Наследник имения Редклиф. Том первый.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник имения Редклиф. Том первый. Глава VIII. (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

Однажды, в полдень, вскоре после знаменитого бала у Килькоранов, капитан Морвиль шел пешком в Гольуэль. Под влиянием каких то мыслей, сильно его волновавших, он ускорял шаг по мере приближения к дому. Дело в том, что он не мог, до сих пор, уяснить себе загадочных слов Чарльза; Гэй еще был ребенок, конечно, но тем не менее намек на его любовь к Лоре должен же был иметь какое нибудь основание.

- Он ее сделает несчастной, - думал Филипп, шагая с ожесточением по пыльной дороге. Разве можно на него положиться? Правда, ему ничего не стоит вскружить голову молодой девушке; он молод, красив собою, ловок, музыкант - да еще поэть, как я недавно узнал. При том он такой древней, знатной фамилии, все это невольно раздражает воображение. А тут еще в одном доме с ним живет, беда да и только! Нет, я должен защитить Лору. Ведь дядя - в семье ровно ничего не значит; тетка сама от него без ума, а Чарльз в грош меня не ставит, он не послушает моего совета. Нужно действовать решительно. Но тут же Филипп вспомнил, что в это самое утро, он получил из полковой канцелярии уведомление, что в скором времени имеет быть большой полковой смотр с освящением знамен. Полковнику Дэну предстояло много хлопот, и офицерам на время прекращались все отпуски. Смотр, по обыкновению, должен был кончиться полковым балом - и вместе с ним должна была возобновиться та пытка, от которой бедный Филипп до сих пор не мог опомниться. Раздраженный еще сильнее предстоящей неприятностью, капитан Морвиль, измученный, покрытый пылью, с отрадою вступил в тенистую аллею, ведущую к крыльцу дома Гольуэль. В воздухе все притихло от полуденной жары, тучи мошек продолжали одне кружиться вокруг усталого путешественника, В доме были открыты все двери и окна; коровы искали убежища под тенью густых деревьев; понни паслись, точно сонные, понурив головы; листья и цветы грустно опустились на стеблях, сгарая от жажды. Буян лежал растянувшись на каменной террасе перед домом. Тяжело дыша раскрытым ртом и высунув горячий язык, бедная собака не двигалась, помахивая только изредка хвостом; но, увидав знакомого гостя, она заложила уши назад и опустила голову на лапы, как бы приветствуя его. В комнаты неслись полные звуки грудного мужского голоса. Гэй пел:

Войдя в гостиную, где было очень прохладно от опущенных венецианских жалюзи, Филипп увидел следующую картину: за роялем, на табурете, сидел Гэй, в охотничьем коротком, коричневом пальто и легоньком галстуке; словом, в самом домашнем костюме. Рядом с ним, в очень близком разстоянии, стояла Лора, облокотившись на рояль.

Всякий на месте Филиппа не выдержал бы, но он совершенно спокойно пожал им руки обоим и заметил, что на дворе невыносимо жарко.

Лора ответила, что действительно тепло, и пригласила Филиппа пойдти освежиться на луг. Сама же она отправилась за своим зонтиком, между тем как Гэй побежал за её складным стулом. Оставшись один, Филипп на свободе просмотрел дуэт, который они пели. Слова дуэта были написаны рукою Лоры с поправками Гэя. Пока Филипп задумчиво разбирал четыре строфы очень сантиментальных стихов, Гэй и Лора вернулись.

- Это перевод немецкой песни Чэзи: "Beharre, " я перевела ее прозой, а Гэй переложил в стихи, - сказала молодая девушка.

- Дух самых стихов передан очень верно, заметил Филипп: но рифмы погрешимы.

- Я знаю, что в стихах повторения не годятся, прервал его Гэй: - но сочиняя романс, я как то невольно вспомнил Беренса, который употребил тот же оборот повторения:

Шарлотта, прибежавшая узнать, неужели Лора с Гэем будут петь до обеда, прервала их разговор. Они все отправились в лавровую, история которой пришлась очень не по вкусу подозрительному Филиппу. Заговорили о бале.

- А-а! заметил он: - у вас, видно, балы в ходу. Эмми (он обратился ко второй кузине: его тянуло к ней сегодня больше, чем к другим), что вы скажете о бале, который наш полк собирается дать для вас?

- Как? так это правда, что вам пожаловали новое знамя? Неужели у вас, по этому случаю, будет бал? - просила она с одушевлением.

- Вот весело то будет! воскликнул Гэй. - Воображаю, как важничает Мориц де-Курси!

- Он поехал в Аплобэй, - заметил Филипп: - чтобы уведомить своих о бале. Ему хочется убедить отца, отложить поездку в Брайтон. Как вы думаете, удастся ему это сделать?

- Едвали, - сказала Лора: - бедная лэди Килькоран измучилась вследствие их последняго бала: ей необходимо нужен морской воздух. Мама, нужно непременно пригласить Эву к нам погостить.

- Пожалуй, - отвечала мать: - это очень легко сделать. Она страшная охотница до балов.

Филипп скрыл свою досаду и спокойно разсуждал со всеми о различных приготовлениях, делаемых для военного праздника. Он остался даже обедать, и улучив минуту, когда старшие пошли одеваться, подошел к Шарлотте и с видом полнейшого равнодушия спросил ее.

- А, что Шарлотта'? вам удалось выпросить у Гэя позволение прочитать его стихи?

- Еще бы! возразила девочка, принимая важный вид.

- Чтож! понравились они вам? для кого они написаны?

- Этого не могу сказать. Знаю, что стихи очень хорошенькие, а кому они посвящены - не скажу. Я дала слово молчать.

- Это справедливо! заметил Филипп. - Я не смею и спрашивать.

- Да и напрасно бы спрашивать! - сказала девочка, мотнув головой и как бы ожидая, что Филипп на этом не остановится. После обеда ему не удалось поговорить с Лорой наедине, дядя увел его в кабинет разсматривать планы имения, лежащого близ Рэдклифа, которое мистер Эдмонстон собирался приобрести для Гэя. В обыкновенное время такого рода занятие было бы очень интересно для Филиппа; но в этот день оно было для него хуже ножа, потому что Гэй впродолжение всего времени ходил взад и вперед по терассе под окнами, вместе с Эмми и Лорой, и до Филиппа долетали отрывки каких-то стихов.

его великолепно; он употреблял на то все искусство своего гибкого голоса и придавал каждому слову именно то выражение, которое следовало. Казалось, что он переливал всю свою душу в поэтический ритм. В эту минуту он читал поэму Соути Гласона, и кузины слушали его с наслаждением. В девять часов их всех позвали к чаю, после которого Филипп вернулся в Броадстон, мрачнее чем когда либо. Трудно ему было нести тяжкия служебные обязанности впродолжении двух недель. Он долго боролся с своим сердцем и наконец решился смело обсудить свои чувства и разрешить вопрос, любит он Лору или нет?

Потерять ее - было бы для него горем немыслимым; но между тем для её счастия он готов был пожертвовать самим собою, готов был молча отказаться от нея; конечно Гэю, менее чем кому другому, он решился бы доверить её судьбу. Вероятно, она увлеклась безсознательно, думал Филипп, она не любит его, она только желает нравиться. Если это так, я предостерегу ее. С самого детства я был ее другом и руководителем, неужели я не имею на это права?

За три дня до смотра ему удалось поймать несколько свободных часов и он отправился пешком в Гольуэль. Не решась еще действовать смело, он все-таки намеревался разспросить обо всем Лору и дать ей, в случае нужды, совет. Проходя мимо одного забора, мили в полуторе от Гольуэля, Филипги увидал молодую девушку, сидящую на древесном пне с портфелем на коленях. Это была Лора; она рисовала, пока прочая семья отправилась за грибами в близ лежащую рощу. Лора с радостной улыбкой поклонилась капитану и не замедлила спросить его о чем-то, касающемся её красок. Тому было не до красок, он положительно сконфузился от неожиданной встречи с ней.

- Как я вас давно не видал! сказал он.

- Бог знает, с которых пор! отвечала Лора.

- Как мы давно не разговаривали с вами!

- Правда; с тех пор, как помните, у нас был сенокос и Гэй приехал. Но мы так суетились в последнее время, что опомниться, право, не могли. Гэй находит, что мы начинаем дурно себя вести.

- Ага! значит ваши уроки немецкого языка, танцы, музыка далеко не так полезны для головы, как серьезные науки, - спросил Филипп.

- Музыка? о! нет! с улыбкой возразила Лора: - она мне не помеха. Но позаняться серьезно я бы не прочь. Мне надобно вертеться на паркете.

- Не сердитесь на мое замечание, Лора; я очень уважаю музыку, но не считаю ее безопасным занятием для женщины. По моему, она часто служит причиною слишком тесных сближений с людьми, на которых без музыки вы не обратили бы внимания.

- Конечно! разсеянно ответила Лора, выслушивая эти слова, как мораль.

- Лора, вот вы сейчас пожаловались, что разсеянная жизнь вам надоела. Не есть ли это доказательство, что вы созданы для высших занятий, чем изящные искусства, - продолжал Филипп.

- Но чтоже мне делать? Я стараюсь заниматься по утрам и даже ночью, - сказала Лора: - но я ведь не могу запретить всем своим веселиться. Мне этого не хотелось бы. Наши удовольствия так невинны. За то, никогда не проводили мы такого приятного лета, как в нынешнем году. Даже Чарльз чувствует себя лучше, и мама стала очень покойна на счет его здоровья. Пусть же всем им хорошо живется, не беда, если я несколько времени потеряю этой жизнью.

- Положим, удовольствия ваши очень невинны, вреда другим оне не делают, а напротив, может быть, и пользу приносят, но вы то не рождены для этой праздной жизни. Лора, я одного боюсь! Не погубило бы вас нынешнее лето, не принесло бы оно вам несчастия. Берегитесь, умоляю вас, подумайте, что вы делаете!

- Что я такое делаю? спросила Лора с выражением удивления на лице. - Видя, что Лора не понимает его намеков, Филипп собрался с духом и проговорил:

- Я вижу, что должен высказаться, потому что все молчит: подумали ли вы, чем могут кончиться ваши отношения к Гэю? Эти дуэты, эти стихи, это постоянное присутствие посторонняго человека в вашем тесном, семейном кругу, куда это все приведет?

Лора поняла, наконец, в чем дело и опустила голову. Филипп дорого бы заплатил за возможность заглянуть под широкия поля её шляпы, скрывшей её пылающия щеки. Волнение душило его, но он медленно продолжал: Лора, я бы ни слова не сказал вам, но подумайте, что в моей семье уже случилась одна история неудачных браков. Мне не пережить другой. Голос его дрожал, лицо изменилось. У Лоры радостно забилось сердце при мысли, что она для него дороже, чем сестра Маргарита, на брак которой он намекал. Она посрешила успокоить Филиппа.

- Не бойтесь, - сказала она: - я не прочу Гэя себе в женихи. Уверяю вас, что и он обо мне не думает. Она вся вспыхнула, взглянув на Филиппа.

- Он меня и сестру любит одинаково. Это такой еще ребенок, - заключила она.

- Я знаю, что дело не дошло до конца, - прервал ее Филипт, стараясь говорить спокойно. - Я только хотел заранее вас предупредить. Вы можете далеко зайдти, можете полюбить, сами того не замечая. Вам нужно быть осторожнее.

- Никогда! воскликнула Лора. - Я никогда не думала о Гэе, как о женихе. Я его очень люблю; думаю о нем гораздо лучше, чем вы, но чтобы любить его на свете - никогда! Как могло это придти вам в голову, Филипп?

- Может быть, я слишком строг к вам, Лора.... И это оттого, что, потеряв Фанни и Mapгариту, я сосредоточил в вас весь мой мир. Милая вы моя! (в голосе его зазвучала нежность), в силах ли я уступить вас другому? Мне ли перенести вашу холодность? Жизнь моя! радость моя!... На этот раз Лора не отвернулась. Поворотив медленно голову, она взглянула прямо на Филиппа, и слезы блеснули у нея на глазах.

- Не смейте говорить, что я охладела к вам, - сказала она с улыбкой. - Я не в состоянии измениться. Если есть во мне что-нибудь хорошее, я всем этим обязана вам.

Лучшого ответа он не мог получить. Лицо Лоры светилось любовью. Прочь все сомнения! Филипп молча не сводил с нея глаз и, нагнувшись, тихо поцеловал её руку. Но в это самое мгновение мысль: что я наделал! как молния пробежала в его голове.

- Я увлекся дальше, чем нужно было, - думал он: - я просто признался ей в любви; чем же это кончится? Мне запретят с ней видеться, семья придет в негодование. Мистер Эдмонстон возстанет против смелости нищого офицера. Все мое влияние на нее, наши прежния отношения, все разрушится! Впрочем, Филипп был дотого счастлив, что черные мысли не могли уничтожить настоящей его радости. Он решился быть только осторожнее.

- Лора моя! (как отрадно было ей слышать это выражение)! ты меня съума свела от счастия. Мы узнали теперь друг друга и будем верить нашей любви.

- Да, да! твердила молодая девушка. - Нас ничто не заставит перемениться!

- Мы на веки останемся верны друг другу. Но не лучше ли скрыть от других наше счастие? Не лучше ли до времени никому не передавать нашего сегодняшняго разговора. Как ты думаешь?

Лору очень удивили эти слова. Она вообще считала свои чувства слишком священными, чтобы отдавать их на суд посторонних людей. Она не ожидала, что Филипп думал иначе.

Бедная мистрисс Эдмонстон, возращаясь с корзинкою грибов из рощи, и не подозревала, что судьба её дочери решилась на этом месте, что её любимый достойный племянник обманул её доверие.

Когда мать и дети подошли ближе, Филипп, чтобы дать Лоре время оправиться, заговорил с ними о каких-то пустяках. Его начали приглашать в Гольуэль, но он отказался, говоря, что ему некогда, простился с семьей и ушел, нежно пожав руку Лоры, отчего та не выдержала и покраснела до ушей.

Возвращаясь домой, капитан Морвиль начал серьезно вдумываться в настоящее свое положение.

- Я признался ей в любви - это несомненно, - разсуждал он про себя. - Мы Я знаю, что её родители откажут мне в её руке и откажут ради моей бедности. Зачем же мне и настаивать, чтобы она шла за нищого? Лора может повременить, пока мои дела устроятся. Я твердо верю, что испытанная любовь надежнее, чем увлечение молодости. Теперь уж она не поддастся Гэю, и ее не соблазнят никакия преимущества его богатства и общественного положения. Она останется мне верна. Одно только дурно, зачем мы все это тайно сделали? Да как же было и действовать иначе? Филипп разсуждал так хладнокровно потому, что любовь его была очень спокойная, хотя твердая и надежная. Ему хотелось сберечь Лору для себя и совесть грызла его только в том отношении, что он выбрал не прямую дорогу, а пошел окольным путем. Его точно кольнуло что-то, когда он встретил Гэя, едущого верхом от своего учителя. Тот остановился и начал толковать о приготовлениях, делаемых в Броадстоне, где они виделся с Морицом де-Курси и вместе с ними слушал полковую музыку.

- Хороша ли она? разсеянно спросил Филипп.

- Им следовало бы держать лучше такт! заметил Гэй. - Ах! Филипп, есть там один болван трубач, я бы его каждый день палками дул! И он скорчил гримасу.

Гэй расхохотался и, пожимая плечами, сказал:

- Ну, так уж мне придется уши зажать от остальных. Прощайте!

- Как этому мальчишке надули в уши, что у него слух хорош! подумал Филипп. - Поменьше бы он толковал о музыке, хоть ради того, чтобы не напоминать о своем происхождении.