуха. - Церков-то как разукрашают! Венки вьют, над алтарем гирлянду из роз протянули... по сторонам олеандровые деревца...

- Это с чего-же?

- Свадьба завтра! Лиза Дуглас замуж идет!

Сестры со страхом взглянули на Павла. Он сидел, крутя между пальцами хлебную корочку, и как-будто совершенно безучастно слушал разговор. Грета и Катя переглянулись и обе, как сговорившись, схватили брата за руки.

- Вы разорвете меня, детки! - сказал он со слабой усмешкою.

- Так там сегодня девичник справляют? - спросил старик с внезапным оживлением.

- Вероятно, вероятно! - ответила ключница. - Туда и ребятишки побежали со старыми горшками и всем, чем можно шуметь.

- Как нельзя кстати! - сказал старик, потирая руки.

- Почему кстати? - спросил Павел.

- Около часа.

- Ты должен это знать. Зачем ты очутился в Еленентале, мне непонятно и до сих пор, но это все равно... лишь-бы мне знать, в котором часу... Теперь я знаю наверное...

- Это очень важно? - заметила Катя с улыбкою.

- Даже очень! - заносчиво произнес старик. - Увидишь это, дочка, увидишь!

Сестры собрались домой. Грета хотела сообщить Павлу, что отец копошился зачем-то тайком за сараем, но старик, став подозрительным, все мешал ей поговорить с братом наедине, и молодые женщины уехали, не успев высказать то, что хотели.

Павел, при своем обычном вечернем обходе, зашел в кухню и застал там отца, выпрашивавшого у ключницы какой-то горшок.

- Зачем это вам? - говорила она.

- Я хочу тоже пойти пошуметь с ребятишками! - отвечал он. - Может быть, мне отпустят за это кусочек свадебного пирога!

Старуха стала хохотать до упада, а Мейгефер, схватив горшок, заковылял в свою спальню и заперся в ней на ключ.

Все улеглись в доме; только Павел бродил еще по двору.

"Она венчается завтра, - размышлял он, - и, будь я добрый христианин, я должен был-бы прочитать молитву за её счастье... Но как все изменилось! Мне кажется, что я ее очень любил когда-то, более, чем сам сознавал... Отчего-же мы стали такими чуждыми друг другу теперь?"

Буря все усиливалась.

"Беда, если в такую погоду случится пожар, - думал Павел и при этом вспомнил о необходимости поторопить агента со страховкой новых зданий в усадьбе.

- Чего не случится иной раз за ночь! Завтра-же напишу, а теперь пора спать," - решил он.

Пройдя в свою спальню, которую он устроил рядом с комнатою отца, на случай если-бы старику понадобилось что-нибудь ночью, он лег, не зажигая свечи, потому что луна ярко светила в окно.

"В ту ночь под Иванов день была такая-же буря", - думал Павел, глядя на фантастическия тени, пробегавшия но стенам от деревьев, гнувшихся во все стороны под напорами вихря, и ему вспомнилось вдруг, до чего выдавался своею белизною пеньюар Лизы под её темным плащем.

"Это была самая лучшая ночь в моей жизни", - думал он, натягивая себе на голову одеяло, чтобы скорее заснуть.

Но ему послышался шорох в спальне отца. Старик, очевидно, встал и шел к двери. Скоро раздалось и постукивание его костыля в сенях.

Павел не удивился: он знал привычку отца прохаживаться иногда по двору среди ночи.

"Странно! - подумал он. - Мне кажется, что отец не вернулся. Неужели я забылся так, что не слышал?... Который час теперь?"

Луна светила так ярко, что Павел мог разсмотреть циферблат на своих карманных часах.

"Без восьми минут час!... А он ушел в одиннадцать!"

В эту минуту, под новым порывом ветра, хлопнула внизу домовая дверь и с такой силой, что весь дом затрясся.

"Что это может значить? Неужели отец еще не воротился?"

Павел оделся наполовину и бросился в испуге в комнату старика. Постель была нетронута, в углу валялись туфли, в которых старик ходил обыкновенно целый день, но исчезли сапоги, не употреблявшиеся им уже давным-давно...

Павел выбежал на двор, как был, босой и без шапки... Никого не было видно... В саду тоже никого, всюду пусто и безмолвно, только ветер гудит и воет между деревьями... Что-же это? Где отец?... И калитка в поле отворена настежь!

Дворовая собака стала ласкаться к Павлу. Он отвязал ее, говоря:

- Ищи хозяина, "Турк"! Ищи!

"Турк" стал обнюхивать землю и побежал к овину, именно к той стороне его, у которой были свалены кучи соломы. Она отливала желтым блеском на белом фоне стены. Здесь было светло, как днем, но ничего не виднелось; только в одном месте солома была как-бы помята.

Но как очутилась здесь стоймя лестница, которая два часа тому назад лежала прислоненная к забору? И что это еще? Кто отворил дверцу на крыше, которую Павел запер сам изнутри, прежде чем снопы заполнили верх?

Внизу, у лестницы, земля казалась влажною и от нея подымался запах керосина... Павел поднял дрожащими руками несколько разсыпанных здесь соломинок... Да, оне были мокры и запах от них сообщился его пальцам.

У него подкосились ноги. Он с трудом поднялся по лестнице, все крича собаке:

- Ищи хозяина, "Турк", ищи!

"Турк" весело взвизгивал, бегая кругом, пока, наконец, не остановился, видимо, напав на след, и потом бросился к калитке... Теперь было ясно, что отворил ее не кто иной, как отец... Но куда-же он пошел?

- Ищи хозяина, "Турк"! Ищи! - снова крикнул Павел.

Собака отрывисто тявкнула и побежала по дороге к Елененталю.

"Что это могло значить?... - стал думать Павел. - Зачем отцу было идти туда?... Он как-то толковал на-днях, что уже ходил в ту сторону на пробу.... На пробу... И как странно, как неприятно усмехался он при этом!... Да и сегодня что значило его замечание о том, что девичник кстати?... Неужели?"

Машинально водя рукой по соломе, Павел ощупал какую-то жестянку, ту самую, которую он налил свежим керосином накануне и по чьему настоянию?...

Теперь объяснялось все поведение старика: его дикия речи, его смех и угрозы... Он хотел сжечь ту усадьбу! Но было возможно еще его опередить... Он тихо тащится на своем костыле... На лошади как не догнать...

Павел быстро спустился с лестницы и бросился к конюшне, во вдруг остановился...

"Зачем допытывался так отец о точном времени, в которое тогда... Неужели он решил совершить свое мщение в ту самую минуту?... О, Боже мой, тогда все погибло! Теперь час, как было тогда! Я сам обозначил ему это время! Не горит-ли уже там? Нет, это только лунные лучи отражаются в окнах "белого дома"... О, Господи, есть-ли такая молитва, такое заклинание, которые могут остановить преступную руку?... Лиза, проснись!... Иначе запылает твой дом, как пылал тогда наш, когда я восемь лет тому назад видел пламя из Елененталя, у которого блуждал... О, Господи, пусть отнимется лучше рука у отца, прежде чем он совершит адское дело! Или пусть упадет молния на наш собственный дом и пламя этого пожара заставит отца воротиться!... Да, это - единственное средство остановить его... Здесь должен вспыхнуть пожар! Это - одно спасение!"

Павел схватил жестянку и взмахнул ею над снопами соломы, потом чиркнул спичкою...

Через минуту все кругом пылало и сам он, вместе с лестницею лежал на земле, сжимая в руках горящий сноп соломы... Опомнясь, он поднялся и стал будить спавших.

- Горим!... Горим!... - раздавался его крик.

В хлевах, в которых спали рабочие, поднялась суматоха. Крыши на постройках уже занялись. Черепицы лопаются и падают на землю... Из всех дверей выбегают перепуганные люди.

Павел вздохнул с облегчением, как после выполненной дневной работы, и прошел в сад, не столкнувшись ни с кем.

- Довольно я работал, сегодня я могу отдохнуть, - шептал он, запирая за собою дверцу и повторяя: - отдохнуть... отдохнуть...

Сад был ярко освещен пламенем и лунным светом. Павел отыскал себе самый глухой уголок, защищенный густыми деревьями, лег на дерновую скамью и закрыл себе лицо руками, желая не видеть и не слышать ничего...

Но скоро какое-то глухое ощущение любопытства заставило его снова взглянут и он увидел пред собою зарево, нависшее над домом, как балдахин.

Он понял, что все кончено, и сложил рулей, как на молитву.

- Мать моя... мать! - воскликнул он, простирая руки к небу со слезами на глазах.

И он почувствовал вдруг какое-то полное облегчение. У него стало как-то свободно на душе; та смутная тяжесть, которая давила ему голову все эти года, исчезла и он потер себе плечи и руки, как-бы освобождаясь от цепей.

- Да, - сказал он, - у меня нет теперь ничего, мне не ю чем заботиться, я свободен, как птица в воздухе!

Он ударил себя кулаками по лбу, стал смеяться и плакать, точно получил с неба неожиданный дар...

- Мать! Мать! - восклицал он, - теперь я знаю, чем кончается твоя сказка!! Я освободился... освободился!

В эту минуту раздался жалобный рев скота. Павел опомнился.

Он бросился к заднему крыльцу дома, из которого работники и служанки выносили разную мебель, плача и суетясь.

- Посмотрите-ка на хозяина! - стали они говорить, показывая друг другу на босые ноги Павла, забывшого их обуть при поисках отца.

- Оставьте вещи! - закричал он. - Спасайте скот!

На земле валялся лом. Павел схватил его и выбил в хлевах двери, выходившия в поле. Через двор уже не было прохода: он был весь в огне.

хлева и конюшни... рабочие следуют за ним... Наконец, теряя силы от боли, он падает замертво среди пылающих развалин. Раздирающий душу женский крик заставляет его снова открыть глаза и ему чудится, что над ним, в каком-то тумане, склоняется лицо Лизы... Потом все заволакивается опять для него черной завесою.